Последний вздох Дижмана

Сегодня — мой последний день на земле. И я не жалею об этом. Об одном я жалею — как дурно прожил я свою жизнь! Столько раз я слышал о законе, о Боге, но в безумии отверг его. Я связался с плохими людьми, и они потащили меня за собой. И вот, я был пойман римскими солдатами. Я был пойман вместе с моим главарём — Бар-Абба. Это было его прозвище, и никто не знал его настоящего имени. Он был жутким и противным типом, но тем не менее, я уважал его и преданно ему служил, словно собачонка. Он же ни жалел никого: убивал даже женщин и детей, если они ему сопротивлялись. Его боялись даже римские солдаты, и поэтому созвали на его шайку, состоящую из двадцати двух человек, целую сотню воинов. Нескольким преступникам удалось сбежать, но человек десять из банды Бар-Аббы было поймано вместе с ним самим. В том числе и я… Бар-Абба сидел в одной клетке вместе со мной и другими членами нашей шайки. Нас тут же приговорили к казни через распятие, которым нас приносили в жертву римскому «богу», Адонису. Я не верю в богов и богинь Рима, так как я сам еврей и знаю, что Един Бог, Которого зовут все Самосуществующим или Сущим. Но мне, когда я вспоминаю о Нём, становится ещё больнее, ведь я предал и Его, и Его святой закон! Может ли преступник Божьего закона оправдывать Бога Единого между язычников? Я — предатель, я предал Его, и я не достоин оправдывать Его! Я прожил всю свою жизнь вопреки Его закону, и что я из этого получил? Когда я грабил и убивал беззащитных людей, когда я бессовестно лгал и избивал Божье творение — Он — я знаю — смотрел на меня. Рука Его всегда была надо мною, и Он посылал мне предупреждения — болезни; сломанные руки и ноги, которые через некоторое время срастались; и людей, которые говорили, что Бог накажет меня. Неужели я сам не знал, что за все мои грехи придёт расплата? Нет, я знал, однако думал, что назад дороги нет. И вот сейчас, когда наступило утро, я понял — выход был, но я им не воспользовался. Сегодня меня распнут… Но что это? Я слышу отдалённые крики толпы: «Распни Его! Распни!». И затем другие крики той же толпы: «Отпусти нам Бар-Аббу! Нам не нужен Такой Царь! Бар-Аббу! Бар-Аббу!» Я удивился. Что сделал Этот Человек, что толпа Его так ненавидит? Она требует Бар-Аббу, которого приговорили несколько дней назад Римским трибуналом к распятию — худшей и самой болезненной казни на планете Земля. Кто же Этот Человек, Которого так ненавидят? Убийца, зачинщик беспорядков? А может Он — убийца и грабитель, как мы? Может Он — бунтовщик и разбойник, подобно Бар-Аббе? «Дижман, выходи!» — солдат позвал через решётку. Он приоткрыл дверь, и я выскользнул из неё. Мои бывшие дружки кинулись к двери, словно дикие шакалы в неволе, но тотчас ударились об решётку — солдат вовремя успел закрыть дверь. Меня связали, но не одели кандалов, так как я был самым «смирнейшим» из всех. И вот, солдат позвал Гесту, одного разбойника из нашей шайки. Тот отказался выходить, и поэтому в камеру вошли четыре солдата. Два из них охраняли товарищей, два других вытащили сопротивляющегося Гесту из камеры. «Ну вот тебе и товарищ, чтоб умирать скучно не было!» — сквозь зубы процедил один из солдат, связывая Геста и одевая на его ноги железный обруч с небольшим круглым камнем на цепи. Идти в таком, конечно, неудобно, но вполне возможно, но вот бежать ещё неудобнее… «Может и этому кандалы наденем?» — спросил солдат, глядя на меня. «Не думаю, что это понадобится. Он смирён, как овца!» «То есть волк в овечьей шкуре!» — солдаты рассмеялись. Я же вспыхнул. Да, я заслужил смерть, но по крайней мере я никого не обманывал фальшивым лицемерием. Честные граждане сторонились меня, а мои товарищи-разбойники презирали меня за бескорыстный и незлобивый характер. Я был в шайке с самого детства, и у меня не было ни друзей, ни семьи вне шайки. О, сколько раз я порывался оставить их, сбежать и начать жизнь заново! Но у меня не было ни дома, ни даже комнаты, где я бы мог укрыться, и я оставался с ними, пока… Теперь уже поздно. Я погиб. Навечно… Меня привели во дворик и немного избили плетьми. Видно было, что солдаты были усталые. На полу, где был я, уже виднелись лужи свежей крови. «Повезло тебе!» — сказал солдат перед бичеванием. «На тебя у нас уже мало сил осталось. У нас тут Другой побывал раньше!» Бичевали и Геста. Но нам лишь немного разорвали кожу на спине. Разве так бьют? Возьмите же плеть скорпиона с её костяшками, ударьте так, чтобы плеть вырвала всю кожу и разорвала бы мускулы! Чтобы я вырубился и упал в беспамятстве, чтобы не думать о тех злодеяниях, что я совершил при жизни! Они часто тревожат мои сны ночами. Часто из-за них я не могу спать. Совесть, словно хищный зверь, терзает мой разум и душу. Да, даже у такого изверга, как я, есть душа! Но сколько боли, сколько ран я нанёс своей душе своими преступлениями! Раны не заживают — их некому залечить. Они смердят зловонием, словно проказа. Вся моя душа в язвах! Я достоин, чтобы мою душу, изуродованную грехом, бросили в огонь преисподней! Но мне страшно! О, Боже, прошу Тебя — если Ты меня слышишь — помоги мне! Закончив бичевание, на меня взвалили крест, и повели на казнь. Сразу передо мной шёл, Изуродованный бичом-скорпионом — бичом с острыми костяшками, Человек. Он напоминал Собой кровавое месиво, и оставлял за Собой кровавые следы. Мне стало жалко Его. За что его так изуродовали? «За твои преступления и грехи!» — услышал я внятно Чей-то голос внутри себя. Но я не поверил… Внезапно Человек впереди меня споткнулся. Он упал, и уже был не в силах подняться. Тяжёлый крест навалился на Него, грозя придавить Его своей тяжестью. Солдаты сняли его с Его плеч, и Человек с трудом поднялся. Однако, когда Ему взвалили на плечи обратно Его крест, Он не смог нести его. Кто понесёт Его крест? «Ты!» — толпа поредела в том месте, куда указывал солдат. «Да, ты! Откуда ты?» «Из Киренеи!» «Иди сюда! Сможешь нести это?» «Я… не хочу, чтобы… меня…» «Просто поднеси до Лобного места (т.е. Голгофы). Справишься?» Мужчина взялся за крест и с лёгкостью понёс его, так как сам был широк в плечах и высок. «Иди» — грубо толкнули Человека, не Могущего нести Свой крест, римские солдаты. Тот пошёл, шатаясь от изнеможения и оставляя за Собой те же кровавые следы… Некоторые, в основном женщины, плакали из сочувствия к Нему. Но что это? Он наклонился к ним и утешает их! Как? Откуда у Него столько силы, чтобы даже на смертном одре утешать несчастных? И вот, пришли. Киреянин опустил крест Того Человека, и ушёл. Солдаты начали прибивать ко кресту осуждённых. Геста кричал, будто его режут. На самом деле боль была гораздо хуже. Но Он… Он не издал ни единого звука, лишь тихо стонет. Так лишь стонут овцы и ягнята, которых закалывают. Мне невольно представился перед глазами пасхальный ягнёнок, которого закалывали мои родители, когда ещё были живы. Ни единого звука, ни единого блеяния, равно и здесь — Этот Человек не издал ни единого крика… Стойте! Сегодня же пасха! Сегодня должны есть пасхального ягнёнка! Подняли крест Этого Человека. Подняли и наши с Гестом кресты. Геста начал клясть и обзывать римских солдат и римское правосудие, но «органы охраны» лишь тихо посмеивались в ответ на его беспомощные вопли. А вот на Незнакомца посередине сыпались горой насмешки и оскорбления: «Если Ты — Христос, то сойди со креста!» «Разрушающий храм и в три дня Созидающий! Спаси Себя Самого! Ты ведь сказал, что Ты — Сын Божий!» «Других спасал, а Себя Самого не может спасти! Если Он Царь Израиля, то пусть теперь сойдет с креста, и уверуем в Него!» «Да! Вот Он уповал на Бога. Пусть же теперь Он избавит Его, если Он угоден Ему!» Божий Сын? Он — Божий Сын? Но Он лишь вздохнул и, возведя глаза к небу, сказал: «Отец! Прости им, потому что они не знают, что делают!» Как? Я был так шокирован, что совершенно забыл о дыхании. Вдруг с другой стороны послышался голос Геста: «Если Ты… действительно Сын Божий… умоляю — спаси Себя и… нас! Сойди… со креста!» Я не выдержал и вскипел. Повернув голову к Гесту, я воскликнул, ни жалея ни сил, ни голоса: «Гест, ты что, не боишься Бога? Ты осуждён, как и я, справедливо… по… закону. Наказание за грех — смерть. А Он? Разве Он сделал… что-либо худого? Он даже, умирая… молится за Своих мучителей. Помазанник… Посланный… Богом! Если всё, что говорили про Тебя — правда, то… вспомни… обо… мне, когда… придёшь… в Своё… царство!» Иисус. Я много слышал о Нём, но подойти к Нему не решался. Если Он — Помазанник Божий, Вечный Царь, то Он, наверняка, знает про меня всё! А мне было стыдно за свои злодеяния… «Истинно, истинно говорю тебе… Сегодня ты… будешь… со Мною… в раю…» Что? Что я только что услышал? В раю? Я? С Ним? Сегодня? Как? Как я, закостенелый разбойник, попаду в рай? Но Его взгляд сказал мне другое: Он не соврал. Это были чистые глаза, прямо смотревшие на меня. Кажется, они заглядывали в саму душу. Этот взгляд вселил в меня спокойствие и уверенность, дал мне мир, которого я так уже давно не имел… В ту самую секунду я понял — Он и есть Ягнёнок Божий, берущий на Себя мой грех. И не только мой — грех всего человечества. «Ты… — Ягнёнок… Божий?» — спросил я, с трудом выговаривая слова. Он еле слышно кивнул. Закланный за наш грех. Время тянулось медленно. Уже вечер? Ночь? Так внезапно? И, среди этой кромешной темноты Ягнёнок Божий воскликнул: «Мой Бог! Мой Бог! Почему Ты покинул Меня?» Сколько боли и мучений было в этих словах! Уже не Отец, а Бог, но всё ещё Его Бог. Я понял, почему Бог Его оставил — наши, мои грехи, лежали на Его плечах, а Бог не может терпеть присутствие греха у Себя. Через некоторое время Ягнёнок Божий словно бы выкрикнул на одном дыхании: «Совершилось!» — и умер. Мой крест задрожал, но дрожала и вся гора, на котором стояла Голгофа. Камни с Голгофы посыпались вниз. Послышались крики, среди глазеющего народа поднялась паника… и солнце снова засияло, освещая тело Того, Кто уже не присутствовал на земле… освещая средний крест… К концу дня нас надо было уже снимать со крестов, но я и Гест были всё ещё живы. Я, словно бы сквозь сон, смотрел на редеющую толпу. Солнце припекало, боль в пронзённых нервах отзывалась в каждой жилочке. Даже дышать, казалось, не было сил… И вот, подошёл мой палач. Скоро он перебьёт мне колени, и я задохнусь от удушья… Раздался стук. Боль пронзила колено, и оно выпрямилось от боли, сдирая гвоздём плоть. Затем то же самое произошло с другим коленом. Я почувствовал, что не могу, как раньше, приподняться над крестом, чтобы вдохнуть свежего воздуха. Я хватал воздух ртом, но он не шёл в меня. Грудь и лёгкие как будто чем-то сжало. Я почувствовал, что моё сознание стало уходить от меня, и, уже, сквозь сон, услышал: «Этот уже мёртв! Проколи Ему сердце, чтобы убедиться!» Собрав последние силы, я напряг мышцы рук и, отдалившись от креста, в последний раз вздохнул. «Сегодня… в раю…» — словно сквозь сон пробормотал я, проваливаясь в темноту…