954 километра

— На счет три, — сказал капитан в наушниках, и Сехун машинально кивнул, хотя знал, что тот его не видит. Выцветшая от времени, потертая дверь сейчас казалась непреодолимым препятствием. Никак не получалось избавиться от навязчивого "а если…" в голове. А если он облажается? А если не успеет? А если секундное промедление все же окажется слишком долгим? — Один. Два. Три. Сехун плечом ударил в дверь, снося ее с петель. Женщина с длинными черными волосами обернулась и вскинула руку, в которой все еще сжимала нож. В глазах у нее плескалось безумие. — Не подходи, а то я!.. — успела она выкрикнуть, но Сехун не собирался ее выслушивать... Один длинный бросок почти через всю комнату, и женщина забилась под ним, угрожающе шипя. Нож тихо звякнул, падая на пол. — Отличная работа, рядовой О, — кто-то ударил его по плечу, и Сехун поднялся, заламывая женщине руки за спину. Она все еще пыталась отбиваться, но силы были слишком неравны. Сехун снял шлем и оглянулся. Комната производила удручающее впечатление: грязный пол с присохшими объедками, повсюду бутылки и обертки от рамена. Такое ощущение, что в последний раз здесь убирались в начале нынешнего века. На низком диване лежал труп мужчины лет сорока, невидящие глаза уставились в потолок, мобильный телефон выпал из рук. Скорее всего, именно он успел позвонить в полицию, прежде чем жена или любовница перерезала ему горло — кровь еще не успела свернуться. В сваленных возле дивана коробках кто-то зашебуршал, и Сехун инстинктивно схватился за дубинку, но сразу же отпустил рукоятку, едва на свет медленно выбралась девочка лет трех-четырех. — Папа? — тихо спросила она, дергая труп за руку. — Папа? — Уберите ребенка, — сказал капитан. — Откуда он здесь вообще взялся? Соседи говорили, что у них нет детей. — Удивительно, что в этом доме соседи вообще заметили, что у них есть соседи, — скептически хмыкнул Чунмён-хён. — День на дворе, а они уже пьяные в стельку. Сехун осторожно подхватил девочку на руки. Та удивленно посмотрела на него, но не стала вырываться, прижавшись щекой к бронежилету. Спутанная, давно не стриженная челка падала ей на глаза, мешая видеть. — Как тебя зовут, маленькая? — спросил Сехун, баюкая девочку. — Сонми, — прошелестела она. Женщину с ножом уже увезли, труп прикрыли грязным одеялом — ничего лучше не нашлось. На Сехуна с ребенком на руках пока никто не обращал внимания, и он вышел на улицу, чтобы подождать там кого-нибудь из женщин-полицейских. Девочка за свою короткую жизнь успела достаточно насмотреться ужасов. Сегодня он почти ненавидел свою работу. Обычно Riot Control использовали для разгона демонстраций. Неуправляемая толпа, заводившая сама себя, была опасна, поэтому Сехун не мучился угрызениями совести по ночам, распыляя слезоточивый газ или поливая разгоряченных демонстрантов водой. Большинству из них вода шла только на пользу. На захват заложников или террористические атаки обычно выезжали армейские подразделения. По крайней мере, по инструкции. Сехун служил уже год, и за это время ничего подобного не происходило. Для такого огромного города Сеул был воплощением тишины и криминального спокойствия, здесь даже сумки и ноутбуки спокойно забывали в метро или магазинах, а потом получали обратно. Сехун планировал спокойно доработать в этом подразделении, пока учится, а потом перейти следователем в полицию. По правде говоря, Сехун сегодня второй раз в жизни увидел жертву убийства. Тогда его рвало почти сутки, но в этот раз он почти ничего не чувствовал. Может быть, потому что слишком сосредоточился на девочке, все еще спокойно сидевшей у него на руках. — Сонми, — сказал он, наклоняясь к ее уху. — Будь храброй, Сонми. Он очень надеялся, что у девочки найдутся какие-нибудь родственники, готовые забрать ее к себе. Она посмотрела Сехуну в глаза и кивнула. Удивительно тихий ребенок, не то что кузины и кузены Сехуна, которые постоянно кричали, бегали и дрались. В воздухе пахло соджу, протухшим кимчи и пережаренным мясом, ветер швырял по двору грязный пакет, и Сехун поежился, в глубине души благодаря своих родителей, что вырос в ухоженном квартале — ему никогда не приходилось видеть того же, что Сонми. Он сам не знал, сколько они вдвоем так простояли, пока к ним не подошла улыбчивая женщина лет сорока, на ходу доставая удостоверение из сумочки. — Меня зовут Ли Бэкчин, я из отдела опеки. Давайте я ее заберу, — она протянула руки, чтобы забрать девочку, и та вдруг неожиданно заплакала. Она не сопротивлялась, когда Сехун передавал ее социальной работнице, просто слезы лились у нее из глаз, а худенькие плечики — вздрагивали. — Не волнуйтесь, ей у нас будет хорошо. Мы о ней позаботимся, — заверила Сехуна госпожа Ли. — Пожалуйста. Я могу ее навестить? — Лучше не стоит. Вы можете стать для нее неприятным напоминанием о том, что случилось с ее родителями. Но я вам оставлю свой эмэйл и буду держать вас в курсе дела, если вы захотите. Сехун кивнул в ответ. Может быть, потом он сумеет переубедить госпожу Ли насчет посещений. Он так и не зашел в дом еще раз. После того, как Сонми забрали, его все-таки начало тошнить. Уже дома Сехун провел почти час над унитазом, содрогаясь в сухих спазмах, потому что от завтрака давно ничего не осталось. Перед глазами то и дело вставали безумные глаза женщины с ножом и заплаканные — Сонми, но постепенно видения вытеснил образ мужчины в белой палате, похожей на больничную. Сехун мог поклясться, что никогда прежде его не встречал. Спазмы усилились. Мужчина протянул руку, будто подзывая его к себе. Сехун знал, что сейчас находится в ванной, в своей квартире в Сеуле, стоит на коленях, склонившись над унитазом, но одновременно он находился в палате, где с каждым вздохом сильнее ощущался запах лекарств. Он сделал неуверенный шаг, продолжая смотреть мужчине в глаза. Тот выгнулся и закричал, как от боли. Только сейчас Сехун заметил рядом с ним монитор, по которому побежала длинная вытянутая линия. Дверь в палату открылась. Сехун закашлялся, рот наполнился горькой желчью. Он бессмысленно сплюнул ее в унитаз и долго смотрел на желтое пятно на белом фаянсе, а потом его вновь скрутило так, что в уголках глаз выступили слезы. В конце концов, он так устал, что спазмы пошли на спад, и Сехун смог подняться, почистить зубы и даже заварить себе чай. Первый глоток он сделал с опаской — ему не хотелось опять возвращаться к унитазу, — но то ли нервы немного успокоились, то ли желудок обрадовался хоть чему-то горячему — словом, после чая тошнота прочти прошла, хотя мысль о еде по-прежнему вызывала отвращение. Сехун забрался в душ, сел на пол и минут двадцать просидел под струями горячей воды, смывая с себя сегодняшний день. "Рано или поздно все забывается, — повторял он одними губами, — рано или поздно и это пройдет". Привычку разговаривать с сами собой нельзя было назвать здоровой, но сосед по комнате уехал к родителям на неделю, а звонить друзьям или брату казалось очень плохой идеей. С соседом было бы проще. Они особо не сближались — слишком разные вещи их интересовали, начиная с выбора работы и заканчивая фильмами. С другой стороны, если у одного случалось беда, второй молча подставлял жилетку, давая выплакаться. Так было, когда Бэкхёна бросила девушка или когда Сехун провалил экзамен в университете. Струи воды, бьющие прямо по затылку, постепенно начали раздражать, вытесняя из себя сегодняшние события. Сехун вышел из душа и, не одеваясь, направился на кухню, чтобы сделать еще чаю. А потом он планировал устроиться с ноутбуком в кровати и посмотреть какую-нибудь сопливую мелодраму, они всегда действовали на него лучше любого снотворного. На кухне кто-то гремел посудой и стучал дверцами шкафчиков; на несколько секунд включился и выключился телевизор. — Бэкхён, можно потише? — сказал Сехун, заходя на кухню. Только через мгновение он сообразил, что в квартире он должен быть один, и еще через мгновение заметил незнакомца, внимательно изучающего забытую на столе газету. Несмотря на полчаса под горячей водой, Сехуну стало холодно. Он, конечно, умел драться, но, честно говоря, довольно паршиво, тем более, его застали врасплох. Для того чтобы без спроса попасть к ним, требовалось как минимум два электронных ключа (и еще один от ворот во дворе, но те часто оставались открытыми). Сехун понятия не имел, кому потребовалось приложить столько усилий, чтобы просто зайти в гости. — Т-ты кто? — пробормотал он и тут же вспомнил, что не одет. Сехун неловко прикрылся ладонями. — Гораздо интереснее, кто ты и как я здесь оказался, — задумчиво ответил незнакомец. — Я так понимаю, это Сеул, а не Пекин. — Не Пекин, — эхом отозвался Сехун, прикидывая начинать ли орать прямо сейчас, или все-таки сначала метнуться в ванную за полотенцем, чтобы хоть как-то прикрыть наготу. — А ужинать я собирался в Пекине. Сехун смотрел на губы незнакомца, который явно говорил слова на другом языке, непонятно на каком, но в голове они звучали на привычном корейском. — Какого черта? — спросил он в воздух, моргая из-за капающей с челки воды. Когда он открыл глаза, на кухне уже никого не было. Только газета вместо стола лежала на рисоварке, иначе бы Сехун решил, что ему все почудилось. Хотя газету он мог переложить и сам, когда пил чай. Осторожно, будто он мог кого-то потревожить, Сехун сполз на пол и жалобно заскулил. Двоюродного дядю со стороны матери забрали в больницу, откуда тот уже не вернулся. Сехун никогда его не видел, только слышал пересуды со страшным словом "шизофрения". Так вот, значит, как начинается эта болезнь — с того, что ты на собственной кухне видишь незнакомого парня. Сехун знал, что шизофрения часто бывает наследственной и передается в семье, у него был курс генетики в университете, но до этого дня он не подозревал, что этот подарок достанется именно ему. Он никогда даже не задумывался о такой перспективе. Зато, как выяснилось, у Сехуна все-таки оказалось богатое воображение, а ведь его еще в школе упрекали за то, что с фантазией у него проблемы. Вряд ли без воображения получилось бы создать такой подробный, наделенный мелкими деталями образ человека, которого в реальной жизни Сехун никогда не встречал. Он бы запомнил, память на лица у него всегда была хорошей. Даже сейчас, сидя голой задницей на полу, он без труда мог мысленно восстановить облик галлюцинации: заспанные глаза, растрепанные черные волосы, губы, сжатые в тонкую линию. Незнакомец выглядел юным, почти мальчишкой, но интуиция подсказывала Сехуну, что внешность обманчива. Почему-то он почти не сомневался, что этот парень, как минимум, на пару лет старше. Сидеть становилось все холоднее, даже несмотря на то, что он включил подогрев пола, и Сехун неохотно поднялся. Ноги начало противно покалывать. Оказывается, он просидел в неудобной позе дольше, чем думал, потому что затекли у него не только ноги, но еще спина и шея. Пока Сехун искал пижаму, которую, как обычно, с утра швырнул непонятно куда, он поймал себя на мысли, что рад отсутствию Бэкхёна. Ему пришлось бы объяснять, что случилось, почему он говорил сам с собой, а потом он долго сидел бы на полу, глядя в одну точку. Пока Сехун не собирался делиться подозрениями о своей болезни ни с кем, даже с мамой. Он надеялся, что это просто последствия стресса и переутомления и что больше ничего подобного не повторится. Именно так он себя подбадривал, прыгая на одной ноге, пока пытался попасть второй в пижамную штанину. "Это прой-дет, прой-дет". Не прошло. Второй раз Сехун встретил своего незнакомца через два дня, когда возвращался с работы. Тот шел ему навстречу, размахивая белым пакетом с какой-то едой. По крайней мере, судя по очертаниям, там была именно еда, а не пистолет или новые штаны. Сехун замер, словно кролик перед удавом, не замечая, как его толкают в плечо прохожие. Улица, где он жил последние полтора года и которую изучил вдоль и поперек, будто размылась, вокруг появились другие дома и магазины с вывесками, написанными иероглифами, а не хангылем. Незнакомец почти прошел мимо, но потом тоже остановился и застыл прямо перед Сехуном, внимательно глядя ему в лицо. — Я же не сплю, — пробормотал он, потирая глаза. С такого расстояния Сехун сумел разглядеть крошечные шрамы под нижней губой, морщинки в уголках глаз — он все-таки не ошибся насчет возраста — и изящная сережка-колечко в ухе. — Нет, — ответил он, — скорее всего, ты не спишь. — Какое-то безумие, — сказал незнакомец, и Сехун открыл рот, чтобы с ним согласиться, но тут его особенно сильно толкнули, и он чуть было не упал. Когда он вновь обрел равновесие, парень испарился, а улица приобрела привычные очертания. — Что происходит? — спросил Сехун. — Пить надо меньше, — проворчала какая-то аджумма с выкрашенными в сиреневый волосами. — Налижутся соджу, а потом задают глупые вопросы. Сехун виновато поклонился и почти бегом направился домой. Бэкхён, к счастью, все еще не вернулся, поэтому Сехун не стал тратить время ни на ужин, ни на бессмысленные разговоры, ни на душ, а сразу открыл ноутбук и дрожащими пальцами набрал в поисковой строке "шизофрения". Через несколько минут он уже не так радовался тому, что сосед все еще у родителей, потому что одним из первых симптомов болезни оказалась социальная изоляция. Сехун, в общем, не чувствовал себя изолированным. У него, как и у большинства корейцев, было множество друзей, приятелей и просто знакомых, начиная еще с детского сада. Корейские родители обычно придерживались мысли, что связи решают все, поэтому изо всех сил поощряли общение детей между собой. Сначала вы сидите рядом на горшке, а потом кто-то из вас становится крупным начальником — такой шанс нельзя упустить. В последнее время Сехун, правда, так уставал, что предпочитал вечера проводить дома с ноутбуком или игровой приставкой, но по выходным он обязательно с кем-нибудь пересекался, даже всерьез подумывал установить график, чтобы никого не обижать. В панике Сехун схватился за телефон и позвонил сначала Чонину, потом Хёнбину и предложил встретиться прямо сейчас, не откладывая в долгий ящик, а то что-то они давно не виделись. — Давно — это позавчера? — скептически поинтересовался Чонин, но отказываться не стал, видимо, в голосе Сехуна все-таки прозвучали нотки паники. Хёнбин, как обычно, был согласен сразу на все. Вот у кого никогда не возникало проблем с социальной самоизоляцией. Он, наверное, долго бы смеялся, если бы услышал это словосочетание. — Что случилось? — первым делом поинтересовался сначала Чонин, а затем и Хёнбин. — Неважно выглядишь, — почти в унисон заявили они. Рассказывать про незнакомца и свои подозрения Сехун все еще не собирался, поэтому начал говорить про женщину с ножом и Сонми. В прокуренном насквозь, несмотря на кондиционер, ресторанчике, где пахло свежим хё и самгепсалем, эта история казалась ненастоящей, словно взятой из очередной дорамы. Чонин даже палочки отложил, слушая с открытым ртом. — Бедная девочка. Так ты ее навестил? — Пока времени не было, но я обязательно. Честно говоря, Сехун не то чтобы забыл про Сонми, просто со всеми этими галлюцинациями ему было как-то не до нее. — Если хочешь, я схожу с тобой, — тут же предложил Чонин. — Со мной у нее точно не связаны неприятные воспоминания. — Договорились. Лучшей компании, чтобы сходить в приют, Сехун пожелать не мог. Чонин обожал детей, а те в ответ обожали его. Даже дикие, как стадо маленьких кабанят, кузены и кузины Сехуна слушались его без звука и постоянно спрашивали, когда же хён (или оппа) придет еще раз с ними поиграть. — Я могу с вами сходить, — без энтузиазма предложил Хёнбин. У него с детьми обычно не складывалось, зато отлично получалось с девушками. Со времен школы он сменил уже седьмую или восьмую. У самого Сехуна так не получалось. — Лучше ты с нами в клуб сходи, — засмеялся он. — Без тебя на нас ни одна девчонка не взглянет. Хёнбин чуть не лопнул от гордости. Ближе к ночи Сехуна начало отпускать. То ли лучшие друзья, то ли пятая бутылка соджу подействовали, но он больше не чувствовал себя социально изолированным, да и собственные переживания из-за шизофрении теперь казались ему пустяками. Ну мерещится ему красивый парень. Может, это гормоны бушуют или близость весны так на голову действует. Странно, что парень, правда, но гормоны иногда себя непредсказуемо проявляют. В американском фильме вообще пирог трахали и ничего. Вот познакомит его Хёнбин с какой-нибудь красоткой, и все пройдет. А к Сонми нужно будет обязательно сходить. Обязательно. Сехун — хозяин своему слову, он же себе пообещал, что пойдет. Домой в тот вечер — точнее, ближе к утру — он приполз почти на карачках. Настоящие корейцы всегда пьют до последней бутылки соджу в ресторане. Этой ночью ему снились странные сны с примесью сюра. Он вновь видел того мужчину в палате. "Найди их, найди их всех", — повторял тот, откидывая простынь с лица. Сехун знал, что он мертв и одновременно — в каком-то непонятном смысле — жив. "Найди, пока есть время", — настойчиво стучало в голове в такт с биением сердца. Затем мужчина исчез, а на его месте появился тот самый незнакомый парень, который постоянно мерещился Сехуну. Он сидел на диване и чесал за ушами толстого серого кота. Неожиданно кот поднял голову и уставился прямо на Сехуна, в его желтых глазах читалось равнодушие. Кот мяукнул и спрыгнул с колен своего хозяина, тот потянулся за ним и задел локтем стакан с карандашами, стоявший на низком столике. Стакан с грохотом упал, карандаши раскатились по комнате. Один из них был ярко-красный. Такого же яркого, насыщенного цвета, как волосы девушки, которая сидела на ступеньках возле незнакомого храма. Она держала в руках медленно тлеющую сигарету, рядом с ней тоже стоял пластиковый стакан — с уже растаявшим мороженным. Девушка долго сидела на ступеньках, ей больше некуда было пойти, она устала и очень замерзла, несмотря на жаркий вечер. Сехун проснулся весь в ледяном поту и долго смотрел в потолок, пытаясь сообразить, где он находится. Ему казалось, что он одновременно лежит в свой кровати, отнимает карандаш у кота и сидит на холодных ступеньках. Все чувства перемешались между собой, и он не знал, какие из них принадлежит ему, О Сехуну, а какие — людям, неожиданно появившимся в его голове. "Мама, — сказал он в пустоту, укрываясь одеялом с головой. — Мама, мне страшно". Эхом те же слова повторила девушка с красными волосами, будто могла услышать его. Может быть, на самом деле могла. Сехун понятия не имел, как должны вести себя галлюцинации. Бэкхён вернулся утром — с кучей пластиковых контейнеров с домашней едой, шумный и веселый. Квартира моментально заполнилась его смехом, песнями, шумом кофеварки и грохотом телевизора. Он ничего не умел делать тихо, поэтому ни с кем, кроме Сехуна, не уживался. Предыдущий сосед выставил его на лестничную клетку буквально посреди очередной особенно раздражающей попсовой песенки. Порой Сехун очень хорошо понимал этого соседа, но не сегодня. Сегодня он был благодарен за весь шум, который отлично отвлекал от мыслей, постоянно крутящихся в голове. — Хунни, позднее утро на дворе, а ты все в постели валяешься. Тебе разве не на работу? — Я попросил выходной, — ответил Сехун, держась за виски. Точнее, выходной за него попросил Хёнбин, когда вытаскивал его из третьего по счету ресторана. К счастью, начальник их подразделения был понимающим человеком и порой закрывал глаза на такие вот мелкие шалости. Сехун почти забыл о похмелье, а вот похмелье о нем определенно помнило. — Бухали вчера? — понимающе спросил Бэкхён, протягивая ему стакан с водой. — Эх ты, слабак. Сехун вцепился в стакан, словно утопающий за соломинку и одним глотком его осушил. — Спасибо, ты настоящий друг, — ответил он, падая на подушку. Ему вновь захотелось спать. Этой ночью он ни капли не отдохнул, блуждая в лабиринтах то ли своего, то ли чужого подсознания. Сейчас больше всего он мечтал закрыть глаза и ничего не увидеть, а потом жить так, как жил прежде. Без всяких незнакомых парней со шрамами под нижней губой, мертвых мужчин и красноволосых девушек. Его скучная, расписанная буквально до последнего вздоха в окружении пяти внуков, жизнь теперь казалась необыкновенно привлекательной. А ведь он буквально пару недель назад жаловался Чонину, что ему не хватает адреналина. Теперь Сехун очень об этом жалел. К счастью, в этот раз ему ничего не снилось. Когда он вновь проснулся, в квартире стояла тишина. Шторы оказались закрыты, чтобы свет не мешал, и Сехун вновь мысленно поблагодарил Бэкхёна. Тот умел быть заботливым, когда хотел. Только это редко случалось. Осторожно ступая босыми ногами, он вышел из спальни. В гостиной горел тусклый ночник, и Бэкхён, сгорбившись над низким столиком, что-то быстро печатал на ноутбуке. Его черные волосы стояли дыбом в разные стороны, будто он пару дней не причесывался. Это было так на него непохоже, что сердце Сехуна екнуло от дурного предчувствия, и он внимательно огляделся по сторонам. Это была не его квартира — вокруг преобладали бежевые уютные тона вместо хайтека, в углу стоял домик для кота, а пушистый ковер приятно щекотал пятки. У них никогда не было ковров — они оба слишком ленились их пылесосить. Не-Бэкхён поднял голову от ноутбука и застонал. — Что тебе от меня надо? Почему ты постоянно мне мерещишься? Сехун тоже хотел бы услышать ответ на этот вопрос. — У меня сроки горят, — продолжил жаловаться незнакомец, хотя Сехун сильно сомневался, что после третьей встречи его можно так назвать. — Мне надо срочно закончить главу, редактор подгоняет, а тут ты ходишь туда-сюда. Даже поужинать мне не дал. — Я тут не по своей воли оказался. У меня тоже есть работа, друзья, мне учиться надо. Серый кот из сна недовольно мяукнул из кресла, услышав жалобный тон Сехуна. — Я хочу понять, что происходит, — пробормотал парень, дергая себя за торчащую прядь. Зато Сехун теперь знал секрет вороньего гнезда у него на голове. — Ты ведь не галлюцинация? — Я сильно в этом сомневаюсь. После этой реплики он неожиданно сам для себя понял, что говорит не на корейском. Это точно был китайский. Но Сехун по-китайски знал разве что пару фраз. — Где я? — поинтересовался он. — У меня дома, в Пекине. Мешаешь мне работать над книгой. — В Пекине? А можно в окно посмотреть? — Да какого черта, — парень вскочил на ноги, отставив в сторону ноутбук. — Нет у меня за окном ничего интересного. Сгинь, пропади. — Нельзя быть таким негостеприимным, — назидательно сказал Сехун. — Тебя разве мама не учила? — Чему меня мама не учила? — Бэкхён толкнул его в плечо. — Ты поосторожнее с моей мамой, она женщина суровая. — Я… — начал Сехун и замолчал. Не говорить же: "Я не с тобой разговаривал". В собственной квартире ни о какой тишине речь не шла. Бэкхён включил музыкальную передачу и теперь танцевал под какую-то девчачью песенку, вертя задом. Сехун никогда не понимал этого увлечения, хотя много от него страдал. В прошлый раз, когда он проспорил Бэкхёну из-за пустяка (он сам уже не помнил, какого), ему пришлось выучить танец Girls Day. Где-то в недрах телефона Бэкхёна до сих пор хранилась эта ужасная запись. — Так что там с моей мамой? — Все с ней в порядке. Просто эта достойная во всех смыслах женщина не научила тебя, что страдающему от похмелья соседу по комнате нельзя слушать попсу. У него от этого в голове мысли об убийстве появляются, — Сехун вымученно улыбнулся. — Я видел, ты привез с собой кимчи твоей бабушки? — Да, в холодильнике, — Бэкхён махнул рукой. — Поешь и не будь таким злым. Я вот всегда добрый, еду тебе приношу. Телевизор он, конечно, даже не подумал сделать потише. Сехун поежился от холода, обнимая себя руками за плечи. Зимний ветерок ерошил волосы, но вместо утренней свежести он пах смогом и уличной едой. Сехун вздохнул поглубже, чувствуя, что ему не хватает кислорода, и закашлялся. — Не надо так делать, — тихо сказали у него за спиной. Сехун не повернулся, он и так знал этот голос. — Ты хотел увидеть Пекин? Вот это — Пекин. Лучи рассвета с трудом пробивались сквозь плотные серые тучи. К животу неприятно прижималось металлическое заграждение, сзади напирали туристы. Но даже сквозь гомон толпы пробивался четкий топот. Не обычные шаги — а армейский марш. Их в отделении тоже учили так ходить, но у них никогда не получалось настолько слаженно. Словно маршировал один человек, просто помноженный еще на десять. — Сто восемь шагов в минуту, 75 сантиметров за шаг. Их учат так ходить месяцами. По спине Сехуна пробежали мурашки. Он никогда не ощущал особой любви к Китаю. Его воспитали во вполне традиционных убеждениях, что Корейское государство — превыше всего, а японцы и китайцы — исконные враги, причинившие много зла его народу, но сейчас, когда он смотрел на медленно ползущий ввысь красный с желтым флаг, к его горлу подступил комок. Он гордился сейчас Китаем, его тысячелетней историей, этим флагом и мавзолеем Мао, Запретным дворцом и Великой стеной. — Перестань, — прошептал Сехун. — Тебя скоро от патриотизма на части разорвет и меня вместе с тобой. Ледяные пальцы скользнули по его щеке вместо ответа. Туристы испарились, стоило только флагу подняться, часовые замерли на своих постах, и рядом с ограждением они остались вдвоем. — Всегда мечтал показать своей девушке рассвет на Тяньаньмэнь. — Вот ей бы и показывал. — Ты же сам рвался посмотреть Пекин. Каким-то чувством Сехун догадывался, что смеющийся незнакомец в курсе — он никогда не бывал дальше Пусана и никогда не выезжал за границы Южной Кореи. Точно так же, как Сехун знал, что недавно этот парень вернулся из Индии, а до этого отдыхал в Таиланде. Ему явно нравилось путешествовать, хотя он боялся летать. От одной мысли о бесконечной пустоте под ногами Сехуна передернуло. — Как тебя зовут? Этот вопрос нужно было задать давно, очень давно, чтобы проверить, существуют ли они оба в одной и той же реальности, или все-таки кто-то из них выдумка. К сожалению, Сехун никогда не отличался скоростью реакции. — Дай телефон. Сехун достал телефон из кармана — на самом деле, взял с тумбочки, он даже ощутил кончиками пальцев холодное дерево — и протянул незнакомцу. Тот забил в поиск "Лу Хань77". Сехун сразу узнал — на самом деле, видел в первый раз — эти иероглифы. Площадь Тяньаньмэнь сменилась Мёндоном, хотя Сехун помнил, что только что, буквально пару секунд назад, он лежал в своей кровати. Он покрутил головой, чтобы немного прийти в себя от этой карусели, и поежился. В Сеуле тоже было холодно сегодня, а на Мёндоне уже гуляли туристы и пахло уличной едой. Сехун посмотрел на телефон, который все еще сжимал в руке, и нажал кнопку "добавить в друзья". "Привет, — написал он на корейском. — Я — Сехун". В ответ ему пришел эмотикон с кроликом, который разбивал арбуз одним ударом. "Я — Лу Хань, — появилось дальше на китайском. — Я писатель, у меня дедлайн, и я всех ненавижу. Особенно туристов, которые не дают мне уехать с Тяньаньмэнь". Сехун улыбнулся. "Мне нужно уехать с Мёндона". Девушка с красными волосами склонилась над его плечом, вглядываясь в их переписку, и Сехун повернул экран телефона так, чтобы ей было удобнее читать. Зато во Флоренции сегодня стояла необыкновенная жара для конца весны, он даже куртку расстегнул.