I will never see what you've done to me

Пурпурные облака рваными клочьями обняли лондонское осеннее небо. Сумерки уже давно спустились на британскую землю, заполонив каждый пошарпанный уголок замерзающего города непроглядной темнотой и чарующе-мистичным смогом. Ночь была тихой, только-только отгремели часы, отбив три равно-безнадежных раза, и замолкли. Крыши утонули в неестественно густом тумане лондонской ночи, но одинокие фонари, освещающие такие же тихие и одинокие улицы и бульвары, тускло озаряли этот сумрак, пели менуэты тьме. Концерт закончился несколько часов назад, но музыканты еще находились в затхлом подземном клубе, где ранее, как казалось всем находившимся там, открывался портал в другие миры: эти стены сотни раз наполняли мелодии разных жанров и направлений, тысячи поклонников рукоплескали и плакали под музыку, которую тут играли, снова плакали и рукоплескали. Музыканты отдавались на волю эмоциям: грустили вместе с залом, изливали свою душу вместе с музыкальными инструментами, пропускали волны песен, их очарования и силы через себя. От этого зрелища никак нельзя было отвести взгляда. Теперь же полупустой зал едва ли мог сойти за подсобное помещение, в коем по непонятной случайности оказались одни из лучших исполнителей рок-н-ролла Америки. Аппаратура была уже почти погружена, зал убран, и воспоминания выветрены. Этот диссонанс буквально преследовал гитариста: всего несколько часов назад он чувствовал здесь жизнь, ту энергию, которой ему так никогда и не хватало: он устало волочил свое существование через года, города и людей, но стоило ему только появиться на сцене, как в душе появлялись силы, желание творить и отдаваться энергетике зала. В этот раз он, видимо, перестарался. Связки ныли после непрекращаемого кордебалета с микрофоном, язык еле ворочался от усталости, - а ведь не только от физической, но и от душевной, - поэтому, усевшись на бельэтаже, мужчина стал обрабатывать другие свои раны - как физические, так и внутренние. Обильно запивав осадок после концерта виски, гитарист обрабатывал порезанные в кровь медными струнами пальцы. В общем-то, ничего особенного - плеснуть разок виски на руку, скривиться от ожидаемой боли, отпить и терпеть пощипывания. - Были бы бинты - жизнь бы удалась, - слишком невесело хмыкнул гитарист, склонившись над "обработанной" рукой. Взрослый мужчина прижал руку к торсу, пытаясь заглушить резкую, острую боль, которая никак не прекращалась. На глаза выступили слезы, - не от боли или обиды, скорее инстинктивно. Потихоньку прошло, но, - он знал, - только на время. Нужно обработать еще вторую руку, и, - признался сам себе музыкант, - это казалось вдвойне больнее. Стиснув зубы, сконцентрировав внимание на ладони, на которой уже засохла кровь, мужчина скривился и снова было собирался плеснуть виски, как что-то - или, вернее, кто-то - положил ладонь на его плечо. Гитарист вздрогнул. - И давно ты стал мазохистом? Кто ж в здравом уме так ссадины прижигает?- ухмыльнулся Роберт, убрав руку. - Питер, что случилось? Гитарист лишь неопределенно пожал плечами, не отрываясь от своего занятия на столь глупый вопрос. Все и без того ясно, зачем тратить лишние силы на бессмысленный разговор? - Ты точно сумасшедший, - заключил Роберт после нескольких мгновений молчания. Он сел рядом с Питером на пол, плечом к плечу. Как в старые добрые времена, когда они целыми ночами могли так сидеть и разговаривать. Или молчать. Тогда молчание не напрягало. - Давай сюда уже свою ладошку, - первый вокалист не мог сдержать нежность по отношению к согруппнику. Что бы ни говорили, а он, Роберт, любит людей всем сердцем. И Питера тоже, может, даже чуть больше, чем остальных. Левон Бин искренне удивился, когда Хейс все же согласился на его предложение - протянул руку ладонью вверх. Но даже не посмотрел в его сторону, увлеченный разглядыванием этикетки шотландского виски. - Остался всего один город, - Роберт расценил молчание со стороны друга как признак усталости, и не мудрено - тур по Европе несколько затянулся, и Бин понимал усталость друга. И почти его в этом не винил. - Один город и снова вернемся в Америку, а там уж... - Питер несколько резко прервал его. - Ты никогда не задумывался, что смысла в наших песнях нет, - помолчав немного, Питер поправил, - что мы поем в пустоту, что это бессмысленно и нелепо... - на последних словах голос Хейса стал хрипеть. Мужчина даже не потрудился про себя отметить, что от вечного употребления алкоголя и сигарет голос у него стал ни к черту. Вопрос немного выбил Роберта из колеи. Он на секунду прекратил осмотр злосчастной ладони друга, как будто опешил от такого внезапного, скорее даже некультурного вопроса. Питер устало перевел на него взгляд. - Знаешь, я совершенно по-другому представлял свою жизнь в молодости, - продолжая сверлить бесстрастным взглядом друга, Пит с натугой вздохнул. - Все как-то было... По-другому, понимаешь? Я представлял, что независимо от кого бы то ни было путешествую, творю, сочиняю... Я делал это все для себя. Знаешь, что я еще понял? Хейс достал сигареты, нашарил зажигалку и, не долго думая, закурил. Роберт боялся что-либо предпринимать. Он знал, что, когда у Питера начинается загон, нужно молчать. В этом состоянии его очень легко обидеть или разозлить. И Бин следовал этому правилу, опустив глаза в пол. - Я понял. Меня портит слава, признание... Понимаешь, эти навязываемые обществом привилегии для избранных. В смысле, не многие хорошие музыканты доходят до нашего уровня, да что там музыканты? Не кривя душой, Иан бы ничего не добился без нас... - Он очень талантлив... - не выдержал Роберт, за что в ту же секунду пожалел. Раздраженный голос Хейса заставил его вновь замолчать. - Да, но сколько бы ему пришлось добиваться места в масс-медиа без нас? - Питер еще несколько секунд пристально смотрел на смутившегося Левон Бина, а затем перевел взгляд на сцену. - Роберт, ты кретин, - лаконично закончил Питер и, как понял Бин, не собирался продолжать. Несколько минут прошли в молчании. Питер пускал клубы дыма в воздух, успокаивался, приводил мысли в порядок. По одному виду музыканта было видно, как тому сложно жить, сдерживаться от иронизирования чужого существования, находить общий язык с другими. Роберт все так же держал ладонь Питера в своих. Он надеялся, что Хейс не скоро вспомнит о нем. Это было странное желание, и Бин старался не давать ему оправданий. Свет на бельэтаже погас, но, казалось, ни Питер, ни Роберт этого не заметили. Внизу уже все погрузили, и оставались буквально последние минуты перед тем, как группа уедет в гостиницу. - И о чем же ты мечтал в юности? - первым не выдержал Роберт, он без прежнего стеснения посмотрел на согруппника. Темнота позволяла ему не кривить свои чувства. И хоть Питера было почти и не видно, но тусклый огонек сигареты озарял лицо Хейса каким-то мистичным отблеском мудрости, холода и безысходности. - Я уже и не помню... - неожиданно усмехнулся Питер, затушив сигарету об пол. - Наверное, как и все бунтари подростки - о рок-н-ролле, наркотиках, сексе. Но это было до того, как я... Грубо говоря, переосмыслил отношения людей и тому подобное. - И когда же это произошло? - словно потеряв страх продолжил гнуть свое Роб. Питер снова замолчал. Разговор не то, чтобы не клеился, подобных у мужчин просто не было. И все это было как-то странно, непривычно - обсуждать мысли, ощущения, мечты и желания. После начала музыкальной карьеры между ними как бы выстроилась стена. Времени не хватало даже на личные заботы, гастроли выбивали последний дух, а приезд в Америку ознаменовал лишь долгую прокрастинацию. Общение как-то плавно сошло на нет, банальные диалоги, дежурные фразы, и пропасть между ними с каждым годом становилась все шире и шире. - Тогда я еще верил в людей, в дружбу... - Поморщившись от воспоминаний Питер вновь взял виски. - Помнишь, меня пригласили выступить в баре другого города? - Роберт ухмыльнулся и кивнул, возродив в голове события прошлого. - Если ты еще помнишь, я тогда очень многих знакомых позвал на мое первое выступление... Но приехал только ты, хотя, признаюсь, я вообще не знаю, откуда ты о нем узнал, мы ведь с тобой в старших классах совсем не общались, - выпалил Хейс, а затем сделал контрольный глоток виски. - Будешь? Ладно, после этого я как-то по-другому стал думать насчет будущего. Хотелось просто видеть рядом человека, который бы ценил меня, поддерживал, которому бы и самому хотелось помогать, - музыкант покачал головой, вновь ухмыльнувшись и уже поднимаясь на ноги. - Извини, в этом возрасте это слишком забавно звучит. Роберт не отпустил руку Питера, продолжая упрямо молчать и тянуть Хейса обратно. - Это я-то еще кретин, - с вызовом кинул Роберт, заставляя Питера вновь сесть. - Послушай, ты прав, мир не так прост, как нам казалось в детстве. И это нормально, что одни идеалы замещают другие, но разве мы имеем право отрицать в себе то, что когда-то многое для нас значило? - поймав заинтересованный взгляд Хейса Роб снова смутился, переводя внимание на ладонь друга, которую он уже несколько минут ненавязчиво оглаживал большими пальцами. - Я... Я хотел сказать, что в наших силах только принимать свое прошлое, мы должны помнить тех, кем мы были, чтобы знать, кем мы станем в будущем. При всем желании мы бы не смогли изменить наши мысли, ведь именно они когда-то зародили в нас тех, кем мы являемся сейчас, и я... - Роберт неожиданно даже для самого себя прервался. Он сглотнул, стараясь прогнать ком в горле и наворачивающиеся ругательства в сторону Питера от обиды и разочарования. - И я приехал тогда, потому что ты был моим кумиром. И если бы ты или я думали, мечтали и стремились к чему-либо другому, то сейчас бы вряд ли сидели здесь, - даже в темноте Хейс смог различить, как покраснели щеки и уши Роберта. - И ты все еще идиот, раз не ценишь то, что уже имеешь, Питер. Метнув яростный взгляд на гитариста, Бин застал на лице друга только ехидную ухмылку и прищуренный взгляд, не обещающий ничего хорошего. Роберт в ту же секунду отпустил ладонь Питера, как бы стирая последние отпечатки того, что за минуту до этого было произнесено. Он слишком поспешно встал, оттряхивая пепел, налетевший на него от сигареты. - Действительно. Пора. Извини... За это... - Бин снова смутился, былая горечь в миг испарилась, он уже собирался развернуться и наконец уйти, когда почувствовал на своих губах поцелуй. Питер поднялся на ноги вслед за другом. Мужчина не знал, как объяснить то, что появилось в его душе из-за монолога согруппника, но поцеловать его, Роберта, казалось сейчас наиболее правильным решением. Питер не знал, как передать благодарность за участие, признательность и нежность, которые он нашел в Роберте, которые ему так же хотелось отдать взамен. Притянув Бина к себе за ворот рубашки и даже чу-чуть приподнявшись на носках, Хейс закрыл глаза, боясь найти в уже не-друге отрицание или еще большее разочарование. Мимолетный пакт ознаменовал начало чего-то нового, пока еще непонятного для обоих мужчин. Слишком неожиданный конец многолетней дружбы и такой же неожиданный порыв, который, как казалось, они давно хоронили в себе, вел к чему-то иному, непонятному. Грустному или радостному? Не прошло и пары секунд, как Питер отстранился от вокалиста, понимая, что теперь придется объяснять свой поступок. - Мы квиты, - улыбнулся Роберт, заметив на лице Хейса быструю смену от настроения "кретин тут я" до "нет, все же он" и "не важно". Приобняв Питера за талию, Бин нашел, что еще добавить. - Теперь ты видишь, что делает с нами прошлое? - Меня больше интересует, что сделает будущее, - на этот раз поцелуй нашел отклик с обеих сторон. Свет погас во всем подвале.