Будешь моей тюремной женой?

Близился Новый год. Женя с Васьком жили мирно. Соседи их тоже не беспокоили. В тюрьме все было как обычно. Васек волновался лишь об Антоне, не отстававшем от них. Он хоть и держал дистанцию — чувствовалось постоянное его присутствие, надзиратель злой тенью следовал за ними. Может, так было и раньше. Все-таки часто кому-то из охранников назначают следить за определенными авторитетами. Только замечать все это зек стал лишь в последние несколько месяцев. В его голове упрочнилась мысль, что Антон охотится за его мальчонкой. Мужчина ревновал, хоть старался Жене это не показывать, и всячески опекал его. Юноша быстро к этому привык и скорее даже смирился: куда бы он ни шел, на расстоянии шагов десяти за ним неотступно следовали люди Васька. За десять дней до Нового года Женька приболел, и его положили в больницу. Причина этому была лишь в необходимости изоляции, чтобы никто не заразился. Зеки часто ходили на работу, шмыгая носом, с температурой, но зимой закосить в санаторий оказывалось куда проще — иммунитет ослаблен, поэтому начальство тюрьмы ходатайствовало, чтобы заключенных охотнее забирали из камер, если на то были причины. Все боялись эпидемий и массового карантина — о таких вещах приходилось сообщать в вышестоящие инстанции, а оттуда, боже упасти, может и проверяющий приехать, посмотреть, как тут зеки живут, чем питаются, какие прививки им делают? Спросить: «почему это у всех нормально, а у вас эпидемия?». Для Жени угрозы никакой не было, в больнице ему даже понравилось. Он набрался энергии, целыми днями пролеживая на койке и читая. Под конец проведенной там недели хотелось скорее назад, на работу, к свершениям! Васек успокаивал себя, что и в санатории молодой человек был окружен его людьми, а следовательно — не о чем было беспокоится. И все равно мужчина ловил себя на волнении. Нервы поистрепались к последнему году срока, но Евгений сильно выручал — Васек всегда мог довериться ему и это его утешало. Вторым утешением был его сын Митя. Жена, видимо, смягчилась или просто смирилась перед желанием ребенка — он стал звонить чаще, чуть ли ни каждый день. Митя говорил без умолку: и про подготовку к школе, и про то, как сам научился кататься на двухколесном велосипеде — сначала коленки разбил, а потом поехал. Упоминал и о старшей сестре, хотя с ней он, чувствовал Васек, особо не ладил. Она была закрытая и резкая, по характеру очень похожа на маму, в школе училась прилежно. Митя признавался, что плохо понимал ее и втайне побаивался. Любил он рассказывать и что ел на обед, и о дедушке с бабушкой, но чаще всего вспоминал, как на каникулах на даче соседскому мальчику подарили собаку и как все лето они с ней играли. «И порода у него — фокстерьер, а звать Рекс! И я такого же хочу, только назову Чижик! Шустрого и белого с пятнами. Мама сказала, в пятом классе буду — тогда возьмем, вот я все жду!» — говорил он. Васек часто размышлял о предстоящей вольной жизни и понимал, что боится. Он не знал, что его ждало за пределами тюрьмы, как изменился внешний мир и на что можно было надеяться. Родителей мужчина сам намеренно отстранял, чтобы не мучить их, звонил редко и запрещал навещать. Со временем они успокоились и даже охладели к нему. Хорь с Андреем досиживали последние свои совместные месяцы. Все чаще в их разговоре всплывали неосторожные высказывания о дальнейшей жизни, на что Васек раздражался. Мужчины замечали и старались не поднимать при нем эту тему… и все же забывались, а после сказанного прикусывали языки, делая вид, что ничего не было. Из больницы Женя вернулся похорошевший. Васек очень соскучился и полночи не давал ему спать, тискаясь. Евгений и сам был рад понежиться в объятиях и поговорить по душам, но мужчина все не прекращал, ему нужно было восполнить недельный дефицит в ласках и общении. Евгений смутился. У него осталось твердое впечатление: у Васька что-то случилось и он этим с ним не хочет делиться. Партнер показался ему еще более нервным, чем прежде. Женя был прав в своих догадках: за время его отсутствия кое-что действительно пошатнуло внутреннее спокойствие мужчины. Зек неожиданно осознал свой большой промах и пришел к новым выводам на один счет… Как-то вечером он задержался в душе: ему не нужно было спешить кому-то уступать из-за своего статуса, поэтому заключенный мог позволить себе провести там столько времени, сколько ему будет угодно. И возвращался мужчина уже в одиночку. Он шел по коридору в задумчивости, как вдруг столкнулся нос к носу с Антоном. Надзиратель отпрянул с излишней поспешностью, выдавая свою нервозность. Васек удивился и с тенью неприязни на лице спросил: — Следишь за мной? — почему-то в эту секунду, вырванный из мыслей, Васек забыл про субординацию между ними, обратился «на ты» и даже властно посмотрел на красневшего надзирателя. — Да вовсе… и нет… — промямлил мужчина. Васек сглотнул. Нестандартность поведения Антона привела его в чувства. Он осознал свое положение и, подчиненно опустив голову, хотел пройти мимо, но надзиратель вдруг остановил его, мягко придержав за плечо. Зек не проронил ни слова и лишь выжидающе посмотрел на мявшегося мужчину. Тот кратко коснулся взглядом его лица, испугался внимательных глаз и, продолжая алеть, молчал. Васька это вдруг испугало, он почувствовал неладное и позволил себе сделать шаг. Тогда Антон очнулся и, сухо кашлянув, без эмоций произнес: — Не хочешь потрахаться? Зек замотал головой, не в силах ответить вслух, и, вдруг окончательно потеряв контроль, — взял и ушел. Произошедшее сильно отразилось на нем. Он вдруг понял, что Антон бегал вовсе не за Женькой, а — за ним! Вот, в кого он втюрился! Открытие казалось поразительным и в тоже самое время логичным. Васек покусывал губы, думая об этом… А ведь все сходилось — Евгений попал в больницу, а Антон продолжал маячить перед глазами. Ко всему прибавлялся стародавний инцидент — их секс в подсобке. А с Женей надзер переспал, только чтобы вызвать ревность, так? Ваську это совсем не нравилось. Ему было спокойнее, когда он следил, чтобы охранник не влюбил в себя его партнера, теперь же ему казалось, что раз Евгений Антону конкурент, он может жестко устранить его или использовать для шантажа. Зек думал об этом очень долго. Он рассматривал и варианты, где надзиратель вовсе не пылал к нему чувствами, а просто хотел еще раз заняться сексом. Но мужчине казалась подозрительным вся эта робость охранника. К чему мяться? Краснеть? Васек знал, какая за ним была закреплена слава: он не малому количеству зеков присунул. Хотя… здесь он явно предлагал себя в роли пассива (ему же в прошлый раз именно этого хотелось) — быть может, отсюда и стеснение? Но зачем же так долго ходить по пятам? А глаза эти бегающие… «Нет, здесь что-то крупнее», — решил мужчина. Но Евгению он об этом так и не поведал, на него вновь нашло его старое недоверие. А через два дня все открылось… не лучшим образом. После обеда ни с того, ни с сего объявили шмон. Половина зеков еще оставалась в столовой, в том числе Хорь и Андрей (их осматривали там). Женя услышал об обыске, когда возвращался из туалета. Он удивился и спешно завернул в камеру, показывая, что не пытается никуда улизнуть. Васька юноша застал взволнованным: тот сидел на кровати и не шевелился — лишь стрельнул глазами в его сторону и отвел взгляд. Евгений за время их совместного проживания все лучше и лучше подмечал эмоциональное состояние партнера. Он всегда мог угадать его чувства и распознать беспокойство. — Все окей? Васек кивнул. Женя не успел ничего добавить — в камеру вошел Антон. Зеки встали рядом с нарами. Женя поздоровался и, заискивая, потупил глаза в пол. Надзиратель был в своем традиционном расположении духа и, сально улыбнувшись, принялся перерывать тумбочки. Васек заметно бледнел, все силы трача на мнимое спокойствие. Евгений, замирая от страшной догадки, косился на него сбоку, но мужчина не поворачивал головы, усердно размышляя. Надзиратель ничего не нашел ни в тумбочках, ни в матрасах — он внимательно прошарил их руками, перевернув, — и принялся обыскивать заключенных. Проверяя Ваську коленом пах, Антон вдруг остановился и, простояв пару мгновений в нерешительности, спросил: — Сегодня как будто бы больше, не находишь? Зек улыбнулся, показав зубы. — А вы, начальник, больно хорошо мой размер выучили? Не в его положении было дерзить, но на пике стресса мужчина уже не мог совладать с собой. Надзиратель облизнул губу и, отведя глаза, коснулся его паха рукой. Ему самому вдруг стало не по себе. Они безмолвно переглянулись. Васек смотрел будто бы жалобно, Антон — напугано. Надзиратель потянул время еще, не решаясь, затем, нахмурившись и прогнав робость, запустил руку ему в трусы. Евгений дрогнул, увидев, как он достал оттуда плотно набитый пакетик. У Васька задрожали губы, он стоял не шевелясь. Антон, не веря, осматривал находку. — Попал, Шевчук, полгода оставалось… Теперь заново срок мотать? Васек вдруг глубоко вдохнул и закрыл лицо руками. Зачем он только согласился передержать эти чертовы наркотики?! Хотел выручить старого друга, вновь блеснуть влиянием и бесстрашием?.. Доблистался… Привык выходить сухим из воды и на этот раз облажался… Как ему теперь объяснить сыну, что он не через полгода, а через пять лет вернется?! Ведь ему, когда они смогут встретиться, уже будет целых двенадцать… Будет ли он помнить о нем? А Женя?.. Пять лет мучить его обещаниями он ни за что не станет. Найденные наркотики означали окончательный разрыв со всем старым, дававшим ему надежду и свет в жизни. — Что же, может, прямо в трусы подбросили? — ухмыльнулся Антон, но сделал он это искусственно: и ему передалось волнение. Он продолжал глумиться по инерции, не в силах остановиться, боясь сострадания. Васек не отнимал рук от лица. Женя закусил кулак. Он второй раз в жизни видел своего партнера в таком состоянии. Юноше хотелось броситься ему на шею, всячески утешить, но тело его не слушалось. Всхлипнув, мужчина вдруг затих. Какая-то мысль щелкнула в его голове, он услышал что-то… что вдруг заставило вернуть себе надежду. Евгений и Антон заметили в нем эту перемену и оба ощутили страх, вытеснивший жалость. Убрав руки от лица, Васек вытер влажные ладони о штанины и сглотнул, уверенным, холодным взглядом впиваясь в разгоряченные карие глаза напротив. Делая шаг вперед, он вдруг грубо хватает надзирателя и впивается в его губы. Антон от испуга вскидывает руки. Пакетик падает на пол. Сходя с ума от поцелуя, о котором он так давно мечтал, переполненный адреналином охранник не помнит, где находится. Он страстно отвечает на поцелуй и прижимается к зеку всем телом. Васек тянет его на себя, валит на кровать, оставляет засос на шее — Антон стонет и покладисто раздвигает ноги. Заключенный вдруг, сообразив что-то, меняет положение и оказывается снизу. Надзиратель в дурмане все не приходит в себя и не думая отрываться от столь желанных им губ и тела. Васек расстегивает ему брюки. — Нет. Я хочу, чтобы ты — меня. Ты — меня! Я так хочу тебя и, кажется… люблю… — умоляюще шепчет Антон, обжигая его ухо горячим дыханием. Женя прижимается к стене, не в состоянии сказать хоть что-либо. — Антоха!.. Ты охуел совсем?.. — надзиратель слышит это восклицание словно сквозь воду, не понимает значения слов и не сразу узнает знакомый голос начальника. Надзиратель отстраняется от губ мужчины, только когда тот вдруг сам уворачивается. Антон будто контуженный, чувствует лишь оглушительный стук своего сердца и ноющее желание в паху. Перед глазами все смазано, темно, пляшут шумовые точки. Он долго сосредотачивается, не замечая течения времени, и наконец разбирает искаженное ужасом и стыдом лицо Васька. Это отрезвляет. Что с ним? Медля секунд десять, мужчина поворачивается влево, к управляющему тюрьмой. Наконец, в голове что-то клацает, она вроде бы вновь начинает работать. Но мысли в ней все еще мешаются в кашу: менее разумная, ненужная, обгоняет первостепенную: «Что с его лицом? Почему он так боится? Он же ничего не боится… Никогда?.. У него не может быть стыда за такое… Васька таким не сломать…» — Ты меня слышишь, еб твою мать?! — исчерпав попытки докричаться до охранника, начальник вдруг ударяет его по голове. Антон закрывается руками от неожиданности, но тут же окончательно приходит в себя и вскакивает с заключенного. Падают расстегнутые брюки, виден стояк. — Это не… Это все не то… что вы… В надзирателе наконец просыпается чувство стыда — ошпаривает его целиком. Он трясущимися руками натягивают штаны. Что произошло? Почему минуту назад мужчина не мог трезво думать? Неужели он правда испытывает к нему такую сильную страсть, что она в состоянии полностью сбить его с толку? Видя, что Антон опять проваливается в себя, управляющий хватает его за ворот рубашки и отворачиваясь с ним от заключенных, дрожащим голосом говорит: — Ты, сукин сын, знаешь, какой тебе срок за изнасилование при исполнении полагается?! Надзиратель, не моргая, смотрит в упор на начальника. Рвано заступается за себя: — Я… не… Мы… Добровольно. По согласию. — Какому нахер согласию?! Мне насрать пидор ты или нет. Никто не будет разбираться давал он тебе или нет. Ты — офицер, он — тебе подчиняется. У тебя власть. Как ни крути по принуждению выйдет! Я ложные показания за тебя давать не буду! На детекторе проверяют, думаешь, я хочу потерять работу и сесть вместе с тобой?! Чем ты вообще думал?.. Во время обыска?! При всех?! У тебя правда какие-то психические отклонения?! — все это управляющий, задыхаясь от злобы, не отпуская ворота рубашки, рычит ему в ухо. — Тут не твое слово против его. Тут — у него свидетель, — мужчина тычет пальцем в Женю. — И я — видел! — Но я… — Товарищ начальник… — вдруг несмело произносит Васек, и они оборачиваются: оба ждут его решающего слова; Антона поражает нервическое состояние зека, дрожь. — Так я рад, что вы это прекратите… Вы знаете, он ведь сегодня мне на шмон наркотики подбросил… Сказал, если не соглашусь — заявит… А до этого еще иначе шантажировал… Только вы мне помочь сможете… — заключенный, говоря это, не встречается с мужчинами взглядом, по голосу ясно, что он на грани истерики. — Он лжет! Лжет! — вдруг с детской обидой кричит Антон и хватается рукой за голову. Надзиратель не понимает: зачем он нарочно врет? Для какой цели? В эти секунды он никак не может придумать хоть одной объективной причины: для чего нужна вся эта клевета?.. Откуда такая жестокость… Ведь минуту назад ему казалось их чувства взаимны, он наконец нашел своего человека, которому сможет открыться, который примет его… Антону и в голову не приходит, что изначально все — притворство. Мужчина еще пытается сообразить, почему его предали… Но это пустые мысли… ведь на деле не было никаких договоренностей. Васек поднимает на тюремщиков полный обиды взгляд. Эмоционально восклицает, но затем все же понижает голос, давится слезами: — Нет! Могу экспертизу пройти! Он всегда предохранялся, но… труда не составит понять, что он меня… периодически… чуть ли не каждую неделю… Принуждал. Женя глядя на страдания Васька, прижимает ладонь ко рту, по его щекам беззвучно текут слезы. Юноша думает лишь об одном: как он мог не заметить такого?! Почему проглядел мучения его самого близкого человека?! Ведь сходится: Антон все время их преследовал, Васек всегда предупреждал партнера на его счет и всячески отгораживал и, конечно же, давнее принуждение к сексу в подсобке… Как может быть так, что все время это происходило, а он не знал… Почему он не догадывался?.. Не выдерживая, Евгений опускается рядом с Васьком на кровать и безмолвно обнимает, утыкаясь ему в плечо. Мужчину шевеление юноши на секунду выбивает из колеи — он бешено смотрит на него, не зная, что тот предпримет, но, когда парень прижимается к нему, — Васек расслаблено выдыхает и зарывается рукой в его волосы. В следующее мгновение в зеке вдруг просыпается первый отголосок совести. Его колит осознание: он эксплуатирует настоящие чувства Жени: он не подыгрывает ему, он поверил, он плачет от боли любимого человека и своей неспособности защитить его, заметить его переживания. От этих выводов сковывает горло. Но Васек не может остановиться, его ведет какой-то дикий инстинкт самозащиты, он искренне плачет и следит за тем, чтобы его слезы были замечены. — Экспертизу… — чуть слышно повторяет за ним управляющий, теряя последнюю надежду на мирное решение проблемы. — Сволочь! — вдруг громко отчеканивает Антон, яростно глядя в запуганные глаза заключенного. — Все ложь! Это его рыжий ебет, поэтому у него анал разработанный! — Да ты все что угодно готов придумать, лишь бы не признавать вину! Любую чушь! — вдруг зло кричит Васек. Женя замирает, очень близко слыша этот громкий голос и ощущая гневную дрожь тела мужчины. Ему становится страшно обнимать этого человека. — Ты рехнулся?! — начальник вновь дергает на себя Антона и с усилием понижает голос: — Ты-ы. понимаешь, что со мной будет, если всплывет, что у меня под носом охранник-маньяк год-другой трахал зеков, а я и не знал?! — Но я не… — у Антона стучат зубы, он чувствует, как ярость в нем сменяется бесконечной обидой за себя. — Не отпирайся уже. Я знаю, года три назад ты с ним в подсобке закрывался. Я тогда думал, ты разок его за деньги какие-нибудь, да и все… Мой проёб, не хотел воду мутить! А ты… его с тех самых пор, да? — Это все неправда! — твердо выговаривает Антон и заливается слезами, ему вспоминается, как в школе его часто доводили до истерики. Начальник долго смотрит на его лицо, остывая, затем — на жавшихся друг к другу зеков. Выдохнув, он холодно размышляет, вновь вспыхивает, чертыхается и, притягивая к себе надзирателя, тихо и с расстановкой говорит ему на ухо: — Я не знаю, кто здесь жертва. Но лучше защищается — он. И в суде он тебя сделает, если захочет. Даже если ты не виноват, вы трахались по согласию или ничего у вас не было — у тебя был бы шанс выиграть, только если бы было твое слово против его. А так я уже впутан, и я мог бы впрячься и сказать, что ничего не видел… Но он, я чую, очень крепко хочет тебя выебать. А если ты проиграешь — сяду и я за ложные показания. Мне нет никакого резона принимать твою позицию. Если они реально решат расследовать этот случай, а не как обычно; поспрашивают зеков — все как один тебя сдадут и наговорят еще лишнего. Тебя они все ненавидят. А еще может кто-то из коллег сдать, все же знают, что ты больной садист. У тебя и без изнасилований наберется за что упечь за решетку. А если еще и рыжий решит за него вступиться, подключит своего крутого папашку-адвоката, вякнет, что его на обысках за хуец жмакают, — у нас всех будут большие проблемы. — Так… почему же вы тогда меня не вышвырнули, если все видели, что я больной садист?! Монстр?! — В тюрьме нельзя без таких… иначе нас перестанут бояться… иначе три калеки останутся. — Ну и к черту! Я убираюсь из этого места! Идите нахер! — Антон вдруг срывается на крик, поворачивается к Ваську: — Вот, кто здесь монстр! Ублюдок! — Женя ловит его взгляд на этих словах. Мысли на секунду замирают, а затем в новом направлении несутся дальше. Вылетев в коридор, Антон, даже не пытаясь спрятать заплаканное лицо, под ошалелые взгляды зеков, смотрящих из камер, проноситься вдоль стены. Управляющий тюрьмой переступает с ноги на ногу и аккуратно подходит к Ваську. — Мы его уволим, что скажешь? — осторожно спрашивает он. Заключенный утирает лицо, поднимает к мужчине красные глаза. Тот смотрит на него с искусственной жалостливой улыбкой и чуть заметным угольком ненависти в глазах. Ваську хочется дожать, раздуть огонь страха из этого уголька… Но он отступает, понимает, что достаточно сыграл. Дальше смысла идти нет. — Спасибо вам, товарищ начальник! Я не потребую открытия судебного процесса, чтобы не подставлять вас… Мне достаточно, что все закончилось. Самому такая слава ни к чему, — Васек заискивающе улыбается. Управляющий окончательно теряет веру в его слова, но от этого только сильнее стремится ему посочувствовать. По телу пробегает дрожь, в голове на долго фиксируется мысль: «С Шевчуком держать ухо востро! Он ничем не побрезгует, лишь бы отомстить». Начальник похлопал его по плечу, поднял с пола наркотики и, кивнув, ушел. Мужчина остался при мнении, что Васек мстил Антону за возможное приставание к Евгению. Про наркотики он вспомнил, только когда, дойдя до своего кабинета, пошарил в кармане в поиске ключей, а нащупал их. Да, наверное, это правда наркотики Васька и, быть может, все дело и в них… Васек выдохнул и поднялся на ноги. Все это время он был словно во сне, над его действиями властвовала какая-то темная, пугающая сила — инстинкт. И если большую часть своей жизни он ее сдерживал, то сейчас, оказавшись на краю пропасти, мужчина решил: нечего терять, и дал этому управлять собой. Протерев лицо, он, обернувшись, улыбнулся Евгению. Юноша вдруг тоже встал и, бледный, замер с дрожащими губами. — Жень, ты чего? — боязливо спросил мужчина, видя, как парень осмеливается на что-то. Оскалившись, Евгений вдруг с громким шлепком со всего размаху дал зеку пощечину. Тот даже отступил назад и схватился за лицо. Юношу на секунду привлекла боль в руке — он посмотрел на ставшую красной ладонь. Женя никогда не думал, что, если ударить по-настоящему, — это так больно. Васька захлестнула обида. Он все еще ощущал себя уязвленным, а после пощечины от любимого человека, стер слезу и разбито проговорил: — Я всего лишь хотел защитить себя… — Ты — чудовище! — Евгений встретился с ним яростным взглядом, борясь с давящим комом в горле.