Восход на Платоне

Лучи восходящего солнца приятно ласкали слегка красные от недосыпа глаза. Я не мог спать этой ночью, впрочем, как и всю неделю до этого дня. Ожидание томило мою душу и не позволяло вздохнуть полной грудью, не позволяло вкусить чистоту местного воздуха, которая так и кричала, словно требуя обратить на себя внимание. Я стоял у самой кромки обзорной платформы, находившейся на высоте более 8000 метров над уровнем местного океана. Как гласил электронный справочник, встроенный в мой карманный компьютер. Я провёл на этой планете все свои 20 лет, но знал о ней далеко не всё, за что порой стыдился перед своим наставником. Близилось время завтрака, однако меня это беспокоило несильно. С самого детства нас приучали есть строго в одно и то же время, но в последнюю неделю я изрядно выбился из ритма. И мой наставник, Готьер, был полон эмпатии при оценке моего физиологического и душевного состояния. Быть эмпатом требовала его профессия и социальный заказ. А переживать мне было из-за чего. Однако вид восхода, открывающийся взору с этого места, завораживал сильнее, чем любая нейропроекция. Первые лучи устилались на морскую гладь и далее следовали по кронам деревьев, что составляли небольшой по площади, но огромный по высоте, гисальский лес. В солнечном свете вода, вечно спокойная у этого мирного моря, переливалась всеми цветами радуги. Благодарить за это стоит зоопланктон, вырабатывающий необычный пигмент. Вид восхода успокаивал моё сердце. Ненадолго. Прекрасный момент длился всего несколько минут, и затем солнце неумолимо поднималось выше над водным горизонтом, отчего переливающиеся краски моря тускнели. Следом возвращались мои тревожные думы о судьбе моего отца, усиливающиеся от вида чужеродной гигантской сферы, находившейся на северо-востоке. Её вид возвышался над деревьями-атлантами, вселял природный страх и внушал мысли о неминуемой гибели. 10 дней назад было принято непростое решение — требовалось отправить посла в систему проприетанцев, как мы сами их назвали. Их солнце располагалось в 22 световых годах от нашего, потому добраться до пункта назначения обычными кинетическими способами не представлялось возможным. Требовалось задействовать эффект взаимосвязанного пространства, который в просторечии именуется телепортацией. А к этой технологии люди прибегали крайне редко в нынешнюю эпоху. И я прекрасно понимаю причину. На заре межзвездных перелётов открытая технология произвела техническую революцию, что открыло новую эру существования человечества. Космический корабль, оснащённый необходимым оборудованием, мог за тысячные доли секунды преодолеть расстояние, на преодоление которого свету потребовались бы сотни, а то и тысячи лет. Вопрос стоял лишь в желании и наличии точных, безопасных координат точки назначения. Энергии тратилось одинаковое количество хоть на преодоление одного километра, хоть на миллион световых лет. Человечество было опьянено открытием и стремилось воспользоваться им с максимальной выгодой. Было положено начало массовой колонизации наиболее подходящих планет. Получили резкий толчок исследования, направленные на терраморфирование малопригодных на первый взгляд планет. Исследования давали впечатляющие результаты, и за относительно недолгое время десятки планет были успешно изменены. Это были первые колонии людей в сверхдалёком космосе. И их число продолжало увеличиваться. Моя планета — Платон — как раз одна из тех многочисленных заселённых, изначально безжизненных, планет, ставшая домом для нескольких тысяч колонистов. Это я знал из истории. А к изучению истории я подходил с особым трепетом, ощущая в ней нечто мистическое. Нечто, что выделяет нас из прочей многочисленной материи этой вселенной. За всё время колонизаций нами не было найдено никаких разумных форм жизни, кроме нас самих. Мечтатели разочаровывались каждый раз, когда очередной биосигнал с далёкой планеты исходил всего-лишь от несложного организма, в системе земной жизни занимавшего бы нишу редуцентов. О более сложной внеземной жизни люди как мечтали в древние времена, так и продолжают мечтать. Невежды! Им был дан инструмент, способный удовлетворить самое ненасытное любопытство, однако и тут они не прекратили поиски чего-то большего, мистического. А порой мечты оказываются опасными, а их исполнение — ещё опаснее. Когда минуло более века с начала колонизации, человечество было поставлено перед душераздирающим фактом, который был скрыт в угоду развития цивилизации. Как заявили учёные, после того, как были вынуждены приоткрыть завесу секретности, которая застилала ряд аспектов технологии телепортации, ставшей к тому моменту неотъемлемой частью человечества. Все люди, подвергнутые эффекту телепортации, спустя некоторое время после начинали чувствовать себя хуже. Появлялись кошмары, сон постепенно ухудшался. Первые проявления казались спонтанными, их списывали на долгое пребывание вдали от дома, вдали от родного Солнца, которое испускало вокруг себя уникальное магнитное поле, охватывающее всю солнечную систему, а также непрерывный поток нейтрино, миллиарды которых пролетают каждую секунду сквозь наше тело. Учёные предсказывали, что, оказавшись за пределами солнечной системы, как бы мы ни хотели, а разница в магнитном фоне и составе нейтрино непременно скажется на самочувствии путешественников. Однако чувствовалось, что за этим стоит нечто другое. Комплекс подобных симптомов был назван синдромом порта. Начинался он с кошмаров и бессоницы, и очень часто это выливалось в некие психические расстройства. Люди стали бормотать во сне, который давался им с трудом и только лишь благодаря лекарствам, что они умерли, а сейчас вместо них призраки. Причём клиническая картина повторялась с устрашающей регулярностью. С помощью сильнодействующих препаратов и физиотерапии удавалось купировать эти проявления, и дело казалось решённым. Однако сомнения накапливались. А дело было в простом. Сама суть телепортационного прыжка сводилась к созданию двух точек, связанных между собой гелларовскими силами. Одной из этих точек становился космический корабль, второй — точка назначения. В первой точке материя расщеплялась до состояния кварк-глюонной плазмы, а та в свою очередь на более мелкие элементы, в конечном счёте оставляя после себя одну лишь энергию. И этот процесс протекал за одну наносекунду. В тот же момент вторая точка принимала эту энергию и собирала из неё точную копию изначальной первой точки. Опять же, за наносекунду. Однако людям изначально было дано совершенно иное объяснение процесса телепортации, в котором не было столь шокирующих деталей. А эти детали, с учётом анализа симптомокомплекса, всего лишь говорят о том, что все люди во время телепортации погибают. Погибают за наносекунду. Правда, не бесследно. Там, на другом конце, формируется точная копия космического корабля, копия прочего оборудования, копия людей. Людей, со всей их памятью, переживаниями, душой. Они собираются из атомов в той же последовательности, какая была в момент их дезинтеграции. Глядя со стороны, кажется, что это тот же человек, когда он возвращается назад, на Землю. А на самом деле он умер уже два раза. Правда была принята без толерантности. Всех покрывших истину хотели предать дезинтеграции в реакторе — смертной казни. Подходящая смерть таким людям, кто обрёк миллионы других на такую же смерть. Однако предать суду пришлось бы не только учёных мужей, но и всё правительство и кучу других структур и ведомств. И тогда человечеству пришлось решать, как обходиться с теми знаниями, что им открылись. Часть была за то, чтобы полностью запретить телепортацию. Основная масса людей, выдвинувших эту идею, были религиозными фанатиками. Их основной довод — человеку не в праве отнимать жизнь у другого, в том числе у самого себя, и что самое главное — человек не в праве создавать человека из ничего. Это дано лишь Богу. Идея была подхвачена кастой рабочих-инженеров, так как именно их засылали на другие планеты в наибольшем количестве. Другая часть ратовала за то, чтобы запретить перемещения людей, оставляя корабль на попечение искусственного интеллекта. Идея казалась наиболее компромиссной и компетентной, весь научный мир держался её. Им казалось, что это решение полностью себя оправдывает, и весь остальной контингент недовольных с ним согласится. Однако споры на этом себя не исчерпали. Нашлись радикалы, которые стали уверять в безрассудности всякого рода опасений по поводу смерти перед перемещением. Они отстаивали точку зрения, что расщепление на атомы и последующую сборку в прежнее состояние нельзя считать «смертью» в привычном виде, и следует немедленно продолжить путешествия с прежним размахом. Или даже с большим. При взгляде со стороны современности становится понятно, что за эту идею были в основном бизнесмены и прочая элита, уже успевшая наладить торговые связи между планетами. Запрет или ограничение на перемещение означало бы конец их процветанию. Лишним будет сказано, что сами они никогда не отправлялись в путешествие. Как бы там ни было, но дебаты разгорелись нешуточные, и перемещения на время полностью прекратились. Так же требовал рассмотрения вопрос касательно всех тех людей, которые уже совершили путешествие, некоторые по несколько раз. Считать их прежними людьми? Или клонами? Ведь они все фактически погибли при телепортации. А к тому времени уже существовал строжайший запрет на создание полных человеческих клонов (не отдельных органов или стволовых клеток). Напряжение в обществе нарастало, в итоге оно вылилось в войну. Война занимала особое место в истории, и к изучению её я подходил с особым трепетом, чего не скажешь о других членах моей семьи. Изучая историю, они старались не заострять внимание на очередном кровопролитии. Последствия же той первой межпланетной войны возымели эффект на очень долгое время. Даже сейчас слышны её отголоски. Все колонии, образованные к тому времени, оказались отрезанными от Земли. Впрочем, как и от всех остальных обитаемых планет. В изоляции колонисты развивали свою собственную цивилизацию, и в итоге почти каждая колония превратилась в собственную планету-государство со своей культурой, историей и сводами законов. Что касается Платона, то это прекрасная планета с огромным количеством мелких морей. По мне она была идеальной планетой, и я не променял бы её ни на какую другую. Изначально её ландшафт был безводен как изначальный Марс, однако в процессах терраморфинга удалось выделить огромное количество воды, находившееся на планете в связанном состоянии — в виде льда на полюсах и в виде кристаллических соединений. Вода заполнила многочисленные впадины и низины, в результате получился один панматерик, испещрённый тысячами мелких морей и рек. Некоторые достигали размеров земного Средиземного моря, но в большинстве своём не превышали по площади Байкал. Помимо всего прочего, у каждой команды терраморферов был с собой целый Ноев ковчег. Из капсул нулевой энтропии они могли извлечь клетки любого земного организма на своё усмотрение, какое, по их мнению, больше всего подойдёт к конкретной планете. Ведь получающиеся условия на новоиспечённой планете варьировались в широких пределах. Кроме того, в арсенале исследователей были экспериментальные образцы, выведенные с помощью генного конструирования. Благодаря последнему Платон был заселён не только обычными земными ящерками и окунями, но и невиданными до этого амфибиями-нозицерами и исполинскими деревьями-атлантами, для получения монструозного количества биоматериала в виде древесины. Сравнивая с праматерью Землёй, солнечные сутки на Платоне были вдвое короче. Планета обращалась вокруг своей оси куда быстрее Земли. Я всегда задавался вопросом, почему выбрали эту планету для заселения, раз у неё столь непривычный ритм жизни. Впрочем, мне он не казался непривычным. Все люди, выросшие здесь, прекрасно адаптированы к этому ритму. И если честно, я не понимаю, как можно жить на планете, где сутки равны 24 часам. Засчёт быстрой смены дня и ночи не происходило резкой смены температур в атмосфере, потому ураганов на Платоне почти не было. Всегда дул легкий ветерок, даже здесь, на огромной высоте. Я обожал местный бриз, несший аромат цветов от гисальского леса. В местных широтах зима сливалась с летом, круглый год была довольно высокая температура. А на столь возвышенной точке мира можно было позволить себе насладиться горной прохладой. Изо рта шёл пар, из одежды на мне был легкий текстурит, покрывавший всё тело, а поверх него синяя ветровка. Недостаточно, чтобы полноценно удерживать тепло тела при нынешней температуре, но холодок приятно распространялся по коже, и я не хотел ему мешать. Наше жилище представляло собой огромную конструкцию высотой в восемь тысяч метров, на вершине которого располагалась обзорная площадка. Никто из ныне живущих не знал, почему была выбрана такая конструкция, однако она была наполнена величественностью и стремлением людей к небу. Наш дом — гигантский небоскрёб, выполненный в виде слегка изогнутого усечённого конуса. Основание, служившее опорой всей конструкции, было километр в диаметре. Двигая взглядом вверх, можно насладиться грацией изогнутых линий. Солнечный свет почти не отражался от тёмно-синего материала, из которого был выполнен внешний слой здания. Помимо всего прочего, этот слой представлял собой гигантскую солнечную батарею, аккумулирующую до 80% энергии солнечного света, падающего на его поверхность — основной источник энергии для наших бытовых нужд. Места в нашем небоскрёбе было хоть отбавляй, и на данный момент в нём проживало 56362 человека. Это наша популяция, размер которой строго контролировался. Никто не хотел бесконтрольного роста человеческого рода, потому что мы давно зарубили себе на носу — чем больше людей, тем более вероятна война. По этой же причине мы все жили вместе, а не расселились по планете. Иначе это привело бы к образованию независимых племён, а это уже благодатная почва для конфликта. Цель наших старейшин была проста — ни в коем случае не допустить войны. Они боялись её так, словно лично прошли сквозь пекло одной из них. Но я точно знал, что это невозможно. Все они родились здесь и никогда не покидали планету. Видимо, уроки истории возымели на наших предков, ожививших эту планетку, должный эффект, какого не оказывали на наших далёких предшественников с Праматери Земли. А история у последней была крайне богатая на события, нырять в изучение которых было моим главным хобби. Планета, населённая десятью миллиардами людей — кажется, что это из разряда чьих-то фантазий, и это будоражило моё воображение каждый раз, когда я думал об этом. История же моей планеты была законсервирована много лет назад, задолго до рождения моего деда. С того момента, когда связь с Землёй была потеряна, планета оказалась полностью изолирована. Оказались перекрытыми все транспортные и информационные связи. Планета Платон оказалась брошена на произвол судьбы на окраине этой галактики. Здесь, посреди вечной тишины, которую не способен пробить даже высокочастотный сигнал от местного газового гиганта, ютилась моя планетка. Сам факт пребывания людей на ней казался насмешкой над природой, равносильной лишь появлению человека как вида. То, чего не должно было произойти, но оно произошло, по воле разума. С момента изоляции наша популяция не претерпевала каких-либо серьезных изменений. Не было никаких свержений власти, переселений. Не было накопления новых знаний, тем более не было совершено новых научных открытий. Мы просто жили с идеей, что нам это всё не нужно, и смысл нашей жизни заключён в том, чтобы следить за сохранностью биосферы. Кто-то из старейшин говорил, что эта планета — запасное убежище для беженцев на случай уничтожения Земли. Но за столь долгий срок с Земли не было ни одного сообщения. Мы вообще стали сомневаться в том, что где-то во Вселенной ещё остались люди. Быть может, все они погибли в результате непрекращающихся войн или череды катастроф. Кто знает. Всё же у нас был в наличии космический корабль, способный к телепортации, однако он был помещён в поле нулевой энтропии и пребывал там очень долгое время. Успели смениться поколения, и если бы не человеческая способность аккумулировать знания, мы бы вообще забыли как оказались на этой планете. Порой я задавался вопросом, а что изменится от того, что мы это забудем. Жизненно ли необходимо это знание? Те, кто дожил до старости, отвечали мне на это печальными взглядами. Они понимали, что их жизнь была лишена какого-либо смысла. А память о нашем происхождении нужна из-за надежды. Где-то в глубине души каждого из нас теплилась слабая, но неумирающая надежда на то, что когда-нибудь мы получим сигнал извне. Что с нами свяжутся другие люди и этим вскроют консервы, в которых запечатаны наши души. Однако сомнению нашлось место и в моей главной надежде. Главный вопрос, мучивший меня своей противоречивостью, - а так ли нужны мне другие люди или же это только моя тяга к новому и неизведанному? Сейчас мы живём полностью удовлетворённой жизнью, никто не знает тягот бедности или одиночества. Общество контролируется таким образом, чтобы не было преступлений или изменения уровня рождаемости. Круглосуточный мониторинг психического состояния исключает всевозможные конфликты. Социальные роли строго распределены между всеми членами популяции, каждый выполняет свою функцию, и у каждого остается уйма времени на личное времяпрепровождение. Никогда нет недостатка пищи. Нет разделения на богатых и бедных, просто потому что нет денег ни в каком виде. Все люди равны, они получают одинаково качественное питание, живут в равнозначных жилищах, которые вольны украшать по своему вкусу. Даже совет старейшин не выделяется на фоне остальных. Попросту нет субстрата для личного обогащения. И мы ценили это. И больше всего в жизни боялись краха этой системы, которая была возможна лишь в ограниченном пространстве и ещё более ограниченном размере популяции. Любое её увеличение грозило неминуемыми проблемами, равно как и чрезмерное уменьшение. Запрещалось рождать своих детей, все дети получались путём генетического конструирования зиготы с последующим вживлением в организм женщины. Каждый новый младенец отвечал требованиям социального заказа. Случайный набор генов, получаемый при естественном оплодотворении, был недопустим. Одно время обходились выращиванием младенцев в плацентарии. Считалось, что родовые муки должны окончательно уйти в прошлое подобно прочим варварским обычаям. Но впоследствии женщины возжелали рожать сами, заявляя о формировании лучшей привязанности к отпрыскам. Проверить справедливость подобных заявлений никто не удосужился, и женщинам, кто хотел того, позволили страдать. Остальным же предоставлялась возможность вырастить младенца в искусственной плаценте и потом забрать уже готового. Когда в свои 7 лет я поинтересовался своим социальным заказом, мне без утайки разложили всё по полочкам. Моя семья из поколения в поколение служила источником потенциальных пилотов космического корабля. Никто не знал, когда может понадобиться поднять в космос наше единственное межпланетное транспортное средство, и всегда необходим готовый экипаж. Управление столь сложным аппаратом требовало всесторонних знаний астрофизики, физики элементарных частиц, механики и десятков других не менее громоздких дисциплин. Помимо технической стороны, пилот должен был обладать природным бесстрашием, а также любовью к истории. Знание истории считалось жизненно необходимым на случай контакта с инопланетными людьми. Всё это составляло огромный багаж знаний, которым был обязан обладать пилот. Пускай наши технологии ментального обучения позволяли формировать эти знания, умения и навыки без лишних затрат времени и усилий со стороны обучаемого, но захламлять рассудок лишними знаниями было лишним в нашем понимании индивидуального развития субъекта. Каждый человек должен был знать то, что необходимо ему в соответствии с социальной функцией, всё прочее зависело только от его желания. Но это не всё. Ещё пилот — это человек, принявший смерть, готовый пожертвовать собой во имя необходимости. Я не знал, что ощущает человек во время телепортации, но ясно одно — его жизнь мгновенно прерывается. А там, вдалеке, за океаном космоса, из небытия возникает новый человек. Но он уже не тот, кто исчез. Исчезнувшего не вернуть. А новоявленный субъект — чужак из загробного мира. Ещё одна насмешка над природой и Богом. Сам Бог развёл бы руками в попытке дать ответ — умер ли этот человек или же нет. Мы приняли решение за него. Ютиться с постоянной готовностью распрощаться со своим личным бытием и передать его в руки телеклона. Таково было бремя моей семьи, из поколения в поколение. И я был только этому рад. Во всяком случае, до недавних событий. В условиях законсервированного космического корабля пилоты были не у дел, и единственная их функция сводилась к дежурному режиму — изредка проверять систему нулевой энтропии, поддерживающую корабль в статичном состоянии. В такой форме субстанция находится полностью в неподвижном состоянии, это защищает её от коррозии. В это состояние можно ввести даже живое существо, включая человека, и организм окажется полностью законсервированным, без ущерба для здоровья. В древние времена подобная система применялась во время межпланетных перелётов на кораблях, движимых кинетической силой, эти перелёты занимали много лет. В таких условиях жизнь членов нашей семьи была самая беззаботная во всём нашем социуме. Не сказал бы, что многие нам завидовали. Никто не занимался тяжёлым трудом, это было в ведомстве механизмов. Но даже на фоне лёгкой загруженности прочих обитателей Обители мы выделялись почти абсолютной незанятостью. Особенно это касалось меня. Дни напролёт я бродил по окрестностям и делал свои записи для последующего сопоставления с будущими заметками о ландшафте. Можно сказать, я вёл летопись планеты. Пусть в нашем обществе не происходит никаких значимых перемен, природа на планете менялась постоянно. Эксперименты по внедрению новых организмов приводили к небольшим изменениям в экологических взаимоотношениях. Биогеоценозы видоизменялись, но в безопасных для нас пределах. Порой я забирался на скутере на приличное расстояние от дома и не возвращался несколько дней, полностью погрузившись в снятии трехмерных изображений местности. Виды местных растений в сочетании с многочисленными водоёмами создавали умиротворённую атмосферу, которую я хотел потом сохранить для нейропроекции. Некоторым моим знакомым они помогали расслабиться перед сном, и я находил в этом занятии хоть какую-то пользу для других, а не только для оправдания бесконечных путешествий. Отец не волновался за меня, когда я отсутствовал по несколько дней. Максимум, что могло приключиться, это нехватка энергии в скутере на обратную дорогу, но такого я не допускал ни разу. А прочих опасностей на планете нет. Мы специально не заселяли её теми организмами, которые могли представлять опасность. Ни одного ядовитого паука или змеи, ни одного серьезного возбудителя инфекционных болезней, ни одного крупного хищника. Только одобренные организмы, и такой их набор, который обладал достаточной жизнеспособностью как система. Но животные не были нам нужны для пропитания. Вся наша пища создавалась биоинженерами из растительного субстрата, которому они придавали любой вид — даже имитацию мяса, если то было нужно. Впрочем, подавляющее большинство было вегетарианцами в душе, а недостаток животных витаминов и минералов восполняли добавками. Здесь, на планете Платон, мы создали по-настоящему идеальный мир. Когда я думал об этом, меня охватывала лёгкая гордость, хотя мои личные заслуги тут роли не играли. Я был горд за самого Человека. Но идиллия пошатнулась в один роковой день, когда мы получили сигнал. Сигнал с орбиты планеты. Он переполошил всех нас, подняв беспрецедентный шум и гам. Кто-то объявился с визитом к нам, и мы молили всех наших космобогов о том, чтобы это был мирный визит. С неба спустился сферический корабль внушительных размеров — куда большего, чем наш. В диаметре он был около шестисот метров, и Обитель задрожала. Казалось, что вся планета дрожала от страха. А что в тот момент испытал я, такое не описать словами. Эффект был сравним с потерей невинности. Находясь в тот момент на обзорной площадке, я лицезрел этот чужеродный объект в небе, затаив дыхание. Он завис в тропосфере, в трех километрах от нас, и будто ожидал чего-то. Или же экипаж размышлял, где им лучше пришвартоваться на неровном ландшафте холмов и лесов. Всё это время мы получали от него сигнал в виде кланяющегося человечка. Выглядело это как знак мира, и не верить им не было причин, однако мы оставались настороже. Годы изоляции сделали нас излишне подозрительными ко всему неизвестному. В тот момент, когда корабль только собрался пойти на посадку, и в его корпусе появились огромные ноги-шасси, сигнал оборвался, и наступила информационная тишина. Сперва мы не придали этому значения, но через мгновение корабль лишился поддерживающей его силы и подчинился неумолимой силе гравитации. Глядя на его неминуемое падение, я открыл рот от изумления и страха. Ужас завладел мной, и я будто видел это падение в замедленном воспроизведении. Ноги непроизвольно поджались, когда до столкновения осталось две секунды. Затем раздался удар. Сейсмическая волна достигла Обители, и нас тряхнуло с такой силой, что я чуть было не свалился вниз, за край платформы, а грохот от удара был настолько ужасен, что я не слышал собственного крика. Обитель зашаталась, и я уже было посчитал, что она сейчас обрушится. К счастью, её конструкция способна выдержать чуть ли не мощнейшее землетрясение, на какое способна планета, так как корнями-фундаментом она уходила в землю на 127 метров. Однако мы были ошарашены настолько, что несколько часов не могли подняться на ноги. Никогда в жизни я не испытывал такой встряски, даже в виртуальности. Как и все мы. Когда народ постепенно пришёл в себя, первым делом проверили рабочее состояние систем жизнеобеспечения. Наблюдались многочисленные поломки, которыми следовало заняться незамедлительно. Думаю, не стоит подсказывать, что всеобщие мысли были направлены на виновника торжества. Довольно быстро собралась команда во главе с моим отцом, целью которой было обследование рухнувшего аппарата. Разумеется, я нагнал их перед самой их отправкой и уговорил отца взять меня с ними. Сначала отец был против, но я умел находить с ним общий язык. В итоге, команда из семи человек вылетела из шлюза на грузовике, забитым всевозможным оборудованием. Отец любил быть подготовленным к наибольшему числу вероятных неприятностей. Мы пролетели над поляной, окаймлявшей территорию вокруг Обители и полетели чуть выше исполинских деревьев. Гигантская сфера-корабль возвышалась над лесом на несколько сотен метров. В области 500 метров вокруг места падения деревья были раздроблены в щепки, повалены и засыпаны землёй в перемешку с камнями. Какое счастье, что не начался пожар, благодарить стоит сверхвысокую влажность этих мест. До места крушения оставалось несколько километров, которые мы нетерпеливо преодолели на почти максимально дозволительной скорости. При подлёте к кораблю я смог лучше разглядеть из окна его внешний вид. Поверхность была тёмной, словно обсидиан, испещрённой прямыми бороздами, тянувшимися по всей окружности корпуса. Модель корабля была мне незнакома, отец тоже не смог идентифицировать её. Просканировав объект, один из наших спутников, Кроббс, заключил, что уровень радиации не превышает опасных пределов, прочих опасных видов излучения также не обнаружено. Отец кивнул и указал пальцем на голопроекцию корабля, появившуюся после сканирования. Присмотревшись, мы обнаружили нечто, похожее на шлюз, и отец попросил пилота подлететь туда. По внешнему виду сложно было определить, в каком положении замер корабль. Накренился ли он на бок или же вообще перевернулся вверх дном. Ноги-шасси, выдвинутые перед планируемой посадкой, отломились во время удара о поверхность, и теперь скрылись под листвой деревьев где-то поблизости. Грузовик приблизился к месту предполагаемого шлюза, и Кроббс начал колдовать с панелью управления бортового компьютера. Если незнакомый корабль создан хотя бы по приблизительно знакомому стандарту, то было возможно послать аварийный сигнал к управлению шлюзом, чтобы открыть его удалённо извне. Удача нам улыбнулась, и это сработало. Перед нами с гулом, от которого мы все почувствовали вибрацию нашего грузовика и собственных костей, открылся просторный шлюз, в который могли бы влететь сразу десять наших грузовиков. Пилот осторожно направил нас внутрь и стал выискивать возможное место для посадки. Я тем временем озирался по сторонам, оценивая внутреннюю конструкцию. Судя по наклонённому полу, рухнувший корабль накренился вбок на 45 градусов, и как только мы полностью влетели вовнутрь, мы почувствовали резко изменившееся направление гравитации, потянувшее нас в бок. Меня как будто отбросило на рядом сидящего отца, и вместе мы упёрлись в стенку пассажирского отделения. Пилот был пристёгнут и потому сохранил своё положение, затем подстроил грузовик под новые условия. Должно быть, в днище инопланетного корабля был источник искусственной гравитации, которая работала лишь в пределах корпуса. В нашем корабле столь сложной системы не было. Более того, я никогда о такой технологии не слышал, и от осознания этого мои глаза загорелись азартом. Что ещё таит в себе этот чудо-транспорт, явившийся будто из будущего? Учитывая наше остановившееся техническое развитие, этот корабль в самом деле можно было считать гостем из далёкого будущего. Мы приземлились на платформе, по внешнему виду напоминающей посадочную, и я первый ринулся наружу. Выбежав на платформу, я лихорадочно стал бегать глазами по всему, за что был способен уцепиться любопытный взор. Док был весьма вместителен, высота потолка около 15 метров. Стены светло-голубого цвета излучали флюоресцентное свечение, а в потолке, в центральном его районе располагался внушительный светильник, озарявший пространство бесцветным светом. Вся команда выгрузилась из грузовика, и отец нарочито сердито посмотрел на меня, давая понять, чтобы я перестал бежать вперёд сломя голову. Я понимал его осторожность, но меня разрывало любопытство, и если бы я его сейчас не удовлетворил, казалось, оно вырвется из моей головы и продолжит самостоятельно изучать корабль. Кроббс задействовал ручной сканер и через несколько секунд отрапортовал, что признаков движения, равно как признаков живых существ, на корабле нет. На лице отца проступило недоумение, а мне это заявление только подбросило интереса. Ещё через 10 секунд над рукой Кроббса появилась голопроекция всего корабля, полученная после сканирования. Сложность конструкции поражала до глубины души. Все 7 человек смотрели на неё как завороженные. Ничего сложнее нашего собственного корабля мы никогда прежде не видели, даже в фантастических нейрофильмах. Сотни переплетающихся конструкций, сотни отдельных ячеек. Некоторые выглядели совсем как жилые комнаты. А в центре корабля располагалось огромное цельное ядро. По-видимому, это был генератор гелларовского поля, позволяющий совершать телепортационные прыжки. И это был самый сложный и прекрасный образец из виданных мной. Казалось, что прошло несколько часов, пока я любовался голопроекцией, когда отец вырвал меня из очарования своим резким басом. Он указал пальцем на конструкцию, напоминающую лифт. Вела она к обширной комнате со множеством аппаратуры, а многочисленные нервы-провода, рассеянные по всему телу космического корабля, направлялись к ней. Скорее всего, это комната управления. Осторожно подойдя к двери, расположенной в 10 метрах от точки нашей посадки, Кроббс поколдовал с панелью рядом и умудрился её отворить. Створка отъехала вверх, открыв проход в длинный коридор. На лице Кроббса появилась гордость от проделанной работы. От мысли, что впереди ему бросит вызов ещё не одна задачка, он отбросил чувство ложной победы. Вся команда шагнула в коридор, ведший к лифту. В стенах коридора обнаружились огромные окна по обе стороны, заглянув в которые, мы обнаружили страшный разгром. Интересно, удар ли о землю послужил причиной этого, или же генератор гравитации сглаживал любые удары снаружи? На вид это были служебные помещения, по всему полу были разбросаны различные предметы от одежды до кусков арматуры, в стенах красовались небольшие дыры с оплавленными краями. И посреди этого мусора на полу распласталось по меньшей мере с десяток тел. Я ошарашенно всматривался в них, поочередно переводя взгляд на отца и Кроббса, словно желая получить от них чёткие разъяснения. Но выражение их лиц было словно отражением моего. Присмотревшись лучше, я заметил у тел неестественные формы рук, проступающих из-под рваной серой одежды, то же можно было сказать о суставах. В тот момент я понял, что это андроиды. Или что-то в этом роде. Сразу же в голову пришла мысль, что сканер живых организмов не способен их засечь, чем я сразу поделился с остальными. На корабле могли оставаться другие действующие андроиды, в отличие от этих, которые по непонятным причинам словно отключились. Однако детектор движения тоже ничего не показывал. В тот момент я осознал, что у нас нет при себе никакого оружия. За всю нашу жизнь в нём ни разу не было надобности, и потому даже отец, отличающийся назойливой предусмотрительностью, не помыслил о важности средств обороны. Я же, в отличие от более взрослых спутников, не переставал увлекаться нейрофильмами, посвящёнными военным действиям, и оттуда не забывал о самом факте использования оружия. Попасть в эти комнаты мы не смогли, так как вход располагался с другой стороны, а разбить прозрачный материал окна нам бы не удалось, даже если бы попытались. Вся группа направилась дальше к лифту, и обязанность подчинить его нашей нужде снова легла на Кроббса, который уже предвкушал возню с очередной панелью. На этот раз это заняло больше времени, Кроббс уже начал ругаться, но в итоге створки лифта распахнулись перед нами. Лифт мог вместить минимум 20 таких как мы, чему мы были несказанно рады — наши собственные лифты по непонятным причинам вмещали максимум 5 человек, при этом им пришлось бы тереться друг о друга. Гигантский же грузовой лифт использовался только при необходимости транспортировки больших грузов. Вальяжно заняв кабину лифта, мы огляделись. Она была цилиндрической формы пяти метров в высоту. Сверху располагался флюоресцентный светильник, заливавший помещение мягких голубоватым светом. От этого свечения я почувствовал невероятное умиротворение, от которого захотелось усесться на пол, но я себя переборол. Кроббс начал возиться с панелью управления лифтом и на этот раз выругался сразу — работа оказалась не из лёгких. Он понятия не имел, как заставить лифт подняться на нужный «этаж». *** Комната управления предстала перед нами во всей своей грандиозности. По размерам она уступала только центральному реактору. По форме это была огромная сфера неправильной формы, стенки которой как будто были составлены из сложнейшей электроники В центре располагался голопроектор, по-видимому, подключённый к главному компьютеру корабля. Над ним кружилась гигантская голопроекция всего корабля, включающая самые мелкие детали, которые не мог отобразить наш собственный компьютер. При взгляде на него Кроббс нервно сглотнул от мысли, что лифт был пределом его возможностей. Но проекция была не единственным объектом, приковывающим внимание. Вокруг неё в помещении было разбросано множество неподвижных тел, походивших на виданных нами ранее. Сквозь обгоревшую одежду виднелись повреждения в искусственных телах. Из «ран» торчали провода и обломившиеся детали эндоскелета, подобно сосудам и костям у человека. У некоторых тел отсутствовали головы или конечности. Присев на корточки к одному из тел, я заметил на его ладони выдвижную трубкообразную конструкцию, от которой исходил смрадный запах, резко контрастировавший с безвкусным воздухом всего корабля. Диккинс, наш пилот, прошёл вглубь, перешагивая через тела, намереваясь оглядеть голопроекцию с близкого расстояния. Боковым зрением я заметил некое движение у него за спиной, и резко обернулся. Одно из тел, до этого ничем не выделяющееся на фоне остальных, неуверенно поднялось на ноги и беззвучно заковыляло по направлению к Диккинсу. Вид шагающего гуманоида поразил меня настолько, что я не смог окликнуть незадачливого пилота, и в следующую секунду тот получил мощный разряд прямо в затылок, и его голова разлетелась на мелкие куски, забрызгав андроида кровью и мозгами. Я не помню, что именно я закричал в тот момент, но одно было точно — это было самое страшное, что я видел в своей жизни. Даже нейрофильм со всей его фотореалистичностью, которая воздействует на все органы чувств и заставляет зрителя чувствовать своё присутствие в разыгрываемых сценах, не давал такого эффекта. Отец бросился с криком на неприятеля, чуть не запинаясь о нагромождение тел, но андроид уже направил свою руку на него и был готов сделать новый выстрел. Меня охватило отчаяние, сильнейшее отчаяние, какое только было возможно по моим скудным представлениям. Терять отца я не хотел больше всего на свете. Мать никогда не чувствовалась родным человеком. Быть может, это из-за того, что меня вырастили в плацентарии. Больше всего я был привязан к отцу, с которым проводил максимум времени в стенах Обители. За одну секунду, что длилась во время наведения руки робота на отца, в моей голове пронеслись сотни мыслей. Но они оборвались коротким выстрелом, и это атаковал не робот. Вернее, не тот, который целился в отца. Другой, с противоположной стороны, за проектором. Андроид, напавший на нас, рухнул на пол, словно упала марионетка, лишившись удерживающих её сил. Отец стоял в остолбенении, пот затекал в глаза, и он щурился, пытаясь всмотреться в своего спасителя. Он ковылял сквозь проекцию и остановился, воззрившись на нас. Выглядел он точно так же, как прочие бесхозные тела, на которые была богата контрольная комната. Но теперь я заметил, что лица у всех были индивидуальные. И до безобразия походили на человеческие. Если бы не уродливые суставы и явно механические ладони, его можно было бы спутать с человеком, у которого слегка нарушена координация движений. Из ладони торчал цилиндрический ствол, от которого шёл дымок. Мы с опаской смотрели на него, а он взирал на нас равнодушным взглядом, не намереваясь что-либо говорить. Тогда отец попытался обратиться к нему, но андроид никак не отреагировал. Отец оглянулся на нас, пожал плечами и снова уставился в искусственное лицо. Лишь через секунду на нём появилось что-то вроде улыбки. Он даже показал зубы. Но продолжал молчать. Что нам делать в такой ситуации, я не имел ни малейшего понятия. Один из нас мёртв, что было для всей команды полным потрясением. Смерть мы видели в основном лишь по естественным причинам. Насильственная смерть или же несчастные случаи происходили крайне редко, и теперь мы были словно отрешённые. Изо всех сил хотелось проснуться от этого дурного сна. Андроид поднял левую руку и повернул к нам открытую ладонь, затем прикрыл глаза и склонил голову. Сразу в моей памяти возник образ из истории, и я предположил, что это знак извинения. Поборов страх, я приблизился к нему и указал на тело нашего товарища. Андроид посмотрел на меня, и я могу поклясться, что в его глазах была печаль. Это тронуло меня до глубины души, и я замер, открыв рот. Он развернулся к проекции и стал водить руками. Сразу же картинка изменилась, масштаб корабля уменьшился, и появилось изображение. По всей видимости, это был центральный генератор. Это заинтересовало отца, и он подошёл ближе, забыл о страхе перед незнакомцем, способным убить их всех. Ещё одно движение робота, и по изображению забегали разноцветные линии, из центра к периферии и обратно. Мгновение — и все линии вырвались за пределы сферы, и она залилась ярко-красным свечением. Я не понимал, что это могло означать, но взглянув на отца, меня охватила паника. Его лицо охватил страх, ещё больший, чем после смерти Диккинса. Он нервно переводил взгляд с проекции на андроида и обратно. Незнакомец словно прочёл во взгляде отца то, что он ожидал, принялся совершать новое движение. Появилась вертикальная полоска шести метров высотой, а снизу неё — шарообразный объект, точь-в-точь как генератор. После этого робот повернулся к нам и снова скорчил печальную гримасу. Как жаль, что мы говорим на разных языках, подумал тогда я. Отец, и без того поддавшийся страху, стал совсем задыхаться и упал на колени, когда присмотрелся к полосе на голограмме. Она опускалась, причём быстрее, чем могло показаться. Кроббс оценил темп её уменьшения с помощью компьютера и заключил — она исчезнет через полтора часа. Это было время, отведённое нам. Что стало причиной подобной трагедии на чужом корабле, я мог лишь гадать. Языковой барьер, равно как незнание устройства их компьютера, на корню исключали все попытки разобраться в этом. К тому же, у нас совсем не было времени. За оставшийся час мы кое-как успели разместить вокруг аппарата силовой кабель (всё благодаря предусмотрительности отца, который включил его в багаж грузовика), и в ускоренном режиме активировали поле нулевой энтропии, отправив гигантский корабль-сферу в сон. Опоздай мы на полчаса, произошёл бы взрыв генератора; учитывая его размер, как и размер самого корабля, сила взрыва оказалась бы настолько ужасающей, что от целой планеты мало что осталось бы. Какой бы ни была крепкой наша Обитель, такое испытание ей не по карману. Из оставшихся в Обители людей лишь я знал о всех деталях случившегося и об истинных причинах незапланированного отлёта. Отец, Кроббс и трое других, что были с нами на инопланетном корабле, плюс ещё десять человек из моей семьи составили экипаж нашего собственного космического корабля, очнувшегося от многолетнего сна. Действия отца были решительны как никогда прежде — предстояло путешествие к планете, откуда явился незваный гость. Её координаты были последним даром от безмолвного гуманоида, сразу после этого рухнувшего на пол и замершего в вечном покое. Все 15 человек, ступивших на борт нашего корабля, понимали — их сознание навсегда прервётся в момент телепортации. Однако это был единственный шанс обезвредить бомбу замедленного действия, поскольку столь огромный объект не получится держать в состоянии нулевой энтропии долго. Как я ни упрашивал отца включить меня в состав экипажа корабля, на этот раз он был решительно против. И никакие уговоры на него не подействовали. Мне оставалось терпеливо ждать его возвращения, каждый день успокаивая себя лишь видом восхода, поселявшего в глубины моей души надежду на его скорейшее и успешное возвращение. За своими раздумьями я не заметил, как солнце оторвалось от водной глади, и чудесное переливание цветов потускнело. Теперь придётся ждать новый день и новый рассвет.