Может быть хуже

      Стайлз просыпается долго, тяжело, снова проваливаясь в зыбь, захлебываясь. Он продирается через густой и липкий сон к реальности, и это отнимает все силы. Когда Стайлз наконец открывает зареванные глаза и шмыгает полным соплей носом – он уже уставший, будто бы день подошел к концу.       Стайлз с силой трет сперва веки, а потом и уши – читал, что это помогает проснуться.       Ничего подобного.       Хорошо хоть, он не помнит, что снилось. Это в последнее время редкость.       В ванной попахивает канализацией – опять, наверное, забился сток, – и Стайлз моется быстро, небрежно. Задумчиво обнюхивает рубашки – почти каждая была надета уже минимум раза два-три, но он никак не может заставить себя заняться стиркой.       Полезный отцовский обед из зеленой спаржи и кукурузы остался в холодильнике – Стайлз проспал и не успел проследить (то есть насильно сунуть в руки контейнер, полный витаминов).       Когда он подъезжает к школе, выясняется, что его привычное место на парковке занято мудозвоном с проржавевшим серым пикапом, и Стайлз, скрипя зубами, паркуется в самой жопе, за корпусом начальной школы.       Он хочет спать и не хочет. То есть, дико хочет отрубиться, но вот чтобы без кошмаров. Хотя бы одну ночь.       Стайлз так устал.       Он не пьет адеролл уже пару месяцев и не видит никакой разницы между «до» и «после». Стайлз уже сомневается том, был ли у него когда-нибудь вообще СДВГ.       Он вспоминает, как Дерек зажал его у стены после того, как Стайлз почти что сдох в алюминиевом корыте, как Дерек обнюхивал его, и холоднющие капли стекали с волос по шее, штаны облепили онемевшие ноги, рубашка Дерека тоже пропитывалась ледяной водой, и Стайлза колотило, а от Дерека шел животный приятный жар.       Тогда Дерек сказал:       – Ты не обязан был.       – Пошел ты, – с удовольствием ответил бы ему Стайлз, если бы смог разжать сведенные от холода челюсти.       Стайлз дрожал, Дитон сунул ему пропахшее псиной большое теплое махровое полотенце, и ей-богу, никогда Стайлз не был так рад вонючей тряпке.       Они тогда искали Лору, от которой не было вестей уже больше пяти дней.       И они ее нашли. После того, как Стайлз слегка умер.       Располовиненное обнаженное тело в корнях огромного пня – не так Стайлз представлял себе ситуацию, в которой он впервые увидит голую девушку.       Дерека после этого не было в школе четыре дня, и сегодня Стайлз тоже не рассчитывает его встретить. Он жует остывшую картошку и подумывает встать в очередь за добавочной порцией молока, когда напротив него садится Скотт. Он даже без подноса.       – Йоу, - говорит Стайлз, просто потому что чувствует себя обязанным что-то сказать. Это его функция. Это его способ не сойти с ума.       В Бикон Хиллс очень сложно не сойти с ума. Стайлз справляется на троечку. То есть, ему нравится так думать. Он имеет полное право завысить себе оценку.       – Он заставил тебя? - в лоб спрашивает Скотт.       Стайлз любит Скотта, обожает, Стайлз сделает для него все, и не важно, что с некоторых пор старый добрый наивный Скотти периодически обрастает шерстью в странных местах. Стайлз имеет в виду щеки и пальцы на ногах. А не что-то еще. Фу.       – Что? – Стайлз совершает могучее глотательное движение, и картошка все же оказывается в желудке, а не на столе школьного кафетерия. – Кто заставил? Господи, чувак.       – Дерек. Я знаю, что ты сделал, доктор Дитон рассказал мне, Стайлз, ты...       – Захлопнись, - устало просит Стайлз. Как ни странно, это работает – Скотт давится словами и обидой, он скребет ногтями по пластику столешницы – но не выпускает когти. Прогресс. – Скотт, это была его сестра. Я должен был, я же знаю как это... Короче. Помолчи.       Скотт послушно молчит весь обед и два оставшихся урока, и даже провожает Стайлза до границы школьной ойкумены, на которой ему ему пришлось оставить джип.       – Не пропадай, ладно? - просит Скотт. Он выглядит обиженным, обеспокоенным и очень упрямым. Родным.       – Ага.       Дерек так и не дает о себе знать. Вроде бы, похороны Лоры были позавчера. Стайлза не позвали.       Он благодарен за это. ~       Стайлз уже много раз успел пожалеть, что сменил плавание на лакросс (они с отцом не могли себе позволить дополнительную плату за занятия в бассейне), но никогда он еще не жалел об этом так сильно. И дело даже не в непередаваемом запахе или тесноте раздевалки, не в наливающихся болью и цветом синяках под ребрами (спасибо, Джексон, спасибо тебе большое). Стайлз опять возится слишком долго, собирая мячи по всему полю, и, когда он наконец-то возвращается, в раздевалке почти никого нет – Дэнни уже одевается в дальнем углу, и даже вечно тормозящий Гринберг выходит из душевой, откуда тянет влажным и уютным теплом.       Стайлз со стоном начинает стягивать с себя наплечники, морщась от запаха собственного пота, когда замечает Дерека. Тот сидит на скамейке, сильно сгорбившись.       – Эй, разве тренировки по баскетболу не завтра? - Стайлз правда, вот правда порой не может вовремя поймать себя за язык, как Квай-Гон Джинн поймал Джа-Джа Бинкса.       Дерек поднимает голову и смотрит на него прямо и открыто. Стайлзу не по себе. Он легко может представить себе Дерека постарше, эдакую очаровательную суровость, но вот такой вот Дерек вгоняет его в ступор. Они ни единым словом не перебросились, пока Скотти не укусили. А теперь вот как все завертелось. Стайлза даже пару раз звали на ужин к Хейлам, и оба вечера Дерек рядом с ним сидел так, будто ему в жопу засунули пять наборов китайских палочек для еды. А с Лорой Стайлз сдружился быстро. Лора была клевая.       Была.       Дерек хмурится, и ему это не идет. У него открытое скуластое лицо с острым подбородком, а еще – жуткие мешки под глазами, прямо как в тот отвратительный (потрясающий) (потрясающе отвратительный или отвратительно потрясающий) раз, когда Стайлз пальцем вдавливал ему в руку пепел аконита.       Стайлз садится рядом, стараясь игнорировать собственную вонь. На Дереке мягкая теплая рубашка в зеленую клетку, у Стайлза есть почти такая же.       – Я не буду говорить херню вроде «мне жаль», потому что это не так работает, - все же открывает рот Стайлз, чувствуя подступающую нервную тошноту. Он кладет руку Дереку на спину, под ладонью приятная фланель и окаменевшие мышцы, и Стайлз начинает осторожно гладить эту недоверчивую спину, как гладят дикую лошадь. - То есть, мне жаль, но, это все... Нельзя затасканной фразой заставить кого-то поверить, что не все равно. Но, Дерек. Мне не все равно, я знаю, как...       Боже, что за невнятный бубнеж он из себя исторгает.       – Нормально. Все нормально, - перебивает его Дерек, и он очень красивый и уязвимый, и поэтому Стайлз его целует.       Это пиздец, потому что Дерек только что похоронил сестру, и Стайлз – говнюк. Он целует, пока может, пока его не отпихивают. Целует две стыдных секунды. Стайлз плетется в душ, где безрезультатно пытается утопиться, а когда он выползает, закутавшись в полотенце, в раздевалке никого нет.       Ура. ~       Кошмары не оставляют его. Дитон говорит, что это ожидаемый побочный эффект – и, кстати, эй, где эти предупреждения были, когда он залез в сраное корыто? – и дает пару пузырьков с успокаивающими травами. Стайлз отвинчивает крышки, нюхает, кривится и задвигает бутыльки подальше в шкаф с аптечкой.       Он спит меньше, просыпается чаще, и по утрам засовывает голову под струю ледяной воды, пока не начинает ломить кости – иначе кошмары просачиваются в реальность. Стайлз берет за привычку отворачиваться от зеркал в темноте, закрывать на ночь окно и по широкой дуге обходить слишком густые и темные тени.       Стайлз щелкает зубами, пока завтракает, и забывает стричься. На улице теплынь, а у него холодные пальцы, он натягивает капюшон толстовки на голову, пока одноклассницы соревнуются, у кого короче шорты.       Ему не понравилось быть мертвым, определенно.       Апрельским утром Стайлз отчего-то решает, что напомнить себе о том, кто по-настоящему мертв – хорошая идея.       Когда вообще идеи, включающие в себя поход на кладбище, были хороши.       Стайлзу не хочется за руль (а еще руки трясутся немного), он оставляет джип у дома и два квартала плетется до автобусной остановки. Стайлз уже подъезжает к кладбищу, когда опускает взгляд на собственные ноги и понимает, что он в пижамных штанах, тех самых, с узором в рыбку. В сочетании с утепленными ботинками это выглядит немного комично. Колени мерзнут. Наверное, надо было купить цветы, но в карманах тонкой парки мелочи хватает только на проезд. Хрен с ним. В земле уже, наверное, только костяной остов, мама не расстроится отсутствию цветов, потому что от мамы там уже ничего не осталось. Ничего, кроме имени на серой плите.       Земля тут глинистая, трава растет плохо, клочьями. Какая-то птица насрала ровнехонько на заглавную букву «С» в их фамилии. Засохших цветов у надгробной плиты нет – это значит, их снова сперли прежде, чем Стайлз или отец заметили.       Стайлз раньше выговаривался и выплакивался тут, но в последнее время – никак. Из него не лезет ни слова, ни слезы. Он долго смотрит на отбитый уголок плиты, не мигая, пока глаза не начинают слезиться от ветра и сухости, легко пинает земляной бугор. Его вдруг занимает мысль о том, как хоронили маму, ногами к плите или наоборот? Почему он не помнит этого? Столько малозначительных деталей в его голове, а сейчас он даже не знает, стоит он в ногах или у изголовья гроба.       Важно ли вообще это.       Даже при том, что Стайлз лично считай что возвращался с того света, он все еще сомневается в существовании этого самого "того света".       Цветы все же хорошо бы купить.       Начинается теплый, очень мелкий дождь, Стайлз натягивает капюшон до самого носа. Пижамные штаны отсыревают практически мгновенно, и Стайлз хрустит галькой обратно к выходу с кладбища. По пути он видит свежую могилу с неосевшей землей и подвядшим газоном, что аккуратно уложили сверху. Ему не нужно смотреть на имя, он мысленно целует Лору в лоб и идет к воротам.       На остановке Стайлза не оставляет ощущение, что он не один. Стайлз несколько раз оборачивается вокруг своей оси, но не видит никого.       Это не утешает, особенно когда ты в курсе особенностей некоторых жителей этого небольшого городка. Он пытается отлепить промокшие штаны от ног, когда наконец-то подходит автобус.       Вечером приходит Дерек. Стайлз слишком устал, смущен и расстроен, чтобы задавать вопросы, поэтому он просто открывает дверь пошире, жестом приглашая Дерека войти. Отец наконец-то дома, в духовке доходит до готовности нежирная куриная грудка с картофелем, и Стайлз все же не может не удержаться от улыбки, когда замечает, как заинтересованно дергаются ноздри Дерека, пока тот стаскивает кеды и куртку.       – Иди сразу на кухню, - говорит он. Стайлз еще как заметил, насколько больше стал Скотт жрать со времен укуса, и ему дико интересно, насколько же велики расходы Хейлов на еду. И сколько оленей они загрызают. И считается ли это браконьерством.       Стайлз открывает рот, ловит взгляд Дерека и передумывает задавать любой из этих вопросов.       Они едят неспешно и молчаливо, отец после ужина ставит чайник (Стайлз на днях специально вывел из строя кофеварку), а Дерек и Стайлз поднимаются наверх. Дерек, как обычно почему-то, задерживается взглядом на кривом сине-черном рисунке у входной двери, потом неловко опускается на компьютерный стул, Стайлз остается вибрировать от напряжения у шкафа.       – Прости меня.       – Ты пахнешь землей.       Они говорят это практически одновременно, и так же одновременно хмурятся.       – За что простить? - первым отмирает Дерек и неловко тянет рукава рубашки к кончикам пальцев. Кисти у него непропорционально маленькие; тонкие, но крепкие пальцы, вечно сбитые костяшки.       – За то, что полез к тебе сегодня, - Стайлз говорит это и тяжело сглатывает, стараясь совладать с внезапным приступом изжоги.       – Это не страшно. Я... - Дерек снова сводит брови почти в одну сплошную линию, - я понимаю порыв, я не удивился и не обиделся, просто это... - Дерек поднимает взгляд на Стайлза. - Прости. Это не вовремя было.       – Ага. Понял. Забыл. Все окей, - а теперь в глотке настолько пересохло, что недавняя изжога уже не кажется таким говнищем. - Ты сказал про землю. К чему это было?       – От тебя пахнет землей, свежей, и сыростью, и глиной, - Дерек смотрит на него в упор. - Ты ходил к Лоре?       – Нет, - каркает Стайлз. - Нет, не к ней. К маме. Мне... надо было. Но и к Лоре я зашел, просто не специально.       – Это хорошо, - говорит Дерек прежде, чем Стайлз успевает извиниться за то, что он не собирался к его мертвой сестре намеренно. - От тебя и так до сих пор почему-то немного ею пахнет. Ну, после того ритуала.       Стайлз бездумно щелкает выключателем настольной лампы туда-сюда. И еще раз.       – Ага. Понятно.       Стайлз раздумывает над тем, чтобы подойти к Дереку снова. По морде-то ему точно не дадут. Возможно. Стайлз хочет просто обнять Дерека покрепче, потому что тому очевидно очень-очень нужно объятие.       Дерек поворачивается на кресле туда-сюда несколько раз и уже открывает рот, чтобы что-то сказать, как в дверь спальни стучится отец. На нем форма и то, что Стайлз порой называет «рабочим лицом».       Этот день не мог стать дерьмовее, но только что стал им.       В заповеднике нашли еще одно разрубленное пополам тело. ~       На следующее утро в школе аж две новеньких. Эллисон и Кейт Аржент.       Стайлз видит, как Скотт смотрит на Эллисон, а Кейт — на Дерека.       Всегда может быть еще хуже, думает Стайлз. Всегда.