Любимый враг

"... тогда я был ещё мальчишкой, юношей, который едва научился обращаться с мечом и луком, и не в силах был сотворить заклинание, что было бы выше уровня ученика. Я всюду следовал повелениям и наставлениям своего мудрого учителя, паладина, охранявшего королевскую семью; звали его Тидерион. Из учеников я был у него один. Так было принято. Правил нашим народом в те времена владыка Каирт, из рода Нейтрнольдов, возглавлявший Верховный Совет Королевских Жрецов. Его старший сын Кирд, прозванный среди нашего народа за свою красоту "Лейруэнтален", "Прекрасный", известен вам, как Снежный Принц, был по традиции главнокомандующим среди воинов и магов. В то утро мой наставник должен был провожать вместе с другими паладинами королевскую семью на Совет. Для чего его созывали, я тогда не знал, но был искренне и по-детски рад, что Тидерион взял меня с собою. Как сейчас я помню, что он велел мне наблюдать и учиться и строго настрого наказал держать язык за зубами и ни в коем случае не забывать о манерах. Для взбалмошного мальчишки, вроде меня, этот Совет казался нудным и скучным, и длился он, как мне казалось, целую вечность! Я должен был стоять смирно по правую руку от моего учителя, смотреть прямо и не произносить ни слова. Первые пару часов я так и делал, однако после - мне это до смерти надоело. Я украдкой оглядывал окружающих и невольно засматривался на сына владыки. Думаю, каждый влюбчивый юноша в Скайриме трепетал, глядя на него, что уж говорить о девушках! Даже сейчас я думаю, что поступил бы так же, так же бесстыдно принялся бы рассматривать его. На этом собрании (а оно было формально тайным, я ведь забыл упомянуть?) обсуждался первый укреплённый нордский город Саартал, который воздвигли люди не далеко от границы ледяных вод (ныне, ближе всего к Саарталу Винтерхолд). Владыка, как глава совета, давно выдвигал решение выкинуть нордов с наших земель, отвоевать даже те жалкие заснеженные территории, на которых они ютились, но согласны с ним были лишь двое из верховных жрецов. Прочие стремились наладить какой-либо мир с северным народом. И в первую очередь, как ни странно, Кирд Прекрасный. Никто не придавал этому значения, да и не предаст сейчас, ведь наш Принц славился мягким сердцем (но и высокомерным нравом, идеализировать не стоит). Итогом заседания тогда стало мирное решение всех грядущих споров и отложение большинства вопросов на следующие собрания Совета. Пусть норды живут в спокойствии и благополучии в своём новом городе, зачем тревожить их? Но в сердцах моего народа, тем не менее, с каждым днём нарастала тревога. То ли от страха быть потеснёнными прибывшими на кораблях людьми, то ли от дурного предчувствия и мрачного настроения короля. Не важно, ведь тревога за будущее не давала мирному бытию покоя... и в итоге, как известно тысячелетия спустя, оправдалась. Наш собственный застоявшийся мир менялся у нас на глазах! В конечном счёте, собрания стали проходить регулярно, каждый месяц. Определённого числа, утром, стоило солнцу коснуться своим краем горизонта, восемь меров высшей иерархии поднимались в Башню Совета, сопровождаемые лишь парой вернейших слуг и воинов из Ордена Паладинов. Среди них шестеро жрецов и, как я и говорил выше, мужи королевской семьи: владыка и его сын, высший воин. За минувшие пол года я побывал на этих собраниях около четырёх раз, а то и больше, учитель почти всегда брал меня туда "учиться выдержке". И каждый совет был напряжённее другого. Из тревожного бормотания наших магов было известно, что в глубине возведённых древними народами шахт норды, поднимая город, раскопали нечто очень опасное и могущественное. Я не знал о чём идёт речь, и тень сомнений, терзавшая правителей, меня не касалась, я неустанно вёл себя волей и дорогой наставника, который ценою собственного сердца был готов защищать Принца Кирда. Его ласковая величественная улыбка заворожила и меня. Он, в отличие от иных членов совета, даже в преддверии опасности выступал за сохранение мира. Помню, на одном из собраний он вскричал, что ни за что не поведёт войска в бой против тех, кто ни разу не поднял оружия против нас. Впервые кто-либо слышал, как обычно сдержанный и молчаливый Принц повышал голос, да так отчаянно, до звона в высоких сводах огромной просторной залы, до дрожи разноцветных витражных окон. Тактичность и правоту его слов я в полной мере понимаю лишь сейчас. Тогда мною владело лишь очарование. Я был юн. И глуп. Но это, как и, увы, беззаботность, проходит с годами... а с тысячелетиями - бесследно испаряется вовсе. Может, было бы лучше нам тогда услышать молодого воителя, поверить его любви к миру, к людям и эльфам? Но не известно, во что бы это вылилось. Нет гарантии, что так наша судьба сложилась бы лучше. Норды - очень гордый, своенравный и грубый народ, пусть они и чтят честь, малейшее предательство могло привести к беде. В конце концов, кто пообещал, что мы не станем их рабами, как стали рабами двемерам? Кирд был мудр не по годам, но всё же будущее не было ему открыто. Подходил черёд последнего, седьмого по счёту, заседания по поводу Саартала. Как говорилось там, норды раскопали в своих курганах магический предмет невероятной силы. Эта вещь... этот... артефакт даже на данный момент способен уничтожить весь Нирн, что уже говорить про древнейшие эпохи, в которых протекала моя юность? Мир не готов даже теперь к появлению чего-то обладающего таким могуществом. Око Магнуса, так называлась сокрытая в подземельях Саартала сфера. Мудро было бы спрятать этот предмет глубоко под землёй, в дали от всех живых существ, или уничтожить вообще. И мы все это понимали. Но сперва его стоило отобрать у нордов, и от чего-то наша аристократия решила, что они ни за что не отдадут этот артефакт эльфам. Как ни печально признавать, но они были правы. Норды не отдали бы нам Око, какими бы благими ни были наши намерения. Они не доверяли нам. И, к несчастью, это недоверие усиливалось взаимностью. Я понимаю это, опять же, лишь сейчас. Но и никто из них, по сути, на деле не выявлял желания использовать Око Магнуса во вред нашему народу! Так от чего-то решил владыка, но не сами люди! Кирд знал об этом, он повторял тысячу раз, что они ровно так же желают спрятать свою находку. Похоронить под землёй и никогда не вспоминать о ней. Но ему не верили. Прекрасный воин, сильнейший во всём Скайриме маг, он был слишком молод, что бы в тот день старцы и жрецы считались с его мнением на равных. И никто, как это ни печально, не догадался подумать, что кровь, которую прольёт их слово, примет на свои руки именно этот прекрасный юноша... То собрание затянулось на сутки. Я тогда даже едва ли не уснул, учитель каждый раз встряхивал меня за плечо; несколько раз нам приносили еды, вина. Едва ли мой неспокойный нрав смог дотянуть до окончания совета: военного голосования. А голосование по традиции проходило так: каждый из заседавших обязан был вынести своё решение и одобрить, или же, наоборот, отклонить ведение военных действий. Глава собрания обязан был принять мнение большинства, но если голоса распределялись поровну, проголосовать должен был и военный лидер. Можно сказать, во время споров его слово было конечным и означало итог всех прошедших собраний. Ему вести за собой войска, и потому ему предоставлялось право решать. (Более подробно о политике нашего народа я расскажу как-нибудь в другой раз, сейчас речь не об этом). Итак. Жрецы, шесть меров, голосуют. Принц добавляет своё слово, если меж магами возникло разногласие. Владыка принимает исход собрания, следуя мнению большинства или решению своего военного лидера. Но в этот раз всё сложилось иначе. Голоса, как и предполагалось, разделились. Трое магов придерживались мирного решения, они верили Кирду и глубоко уважали его стремление беречь чужие жизни, даже жизни соперников; они, возможно, так же понимали, что кровь-то прольётся по большему счёту невинная. И смыть её не сможет ни какая добродетель, ни какая слава, ни какая доблесть. Другая половина настояла на войне. Они говорили о том, что вырезать Саартал можно бесшумно, под покровом ночи и при грядущем лунном затмении. Они были уверены сами и убеждали других в том, что наш народ гораздо развитее и цивилизованнее нордских племён, что мы выстоим в любой войне с ними, что отнять жизнь во сне, без лишних страданий, это даже гуманно! О, Аури-Эль, как нужен был их тёмным взорам твой целебный свет! Разразились непрекращающиеся споры. И тогда, когда весь зал совета заполнили неразборчивые возгласы спорящих, в кои встряли даже некоторые паладины, включая моего наставника, громом среди ясного неба раздался звонкий голос Принца: "Довольно распрей! Я за мир! Бессмысленной резне не место в нашей гордой истории!" Согласитесь, слова его звучали мудро и не без любви к народу. Все присутсвующие затихли и расселись по местам, прекратив споры. Все понимали, что мнение Принца должно быть выше их собственного. И оно на какое-то мгновение казалось верным даже избравшим войну... Владыка траурно молчал. Молчал долго. Помню, тогда мне стало страшно; долгий тяжёлый взгляд Каирта пронизывал прямо и гордо стоявшего над всем собранием Кирда. Ни у кого не хватало смелости встрять между ними или хотя бы просто подать голос. Но, быть может, кому-то стоило это сделать? В большой шок повергли нас слова нашего непреклонного лидера: "Молчи; такими заявлениями ты предал свой народ, зазнавшийся мальчишка!" Не знаю кто как, а я тогда лишился дара речи. Как смеет владыка так осквернять мудрость избранного народом военного лидера?! Как смог он назвать предателем собственного сына, не желающего для нас для всех ничего более, кроме чести, достоинства и покоя?! Конечно же Принц немедленно вступил в спор с отцом. Он кричал снова, пытаясь доказать тому, что бесчестно поступать так с теми, кто всего лишь искал пристанище и дом в чужих землях, на что его отец называл их "грубыми дикарями", "убийцами" и "завоевателями". Кирд снова возвращался к живущим в Саартале, пытаясь достучаться до холодного сердца владыки. "В чём виновны пред нами не видевшие жизни дети?! Что сделали плохого нашей земле хранящие семейный очаг жёны?! И разве войны Исграмора нападали на наши города столь же бесчестно?!" - кричал отчаянно Снежный Принц. Молчали все, кроме него и верховного главы. Их распри накалялись и итогом их стала звонкая пощёчина, которой наградил своего сына Великий Каирт. Он строго сверил взглядом своего сына и указал ему на дверь. Это было бы позором для любого, а для Кирда - особенно. На сколько я знаю, он был очень горд. Наш славный воин не ответил отцу ничего, просто гордо вздёрнул голову и вышел прочь, хлопая огромными резными дверями. Его паладины были вынуждены идти в след за ним, и я в том числе; однако, как только мы вышли из Башни Совета, Тидерион отправил меня прочь, дав отгул на несколько дней. Тогда я заметил, что он был ошарашен не меньше. Заполучив это свободное время, я - взволнованный и напуганный - бегом направился в храм Аури-Эля. Каков бы не лежал запрет на моих устах, мне до дрожи в коленях нужно было высказаться кому-нибудь. И никому я не доверял так, как Виртуру, моему брату. В том храме он был тогда всего лишь послушником. Мой милый и необычайно талантливый младший брат уже в детстве смог показать себя одарённым волшебником, подающим большие надежды в магии восстановления. Наша мать настояла на том, что бы отдать его на учение монахам, что бы сделать нас обоих членами Ордена Ари-Эля; отец очень скоро исполнил её просьбу и теперь я бегал в учениках у Тидериона, а Виртур был одним из самых выдающихся послушников монастыря. Ему даже дозволяли лечить раненых и больных! И вот-вот готовились произвести в чуть более высокий сан, дождаться стоило только исполнения нужного возраста. С братом я тогда отбыл целых три дня. Всё утро после конца собрания, до самого полудня, я спал в его келье. Виртур не покидал меня, монахи дозволили ему на время моего пребывания в храме отлучиться от занятий, всё же мы и так очень редко виделись. Вечером этого же дня мы вместе решили отправиться за стены, далеко в лес, к Тайной Роще, что цвела в то время года особенно прекрасно: у деревьев распускался горноцвет всех сортов, у воды по-особенному прекрасно звенел загадочный корень Нирна, а от мотыльков и светлячков было светло, как от фонариков. На небе, не скрытом тучами, сияли по половинке Массер и Секунда. Мы набрали по рюкзаку припасов, взяли кинжалы на случай обороны, облачились в плащи и выскользнули из города на дорогу, а оттуда уже, пройдя пару миль, свернули в чащу. Дети, мы считали, что кроме нас об этом сказочном месте не знает никто! (Не удивительно, ведь оно располагалось не только далеко от города и было скрыто в глубоком чёрном лесу, но и что бы попасть туда, нужно было пройти в расселину меж скалистых холмов, а оттуда - в неглубокую пещеру.) Но мы здорово ошибались. Когда я и Виртур прибежали радостные и весёлые к Тайной Роще, конечно же не заметив у каменной расселины привязанных коней, нам обоим в миг стало понятно, что в этом укромном раю мы не одни. К поляне, где бил небольшой холодный ключ и цвели цветы, вела узкая дорожка с выступом. Там-то мы и остановились, поражённые увиденным. Под сенью плакучих рыжих берёз непривычно беззаботно танцевал и смеялся Прекрасный Кирд. Задорная и молодая его улыбка очаровывала, как оказалось, не только эльфов, ведь рядом, у воды, восседал светловолосый угрюмый человек и не сводил с нашего Принца взбудораженный взгляд печальных синих глаз. Этим человеком был сам Исграмор, как мне стало известно немногим позже. Он был очень высок, выше обычных людей, под стать многим мужам нашего народа, широкоплеч и мускулист. Его сильную фигуру можно было бы сравнить с огромными мглистыми горами на востоке. Светлые волосы этого мужчины выглядели опрятно, хотя и были сплетены в небрежные косы и хаотично разбросаны по широким плечам; на лице его была густая аккуратная борода - чудо для нашего взгляда, честно. Одет он был в тяжёлые меха. Наш прекрасный воитель, изящный и стройный, одетый в лёгкие облегающие шелка, с пышными кудрями по пояс, выглядел рядом с ним, как таинственная принцесса из детских легенд. Не удивительно, что он так зацепил взгляд Исграмора. Все нордские девушки, которых я видел, были гораздо более грубыми и менее изящными, чем он. Они были сильными и воинственными, готовыми бороться с холодами и воинами. Прекрасный Кирд выглядел таким лишь облачённый в доспехи. Принц всё кружился в неизвестном нам с братом танце, ступая легко босыми ногами по мягкой шёлковой траве. Он то выгибал спину, то изящно выводил тонкими белыми руками в застылом воздухе неведомые узоры. Мы с братом оба были шокированы увиденным и, подобно Исграмору, не сводили глаз с этого полуночного чуда, которое держало нас здесь детским восторгом. Мы стояли теперь в ночной тени скал, по-детски зажимая друг другу глаза и борясь безуспешно с желанием остаться. А оставаться было нельзя, ох как нельзя! Но объясните это двум излишне смелым сорванцам... Кирд долго кружился вокруг угрюмо улыбавшегося норда, его смех отдавался от высоких сводов, звучал, как пение весенних птиц, а белые, как родные нам снега, волосы рассыпались по плечам. Но этот странный чарующий танец прервал наконец Исграмор, прервал пылко, неожиданно и резко: он ловко поднялся на ноги и грубовато поймал хрупкий стан лёгкого снежного эльфа в свои объятия, со всей горячей страстью прижал его к своей крепкой груди, пылко, несдержанно целуя бледные губы Кирда. Подумайте только, в каком мы пребывали стыде, увидев такое! А ведь этим ничего не закончилось. Поцелуй длился долго, Принц рассеянно отвечал на него, водя руками по крепким мускулистым плечам, проникая прохладными пальцами под грубый ворох чужих одежд... а после отчётливо послышался его сдавленный, почти жалобный вздох. Исграмор повалил молодого воина в мягкую зелёную траву, скинув на неё пред этим свой огромный тяжёлый плащ, и снова приник резкими поцелуями к влажным податливо раскрытым губам. Кирд поспешно взялся за тяжёлые тёплые одежды, стянул с норда его шитый из шкур полушубок. Знаете, без всех этих одежд стан могучего соратника не уменьшился ни на йоту. Их несдержанные страстные ласки заходили всё дальше, Принц гибко извивался, прижимаясь стройным телом к горячему хрипло дышащему норду; тот поспешно расцеловывал его красивое бледное лицо. Не особо я видел от чего (мне и Виртуру вообще всё это видеть не положено было), но принц вдруг протяжно и как-то по-особенному будоражаще застонал, сильно выгибаясь в грубых мужских руках и размыкая только завязавшийся новый поцелуй. Исграмор поспешно подхватил его за талию и быстро перевернулся на спину, усаживая прекрасного мера на свои бёдра, стягивая с его изящного тела тонкую блестящую мантию. Помнится, я тогда поспешно закрывал глаза себе и, в первую очередь, младшему брату, а он недовольно ворчал, пытаясь укусить мою ладонь за это... и мы оба всё равно упрямо смотрели и краснели, как закат над морем, от стыда. Нежная мантия соскользнула с плеч снежного владыки, он гибко выгнулся снова и откинул голову, не переставая сладко вздыхать, пока Исграмор неторопливо покрывал его обнажившуюся грудь поцелуями. Его грубые пальцы ласкали тонкую точёную шею, гладили и царапали нежную гладкую кожу. Длинные и густые волосы Кирда достали до колен мужчины, Принц издал сдавленный и сладкий стон, норд тут же тот торопливо заскользил широкими грубыми ладонями по его нежной белой коже, сжал хрупкие острые плечи. Их ласки продолжались, такие же торопливые и пылкие, как и вначале. Им необходимо было спешить, так как обоих их могут спохватиться... и не приведи Аури-Эль застанут, как это сделали мы с братом..! Но никто из этих двоих не мог насытится, они жадно пили одну общую на двоих страсть, такие разные и чем-то всё же похожие. Кирд стонал всё более бесстыже, поддаваясь терзавшим его рукам, оба воина возились в траве, будто боролись: кто будет лежать на земле, а кто нависать сверху, оба часто и смачно целовались; так, что чмоканье от их поцелуев доносилось и до наших ушей, вгоняя двоих мальчишек ещё пуще в краску. Голос эльфа мелодично дрожал от частых стонов, человек же едва слышно рычал ему в шею, оставляя грубые метки на нежном тренированном теле. Теперь ясно, почему Кирд всегда является людям, пряча, вопреки моде, плечи и шею... Борьба вновь увлекла снежного владыку вниз, в траву, под мощное распалённое тело его тайного любовника. Наконец Принц, издавая протяжный и полный удовольствия стон, выгнулся под сильным огромным телом нордского воителя, раздвинув перед ним обнажённые колени, приняв в себя его возбуждённое естество. Не знаю как у Виртура, а у меня на тот момент потемнело в глазах, да и чувствовал я себя, по меньшей мере странно, церковному мальчишке в новинку подобные выкрутасы. И последствия от них тоже. Исграмор брал эльфийского воителя грубо, резко, он до посинения костяшек стискивал его бёдра сильными пальцами, прижимал гибкое тело к земле, рычал в изящную шею и целовал уже порядком искусанные губы. А что наш Кирд? Тому это нравилось! Настолько блаженного лица нельзя увидеть у жаждущего, наконец получившего воду! Он подавался этим грубым движениям, лишь более податливо раздвигая стройные ноги, он несдержанно и самозабвенно стонал, запрокинув голову. Норд путался ладонями в его густых волосах, прижимал к себе... И когда мы с братом, полностью онемевшие от стыда, шока, страха, подросткового возбуждения и, боги его знают, чего ещё, поймали на себе взгляд голубых, как небо в погожий день, глаз Принца, сердце выпрыгнуло у нас из груди. Тот усмехнулся строго, обнимая своего рычащего любовника и прислонил к своим влажным губам свой тонкий указательный палец, после чего вновь застонал, особенно сладко, и запрокинул голову. Этого краткого взгляда нам с братом было достаточно, что бы понять: мы не только разоблачены и пойманы с поличным, нам ещё и языки отрежут, если мы хоть кому-нибудь, хоть намёком шепнём об этом. И, впрочем, для услады глаз собственных, нам этого с лихвой хватило. Предпочитая больше не участвовать во всей этой постыдной авантюре, мы немедленно удрали прочь из пещеры. Да так шустро и быстро, как перепуганные зайцы! Мы петляли по лесу, сами не заметили, как выскочили на дорогу... В общем, знаете, бежали долго, до самых стен нашего огромного города, перегоняя и толкая друг друга, как в чехарде или пятнашках. Чудо, что мы не покидали в той пещере свои вещи! Это был бы уже действительно конец! После всего мы ещё целые сутки оба не могли вылезти из кельи Виртура. Мы так и сидели - я в кресле, а брат на постели, - да ошарашенно молчали, переглядываясь и периодически заливаясь стыдом от терзающих нас воспоминаний. Пожалуй, это один из самых весёлых моментов в моей жизни. Отошли мы не скоро, прошло после этого несколько долгих протяжённых недель. Несколько раз, неся пост у "чёрных" ворот королевского дворца, я видел, как стройная фигура в инеевом плаще мерцала среди теней, уводила из конюшен вороного коня и скакала прочь, к восточному выходу городских стен. Никогда прежде не придавал этому значения... всегда считал, как это ни глупо, что этот силуэт - полуночный призрак королевского замка, ибо покидал он дворец лишь в определённые стадии Мессера и Секунды, всегда повторяющиеся. Теперь я твёрдо знал: это наш Кирд Прекрасный. Влюблённый до безумия и, что удивительно, взаимно. Однако не всё было гладко на нашей земле. Отношения с северянами вопреки всему ухудшались, собрания и споры верховенства, уже еженедельные! - продолжались. Мой наставник более не брал меня туда, потому я не знаю, что происходило в закрытом зале в Башне Совета. И тем не менее исход был ясен уже через полтора месяца. И в качестве выхода по вопросу о Саартале и Оке Магнуса была принята война. Тидерион рассказал, что принц более не говорил на заседаниях, вообще. Как бы к нему не обращались старейшины, всё, что они могли увидеть и понять - он был против затеи отца. Однако, возможно именно из-за этого, Каирт склонил большинство голосов в сторону войны, принося всё большие и дерзкие доказательства того, что норды собираются использовать Око против законных хозяев Скайрима. Это была ложь. Ухмылка Кирда, царившая на его губах всякий раз, когда он покидал Зал Советов, была тому подтверждением. После увиденного в той роще, я понимал теперь точно и ясно всю полную осведомлённость Снежного Принца в делах нордов. Он узнавал всё из первых уст: и о том, что люди хотят сделать с Оком Магнуса, и о Саартале, и о лжи, в которую уверовал в ярости и тщеславии его отец. Он знал не понаслышке нрав и силу Исграмора, количество и мощь его воинов. И пытался защитить свой народ и свою любовь, ценою разоблачения и вечного порицания позором. И всё же меня теперь терзало любопытство. Если наш владыка, Каирт, так дерзко поступил с собственном сыном на собрании, выставив его перед всеми, как глупого зазнавшегося мальчишку и вышвырнув вон, то, неужели, он догадывался о связи Кирда и Исграмора? Или, может, вообще всё знал? Нет, если бы знал, Принца неминуемо бы казнили. За содомию и не только. Возможно, он просто догадывался об их встречах, быть может, подозревал в них всего лишь дружбу?.. Не важно. Ясно было то, что Кирд так и не смог никого защитить. На итоговом заседании, где уже обсуждались военные действия, Кирд публично и бесстыже противился отцу. Он не просто говорил, он кричал и требовал по всем законам наших городов учесть его мнение, последовать согласно заповеданной Аури-Элем милости. Но владыка был непреклонен. Слова нашего славного повелителя попросту проигнорировали. Завершилось всё печально известной ныне Ночью Слёз. Снежному Принцу пришлось повести за собою паладинов и охотников, как убийц под покровом чёрной ночи, в Саартал. Беззвёздная, безлунная тьма прикрывала им спины. Наши воины, скрепя свои не менее добрые, чем у Принца, сердца, вырезали всех жителей по приказу Верховного Совета Жрецов. Всех, до последнего ребёнка, они перебили их: кого спящими, кого бодрствующими, кого занятыми. Не щадили они ни старика, ни молодую девчонку. И стража, которой толком не было, не смогла дать им ни какой отпор. А вёл их Кирд. Воистину, Ночь Слёз... Возвращался Снежный Принц на рассвете. Встречали его все меры, и стар и мал. А он не смел посмотреть в глаза никому, прятал собственные слёзы за пышными прядями волос. Для него это был позор, для него теперь наступал мучительный конец. Следуя жестокими заветами и сохраняя любовь к своим собратьям, он предал однако того, кого любил более собственной жизни. Я помню отчуждённость и печаль, что застыли тогда на его лице. Они были с ним до конца его жизни; я помню, как после той ночи опустел его задорный взгляд, как он сделался холодным и колким, подобно льду. Думаю, и сердце его тогда тоже замёрзло, заледенело, как капля воды в страшный мороз, потому что звонкого смеха молодого Принца никто и никогда больше не слышал. Более ему никогда не приходилось нежиться в объятиях Исграмора, последней лаской для нашего Принца стали объятия смерти в Моэсрингских горах. Через пару месяцев, когда я снова гостил положенные мне три дня у брата, к нам явился Прекрасный Кирд. Вся лёгкость его образа испарилась, как тонкий иней от жара костра. Он сделался хмурым, подобно своему отцу. Голос его был строг и резок. Попросил он именно нас, говорили мы в чертогах малого храма, наедине. Ох и напуганы мы с братом были его визитом... Мы ожидали чего угодно, но не рассказа о том, что пришла нужная лунная ночь, предвещавшая Кирду встречу с несокрушимым нордским соратником. Для нас великой честью было сопровождать тайно Снежного Принца к лагерю Исграмора, хотя мы и были взбудоражены. Мы - дети. Если воинам людей вздумается напасть на нашего Принца - мы не сделаем ничего. Но, полагаю, если бы это случилось, Кирд без раздумий бы отдал свою жизнь. Мы держали путь в молчании, как три чёрные тени на трёх гнедых конях. Дорога вела нас к Белому Берегу. Там был разбит небольшой лагерь, вдалеке красовались изящные силуэты кораблей. Наш повелитель велел нам ждать у входа в шатёр, что ютился в центре пристанища, и стеречь коней. Люди смотрели на нас с нескрываемой ненавистью, скрипя зубами, и разве что только в открытую не точили ножи. Исграмор не простил эльфийского воителя. Даже не слышал его слов, ровно так же, как не слышал их родной отец. Мы были рядом и слушали их речь. Наш Снежный Принц плакал, плакал, как мальчишка, но не оправдывался более. Может, тому виною была гордость, может, он понимал, что это бесполезно. Голос его терялся и звучал глухо, грубый тембр людских слов доносился до нас неясными обрывками. Мы ждали около получаса, и когда Кирд вышел прочь - предводитель соратников последовал за ним. В последний раз юный владыка что-либо шептал этому человеку, пытаясь дотронуться до его руки. И когда Исграмор, преданный и угрюмый, оттолкнул его дрожащее хрупкое тело в снег, Принц, грациозно поднявшись на ноги, лишь меланхолично отряхнул со своей блестящей мантии снежинки и тихо произнёс: "Отныне мы враги. Но в память прежних дней, прошу, береги себя." Это всё. Мужчина ответил нам молчанием. Мы ускакали прочь. Я оборачивался до тех пор, пока лагерь нордов не исчез за вуалью тьмы, и всё это время Исграмор так и стоял там, у шатра, провожая нас тяжёлым печальным взглядом своих глубоких синих глаз. Сейчас я особенно ясно понимаю, как тяжело пришлось нашему Снежному Принцу. До такой степени, что сердце его вынуждено было разорваться на две половины. Одна из них замёрзла где-то там, в снегу, у шатра главы нордских кланов, выброшенная в снег; вторую растерзали в клочья распри из-за глупого артефакта и начавшиеся позже войны за Скайрим. В одну ночь он из прекрасного своей мягкостью и простотой любимца народа сделался холодным и замкнутым властителем морозов. У нас в святилище поговаривали, что именно тогда во сто крат преумножилась сила его магии, сделавшая его после легендарным персонажем нордских легенд. Кстати, когда началась война с людьми, я и мой брат уже были отправлены в Забытую Долину, где ещё до призыва в бой дали обет Ордена Паладинов. Именно поэтому мы не погибли ни в одной из кровопролитных битв, как священники мы попросту по обету хранителей избежали этой резни. (Но это не значит, что войны и сражения обошли нас стороной, и вам это известно.) Позднее, с окончанием всего, Виртур стал викарием, архиепископом. Если переводить на вашу современную иерархию... ну... это, наверное, что-то вроде архимага и высшего жреца в Храме Богов в одном лице. А что до меня? Я так и остался паладином. Прекрасным воином, элитой, созданной для защиты святого храма, охраны королевской семьи и помощи приходящим в святилище паломникам. Мы с братом ещё часто вспоминал и Исграмора, и Кирда... нам было жаль его. Их обоих. Конечно, весть о гибели нашего Принца дошла до нас не скоро, зато во всех подробностях. То, с какими почестями норды погребли нашего господина, ещё раз доказывало мне, что Исграмор не игрался чувствами молодого принца. Просто норды не прощают предательство, и тут я их, как ни прискорбно, понимаю. Я бы рассказал ещё, но всё, что было дальше - это уже другая история, не имеющая отношения к вашему исследованию." - "Правда о причинах Ночи Слёз". Из трактата Тёмного Архимага. Записано со слов паладина Гелебора, последнего снежного эльфа. Алдаан Ардлерт.