Мачеха

If I get old, I will not give in But if I do, remind me of this. Remind me that, once I was free, Once I was cool, once I was me. © Radiohead

Белл никогда не пыталась убежать от одиночества — от старых приятелей не бегают. Но последние семь лет с нею была эта девочка. Первые дни — первые месяцы одиннадцатилетняя племянница дико раздражала Белл Денлон самим фактом своего существования, как когда-то давно — братик Джефф, с которым мама вернулась «из больницы, где покупают детей». Семилетняя Белл только фыркнула — «можно было просто родить и не тратиться на ерунду» и вернулась к своим жутко взрослым делам, отец уткнул подбородок в воротник и странно кашлянул, а мать разахалась, но, слава Богу, отвлеклась на младенца. От Джеффа ей осталась девчонка. Не по годам умненькая и развитая. Умеющая не мешать и вообще притворяться несуществующей. Эту науку Корбетт, похоже, прекрасно освоила еще в доме родного отца. Белл не осуждала Линн — как можно осуждать того, на чье место себя не сможешь поставить при всем (а его и не возникало) желании? Белл была рациональна до мозга костей и больше всего на свете любила и ценила свою карьеру. Умела работать до изнеможения и после — тоже. А Корбетт умела при необходимости ловить руками лишние слова, смех и слезы. Только чтобы не мешать тетке работать. Из Белл вышла паршивая приемная мать, если честно. Полиция? Да что они могут? Смогли они поймать убийц Джеффа и Линн? Двоих полиция нашла мертвыми в мясницком аду, третьего упустила вообще. Просторная квартира — пустота как на футбольном поле. Все на своих местах — домработница приходила утром. Безопасная гавань, где Белл никто не мешает. И не будет мешать — Корбетт исчезла неделю назад, в день своего восемнадцатилетия. Белл вдруг ощущает всю тяжесть своих пятидесяти пяти. Кто останется после нее? Разве важно? Ей всегда казалось, что это не имеет никакого значения. И Джефф вряд ли спросит у нее ответа. А вот ведь — грызет и гложет, не дает сосредоточиться. Конечно же, она заявила в полицию. Упомянула все свои связи. «Мы делаем все возможное». Она тоже делала все возможное. Растила девчонку, хотя терпеть не могла сопливых детей, хорошо хоть получила племянницу уже вполне способной соображать самостоятельно. Пятьдесят пять — только начало, так она заявила на праздновании своего юбилея. Пузырьки шампанского, которое Белл терпеть не могла, били в нос, щеки разрумянились, пару десятков лет с плеч долой. Теперь пятьдесят пять — это конец всему. Не уберегла девочку. Белл сидит в комнате Корбетт, несколько часов назад тщательно прочесанной полицейскими, а потом и ФБР. Конверт принесли, тщательно осмотрели и отдали ей. С девочкой все в порядке. Но от этого не легче. Все, от чего Белл поклялась защищать племянницу — все это происходило прямо у нее под носом. Как слепа она была (как богиня правосудия с мечом и весами, разве нет, Белл?). И в какую темную бездну погружалась сейчас. Корбетт никто никогда не найдет, пока она сама не захочет. А захочет ли? Линн и Джефф, что Белл им скажет? Вот это придется обдумать прямо сейчас. Что скажет родителям Корбетт — ее дело. Еще через много лет, если ЭТОТ… Или уже очень скоро. Глупая девчонка. Или девчонка поумнее ее самой и в людях разбирается куда лучше? Ответа нет. Не пытайся меня найти. Я и не пытаюсь, Корбетт. Нам с тобой немного не по пути. Белл давно не плакала — уже не помнит, когда в последний раз. Всегда сдерживалась — и вот невыплаканные слезы едва не разрывают ее изнутри — горло и легкие словно распухают, не желая помещаться в теле, а сердце сбивается с шага, как танцор, одновременно сломавший обе ноги. Белл осторожно делает несколько вдохов. Сердце, сделавшее слишком долгую паузу, ощупью находит прежний ритм. Плохо слушающимися пальцами Белл набирает номер своего врача. Теперь остается только ждать. Все, что она может контролировать — все это будет в порядке. Выглядывает в окно: разорванные вены — метро, автобусы, такси — по-прежнему извергают сгустки людей. Небо серое, желтоватое по краям — подгнившее. Из левого глаза Белл течет соленая вода. Она трет правый глаз согнутым пальцем, пока не добивается того же и от него. Всю жизнь Белл стремилась к равновесию. Оно так и останется с ней. Белл будет жить как жила до Корбетт — вспомнить будет достаточно просто. Пусть и понадобятся все силы, чтобы убедить себя в этом. А девочка… Пусть Корбетт решает и выбирает теперь сама. Подпрыгивая на кожаных диванных подушках, ее мобильник выводит жутковатую любовную песенку, поставленную на звонок секретаршей Лизой, да так и оставленную. Эпидемия болезненной нежности. Белл накрывает телефон ладонью и некоторое время остается неподвижной.