***
Когда-то давно сюда пришел Он. Они были похожи. Оба были одиноки, оба любили тишину. Вместе им было хорошо. Особняк принял Гостя, ужился с Ним. Потом Он привел Ее. Сначала Она показалась ему странной, слишком… громкой, он не хотел Ее пускать, боялся, что Тишина перестанет приходить. Но в результате все же доверился Ему. Оказалось, Он сделал правильный выбор. Она оживила старый дом, навела порядок, смех зазвучал в комнатах. Особняку приятно вспоминать Ее смех, Его мягкую улыбку, минуты Тишины, которая все так же иногда наступала, и они вместе ее слушали. Дом помнит Его спокойные шаги, скрип половиц, помнит Ее быстрый легкий бег, Их смех, словно степные колокольчики, звенящий у рояля, переплетаясь с красивой мелодией, Ее песни, которым подпевал ветер, Их танец… Тот день был прекрасен. Он долго стоял под древней Корнелией, по сравнению с которой особняк был лишь младенцем, смотря вдаль. С прядями его волос играл ветер, вокруг вновь пела Тишина. Дом тогда тоже замер, вслушиваясь. А Он все смотрел и смотрел вдаль, и особняку стало ясно — Он прощается. По земле покатилась шляпа… Она плакала. Особняк тоже печалился: за это время он успел привыкнуть к своему Гостю. Правда, теперь появились Двое — две половинки единого целого. Они были ужасно похожи, но все же жутко различались. Один — взбалмошный, шумный, веселый, а другой — тихий, спокойный, больше схожий с Ним. Старый особняк с интересом наблюдал за тем, как Они растут, как встают на ноги, делают первый шаг, начинают говорить, как смеются, меряясь кто выше — где-то в одной из комнат еще остались небольшие зарубки — как Она укладывает Двоих, напевая им ту самую колыбельную, которая так понравилась Ветру, что и сейчас поет ее… А потом он понял, что впервые за все свое довольно-таки длинное существование привязался к своим Гостям. Привязался настолько, что даже готов был признать их Хозяевами. Корнелия, кажется, тоже привязалась к Ним, хоть и не показывала этого. Она мягко улыбалась, когда мальчик, обычно взбалмошный, не любящий сидеть на одном месте, аккуратно залезал на ее ветви и слушал Ветер. Дом же частенько слушал Тишину вместе с другим мальчишкой — точной копией своего отца. Иногда сюда приходили другие. Почти никто из них тут не задерживался. Дом был знаком с некоторыми из них, но часть не знал вовсе, не знал их историй, причин появления здесь, ничего. Корнелия знала гораздо больше. Точнее, она знала все. Из века в век она следила за Историей, за большим спектаклем, что разыгрывался на тысячах сцен из тысячелетия в тысячелетие. Следила, но повлиять не могла, оставаясь безмолвной, безучастной… Периодически к мировому древу приходили Те-Кто-Записывает. Сначала приходил лишь один, приходил лишь тогда, когда заканчивал очередную свою запись. Он любил посидеть рядом с деревом и подумать, после чего снова отправлялся в свой Путь. И однажды Пишущий, как называл его дом, не любящий людские имена, привел с собой Младшего, взятого недавно в ученики. С этого момента они шли по Пути вместе… Как-то раз сюда почти случайно попал еще один гость, за цвет волос прозванный Алым. Двое тогда с ним познакомились, и Алый стал приходить чаще. Потом появился и Играющий — дом не знал почему, но назвать нового Гостя решил именно так. Корнелия тогда оживилась, прошелестев дому по секрету, что последний сыграет еще немалую роль, впрочем, как и первый. И Алый, и Играющий стали приходить все чаще, а особняк был этому только рад, также как и Она. Двое росли, росли и другие. Потом в золотом поле начала встречаться красивая пара — часто смеющаяся добрая девушка и несколько суровый мужчина, улыбающийся, лишь смотря на нее. Они могли видеться лишь здесь — вне времени и пространства. Частенько Ласковая и Хмурый сидели под Корнелией, почему-то немного грустно наблюдающей за их встречами, смотрели вдаль, иногда весело болтали с Ней и Двумя, пару раз даже пересекались с Играющим, к этому моменту сблизившемся с тем, что слушает ветер, и Алым. Приходили и Пишущий с Младшим, что уже немало вырос, записав свои первые пятнадцать историй. А потом… А потом все пошло прахом, развеялось по ветру, и особняк снова стал одинок. Все ушли. Остался лишь один, да Алый иногда приходил. Заходили и Те-Кто-Записывает. У Пишущего в глазах было сожаление, а Младший просто-напросто ничего не знал. Потом ушел и последний Гость — Играющий…***
Он со вздохом отстранился от дерева, на лбу его остались частички коры, которые седовласый легко смахнул рукой. Бросив взгляд на старый особняк, который, судя по вернувшимся воспоминаниям, был его пристанищем долгое время, он криво улыбнулся — дом заставлял всплывать в сознании все новые кусочки памяти, радостные и грустные, те, которые Аллен, наверное, хотел бы оставить забытыми. Но он уже не Аллен. Не тот мальчишка-клоун, держащий на лице милую улыбку, кажущийся таким наивным, мягким, добрым… Он и не Рэд — тот ученый-шахматист, умело играющий свои роли, играющий людьми, эмоциями, словами не имел к нему никакого отношения. Он изменился. Слишком вырос, чтобы играть, слишком много потерял, чтобы терять еще, слишком много увидел, чтобы бояться, слишком много понял, чтобы продолжать это. Слишком много… Слишком. Он сжал кулаки, в серых глазах будто полыхнула молния — решился. Достав из кармана небольшой мешочек, он подержал его на ладони, после чего неспешно потянул за завязки. На ладонь выпал маленький кубик, переливающийся красивым сиреневым цветом. Он грустно усмехнулся: — Казалось бы, такая мелочь, а доставляет столько горя… Повертев кубик в руках, он вздохнул и подбросил его вверх. Подлетев максимально высоко, тот было начал падать, но вскоре завис в воздухе, засияв ярче. На поляне стали появляться другие части куба, заключенные в светящиеся полупрозрачные сферы. Как только один такой светло-зеленый шар подлетал достаточно близко к Сердцу, защита исчезала, а белый кубик вставал на свое место. Через пару секунд перед сероглазым была половина куба. Прошло еще пару секунд, прежде чем куб вспыхнул изнутри, воссоздавая нехватающие части, и вскоре перед бывшим экзорцистом предстал завершенный куб. Протянув руку, проклятый взял потускневший кубик, показавшийся ему теплым, будто живым. Повертев его в руках, парень повернул одну из граней, исписанных знаками, прикрыл глаза, вспоминая… В его руках куб будто бы ожил, завертелся, знаки, загорающиеся все тем же зеленоватым светом, стали складываться в слова на древнем языке. Он распахнул глаза. Одно движение. Всего одно движение и… конец. Вырвался прерывистый вздох. Он прикрыл глаза свободной рукой. Одно движение, один знак, встающий на свое место… Седовласый прощался. Прощался с друзьями, которые обретут новую жизнь, прощался с прошлыми собой, прощался со всем, что у него было… С ним останутся лишь воспоминания. Воспоминания, которые будут лишь у него одного. Воспоминания, которые уже невозможно стереть. Воспоминания о всех тех смертях, что исчезнут, останутся лишь в его памяти. Воспоминания, которые будут преследовать его вечно. Воспоминания, от которых он и не будет убегать… Серые глаза обрели былой блеск, мальчик выпрямился, гордо, даже как-то дерзко смотря вверх, в темнеющие небеса. Он будто кидал вызов этим небесам, вызов всему мирозданию. Мягкий поворот грани, легкий щелчок, маленький кубик встает на свое место, слово собрано. Куб вспыхивает, буквы загораются все ярче и ярче… Чистая Сила начинает рассыпаться. Легкую зеленоватую пыльцу разносит ветер, наконец в руке седого остается лишь сиреневый кубик, что тоже разлетается, уносится ветром наверх, высоко-высоко. Вот и все. Конец спектакля. Он сделал свое дело, сделал то, зачем сюда явился учитель, сделал то, что хотел когда-то сделать Граф, сделал… Чистой силы никогда не существовало, так же как и Темной Материи. Не существует и не существовало Ноев, Графа, экзорцистов, акум, Черного Ордена… Лишь он будет знать о том, как все могло бы быть. Лишь он один… Разрушитель Времени. Провел ладонью по шершавой коре мирового древа и посмотрел на догорающий вдали закат, покрасивший его серебристые волосы в рыже-каштановый цвет. На глаза наворачивались слезы. Слезы грусти и радости. Он вдохнул воздух полной грудью и улыбнулся. Последние искорки заката тлели в небе. Ласково проводя рукой по Корнелии, тот, кто был Алленом, тот, кто был Рэдом, зашел за дерево. Золотистое поле опустело. Особняк слушал мягкий почти незаметный смех старой мудрой Корнелии и улыбался сам…***
В темном небе уже загорелись первые звезды, когда в золотом море появился еще один участник-наблюдатель закончившегося спектакля. Медленно побрел он к старой Корнелии, подойдя, оперся о кривой ствол. Ветер игрался с его рыжими волосами, в руках он держал рукопись. — Ну вот и закончилась моя 49 война… — На его лице появилась усмешка. В разных глазах отразилась легкая грусть. — Прощай, Лави. Мне пора продолжать Путь. — Историк широким шагом пошел вперед, в золотое море. И пропал без следа, начав писать новую историю…