Прощаю

- Гефестион? - негромкий голос македонского царя разнесся по покоям, увязая в мертвой тишине, нарушаемой лишь далекими криками пирующих воинов. Александр подождал мгновение и, не получив ответа, уверенно, как и подобает правителю великой державы, прошел в шатер, оглядываясь в поисках хилиарха. Того нигде не было видно – и это было странно, ведь Александр еще на пиру видел краем глаза, как его друг быстрым шагом уходил в сторону своего шатра. Внезапно македонец заметил статную фигуру, замершую, как изваяние, в углу спиной к нему. - Гефестион! - обрадованно воскликнул Александр и, в пару шагов оказавшись возле него, замер, так и не коснувшись плеча, затянутого в тонкий золотистый шелк халата. - Почему ты не отвечаешь? После недолгого молчания хилиарх ровно ответил: - Я задумался, владыка, прости. Руки Александра осторожно обхватили его предплечья, и он развернул воина к себе, заглядывая в его лицо. Губы Гефестиона были крепко сжаты, словно боялись выпустить ненужное слово, а в глазах, упорно избегающих взгляда царя, застыло престранное выражение. Там были и боль, и непонятное напряжение, и – сердце Александра болезненно сжалось – влажный блеск, такой же, как и в день его женитьбы на Роксане. - Тион? - с тревогой позвал воитель. - Что случилось? - Ничего, - с тем же фальшивым безразличием отозвался Гефестион и сделал попытку высвободиться, но хватка оказалась слишком крепкой. - Нет. Сами боги, кажется, нашептывают мне, что что-то не так… Гефестион, скажи мне, и я сделаю все, чтобы не видеть печали в твоих глазах! Губы хилиарха дрогнули лишь на мгновение, но он тут же снова взял над собой контроль и упрямо повторил, глядя в одну точку на стене: - Со мной все хорошо. Это просто усталость. Александр вздохнул и хотел было уже отпустить друга, как вдруг заметил на его лице нечто такое, что заставило его потрясенно выдохнуть. - Что это? Кто это сделал, Гефестион? - он почти невесомо коснулся пальцем ссадины на скуле Гефестиона. Это прикосновение, наверное, и стало последней каплей. - Прекрати это! - воскликнул хилиарх, неожиданно вырываясь из объятий Александра и отскакивая прочь. - Прекрати делать вид, что тебя это волнует, не лги и мне, и себе! - Что…Что ты имеешь ввиду? - потрясенно спросил Александр, и Гефестион взорвался. Казалось, лед в его глазах, в его душе сломался под напором боли, обиды и ревности, и пламя, скованное им, вырвалось наружу, пылая в лихорадочном блеске глаз, в злых слезах, стекающих по смуглым щекам, и в запретных словах. - А ты думаешь, я несгибаем? - запальчиво выкрикнул Гефестион, впившись в друга взглядом, острым, как рапиры его воинов. - Думаешь, мое сердце несокрушимо? Так вот нет! Ты, только ты, Александр, способен сломать меня! И ты делаешь это каждый день, каждый день ты с помощью мальчиков-евнухов, пышногрудых азиаток и гречанок бьешь мое сердце на мелкие осколки, топчешь их, а потом склеиваешь, раз за разом, чтобы на следующий день снова разбить! Не Клит со своими оскорблениями, не кто-либо другой, а ты! - его голос упал до шепота, почти уподобившись змеиному шипению. - Я не понимаю, зачем я делаю это? Терплю, живу, как твой верный пес – один из огромной стаи? Я – никто для тебя. Всего лишь красивый породистый пес, которого можно пнуть, можно приласкать, а можно просто променять его на другого такого же пса… Я люблю тебя, Александр, люблю больше жизни, и эта любовь – ошейник на мне, не позволяющий убежать, спастись. Знаешь, иногда я молюсь о том, чтобы Аид забрал меня в свое царство во время очередного сражения из этого непрерывного кошмара… Гефестион замер с широко распахнутыми глазами, тяжело дыша, и вдруг разом весь поник, опускаясь на край кровати и пряча лицо в ладонях. Пламя, пылавшее в нем, догорело и потухло, оставив после себя лишь горстку пепла и зияющее ощущение пустоты. Александр смотрел на скорчившегося друга, его спутанные волосы, подрагивающие плечи, и вина поднимала в нем голову, словно гигантская змея. Как, как он мог причинять такую боль тому единственному человеку, которого действительно любил? Власть испортила его. Александр заигрался, упоенно используя людей в своих целях, будь то рождение наследника или просто плотские утехи, и попросту ослеп, не видя страданий любимого. Осознание этого всей своей тяжестью нахлынуло на властителя, заставляя рухнуть на колени. Чувствуя, как первые слезы раскаяния прокладывают мокрые дорожки по щекам, Александр подполз к хилиарху, обнимая его за плечи и утыкаясь лбом в его макушку. Гефестион вздрогнул и сжался, не смея поднять головы. - Гефестион… - хрипло начал царь. - Нет, - вдруг оборвал его друг. Его голос звучал глухо, и он так и не выпрямился, продолжая: - Я не должен был говорить всего этого. Я не имею никакого права упрекать своего царя. Прости меня… Наверное, мне лучше будет покинуть тебя. - Нет! - воскликнул Александр, силой заставляя его поднять голову, вглядываясь в любимые глаза, сапфировые от слез. - Не покидай меня, Тион, прошу тебя! Я умру без тебя, слышишь? Я – никто, не ты, а я… Какое же право я имел оскорблять тебя, мой любимый Гефестион? Тебя, того, лишь благодаря кому я не сломался за эти годы? Я люблю тебя, как же я люблю тебя, Гефестион… Ты – мой Патрокл, и я никогда больше не причиню тебе боль, обещаю. Прости меня. Вся моя жизнь зависит сейчас от твоего ответа. Простишь ли ты мне мое безумие? Гефестион долго молчал, вглядываясь в глаза царя. Наконец, после нескольких мучительных минут, он слабо улыбнулся и произнес: - Прощаю…