Быть рядом

Стайлз никогда не бежал от проблем, но когда у него появилась возможность уехать в колледж, он ни секунды не думает над тем, чтобы остаться. Отец со спокойной душой и легким вздохом оставил значок и должность шерифа вместе с непосильными обязанностями новому поколению, а бывшие некогда почти семьей – стаей – друзья, разъехались кто куда, в надежде на что-то новое, желательно уже без трешового, малобюджетного ужастика в их жизнях. И Стилински думает, что может себе позволить пожить немного для себя. Например, уехать учиться куда-нибудь дальше Калифорнии. Успешно сданные экзамены значительно повышают шансы поступить в престижный университет, и скауты из Колумбийского предлагают неплохую стипендию. К тому же, в Колумбийском отличный курс экономики (спасибо за специализацию, тренер), и в итоге Стайлз оказывается в Нью-Йорке уже за неделю до начала учебы. Отложенных заранее денег хватает на то, чтобы разделить крохотную квартирку с видом на мусорные баки и задний двор клуба (нелегального, Стилински уверен) с еще одним парнем-первогодкой. И, в общем-то, для начала это не так уж плохо. Питер оказывается неплохим соседом. В большинстве своем потому, что соглашается спать на древнем, разваливающемся диване, уступая Стайлзу кровать, редко появляется дома, а когда появляется, не имеет ничего против разбросанных по всей квартире книг, распечаток и конспектов. А еще он иногда готовит нормальную еду (залитые молоком хлопья и лапша быстрого приготовления для Стилински предел кулинарного мастерства) и приносит домой тетушкину выпечку, что, безусловно, тоже позитивно влияет на добрососедские отношения, да. Питер молчалив; но Стайлз, обычно, болтает за двоих, поэтому это тоже не становится проблемой. Они делят на двоих редкие завтраки (когда нет первых пар или Паркеру не нужно в редакцию), запивая мятным чаем сладкие блинчики, заботливо приготовленные тетушкой Мэй, и поздние ужины (если Питер не убегает по своим делам и вообще приходит домой ночевать). Дни летят быстро, и два первых учебных месяца Стайлз почти даже не замечает. Будни повторяются с завидной регулярностью, а учиться легко, когда тратишь на учебу все свободное время (больше пока и не на что). А еще Стилински (в отличие от Питера) прекрасно хранит секреты. Паркер так и продолжает уходить по ночам, Мэй передавать им выпечку, а Стайлз делать вид, что ничего не знает. О том, что делит жилплощадь с Человеком-пауком, – как его окрестили журналисты практически всех мало-мальски известных нью-йоркских газет, – Стилински догадывается уже спустя пару недель сожительства (спасибо опыту жизни в Бейкон-Хиллз и предрасположенности к методам дедукции). Он, знаете ли, не глупый парень, вполне способен рационально мыслить и из цепочки определенно последовательных фактов сделать правильные выводы. К тому же, Паркер не особо и старается от него скрываться: почти бесшумно влезает во всегда приоткрытое окно (они уже неделю собираются починить задвижку) на двенадцатом этаже около двух ночи, и сразу же направляется в душ, наивно полагая, что Стилински уже спит. Но Стайлз почему-то каждый раз нервно ворочается и не может уснуть до тех пор, пока Питер не возвращается домой. Оба, в общем-то, понимают, что делят на двоих квартиру-студию, и скрывать что-либо друг от друга, собственно, бесполезно от слова «совсем», но Стилински так и не спрашивает, а Паркер не говорит. Так и живут, до тех пор, пока очередной ночью Питер в буквальном смысле не вваливается в уже привычно приоткрытое для него окно, с громким треском окончательно выламывая створки, в изодранном костюме и весь в крови. Стайлз находит его, привалившегося спиной к стене, зажимающего рукой кровоточащую рану в левом боку и тяжело дышащего. Вокруг разбросаны деревянные щепки и осколки стекла от окончательно доломанного окна (в пору вешать табличку «ремонту не подлежит»), в нос бьет терпкий запах крови, а рядом валяется уже бесполезная красно-синяя маска. Паркер шумно втягивает воздух через нос, издавая тихий хрип, силится подняться на ноги, но только морщится и сильнее сжимает хватку на боку. Сообразив, что за ним наблюдают, он поднимает на Стилински усталый взгляд карих глаз, еле заметно кривит уголки губ в грустной улыбке и аккуратно ведет плечом (мол, знал же, во что ввязываешься, мог свалить, пока была возможность). И Стайлз прямо сейчас готов грохнуться в обморок от вида израненного соседа и обилия крови на их полу, но вместо этого тяжело вздыхает и, кивнув больше самому себе, направляется в ванную на поиски аптечки. – Так значит, Паук, да? – Стилински успешно игнорирует рвотный рефлекс при виде развороченной, глубокой раны чуть ниже седьмого ребра на теле Питера, и аккуратно промокает по бокам ватным диском, стирая запекшуюся кровь. – Не говори, что не знал, – Паркер еле слышно охает и сцепляет зубы, зажмуриваясь, когда спирт попадает на открытую рану (перекиси в их квартире так и не нашлось, а обеззаразить порез чем-то надо). – Ты не говорил. Стайлз, не задумываясь, чуть наклоняется и дует на рану (так всегда делала Мелисса, когда они со Скоттом влипали в очередные неприятности). – Тебе не надо было ничего объяснять, ты и так понял, – тихо говорит Питер, спустя несколько минут тишины. – Спасибо. Когда Стилински наконец-то заканчивает с перевязкой за окном уже светает, а и без того шумный Нью-Йорк и вовсе превращается в пчелиный улей. Из разбитого окна в квартире как никогда хорошо слышно сигналы машин, различный говор людей и гомон рекламных щитов; где-то за стенкой соседка снова орет на сына, собирая того в школу. Стайлз на учебу сегодня не идет. О том, что случилось Питер ему так и не рассказывает, поэтому о том, что защитник города Нью-Йорк (то есть, Человек-паук, он же Питер Паркер) нарвался на некого Носорога, он узнает из утренних новостных сюжетов, что, в общем-то, совсем не добавляет ему спокойствия. Паркер не приходит в себя уже почти сутки, и Стилински нервничает, усердно оттирая засохшую кровь с пола, чтобы хоть чем-то занять себя. Будь они в другой ситуации, он, скорее всего, заставил бы убираться Питера, когда тот очухается, но Стайлз даже не уверен, очухается ли он (честно говоря, медсестра из Стилински никудышная). Стайлз усердно трет не оттирающееся алое пятно, въевшееся в деревянный пол, а затем, замечая у себя под ногтями чужую кровь, нервно отбрасывает от себя тряпку и шумно вздыхает, приваливаясь спиной к стене, точь в точь, как Питер ночью. – Черт! – он подтягивает колени к груди и обнимает себя мокрыми руками. – Я убью тебя, если ты посмеешь умереть на нашем диване, недоумок, – Стилински говорит это скорее самому себе, прекрасно осознавая, что адресат данного послания вряд ли сейчас услышит его, но внезапно со стороны дивана слышится тихий смешок. – Но я ведь и так буду мертв, – тихо хрипит Питер, и Стайлз тут же подскакивает на ноги, чтобы тот час приземлиться на колени у ветхого, видавшего виды дивана и со злостью стукнуть по здоровой ноге улыбающегося соседа. – Придурок, какой же ты придурок, Паркер! – причитает Стилински. – На Носорога?! Да в нем же пять тонн, не меньше! Ты против него реально, как малюсенький паучок против настоящего носорога! – Спасибо, что веришь в меня, – отшучивается Питер, слабо откашливаясь. – Мозгов-то у тебя точно, как у паука, членистоногое! – Стайлз! – он порывается сказать еще что-то, но Паркер его перебивает. – Иди уже сюда. И Стилински как-то вмиг замолкает. Он недоверчиво всматривается в темные глаза соседа, а затем осторожно двигается ближе и довольным котом укладывается под здоровым боком Питера, аккуратно обнимая руками поперек груди. – Как же ты меня напугал, – тихо шепчет в теплую шею, и прикрывает глаза – ну надо же, живой. – Знаю. Так и живут. Окно заклеивают клейкой лентой (потому что двум бедным студентам-первокурсникам едва ли хватает денег на еду и аренду), Стайлз продолжает учиться, а Питер заниматься репортерской деятельностью и пропадать по ночам. И каждый раз Стилински практически матом просит его быть осторожнее, а после его возвращения уже набитой рукой, привычно обрабатывает все ссадины и травмы. К слову, на Паркере заживает все, как на собаке (не так, как на том же Скотте, конечно, но лучше, чем ничего). Он вскользь рассказывает о Бейкон-Хиллз и старых друзьях очередным редким вечером, когда они оба дома, занимаются своими делами. Питер обрабатывает сделанные фотографии, а Стайлз пытается готовиться к тесту по экономике. Разговор складывается сам собой: Паркер рассказывает о своем детстве, родителях и о том, как стал Пауком, а Стилински о лучшем друге-оборотне, влюбленности в банши и бывшей подружке-койоте. И все вроде как становится на свои места – никаких секретов. Стайлз не скучает по прошлой жизни потому, что ему хватает забот и в настоящей. А еще в настоящей у него есть Питер (в прошлой, к слову, тоже был; но тот Питер эгоистичный и достаточно помешано-умалишенный, а этот – смелый и такой родной). Они продают многострадальный диван и кровать Стилински, и покупают взамен двуспальную – так намного удобнее, и места больше. Частенько захаживают на обеды к тете Мэй (она долго донимала Питера, чтобы тот познакомил ее со своей новой девушкой, и в конечном итоге, он привел к ней Стайлза; впрочем, она совсем не расстроилась). И устраивают пикники на крыше Башни свободы просто потому, что Стайлзу так хочется. Все складывается само собой – идет своим чередом, и парни даже не задумываются о том, что будет дальше. Поддержка и опора – вот, что важно, поэтому Питер защищает, а Стайлз – заботится. *** Стилински не спит; ворочается на большой постели и донимает себя переживаниями, чувствуя пустоту рядом (в такие моменты он не рад большой кровати). Он не смыкает глаз до тех пор, пока не щелкает дверной замок (окно намертво заклеено скотчем). Стайлз облегченно выдыхает, краем глаза замечая, что часы на прикроватной тумбочке уже показывают без четверти пять, и перекатывается на свою сторону, притворяясь спящим, когда слышит, как смолкает шум воды в душе. Минуту спустя Паркер заходит в темноту комнаты и мокрый после душа ложится рядом на кровать. Стилински чувствует, как прогибается под ним матрас, как сильные руки обнимают его поперек груди, а в загривок утыкаются теплые губы. Он двигается ближе, вплавляясь спиной в тело Питера, чувствуя, как капли с его влажных волос скатываются по шее и холодят горячую кожу, и блаженно выдыхает, выдавая себя. – Притворщик, – Паркер аккуратно целует его в затылок и улыбается. – Ты сегодня поздно. Точнее, рано, – шепчет в ответ Стайлз, намекая на время, и накрывает своей ладонью ладонь парня у себя на животе, переплетая их пальцы. – Прости, возникли небольшие проблемы. Стилински тут же порывается развернуться, чтобы проверить Питера на наличие ран и синяков, но тот не позволяет ему, крепко сжав в объятиях. – Я в порядке, – Паркер словно читает его мысли, – правда. Ты снова не спал? – Не могу, пока тебя нет рядом, – вырывается из уст Стайлза, и тот прикусывает язык, ожидая ответа. Для него это почти, как признание. – Теперь я рядом, – шепчет в ответ Питер и интуитивно подается ближе, – и всегда буду. Паркер не засыпает до тех пор, пока не слышит тихое, размеренное дыхание Стилински. Он зарывается носом в мягкие волосы парня и улыбается – Питеру спокойно и тепло. Стайлз его спокойствие. Обещание быть рядом для них обоих значит гораздо больше, чем признание. Ведь признание – это всего лишь глупые слова, а обещания надо выполнять. И Питер собирается выполнять его каждый день до тех пор, пока Стайлзу он будет нужен. А Стайлзу он будет нужен как минимум вечность.