***
Исключая тот факт, что именно ею они, вроде как, и являются. В районах вашингтонского метро Дюпон за последние две недели произошло три двойных убийства. Жертвами были пары. Одно на прошлой неделе в пятницу, другое — в субботу вечером, и третье — вчера в пятницу вечером. Пары, помимо нахождения в пределах одной и той же зоны в десять кварталов, имели поразительно схожую виктимологию: все молодые (от двадцати до тридцати лет), межрасовые (белый и афроамериканец), и гомосексуалы (двое мужчин). Все пары в последний раз видели в известных гей-клубах в районе метро Дюпон, и те немногие сведения, которые им удалось получить, указывали, что каждую пару замечали выходящей с третьим мужчиной — их субъектом. Первая парочка была в отпуске, — они приехали из Теннесси, — поэтому их не сразу хватились, объявив пропавшими без вести, пока спустя несколько дней на берегу Потомака не обнаружили тела второй пары. Этим и объяснялось промедление Центрального полицейского департамента Вашингтона, поскольку даже тогда детектив Барнс не увидел необходимости связаться с отделом поведенческого анализа. Правда, лишь до сегодняшнего утра, когда третью пару объявили в розыск после того, как парни не появились на дне рождения племянника одного из них. Они лихорадочно принялись за работу, и целый день у них ушел на разработку профиля: преступник — белый мужчина около тридцати, привлекательный, обаятельный, и хорошо сложенный, но не настолько, чтобы вызвать чувство опасности. Он харизматичен и выглядит достаточно интересным, чтобы очаровать своих жертв и добиться согласия на секс втроем. Потом, заманивает их в свой автомобиль — скорее всего джип, — достаточно большой, чтобы скрыть два трупа. Вероятно, он говорит им, что не местный и предлагает развлечься в своем гостиничном номере. По словам очевидцев, преступник имеет дело лишь с откровенно нетрезвыми парами, с которыми, в этом случае, у него не должно возникнуть проблем, и он с легкостью вывозит их в безлюдное место, где застреливает. Кроме межрасовости и возраста, пары не имели схожих и каких-нибудь общих черт, помимо привлекательности, указывающей на фактор сексуального влечения субъекта в процессе отбора, и именно поэтому Дерек и Рид были выбраны на роль — как колко выразилась Гарсия — приманки. Это не самое лучшее задание, которое когда-либо выпадало Дереку, но дело обстояло именно так, как он и сказал Риду — если это поможет поймать засранца, он готов на все. При этом, Дерек не мог не задаваться вопросом, а не совершают ли они гигантскую ошибку. У него в арсенале есть опыт работы под прикрытием, что делает его логичным выбором, даже при учете не совсем подходящего для вкусов субъекта возраста, но Рид? Единственная более-менее похожая ситуация, которая была в жизни доктора Рида — это проникновение на подворье Сайруса вместе с Прентисс. Тогда он, можно сказать, справился, Дерек признавал это, однако то совсем не напоминало сегодняшнюю ситуацию. Если бы у них было несколько дней, они могли бы найти какого-нибудь агента, прошедшего специальную подготовку. Но если отталкиваться от определенного «графика» субъекта — пятница/суббота — то он снова нанесет удар сегодня вечером. А значит, у них осталось всего четыре-пять часов, не больше, чтобы занять позиции. И просто не хватит времени, чтобы привлечь кого-то не из команды, ввести в курс дела, и позволить установить достаточный контакт с Дереком, чтобы это выглядело правдоподобно. Поэтому, единственный вариант Дерека — поверить, что Рид справится с этим, как делал всегда во время их работы.***
Они едут на машине Гарсии, потому что Дерек приехал на своем байке и он, как правило, старался избегать ситуаций, при которых ему пришлось бы оказаться в машине с сидящим за рулем Ридом. Сначала она завозит их к Дереку, пытаясь хвостом проследовать за ним в спальню, чтобы «помочь» переодеться. — Вот, — говорит девушка, когда он собирается закрыть перед её носом дверь, и протягивает ему какой-то огрызок бумаги, который извлекла из своей сумочки. — Что это? — Входной билет на выставку оружия. Дерек громко смеется и целует её в щеку, оценив шутку, а затем, когда спустя несколько минут выходит из комнаты, устраивает маленькое шоу, картинно выгибаясь, в облегающей белой футболке и отличных джинсах. — Ну? — спрашивает он. — Пойдет? Впишусь ли я в антураж клуба? Гарсия поджимает губы и делает вид, будто вот-вот грохнется в обморок. — Ох, мама дорогая! Дерек смеется и решает воспринять это, как «да». Он разворачивается и смотрит на Рида, чтобы спросить у того, подойдет ли данный образ к виктимологии. — Нормально? Сидящий на диване Рид растерянно моргает. — Хм. Думаю, да. Трое из шести пострадавших были одеты примерно так же. — Здорово, — говорит он и подходит к напарнику, чтобы ободряюще хлопнуть его по плечу. Он ощущает, как задеревенело тело Рида, и думает, что, если малыш напряжется ещё сильнее, то просто треснет, разломавшись пополам. — Теперь твоя очередь.***
Дерек оказывается в квартире Рида всего в третий раз, но с момента последнего посещения в ней не произошло никаких глобальных перемен. Всё так же, как ему и запомнилось: старомодные обои, книги, оккупировавшие каждую свободную поверхность квартиры, но при этом — на удивление уютно. Рид немедленно исчезает в спальне, и Гарсия не пытается последовать за ним, даже в шутку. Она просто падает на кожаный диван рядом с Дереком и обеспокоенно смотрит на него. — У вас же, ребята, не возникнут с этим проблем? — Не волнуйся, девочка. Ты ведь насчет меня переживаешь, да? — Я просто немного беспокоюсь. И, чёрт побери, не важно, насколько убедительно она это произносит, Дерек уверен — он никогда больше не напьется с Пенелопой Гарсией. Ведь у неё просто дар выуживать информацию, в особенности ту, которой он не хотел бы делиться ни с кем. И помоги Боже преступникам, если малышка когда-нибудь вознамерится стать следователем. — Всё будет хорошо, — говорит Дерек, вкладывая в голос уверенность, которую абсолютно не ощущает на самом деле. — Бедняжка Рид, — продолжает она, игнорируя его слова, — он выглядит так, словно ты сообщил ему, что он должен исполнить для Росси приватный танец на коленях, при этом на глазах у всей команды. Её слова рождают в голове Дерека весьма неожиданную, но яркую картинку, и следующие пятнадцать секунд проходят весьма и весьма неплохо, едва не заставляя его впасть в полуистерическое состояние. Однако в целом, сей образ, в тревожном смысле, не кажется ему таким уж непривлекательным. — Ситуация немного неловкая, — в конце концов говорит Дерек. — Но мы оба профессионалы, поэтому справимся. Гарсия посылает ему скептический взгляд, но не успевает ничего сказать, поскольку из спальни появляется Рид, на мгновения лишающий её дара речи.***
Это не «чтоб мне провалиться» момент. Дерек знает, как это обычно бывает, ведь он счастливый обладатель нескольких сестер. Как он ни старался в подростковом возрасте выглядеть «настоящим мужчиной», ему все же пришлось пропустить через себя каждую чёртову молодежную, романтическую комедию, выпущенную в восьмидесятых. Он видел трюк «из дурнушки в красотку» миллион раз в этих фильмах: вот очередная ботаничка и зубрила красит лицо, делает прическу, меняет уродливые очки на контактные линзы, и какой-нибудь качок, наконец, замечает убогую клушу, ставшую «чтоб мне провалиться» красотулей, и живут они долго и счастливо. В принципе, Дерек осознает, насколько привлекателен Спенсер Рид. (На самом деле, совершенно отчетливо осознает, как однажды он спьяну признался Гарсии). Он очень хорошо знает, благодаря множеству взглядов украдкой, насколько просто неприлично идеальна линия подбородка Спенсера и его высокие скулы. Какие тёмные, глубокие у него глаза. Он не шутил, называя парнишку «красавчиком», хотя почти уверен, что Рид считает именно так. И не похоже, будто Рид вообще что-либо просек на эту тему. Чёрт возьми, он специально разработал особую спортивную программу в дополнении к обычной ЛФК после того, как Рид получил пулю и шел на восстановление. И, несмотря на то, что ему так и не удалось увидеть голого по пояс Рида, тем не менее, он подозревает, что тот обладает довольно хорошей фигурой. Просто привлекательность Рида обычно не настолько… вопиющая. Броская. Рид как… ну, Дерек не знаток искусства, но там, наверняка есть слово для описания картины, написанной таким образом, что к ней нужно возвращаться снова и снова, чтобы увидеть и оценить каждый нюанс её гениальности. Рид всегда такой… привычный. Это не плохо. Просто немного странно. Одевается смешно. Смотрит порой немного маниакально, и кажется, будто его кожа натягивается на слишком тонких костях, чтобы скрыть всё, что происходит внутри него. А потом вы заставляете его улыбнуться. И именно в этот миг заслон из стариковского прикида тает, намекая на то, какое горячее тело скрывается под этими уродливыми тряпками. Затем, узнавая его получше, понимаете, кто он и что им движет. И внезапно даже самые странные вещи в нем начинают нравиться. Даже то, как он застегивает свои рукава или постоянно шевелит пальцами, когда увлечен мыслями. Даже это становится частью его особого шарма и привлекательности. Обычного и привычного.***
— Чтоб мне провалиться! — говорит Гарсия. (Ладно, возможно, это всё же «чтоб мне провалиться» момент.) — Я нормально выгляжу? — Ах, сладкий, ты шикарнее, чем просто «нормально». Как, ради всего святого, тебе удавалось скрывать эти руки?! Рид неловко переступает с ноги на ногу, слегка краснея, и засовывает руки в карманы своих джинс. От этого жеста пояс штанов слегка опускается, обнажив полоску бледной кожи, до которой не доходит черная обтягивающая майка, идеально очерчивающая его тело. Дерек не пялится, но весьма близок к этому. — Хорошо выглядишь, — говорит он максимально нейтрально, потому что Рид смущенно, но пристально смотрит на него. — Мы с тобой определенно заинтересуем эту сволочь. Рид немного расслабляется при упоминании субъекта. Дерек не знает, отчего тот настолько нервничает — из-за предполагаемой опасности? Оттого, что придется притвориться геем? Или потому, что нужно будет притворяться геем с Дереком? Но чем бы оно ни было, Рид обладает чрезмерно развитым чувством ответственности, как и все остальные члены их команды. Лучшим способом помочь ему пройти через это будет продолжать напоминать, что происходящее — просто часть работы. И на кону — чья-то жизнь, как и во всех остальных их делах. Некая маленькая часть Дерека всё же благодарна Риду, который, судя по всему, настолько опасается этого. Защитник — привычная Дереку роль. Если он сосредоточится на этом, сконцентрируется на защите Рида от возможной опасности, то, скорее всего, задавит на корню собственный неловкий страх того, что сегодня вечером наделает глупостей и поставит под сомнение чувство собственного достоинства. — Что ж, — радостно говорит Гарсия, не замечая или же намеренно игнорируя повисшее в комнате напряжение. — Пора приступать к работе в новых образах, прежде чем пробьет полночь, и вы превратитесь в старых, добрых и неимоверно скучных агентов ФБР, в окружении тыкв!***
Гарсия остается в Квантико, как и хотел Хотч, а агенты берут служебную машину, на которой отправляются в Вашингтон. В первые десять минут поездки, Рид переключает радиостанции, пока в конце концов, не останавливается на NRP*. Затем он съеживается на сидении, подпирая коленями приборную панель. У него настолько длинные ноги, что, когда он их сгибает в небольшом пространстве салона машины, острые коленки почти касаются его лица. В своих джинсах, потрепанных «конверсах» и майке, он выглядит трогательно юным и странно уязвимым. — Откуда эта уверенность, будто наш субъект выбирает лишь один конкретный клуб? — спрашивает Дерек, хотя уже знает ответ (Рид объяснил это во время брифинга), но, по крайней мере, глупый вопрос разрушит неловкое молчание. — Он движется из клуба в клуб в районе метро Дюпон и не слишком печется о каких бы то ни было тонкостях. Он нашел своих первых жертв в одном из самых популярных клубов, поэтому вторая пара была выбрана в другом таком же клубе, равно как и третья — в третьем. Поэтому, логично предположить, что он внезапно не сменит тактику, и сегодня вечером окажется в четвертом достаточно популярном клубе. Обычно настолько резкий сдвиг в поведении подобных преступников, который мог бы заставить их изменить привычную схему, происходит в следствие крайней эскалации или регрессирования, а мы не заметили каких-либо доказательств этого состояния у субъекта, — говорит Рид и делает паузу, нервно дергая ногой, которая, конечно же, ударяется о приборную панель. Он морщится. — Сегодня наш субъект будет в «Кобальте». Тишина снова повисает в салоне, и Дерек молчит ещё в течении нескольких миль, прежде чем нарушает её, начиная разговор, которого боялся весь день. — Возможно, мне придется, ну… знаешь… прикоснуться к тебе. Поцеловать, потискать, или… по крайней мере, откровенно потанцевать с тобой. — Я знаю, — говорит Рид. — У тебя… Тебя ведь беспокоит это? Или нет? — Меня? Не я из нас двоих нервничаю весь день. — Я не нервничаю! — выплевывает Рид таким откровенно нервным тоном. — Я, возможно, немного рассеян, но лишь потому, что я не… Мне жаль, что тебе придется пройти через это. Дерек моргает и шокировано вздрагивает. Для него, конечно, не секрет, что у Рида не самое здоровое эго, но неужели тот на самом деле считает, будто танец с ним или что-то в этом роде станут для Дерека пыткой? — Я имею в виду… — продолжает Рид, нервно ковыряя пальцем потертую ткань джинс, натянувшуюся на его коленке, — после того, через что тебе пришлось пройти… — Так, подожди, — прерывает его Дерек. — Позволь мне остановить тебя на этом, потому что, думаю, ты собираешься сказать какую-нибудь глупость, а ты слишком умен для этого. Я не в восторге от нынешней ситуации, потому, что она потенциально опасна для тебя, а ещё, поскольку таит в себе бездну неловкости для нас. Но абсолютно точно ничем не будет напоминать мне о каких бы то ни было неприятных моментах моей жизни. Он останавливается и глубоко вздыхает. Всё же нелегко говорить об этом даже с Ридом, которому он в принципе доверяет свою жизнь, и который в курсе… того, что с ним когда-то произошло. — По поводу того, что со мной произошло, — я не собираюсь утверждать, будто забыл и отпустил это, поскольку, на самом деле, вряд ли возможно сделать это до конца. Но я не позволяю той давней ситуации больше влиять на мою жизнь. И это решение принято мною уже давно. Поэтому, тебе не нужно беспокоиться об этом сегодня вечером, ладно? Тем более, на нас свалится достаточно дерьма, с которым придется иметь дело, когда мы найдем этого парня. — Если ты уверен… — медленно говорит Рид. — Уверен. Следующие несколько минут проходят в комфортной тишине, нарушаемой лишь звуком проезжающих мимо них машин. Затем Дерек меняет радиостанцию, находя более динамичную рок-музыку, и следующие пятнадцать миль проходят под непрерывное клацанье волн радиостанций, потому что Риду не по вкусу тяжелый металл, а Морган засыпает от сентиментального блеяния классики или транслирования осточертевших новостей. В конце концов, Рид находит современную попсу и указывает, что это — максимальный компромисс, ибо не нравится им обоим, поэтому, хотя и пытка, но зато по-справедливости.***
К тому моменту, как они прибывают в вашингтонский департамент полиции, Хотч, Росси и Сивер уже вводят местную полицию в курс дела. Остался лишь заключительный брифинг, в основном для знакомства Дерека и Рида с копами, которые будут работать с ними под прикрытием, а также владельцем клуба, рассказывающим им о структуре клубных помещений и обычном распорядке заведения в этот субботний вечер. Когда они заканчивают, на часах уже девять вечера, и Дерек с Ридом направляются к метро Дюпон, чтобы соответствовать их липовой истории: они — пара, путешествующая для изучения истории штата Иллинойс. Красная ветка всегда по выходным забита туристами и студентами, поэтому им необходимо полчаса, чтобы, наконец, добраться до нужного района. Едва они поднимаются по эскалатору наверх, Дерек берет Рида за руку. Они не знают, как преступник выбирает свою жертву — в стенах клуба, или выслеживает их ещё с улицы. В любом случае, этот жест не повредит, по крайней мере, у них будет время привыкнуть друг к другу настолько, чтобы можно было сойти за влюбленную пару, которая просто жаждет быть убитой. Рид немного вздрагивает от прикосновения, но, быстро овладев собой, почти сразу же крепко сжимает руку Дерека в ответ. У Рида некоторые проблемы с прикосновениями, запоздало вспоминает Дерек. На самом деле, он — один из самых больших антикинестетиков, которые только встречались Моргану в жизни. Хотя сейчас Рид не отталкивает его, и Дерек успокаивающе улыбается ему. Тот моментально улыбается в ответ, пожалуй слишком широко, и Дерек едва сдерживается, чтобы не вздрогнуть от этого оскала. Нехорошо, что его желание подбодрить и успокоить было воспринято Ридом, как «я притворяюсь по уши влюбленным в тебя». Когда они выходят из метро, то ловят на себе несколько косых взглядов и одно удивительно непристойное подмигивание от женщины, которая, должно быть, по возрасту годится Дереку в матери. В основном же, никто не обращает на них особого внимания. Немного поодаль, за ними идут по крайней мере один или двое полицейских в штатском, бегло определяет Дерек. Хорошо. Возможно, им всё же удастся провернуть всё это, в конце концов. — Пошли, — громко говорит Дерек больше для своей гипотетической аудитории, чем для Рида. — Клуб, кажется где-то здесь, неподалеку. Рид послушно плетётся за ним, на удивление весьма правдоподобно изображая туриста, впервые оказавшегося в этом месте. Примерно через квартал, он ускоряет шаг и берет Дерека под руку, вцепляясь в его локоть. — Прости, — шепчет он. — Я ощущаю себя маленьким ребенком, когда кто-то держит меня за руку. — Не парься, приятель, — отвечает Дерек так же шёпотом. — Как я уже говорил — не думаю, что соблюдение личного пространства станет нашей главной сегодняшней темой. Какой-то пьяный идиот улюлюкает, проезжая около них в такси, и Дерек не знает подстроено это или случайность, но на всякий случай, просто из принципа, настигает его и выбрасывает из такси. На часах ещё нет десяти, когда они добираются до клуба, и, как и говорил его хозяин, до одиннадцати-двенадцати никакого движения в клубе нет. К счастью, заведение состоит из двух уровней: удобные диваны и столики на первом этаже, и танцпол на втором. Так что Дерек со Спенсером могут просидеть час внизу, прежде чем отправятся наверх танцевать, давая субъекту достаточно времени, чтобы изучить их на обоих этажах. Едва они входят внутрь, Рид садится за столик, чтобы наблюдать за происходящим, а Дерек отправляется в бар за напитками. Теоретически, то, что они разделились, не должно представлять опасности, ведь субъекту нужна пара, но это всё же заставляет Дерека нервничать. Он рассказывает бармену сокращённую версию их «истории», и тот, уже предупреждённый владельцем клуба, распознает сигнал и готовит для него две ром-колы абсолютно без рома, и два шота с «бакарди». Дерек подхватывает все четыре стакана и направляется обратно к столику с легкостью, рожденной большой практикой, с шиком ставя перед Ридом напитки. — Дерек, — смеясь говорит Рид. И, да, ему, вероятно, стоит начать думать о Риде как о Спенсере, если он не хочет всё запороть, ещё толком не начав. — Дерек, — повторяет Спенсер. — Не знаю, какую ночь ты запланировал для нас, но да будет тебе известно — бакарди не для меня. Какой-то странный когнитивный диссонанс таится в том, как Спенсер, сидящий перед ним за столиком, смеётся и медленно и кокетливо потягивает свою фальшивую ром-колу. Единственный положительный момент во всём этом состоит в том, что Спенсер на самом деле отвратительный актер. Он, конечно, в состоянии вполне прилично притвориться глазеющим по сторонам туристом, но абсолютно ужасен в изображении пьянеющего и влюбленного парня. Он ведет себя так неестественно и деревянно, что, откровенно говоря, практически кричит о помощи. И Дерек с удовольствием отзывается на этот невербальный призыв. Он скользит на потертый диванчик к Спенсеру и прижимает его к себе, обхватив напарника за плечи. — Расслабься и прекрати волноваться, — очень тихо говорит он. — Мы не должны устраивать шоу для этого парня. Нам лишь нужно заставить его поверить, будто мы влюблённые и очень горячие в постели. И абсолютно естественны и раскрепощены в своем поведении, не так ли? — Конечно, — напряженно отзывается Спенсер. — Да ладно тебе, — продолжает Дерек. — Мы просто должны посидеть здесь и поболтать некоторое время, а если и существует что-то, в чем ты однозначно хорош, так именно в этом — в разговорах. Расскажи мне о своей любимой книге. — Моей любимой книге? — Спенсер немного отстраняется, пытаясь сосредоточится на том, что говорит Морган. — Какого жанра? Художественное произведение или что-то из научной литературы? — Просто книга, — Дерек слегка поглаживает его руку. — Ну знаешь, твоя любимая книга. — Дерек, ты своим вопросом сейчас пытаешься сказать мне, что у тебя всего одна любимая книга?! — ошеломленно спрашивает Спенсер. Морган тихо смеется. — Ладно. Тогда поговорим о твоей любимой научно-популярной книге. — Это не слишком-то сузит круг, на самом деле. «Любимая» — это такое контекстуализированное понятие. «Любимая» — в каком смысле? — он задумался, двигая под столом ногой. — Моя мать — не слишком большая поклонница литературы прошлого века, но всегда была неравнодушна к Урсуле Ле Гуин. В мои пять лет она читала мне «Левую руку Тьмы», и другие мальчишки начали издеваться надо мной из-за моих длинных волос. Она говорила, что это произведение — отличное введение в постгендеризм** философию которого, в конце концов, я отверг как слишком экстремальную, однако, я по-прежнему люблю эту книгу. — Он рассеянно водит пальцем по столу. — Плюс, она сама прочитала её мне. Единственную настоящую научную фантастику, которую она мне когда-либо читала. По мере разговора, Спенсер постепенно расслабляется, и, в конце концов, приходит к тому, что они начинают нормально, естественно общаться. (Такой себе обычный разговор в гей-баре, в достаточно откровенном прикиде, в окружении копов под прикрытием и смертельно опасным субъектом, но всё же.) — А ещё? — Ну, «Солярис», — говорит Спенсер. — Польский пост-футуризм. Сочетает в себе традиционный ход повествования от первого лица и, тем самым, более реалистично исследует предлагаемый в книге вымышленный мир, в котором человечество и внеземные формы жизни слишком отличаются друг от друга, чтобы можно было установить контакт. И наши попытки установить его приводят лишь к страданиям, а страдания, в свою очередь, к принципиальной и фундаментальной невозможности понять друг друга и постичь. Я зачитывался этой книгой в школе, — криво улыбается Спенсер. — Думаю, тебе понятно, отчего. Дерек смеется. — Да. Мне понятно. Судя по всему, эта книга… хм… то ещё весёленькое чтиво. — О, она откровенно депрессивная. Но с точки зрения своей обособленной философии — очень увлекательна. Кстати, в 1972 году её экранизировали, и фильм считается одной из лучших работ Андрея Тарковского, однако западный зритель не принял его, ибо счел «слишком растянутым» и «слишком русским». — И что это значит? — Не адаптированная версия начинается с десяти минут длинной последовательности кадров Японии. — Он улыбается, глядя на недоверчиво взглянувшего на него Дерека, который в итоге неверяще усмехается. — На самом деле, совсем недавно фильм вновь показывали в одном из наших кинотеатров, и я пригласил Эмили пойти со мной, но… Он беспомощно пожимает плечами, и что-то в груди Дерека болезненно сжимается. Сейчас им уже легче думать об Эмили, вспоминать с теплотой, и, слыша её имя, не перегружать себя чувством вины и раскаянием. Не разрываться от боли утраты. Стало легче, но ещё не окончательно. Ещё не совсем. — За Эмили, — говорит Дерек, поднимая стакан с безалкогольной ром-колой. — За Эмили, — отвечает Спенсер, касаясь своим бокалом бокала Дерека. Не слишком своевременное действо, но это всё, что у них есть в настоящий момент. А впереди — вся ночь.***
После этого разговор течёт более непринужденно, и Дерек ещё дважды поднимается в бар за напитками. Спенсер нарочно обливается бакарди после второго захода, и от них обоих достаточно пахнет алкоголем, хотя, фактически, они трезвы. Спустя час, в их арсенале несколько человек, предложивших им секс втроем, — первый запал на Дерека, а второй захотел узнать, где Рид так круто постригся. Никто из них не соответствовал профилю субъекта, поэтому они решили отправиться наверх на танцпол. Они поднялись по лестнице, немного раскачиваясь, соответствуя количеству «выпитого» ими. Рёв музыки и мигающий свет поначалу несколько дезориентирует, особенно в сочетании с огромным количеством пьяного народа, толкающегося около них в этом относительно небольшом помещении. — Уффф, — говорит Спенсер, непроизвольно вплотную прижимаясь к Дереку, среди этой адской тесноты. Дерек, таща с собой партнера, проталкивается на танцпол, находя им место не в самом центре, но в достаточно просматриваемом для всех позиций уголке. Когда он локтем отвоевывает для них пару квадратных метров, то прижимает Спенсера к себе и начинает делать то, что получается у него лучше всего, — устраивает грязные танцы. Спенсер воспринимает это достаточно легко, но Дерек видит, как он прищуривается и выглядит совершенно несчастным. — Дерьмо, — говорит Дерек, наклоняясь достаточно близко, чтобы Спенсер его услышал. — Я ведь даже не подумал — это проклятое место вызвало у тебя головную боль? — Всё отлично. — Даже находясь в нескольких сантиметрах друг от друга, едва ли можно что-то услышать сквозь орущую музыку. — Мне просто нужна минута, чтобы привыкнуть к свету. Он лжёт, и Дерек знает об этом, но не похоже, чтобы прямо сейчас у них был хоть какой-нибудь иной выбор. Музыка меняется на более медленную, и Дерек обхватывает талию Спенсера одной рукой, второй же — накрывает ему голову. Это наверняка со стороны будет выглядеть романтично, и пока не придет черед новому безымянному техно-ремиксу, у Спенсера будет шанс привыкнуть к этому без необходимости двигаться как-то сложнее, чем обычное топтание на месте. Спенсер расслабляется в его объятиях и с благодарностью льнет к нему, а Дерек старается не зацикливаться на том, как это гибкое тело ощущается его собственным. Вместо этого, он краем глаза незаметно рассматривает остальных на танцполе и узнает двоих полицейских, с которыми их познакомили на брифинге чуть раньше, а также замечает несколько мужчин, которые пожирают взглядом Спенсера, однако это явно не их цель. Больше ничего подозрительного. К моменту, когда музыка опять меняется, Спенсер, кажется, берет свою головную боль под контроль, по крайней мере, он начинает достаточно активно танцевать с Дереком. Хм. Если это можно назвать «танцем». Дело не в том, что Спенсер — плохой танцор, он не… Ладно. Чего уж там. Он — ужасный танцор. Деревянный, неуклюжий и совершенно по-Ридовски замудренный в каждом движении. — Перестань себя накручивать, ты слишком много думаешь, — говорит Дерек, обхватывая ладонями стройные бедра партнера. — Не могу, — говорит Спенсер, при этом не только не отталкивая Моргана, но даже храбро обнимая его за шею. — Это, вроде как, моя суть. — Просто немного расслабься, красавчик. Мы должны казаться пьяными. Просто вспомни о бесцельно прожитых годах своей светлой молодости. Уверен, у тебя должна была быть по крайней мере одна развратная вечеринка за душой. Спенсер пренебрежительно фыркает, но его конечности уже не такие одеревеневшие. Грязные танцы — это в основном просто соприкосновения бедер в такт ритму, и вот уже Спенсер перестает с этим бороться, и благодаря этому Дереку невероятно легко и естественно получается втиснуть колено между ног Спенсера и провести им вдоль внутренней стороны его бедра. Дерек осознает, насколько сильно ему это нравится, и как затягивает его это, и ощущает тяжесть в животе от возбуждения, наполовину разбавленного чувством вины. Они «танцуют» ещё две песни, прежде чем Спенсер просит пойти и выпить немного воды. Тогда они проталкиваются к бару вдоль дальней стены. На этот раз впереди Спенсер, который изящно изгибается, ловко минуя толпу, и им не приходится прибегать к грубым методам очищения пространства, свойственным Дереку. Хотя Морган и замечает более, чем несколько голов, повернувшихся, чтобы понаблюдать за его кавалером. Это рождает в Дереке какое-то странное чувство гордости, однако, едва он это осознает, как отбрасывает прочь, сосредотачиваясь на деле, — изучении этих соглядатаев. И без того осознание шальных мыслей уже сеет хаос в его аккуратно очерченных психических границах. Последнее, в чем он сейчас нуждается, — это гребаный самоанализ. Спенсер пьёт воду, взятую в баре, пока Дерек снова повторяет свою «историю», на этот раз получая безалкогольные джин с тоником. Спенсер осушает стакан в три глотка, а потом, когда Дерек возвращается, кладет свой подбородок ему на плечо. Позиция дает ему прекрасную возможность совершенно свободно шептать на ухо Дереку: — Слева от ди-джея мужчина, прислонившийся к стене — красная рубашка, черные джинсы, белые кроссовки. Думаю, он может быть субъектом. — Он смотрит на нас сейчас? — Секунду назад смотрел, — говорит Спенсер, с каждым словом касаясь костлявым подбородком плеча Дерека. — Тогда давай вернемся туда опять. — Сначала закончим с нашими напитками. — Многозадачность ещё никто не отменял. — Да будет тебе известно, на самом деле, понятие многозадачности — миф. Мы не способны умственно разделять таким образом наше внимание. Мы просто можем очень быстро переключить внимание между задачами, поэтому кажется, будто мы делаем несколько вещей одновременно. — Спенсер делает большой глоток тоника. — Кроме того, я точно не знаю, куда деть стакан, после того, как допью, если мы окажемся в той толпе снова. Они быстро расправляются со своим «алкоголем» — в «Кобальте» в ходу маленькие пластиковые стаканчики, популярные во всех модных клубах. Они возвращаются обратно на танцпол во время песни, в которой Дерек смутно угадывает творчество Леди Гаги, и весь клуб сходит с ума. Кажется, что на сей раз на танцполе ещё меньше места, чем раньше, и они оказываются максимально прижатыми друг к другу. Это слишком интимно. Так близко, что Дерек может видеть, как катятся капли пота по волосам Спенсера, и различает небольшие мимические морщинки вокруг его глаз. Это слишком внезапно, слишком интенсивно, и Дерек в пяти секундах, чтобы сделать нечто невероятно глупое. Спенсер решает проблему за него — не размыкая объятий, он поворачивает его и прижимает спиной к стойке. Внезапное движение ошеломляет Дерека, введя в минутное оцепенение, и он кладет руку на изгиб бедра Спенсера и практически неосознанно начинает мять его ладонью. Гораздо проще, когда не нужно смотреть в лицо Спенсера — покрасневшее и прекрасное. Есть особое искусство в том, чтобы привлекать к себе внимание в клубе, не давая понять, что именно это и является твоей целью, и Дерек освоил его давно. Ключ в том, чтобы действовать так, словно ты полностью увяз в своем партнере, поэтому тебе плевать на шоу, которое ты разыгрываешь, и сегодня делать это тревожно легко, и совсем по-настоящему среди всего поддельного антуража, окружающего его. Он не может отвести взгляда от прекрасной линии шеи Спенсера, ямки на его ключице, и сосредотачивается на излучении флюидов — «у нас с моим дружком сегодня будет невероятно жаркая ночка». Поэтому, с учетом всех этих обстоятельств, не так уж и странно, что он, когда Спенсер резко разворачивается к нему спиной, прижимаясь своей роскошной задницей, ощущает, как практически моментально отвердел и в данный момент ещё крепче вжимается своей эрекцией к заду Спенсера, но это всё равно весьма унизительно. Обычно, он в состоянии лучше себя контролировать, но ведь сейчас перед ним Спенсер Рид, который к чёртовой матери сносит все его заслоны и самообладание, даже не напрягаясь. Единственным утешением для него является мысль, что, если кто-то и в состоянии не дрогнуть и профессионально отреагировать на тыкающийся в его задницу член, так это Спенсер. «Это простая физиологическая реакция на трение», — практически слышит у себя в голове голос умняшки доктора Дерек. — «Так что можешь порадоваться тому, что это явный показатель здоровой потенции». Мысленный образ заставляет его громко засмеяться, и Спенсер поворачивает голову и с любопытством спрашивает: — Что? — Ничего, — говорит Дерек. — Просто кое о чём подумал. Спенсер хмурится, но снова без комментариев разворачивается. Он должен ощущать возбуждение Дерека — не то, чтобы Морган хвастался, но даже просто при полуготовности, его размер невозможно не заметить, — но всё же не отстраняется. Он просто продолжает танцевать, теперь уже гораздо раскованнее и зажигательнее, и вот уже на Дерека накатывает новая волна вины. Он решительно думает о деле, фотографиях погибших, которых извлекали из реки, и субъекте, стоящем в паре метров от них, и в конце песни ему удается взять себя в руки. Как только песня сменяется, он рискует бросить быстрый взгляд на потенциального субъекта, которого определил Спенсер. Мужчина, прислонившийся к стене, пьет пиво. Он выглядит расслабленным, спокойным и вполне обычным. Нет ничего в его внешности или поведении, что позволяло бы предложить в нём нечто опасное. Но то, как он постоянно, стараясь быть незаметным, украдкой поглядывал на них… таким взглядом, говорило о том, что Спенсер прав. Они танцевали уже часа полтора, и футболка Дерека намокла от пота. Спенсер выглядел не намного лучше, его непослушные влажные кудри облепили голову, и парочка прядей то и дело падала на лоб. Хотя Дереку ненавистно было признавать это, но он уже давно не мальчик, и ночные танцевальные марафоны ушли в прошлое. Спенсер мыслил в том же направлении, поэтому, наклонившись к лицу Дерека, он крепко обнимает его, одновременно выдыхая: — Чего он ждет? Почему не делает свой ход? — Не знаю, — шепчет Дерек в ответ. Если их профиль верен, у субъекта должно быть незаконное оружие. Этого достаточно, чтобы взять его и более чем достаточно вещественных доказательств на телах, чтобы повесить на него эти убийства. Всё, что агентам нужно сделать, — это получить предлог подойти к нему, а значит, тот должен сделать свой ход. — Послушай, — говорит Дерек. — У меня есть идея. Просто… доверься мне, ладно? Спенсер кивает, и Дерек увлекает его в несколько неловкий поцелуй, прежде чем успевает задуматься, что же творит. Одной рукой он запутывается во влажных волосах Спенсера, а другой проводит по спине, в конце концов, опуская её на обтянутый штанами потрясающий зад, и тем самым привлекает к ним внимание субъекта. У него в голове мелькает мысль, какую они, должно быть, сейчас представляют собой заманчивую картинку — белоснежная кожа Спенсера против его собственной — темной; тонкая и гибкая фигура Рида и его — более брутальная и крепкая, а затем… в его голове исчезает все. Спенсер целуется не так, как танцует. Он не деревянный или неловкий, и не ожидает инициативы Дерека. Нет, Спенсер, целуется также, как составляет профили, — блестяще, смело и напористо, полностью отдаваясь этому. Спенсер целует его, словно утопающий, жаждущий глотка спасительного воздуха. И.. ох. Ой. Беспокойство и нервное состояние Спенсера по поводу их задания внезапно проясняется очень ясно. Спенсер целует его так, будто влюблен.***
После поимки субъекта и сопровождения того на допрос к Хотчу и остальным членам команды; когда они поймали попутку, доставившую их обратно в полицейский участок, им всё же приходится ехать обратно в Вирджинию вместе. Спенсер откинулся на пассажирском сидении, закрыв глаза, но Дерек знает, что он не спит. Дерек дает ему десять миль на то, чтобы перегруппироваться. Затем говорит: — Итак. Спенсер не шевелится, и Дерек пытается снова. — Итак, — говорит он. — Вероятно, нам следует поговорить об этом. — О чём? — Ты слишком умный, чтобы купить меня на такую тупость, малыш. Так что, давай. Я тебе нравлюсь. Спенсер неохотно выпрямляется, на его лицо падает тень, и лишь глаза сверкают. — Ох, ладно, — говорит он. — Я так понимаю, сейчас ты воссоздал для меня ситуацию, обычную для средней школы — именно ту, что я в свое время пропустил? — Не щетинься, Спенсер, я не… — Слушай, извини, но я действительно прямо сейчас не готов к этому. Ты хороший парень, и знаю, что ты вознамерился толкнуть мне особую проникновенную речь хорошего парня, но я не могу… — О Господи, малыш, да заткнись ты хотя бы раз!!! Спенсер захлопывает рот и отшатывается назад, заметно вздрагивая. — Прости, — говорит Дерек, потирая рукой глаза, в которые словно насыпали песка. — Извини, я не слишком адекватен, когда уставший. Но ты… просто дай мне договорить, ладно? Я пытаюсь сказать, что ты тоже мне нравишься. — Оу, — тупо говорит Спенсер. — Да. Кхэм… — Дерек неловко откашливается. — А ты ничего не заметил? — Это была простая физиологическая реакция на трение, — мгновенно говорит Спенсер, и Дерек, едва сдерживается чтобы не засмеяться. Последнее, в чём нуждался Рид прямо сейчас, — чтобы Дерек посмеялся над ним. Потрясенный Спенсер ошеломленно продолжает: — Никто и никогда прежде в такой…хм, громкой форме не признавался мне в своих…э-э… чувствах. Не сказать, чтобы вообще так уж много людей имели ко мне чувства, поэтому, полагаю, количественное число слишком незначительно, чтобы можно сделать какие-либо реальные… выводы. На сей раз Дерек позволяет себе рассмеяться, поскольку смех над самим собой вполне безобидная вещь, не так ли? — Мне всегда нравилось идти непроторенным путем. Спенсер долгое время молчит, и Дерек уже начинает думать, будто всё же где-то сплоховал, когда тот, наконец, снова заговаривает. — Я не такой, — говорит Спенсер, теребя свою майку. — То, что нам пришлось делать сегодня — не для меня. Я не буду наряжаться и… и тащится с тобой в клуб, чтобы устраивать грязные танцы. «Грязные танцы» произносятся им несколько приглушенно, словно Спенсер пока не в состоянии до конца поверить, что добровольно участвовал в подобном всего несколько часов назад. Мама Дерека, если бы увидела сейчас лицо Спенсера, наверняка бы назвала его очаровательным, и прямо сейчас Дерек не смог бы с ней не согласиться. — Я знаю, — говорит он. — Поверь мне, Спенсер, мне это известно. Не хотелось бы тебя разочаровывать, но ты откровенно плохой актер. Мои чувства не связаны с тем, что сегодня я якобы разглядел в тебе какие-то новые, интересные стороны. Я хочу именно обычного, знакомого мне Спенсера Рида. Именно он мне нравится. — Хм, — говорит Спенсер. — Ага. Они едут в тишине ещё почти на полторы мили, пока Спенсер пытается уместить его слова в своем необъятном гениальном мозгу, и, Господи Боже, от этой неловкой длинной паузы Морган вполне может заработать себе комплекс неполноценности. — Знаешь, — наконец, произносит Спенсер. — Вероятно, это плохая идея. Но он улыбается, говоря это, и его белоснежная улыбка в ярком свете проносящихся за окнами фонарей — возможно лучшее, что Дереку приходилось видеть в своей жизни. — О, несомненно, — соглашается он. — Просто ужасная. — Дождаться не могу, чтобы проверить это.