После Заката

Над миром, полыхающим яркими красками жизни, пронеслась война, погрузив его в кромешную тьму. Обычная жизнь еще никогда не казалась такой утопичной мечтой, как сейчас: завоеватели сеяли хаос, разрушения и смерть. Трепетное тепло жизни угасло, словно огонь в отсырелом камине. На смену ему пришел холод. Цветущий в своем величии оплот цивилизации — теперь кладбище тех, кто не успел убежать от них… от десептиконов. От нашей жизни остался пепел. Пепел, покрывающий выжженные войной города, серым вихрем разносится по миру, напоминая всем и каждому: это еще не конец. — Найтвей, что-то интересное там нашел, что ли? — я обернулся на оклик товарища. — Шевелись давай! — Да-да, — вид погоста, в прошлом носившего название «Городской парк», и вправду не был интересным. Я и мой товарищ, Грэйвтандер — массивный зеленый мех с альтформой танка и скверным характером — пошагали к месту общего сбора, чтобы получить приказ от начальства. Хотя суть приказа мы и так знали: поиск. Человеческие армии пали под тяжелой стопой десептиконов, но этот вид славился умением приспособиться практически к любым трудностям. В этом они были похожи на нас. А если противник похож на тебя — ты знаешь его следующий шаг: партизанская война. Высшему командованию десептиконов важно не допустить отпора со стороны людей. Для этого их так называемое «Сопротивление» стоило уничтожать в зародыше. Это верное решение. Очень жаль, что под громким словом «потенциальное сопротивление» чаще всего скрывалась кучка беззащитных людей едва способных себя прокормить, что уж говорить о войне с интервентами. Командир дал нам инструкции, приказав разделиться на группы. Мы с Грэйвтандером пошли на юг. Местами уцелевшие остовы зданий провожали нас взглядом черных окон, а застывший в ожидании воздух пах гарью и палёной плотью. Я скорчил гримасу — мне не нравился этот запах. Мне не нравились изуродованные тела людей, оставшиеся после бомбардировки этого города. Их кровь похожа на наш энергон, отчего становится мерзко, поэтому я предпочитаю смотреть на небо: оно, в отличие от зараженной смертью земли, никогда не разочаровывало своим видом. До захода солнца оставалось около часа, но кучевые облака, украшенные палитрой розового и синего цветов, так и норовили скрыть светило от любопытных глаз чуть раньше положенного срока. Прекраснее неба — только тишина нерушимого в своем покое города. — Слышь, — грубый голос танка рушит прекрасный момент, возвращая меня в реальность. Я не хочу снова обращать свой взор на землю, открашенную лишь в черно-красный цвет. Но у меня нет выбора. — Что такое? — Я что-то слышал, — Грэйвтандер указал на здание, подобное складскому помещению. Там провалилась крыша, а стены почернели от гари. — Вон там. Думаешь, это могут быть сопротивленцы? Я криво усмехнулся и покачал головой. Забавно, что Грэйвтандер обожал охоту на людей, но, в сущности, ни квинта о них не знал. Хотя… не он один. Многие десептиконы не интересовались деталями. Мне иногда кажется, что я чуть было не единственный из всего отряда потрудился изучить хоть какую-то информацию о тех, кого мы истребляем для своей великой цели. Великой ли? Впрочем, разве выживание своей расы — не великая цель?.. — Нет, Грэйв, если сопротивленцы и будут где-то укрываться, то точно не в городе, где их могут поймать. Здесь они могут только пробегом быть. — И нам следует их ловить и деактивировать, чтобы они не сбивались в кучку? — Верно, зачистка — обычно это и означает. Ты хоть раз не прослушал инструктаж, приятель. Когда сюда прибудет строительная команда — город должен быть очищен от органики. Пауза — танк прислушивался, чтобы убедиться в своих догадках. Я не мешал ему. Не имел права. — Раз так, то пойду посмотрю, — единственный ответ, которым он меня удостоил. Его «посмотрю» превратило хлипкий склад в кучу кирпича. Даже через шум рушившейся постройки, я услышал человеческий крик. Что ж, Грэйвтандер оказался прав. — Вот он! — радостно возвестил танк, выбравшись из завала и удерживая в ладони маленькое тельце. — Мой личный трофей! Человек извивался в хватке, громко хныкая то ли от боли, то ли от страха. А, может, от всего сразу. Запачканные сажей и кирпичной пылью светлые волосы беспорядочно мотались в разные стороны. Эту игру в прятки на выживание человек проиграл. — Поздравляю. Ты поймал бесполезного детеныша. Считай, что человеческая армия сопротивления связана по рукам и ногам, — сказал я и скрепил пальцы в замок. Грэйвтандер лишь фыркнул, не оценив сарказма. — Шлак, хоть какое-то разнообразие на этом унылом задании! — сказал он, сильно встряхнув живой трофей. Так сильно, что тот замер, одолеваемый страхом и отчаянием. — Ты не можешь меня винить! И правда, не могу винить. — Выкинь его, и идем, — я отвернулся, махнув рукой. Но Грэйвтандер ожидаемо не сдался. — Сейчас, Найтвей, только немного пообщаюсь со своим новым другом, — сказал танк, и его лицо расплылось в хитрой улыбке. Он схватил человека за шиворот и поднёс на уровень алой оптики. — Ведь допрос — это важная часть задания, да, белковый? Человек задрыгал ногами, но чёрная ладонь вновь обхватила и сжала так крепко, что мальчику ничего не оставалось, кроме как покорно замолчать, закрыв глаза. — Какой еще допрос, шарк тебя дери? Что он может знать? — раздраженно сказал я, ткнув в испуганного пленника пальцем. — Просто отпусти его… — я запнулся, когда напарник посмотрел на меня, опасно сузив оптику. Нет, оно того не стоит. — … Или просто убей без изощрений. У нас нет на это времени, — мелкий посмотрел на меня мутными от слез глазами, прожигая взглядом. Глупый человек, он даже не понимал, что я пытался ему помочь, избавив от будущих мучений. Раз не получилось убедить меха отпустить жертву — дальнейшая перспектива известна. Смерть в лапах Грэйвтандера — тяжкое испытание. Лучше умереть сразу. Признаться, даже смотреть на это — тяжкое испытание. Танк не послушал меня и отмахнулся, предвкушая будущее веселье. — Ладно, закончишь — догонишь, — я покачал головой и побрел дальше, не собираясь останавливаться, пока нас с ним не разделит несколько кварталов. Мне не хотелось на это смотреть. Все-таки есть разница между славным покорением и бездумным убийством ради удовольствия. Мне жаль жертву Грэйвтандера, но я не могу вмешаться: исходя из данного нам приказа — он все делает правильно, убивая «потенциальных врагов, жаждущих пошатнуть власть Десептиконов». Всё это — мерзко. Это вовсе не то, чего можно ожидать от славной завоевательной кампании. Я не испытываю особых чувств к белковым, но когда они сопротивлялись в самом начале — в этом был смысл. Это и была война. Сейчас же — бойня, уничтожение безоружных гражданских. Я понимаю, что местных нужно убрать по максимуму, чтобы они не доставили проблем в будущем, но должны быть кое-какие рамки. У моих коллег их нет. До прилета на Землю их не было и у меня. До этого злосчастного дня я был уверен, что убийство противника — священная необходимость, ради будущего процветания нашего вида. Я гордился тем, что убиваю во имя этой благородной цели. Но глядя на беззащитного противника… Нет, неверно, они не противники, они — жертвы. Жертвы войны. Глядя на них, я понимаю, что выполнять приказ становится все сложнее. Но лучше держать свое мнение при себе, даже думать о таком я смею только наедине с собой. Шоссе уцелело только с одной стороны перекрестка, с другой — зияла огромная дыра — воронка после снаряда. Из труб, торчащих по бокам обвала, сочилась вода, образуя грязную лужу на дне ямы. Я пошагал по уцелевшему асфальту, минуя завалы и думая о своем, отчасти радуясь, что мне не попадаются люди и не приходится их «допрашивать». Все допросы всегда кончались убийствами, в независимости от того, была ли информация полезна. Везение длилось недолго: где-то в двадцати метрах, прямо посреди испестренного трещинами двухполосного шоссе, брёл ребенок. Кажется, мальчик. Он был младше чем тот, которого поймал Грэйвтандер, с такими же светлыми волосами, хотя намного чище. Он хныкал, то и дело вытирая грязными руками влажные глаза, явно думая о чем-то своем, даже не замечая, что прямо перед ним находится здоровенное препятствие. А когда заметил — замер, уставившись на меня. Я тоже замер. Иногда бывают такие моменты, когда время застывает. Нет, на самом деле оно двигается с привычной скоростью, но для меня и мальца, стоящего предо мной, оно точно замедлилось. Каждый из нас думал о дальнейших действиях: ребенок, наверное, выбирал момент для побега, а я понятия не имел, стоит ли его преследовать или сделать вид, что не заметил. Только вот он не убежал, как я надеялся, а, наоборот, прихрамывая пошел ко мне. Вблизи я заметил, что тонкие руки, выглядывающие из дырок на порванной рубашке, не были грязными — они были покрыты гематомами и ссадинами с кровоподтеками, как и лицо. Я по-прежнему стоял столбом, не зная, как поступить. Мальчишка же остановился на достаточном расстоянии, чтобы было легче смотреть в лицо гигантскому собеседнику, задрав голову. Сделай я всего один шаг — проблема исчезнет, но я не смог себя заставить. Если я и убивал людей, то стрелял в них с расстояния: мне казалось, что это быстрая и безболезненная смерть. В любом случае, малец заговорил, не давая мне времени решиться: — Мой братик потерялся… Ты его не видел? — голос был слабым и охрипшим. Его смелость… удивляла. Он перепутал меня с автоботом? Или же так отчаялся, что был готов просить помощи у любого живого существа в радиусе километра? Или это шок, смешанный с отчаянием, толкал мальчика искать помощи. — Эм, думаю, нет. Не видел. Мальчишка опустил голову, прижав руки к груди, выглядя еще более подавленным, чем несколько минут назад. А потом посмотрел на меня настойчиво, с мольбой в глазах. — Ты поможешь мне найти его? «Юникрон, просто наступи на него и иди дальше!» — требуют инстинкты. Почему я этого не делаю? Шлак, какой тяжелый цикл… Я сделал шаг назад, присев на бетонный блок, лежавший поперёк дороги, опустив руки на колени, и уставился на ребенка сверху вниз. Признаться, я был растерян и заинтригован: еще никогда не доводилось с кем-то из людей говорить в такой непринужденной обстановке. Ну, моменты «допросов» не считаются — с тем, кого пытают, не пообщаешься. — Я не думаю, что это хорошая идея. Он смотрел на меня клик, а потом изменился в лице — понял, что ему отказали в помощи. По впалым щекам потекли слезы. — Нет, хорошая! Братик же потерялся! Мне страшно, я один не найду… Мне жаль его, но помочь я не могу. Разве что последовать тому совету, который дал Грэйвтандеру: убить человека, чтобы не страдал. А мелкий все не унимался, продолжая скулить. Поразительно, как тихо он хныкал — потерянный брат явно обучил его, что громкий голос — смерть. Но и от этого бесшумного плача хотелось провалиться сквозь землю, оказаться вновь на Кибертроне, мертвой, но спокойной родной планете — там картина противостояния вырисовывалась четче, чем здесь. Пришлось мотнуть головой, чтобы прийти в себя. Это далось нелегко — слишком долго некоторые вещи приходилось хранить в себе. Малыш поднял голову и посмотрел на меня: наверное, отвлекся от собственного горя, увидев отсутствие реакции с моей стороны. Он, совсем не боясь, погладил меня по ноге, кажется, стараясь привлечь внимание. Любопытство — еще одна общая с ними черта. — Тебе грустно? — спросил он. — Ты тоже потерялся? Глупое маленькое создание, почему в тебе отсутствует страх? — Да, — ответил я. — Иногда мне кажется, что я действительно потерялся. — Давай искать вместе! Мальчик повеселел, мне показалось, что таким образом он пытается поднять себе настроение. И заодно поддержать меня. Старался поддержать того, кто причастен ко всему этому хаосу и смертям. Хоть и косвенно. — Как тебя зовут, мелкий? Следовало увести мысли в иное русло. Утолить любопытство, к примеру. — Крис! А тебя? — Найтвей… — вырвалось у меня. Я не до конца понимал, почему до сих пор сижу здесь с ним, еще и завязывая диалог, но потом махнул на это рукой. — Ты меня совсем не боишься? — Я боюсь остаться один, без старших. А тебя — нет. — А ты знаешь, кто я? — легкий вопрос для любого взрослого на Земле, но ребенок покачал головой. — Друг? — Нет, — на этот раз я покачал головой, сузив оптику. — Далеко не друг. Если ты когда-нибудь встретишь кого-нибудь, похожего на меня, — указал на плечо, где была изображена эмблема десептиконов, — лучше беги. — Почему? — после недолгой задумчивой паузы: — Ты же хороший. Поговаривают, что дети видят скрытую суть. Врут. — Не хороший, а, как минимум, опасный, — Праймус, что я могу ему сказать? Потому что мне приказано тебя убить, ведь тебе не повезло жить на территории, нужной десептиконам? Ребенок явно не понимал, что значит «десептикон» для его вида. Наивное счастливое создание. Или несчастное. — Лучше уходи. И чем быстрее, тем лучше. — Не уйду без Джейка! — Что ж он ушел и оставил тебя? — Он пошел искать еду для меня, потому что я был голоден… — Это опрометчиво с его стороны. — Он старше меня на целых два года! Он говорил, что должен меня защищать и заботиться, раз старший… вот и пошел сам, — он говорил с гордостью и восторгом, но печаль быстро овладела им. А я просто сидел и смотрел на него сверху вниз. Это жалкое несчастное существо пробудило во мне воспоминание, которое не должно было что-то значить. Я часто ходил на задания в паре с Грэйвтандером и также часто становился свидетелем его зверств по отношению к пленникам — не только мехам, но и людям. Выражение лица у загнанной жертвы всегда одинаковое, независимо от вида. Оно похоже на жерло вулкана, в котором вместо магмы бурлит гремучая смесь страха, отчаяния, боли в ожидании смерти. Это отвратительное выражение, поэтому я никогда не смотрю в лица тех людей, которых собираются убить. Как жаль, что я посмотрел в лицо того мальчишки, которого коллега поймал около разрушенного продовольственного склада. Не трудно сопоставить все имеющиеся данные: братик, старший на несколько лет, ушел искать еду… на продовольственный склад, видимо. — Твой брат похож на тебя? Многие кибертронцы были убеждены, что все белковые — на одно лицо. Но за долгое время жизни здесь я научился видеть отличия. — Д-да… немного… Цвет волос такой же, — пробубнил мальчик сквозь слезы, быстро успокоившись от внезапного вопроса. Эти искорки в глазах — вспыхнувший огонек надежды?.. — Он больше не вернется к тебе. Я убил его надежду. Как это по-десептиконски. Он сделал несколько шагов назад, каким-то чудом умудряясь не споткнуться о мусор и рытвины на дороге, не отрывая от меня широко раскрытых глаз. Шок, который он испытывал, был буквально осязаем. — П-почему?.. — Потому что он погиб. Он бессильно рухнул на землю и, согнувшись, закрыв лицо ладонями, заплакал. — Нет… — Да. Мне жаль. Мне правда жаль. Не только его, весь их вид. Жалость — особый эмоциональный изъян, которым практически никогда не страдали десептиконы. Практически никогда. Не стоило заводить с ним разговор. Он напомнил мне обо всех моих сомнениях, обо всем, что я считаю неправильным. Гражданские люди — недостойный противник. Особенно мерзко осознавать это, когда один из них стоит перед тобой и просит помочь найти родственника, к смерти которого ты причастен. Это… ужасно. Ужасно иметь совесть. Как неожиданно быстро потемнело. Диск солнца почти скрылся за горизонтом, бросая прощальные лучи на заплутавшие в небе облака. Оранжевые отблески сменялись пурпурными, а затем и фиолетовыми. Еще немного — и сумерки сгустятся над мертвым городом, давая ему долгожданный покой. — Тебе следует уйти отсюда, — я поднялся на ноги, человек от неожиданности поступил так же, попятившись, задирая голову все выше, стараясь не терять зрительный контакт. А затем я опустился перед ним на одно колено, протягивая ладонь. — Пойдём со мной. Он помедлил, словно проверяя искренняя ли эта помощь. Его тихая истерика из-за болезненной правды не утихала, ему сложно было принять решение в таком состоянии. Я его не винил, поэтому терпеливо ждал около минуты, пока он не успокоился. — Куда мы пойдем? — промямлил он, заикаясь и вытирая слезы грязными рукавами. — Туда, где тебе будет безопаснее, чем здесь, — я поманил его пальцами, и, вздохнув, проговорил. — Доверься мне… как другу. Ожидание было вознаграждено — он доверился мне, шагнув на протянутую ладонь. Грэйвтандер всегда говорил: с людьми не разговаривают на равных, они этого не достойны. А жалость — слабость, которая заражает, словно вирус. Возможно, он был прав. Если так, то я заражен вирусом. И мне почему-то не стыдно.