Идеальная яичница

Стив жарит яйца. Аккуратные белые островки с яркими холмиками желтков, ровно восемь - столько входит в огромную, подаренную Нат сковородку. Он наловчился и стал мастером аккуратной яичницы, и его желтки все целые, а края никогда не подгорают. Ему нравится достигать совершенства в мелочах сейчас, когда не нужно никуда бежать и нечего доказывать, и воскресное утро прекрасно, телефон выключен, на улице ещё слишком рано, и только такие сумасшедшие, как он, практикуются в жарке идеальной яичницы. Стив улыбается и осторожно орудует деревянной лопаточкой, чуть подцепляя края, чтобы не прилипли. Сегодня он хочет добавить сыр сверху и попробовать, что из этого выйдет. Дать попробовать Баки и послушать, что он на это скажет. Если Баки, конечно, соизволит проснуться в ближайшие десять минут. Но Стив заправляет кофемашину и почти уверен - запах свежего кофе очень скоро доползёт до спальни и сделает своё дело. То, чего он не ожидает совсем, это сонного Баки в косо натянутых боксерах, который вдруг вываливается из спальни и, почёсывая живот своей празднично блестящей рукой, идёт к нему. У него перепутанные волосы и глаза, кажется, ещё закрыты. Он не таится, шлёпая босыми ногами по паркету, а Стив - не оборачивается, делая вид, что не слышит его. Это маленькая игра, и раз Баки проснулся и вышел из спальни, грех пропустить её. Чего Стив не ожидает вдвойне, это жадного объятия и прохладной железной руки, нагло шарящей под футболкой. Баки знает, как ведёт его от прикосновений холодных железных пальцев к соскам, и когда Баки делает это - не случайно, намеренно, повторяя ласкающее движение снова и снова, он откладывает лопаточку и берётся за столешницу обеими руками. Соски у него уже торчат, и смотреть на руку Баки под футболкой и то, что она творит там, совершенно невозможно. - М-м, доброе утро? - разлепляет Стив губы. Баки трётся носом о его шею под волосами, а бёдрами крепко прижимается к заднице, стискивая в объятиях до сбитого дыхания, и неразборчиво хрипит: - Восемь утра, Стив, какое, нахрен, доброе утро? Я ещё сплю. - М-м, - Стив издаёт что-то нечленораздельное и чувствует, как у него горят уши, и щёки, и ниже, потому что... у Баки стоит, и он трётся о его задницу совершенно определённо, и если у Стива от этого тяжелеют яйца и тянет в паху, то кто его обвинит? А потом Баки вытаскивает руку из-под футболки - дело сделано, соски Стива под тканью выглядят совершенно непотребно - и скользит вверх, до шеи, виска; укладывает потеплевшую ладонь на ухо и принуждает повернуть голову вбок. Он делает это, чтобы встать на цыпочки, устроив свой каменно-твёрдый член ровно между половинок задницы Стива; утыкается носом в открывшееся для прикосновений ухо и.... начинает лизать его, по-животному, лениво и влажно. У Баки длинный, острый язык, и он не стесняется залезать им так глубоко, что у Стива шевелятся волоски по всему телу, он сдавленно стонет и чувствует, как кровь не просто приливает к члену - о, нет, она ухает туда с разбега, делая больно и одновременно нестерпимо хорошо. Жарко, голодно, и Стив сильнее вцепляется в столешницу, чтобы осталась хоть какая-то связь с реальностью. Где у него, между прочим, шкворчит яичница, и бодряще-терпко пахнет нацеженным в кружечку кофе. - Ба-ак, - стонет Стив, но это, естественно, не работает. Баки жадно, мокро вылизывает ему ухо, забираясь в самую глубину, куда только может достать языком, и если Стив ещё хотел что-то сказать про яичницу на плите, то когда тот сжимает живой рукой его перенапряжённый стояк сквозь шорты, мысли выбивает разом и напрочь. Стив скулит и сгибается вперёд, у него зудит задница - сладкое, знакомое чувство, в котором он Баки не признается. Факт в том, что Стив хочет так сильно, что у него внутренности плавятся и пульсирует вход и всё, что за ним, куда Баки ещё ночью долбился, толкался, кончал, и Стив выгибается в спине и расставляет ноги шире, потому что Баки приглушённо рычит. Он торопливо сдёргивает со Стива шорты и тут же вталкивается головкой, небрежно оттянув вбок ягодицу. И это чувство - когда целиком входит большой, горячий и такой нужный сейчас член, и Баки пахом прижимается к заднице и на мгновение замирает, явно кайфуя, - это то, что является апогеем ощущений тела, его собственной нирваной и изощрённой техникой медитации. Стив отключается и просто чувствует Баки в себе, на себе, дышит его запахом, выдерживает его похоть, желание, вес и грубую хватку поперёк живота, и всё это делает их такими живыми, какими ни он, ни Бак давно не были. До безобразия живыми и приземлёнными. Баки касается там пальцами - трепетно и осторожно, поглаживает его растянутую вокруг своего члена кожу и чуть придавливает, и Стив знает отлично, как это чувствуется - припухло, влажно, он вздрагивает от каждого мимолётного касания. Баки шепчет ему, обдавая родным, не слишком свежим утренним дыханием, но Стив не сразу разбирает хриплые слова. А когда разбирает - жмурится крепко, до белых звёзд в темноте, и начинает гореть. - Ты ещё раскрытый с ночи. И ты даже не был в душе, такой мокрый внутри, - говорит Баки с усмешкой и начинает трахать резко, даже грубо, вкладывая в движения инерцию тела, словно успел оголодать за несколько часов перерыва; всем весом прижимает к кухонному гарнитуру и шумно выдыхает на каждый толчок, обжигая кожу на плече. Стив ложится щекой на прохладную поверхность и чувствует, как скоро кончит - слишком хорошо, слишком так, как надо, Баки двигается сейчас. В низ живота скатывается тяжесть, прорастает насквозь удовольствием на грани боли, узлом связывается от бархатной истомы внутри после каждого насаживающего толчка. Стив задерживает дыхание - он чувствует, как Баки ведёт от собственных ощущений, и как он неотвратимо подходит к оргазму - напряжённый, каменный, распирающий его тело. Стив выдыхает, отпускает себя и кончает, забрызгивая обильными мутными потёками дверцу гарнитура. Баки вгоняется с силой и вдруг замирает, спуская внутри него, и это чертовски грязно и так горячо, что яичницу можно жарить прямо на спине Стива или его порозовевшей крепкой заднице. У них всегда происходит по-разному, и Стив правда не понимает, как у Баки выходит это - угадывать, как нужно именно сейчас. А потом он слышит шипение, чувствует запах и вспоминает. - Ч-чёрт, Бак... Яичница... Баки ещё внутри, и он тяжело лежит на нём, расслабившись и не собираясь двигаться ещё какое-то неопределённое время. Стив поворачивает голову в сторону плиты и издаёт жалкий звук - тут и гадать нечего. Сгорело нахрен. - Сделаешь новую, - зевая, отвечает Баки. Он на ощупь выключает газ и отодвигает сковородку подальше от себя. - Я всё равно ещё не готов завтракать. Он медленно, влажно вытаскивает член. Тянется за бумажными полотенцами, отрывая себе и одно предлагая Стиву. - Я посплю ещё часик? - спрашивает Баки, трепетно целуя во вспотевший висок и чуть прикусывая недавно вылизанное, алое ухо. Стив вытирается и натягивает шорты обратно. Он поджимает губы, прежде чем ответить, но усмешка всё равно вылезает наружу. - Спи. Но готовить себе будешь сам. Баки хмыкает, поправляет резинку боксеров и такой же нетвёрдой полусонной походкой отправляется в спальню. Стив улыбается и вздыхает. Счищает пригоревшую яичницу в мусор и неторопливо отдраивает сковородку. Достаёт из холодильника новую упаковку яиц и к ним в компанию - кусок желтого сыра. Он не сразу замечает, как начинает тихо насвистывать что-то мелодичное и очень легкомысленное себе под нос. Его тело и содержимое головы словно перетряхнули, перебрали, смазали и идеально подогнали всё друг к дружке, снова собрав вместе. Он звенит энергией и исходит теплом чувств, и даже сгоревшая еда не портит настроения. Это приемлемая жертва, что уж там. Он раскаляет масло на сковороде и осторожно примеривается ножом к первому крупному яйцу. У него ещё есть время, чтобы приготовить свою идеальную яичницу.