Совершенно неисправимые.

Темнота. Я ничего не вижу. И не слышу. Мне страшно. А, нет. Слышу. Моя отдышка. Я задыхаюсь. Может помолиться? Нет. Не поможет. Мне страшно. Давай, Мэл, я верю в тебя. Получилось. Медленно открыла глаза. Все расплывчато. Вижу яркий свет. Невозможно терпеть. Слишком яркий. Слышу. Какой-то шум. Свет исчезает. Люди. Передо мной стоят двое, оба в белых халатах. Меня кто-то зовет. Я отчетливо слышу свое имя. Это мама. Я не могу пошевелиться. Меня парализовало. Так, давай, ты сможешь. Ради мамы. Пожалуйста. Раз. Два. Три. ----------------- Смогла. На этот раз тоже. Я легонько пошевелила пальцами ног. Смогла.

-Мам? , — попыталась позвать ее, но звуки перемешались между собой, и получилась каша. Я все еще вижу расплывчато, как обычно. Это проходит где-то через 15 минут. Что-то говорят доктора, все звуки перемешались. Не могу понять. Голова трещит, будто бухала всю ночь. Хотя, чего это я, я же ни разу не пила алкоголь. Мне просто нельзя. Ладно, не суть. Пока прихожу в себя, расскажу о некой девушке: Её имя-Мариэлла, ей почти 17, хотя она и в выпускном классе. Внешность ее ни чем не примечательна: пышные каштановые волосы, большие шоколадные глаза, белоснежная улыбка, кожа как из фарфора, губы краснющие. Можно сказать — Белоснежка. Ладно, она красивая, так уж и быть. С самого детства она была замкнутым в себе человеком, но в то же время дикой бунтаркой. Подумали, что это невозможно? Еще как возможно. Поверьте, проверено на личном опыте. И да, как вы уже, наверное, догадались, Мариэлла это я, друзья зовут меня Мэлой. У меня какая-то неизвестная врожденная болезнь: я часто падаю на ровном месте и теряю сознание. Врачи говорят, это из-за нервов, но я уверена, что это не так. Они просто сами не знают, что это за дрянь. Я уже научилась с этим жить, могу предсказать, когда это будет. Обычно перед уопом я или говорю, или пишу маме. И, да, я называю это «Уоп», так просто веселее. Я полностью пришла в сознание. Я опять в больничной палате, тут все такое серое: стены, картины, мебель. Надо попросить на следующий раз повесить сюда пару плакатов. Вижу маму, она опять в слезах. Бесит ее сентиментальность, все же в порядке. Боже, она вся в сером, зачем, мам? Хоть врачи-то в белых халатах, но у них серые шапочки. Что, так трудно создать цветовое разнообразие? Стоп. Погодите-ка. У них кожа тоже серая, и у мамы тоже. Мы недавно изучали это явление на биологии. Ахроматопсия, кажется. Но, почему сейчас? Обычно этого не было. -Я..Я вижу все серым, — кое-как пробормотала я. Врачи стали светить мне фонариком в глаза, это так неприятно. Мама начала рыдать сильнее. — Мам, перестань, — очень резко ляпнула я. Врач вывел ее из палаты. Нет, с мамой так нельзя. Я попыталась приподняться, пока врачи что-то там делали и расспрашивали меня. — Нет, нет, нет, лежи, тебе нельзя, — сказал один из них. — Я знаю, что мне можно, а что нет, — очень резко сказанула я. Приподнялась, хотела было встать, но меня что-то потянуло назад, и рука заныла. Я обернулась, к ней был прикреплен шприц и всякие разные штуки. — Снимите их, пожалуйста, — я знала, что без просьбы, они их не снимут. — Я в полном порядке, со мной так не первый раз, пожалуйста, — сработало. Пока они снимали все эти провода, я успела заметить, что ни того, ни другого врача я не встречала прежде, хотя я и знаю практически всех врачей этой больницы. — Спасибо. Я постепенно приподнялась, я стояла уверенно, сделала шаг, другой, все отлично. Я уверенно зашагала к маме. Она сидела прямо напротив двери в палату. — Привет, мам, как дела? Я и не надеялась, что она мне ответит, на это были свои причины: сегодня утром, хоть я и знала, что будет уоп, все равно пошла в школу, не сказав маме о предчувствии. Там не знают о моем недуге, все просто думают, что я прогульщица, и иногда это жутко бесит. Пошла я из-за одного человека, о нем расскажу чуть позже. А уоп случился по дороге домой, хорошо, что никто из одноклассников не заметил. Но я все равно не могу понять, как меня нашла скорая помощь. — Дочь, как так, я уверена, что ты знала. Почему ты не осталась дома? — мама не обвиняла меня, она просто недоумевала. — Прости, мам. Я не знаю, что на меня нашло. Мне жаль, прости, — со слезами сказала я. Нельзя упустить тот факт, что из меня получилась бы гениальная актриса. На самом деле, ни о чем не жалею. — Мам, давай поедем домой, пожалуйста, я не хочу оставаться тут. — А как же твое зрение? Пока не исправим, никуда не поедем, — почти прокричала мама. После ее слов, я поняла, что совсем не заметила, как мои глаза восстановились. Я опять все вижу нормальным, но все еще тусклым. — Мам, я опять вижу нормально, честное слово. Прямо как было раньше, — я решила опустить факт про тусклость. — Мариэлла, ради всего святого, поклянись, что это правда, — мама искусно скрывала свою радость, она может обмануть любого, но не меня. — Клянусь, мам, — почти с ухмылкой проговорила я. Она тут же встала и пошла просить выписки. Я совсем забыла описать маму: она невысокая женщина с формами, выглядит лет на 35, не больше, у нее тоже карие глаза, но волосы темно-красные, почти бордовые. Она очень сентиментальная, плачет по поводу и без. Характер у нее мягкий, она готова на все ради своих детей, ради меня и брата. Я очень хочу стать такой же, как и она. Мама-мой кумир, но главное, чтобы она не знала об этом, это нарушит стереотип о дочке-врединке, а он мне нравится. Пока мамуля разбирается, я решила вернуться в палату. Врачей уже тут не было, это хорошо. На стене висит картина, что-то не припоминаю ее, на ней изображена красная роза. Не изображена, она там, внутри, это гербарий. Прикольненько. Краем глаза заметила свое отображение от рамки. У меня появились мешки под глазами, пару царапин на щеке, волосы как-то нехорошо сидят. Я перестала разглядывать себя. От этого мне только хуже. На мне сейчас белая пижама, хм. Где моя одежда? Я осмотрелась и увидела прикроватную тумбочку, там ничего не было. А если у мамы в сумке? Она лежит на столе, хм, там тоже нет. А вот и мама. — Мэлли, нас отпускают, только ты должна подписать пару бумаг, мне не разрешили. — Что за бумаги? — Не знаю, что-то про качество услуг. — Ну, окей, подпишу. Ма, а где мое шмотье? — Не знаю, когда я приехала, ты уже была в этом, я как раз хотела спросить об этом тебя В моей голове пронеслись разные мысли: начиная от того, что кто-то переодевал меня, пока я была в отключке, заканчивая тем, что у меня просто сперли одежду. — Может это врачи? Мало ли. — Медбраты, Мэл, сейчас спрошу. Мама хотела уж было открыть дверь, как один из врачей зашёл в палату, все равно я буду называть их врачами. В руках у него были аккуратно сложены мои джинсы и толстовка. За этим врачом был еще один, у него была моя обувь. — Вот ваша одежда, — сказал тот, у которого были мои кеды. — Нам пришлось вас переодеть, чтобы обследовать на переломы и раны, — сказал второй. Я просто взяла свою одежду, и закрыла прямо перед ними дверь. На самом деле, мне пофиг, что они видели меня в нижнем белье, им лет под 40 каждому. Даже не буду заморачиваться. Я переоделась, и мы с мамой спустились на ресепшн. Там стояла светловолосая женщина, она подошла ко мне и вручила пару листков с ручкой. Она посмотрела мне прямо в глаза, будто съедает их взглядом. Глаза у нее неприятно-зеленые, она выглядит как самая настоящая ящерица, у меня аж мурашки пошли. — Подпишите эти листочки и верните их мне, я буду тут, — сказала она пренеприятнейшим голосом. Я взглянула на листки, там было пару вопросов про обслуживание, я подписала их, и мне почему-то скорее захотелось пойти в машину, и больше не сталкиваться с этой женщиной. — Мам, отдай ей, а я пойду к машине. Не дождавшись ответа я пошла на парковку. Наверное, не стоило оставлять маму одну, что ж, ладно. О, а вот и мама идет. Она подравнялась со мной и мы пошли к машине. По приезду домой меня встретил Алекс — старший брат. Он высокий, с каштановыми волосами и карими глазами, прямо как и я. — Привет, Лекс. — Привет, Мэл. Все еще жива? — с насмешкой проговорил он. Мы с братом часто подкалываем друг друга, только маме это не нравится. — АЛЕКС, имей совесть! — тут же начала ругаться мама, хотя она и знала, что мне нравится вся эта легкость брата. Она прошла в дом, сделав презрительную рожицу брату. — Ну, пока да, но если вдруг я умру, моя комната все равно не будет твоей, смирись, — обожаю брата, он очень крутой. — Бе, бе, бе, посмотрим, — Лекс притворился обиженным. — Муа-ха-ха. Кстати, где папа? — я знаю с точностью на 400% ответ, просто хочу услышать. — На работе, — с каменным лицом сказал брат и проводил меня в дом. Остаток дня мы провели втроем, приятно находиться в кругу семьи. Мы вспоминали прошлое, говорили о будущем, мечтали. Так и уснули все на старом добром диване.