То, что останется

В бледном утреннем свете она походила на студентку, которая вот-вот провалится на тяжелом экзамене: мяла широкие черные рукава побелевшими пальцами, кусала губы, отводила глаза, пряча слезы — скрывала горе изо всех сил. Бьякуя знал, что в этом отчасти виновато его присутствие: она просто старалась соответствовать своему капитану. Лучше бы она плакала. После всего, что случилось с ним в прошлом году, после несостоявшейся казни, предательства, Уэко Мундо — после Ичиго Куросаки — Бьякуя это точно знал. Лучше бы она плакала. Бьякуя знал — и все же кто-то другой положит ей руку на плечи и произнесет: «Плачь, Широгане Михане, когда убивают твоего отца — не стыдно». Это сделает кто-то другой — Бьякуя, уважая ее мужество, мог сказать только одно: — Мы найдем убийцу, — не слишком хорошее утешение, но в свое время ему даже такого не досталось. Вероятно, вышло слишком резко: Широгане испуганно вздрогнула и еще ниже опустила голову. Стоило дать ей прийти в себя, мужество и силы ей еще потребуются, когда нужно будет давать показания. — Лейтенант Абарай выпишет вам увольнительную. Ступайте домой, офицер Широгане. Командующий наверняка прикажет начать расследование уже сегодня, нам придется осмотреть вещи вашего отца. Бьякуя повернулся к Ренджи и кивнул, тот кивнул в ответ, взял Широгане за локоть и мягко подтолкнул к воротам. С Ренджи ей, видимо, было легче — до Бьякуи донесся прерывистый шёпот: — У меня… дежурство… — Да не думай, ты чего, какое дежурство, вон даже капитан отдыхать велел. Иди давай, Рикичи тебя проводит. Ренджи похлопал ее по плечу, и она медленно пошла к воротам, ссутулившись и слегка прихрамывая, будто подбитая сойка. Бьякуя присмотрелся — один из ремешков на правой сандалии порвался. Должно быть, спешила сюда со всех ног. Через секунду ее нагнал Рикичи и зашагал рядом, потом к ним присоединились еще несколько шинигами — и Широгане стало не разглядеть за черными спинами. Бьякуя отвернулся и опустился на корточки рядом с телом. Командующему Ямамото наверняка уже сообщили и скоро пришлют вызов. Расследование без сомнения поручат Бьякуе, раз убийство произошло на территории его отряда. Не помешает выяснить как можно больше для первого доклада. Утренний туман, милосердно скрывший от Широгане неприглядные детали, уже растаял. День обещал быть жарким, вот еще одна причина поторопиться. Кровь почти полностью впиталась в рыхлую землю, только густая роса повисла багряными каплями на высокой траве у казармы. Брызги все еще ярко алели на беленой стене, лишь немного побурев по краям. Бьякуя дотронулся до скрюченных пальцев Гинжиро. Окоченели — не сожмешь. Не меньше трех часов мертв. Точнее скажут медики из Четвертого. На плечи упала длинная тень и стекла вниз — Ренджи опустился на корточки рядом с Бьякуей. — Здорово его раскроили, — кивнул он на развороченное плечо покойного и взмахнул ладонью в воздухе сверху вниз, изображая удар меча. Бьякуя кивнул, соглашаясь. Насколько можно было разобрать без вскрытия, лезвие вошло вертикально, рассекло дельтовидную мышцу и шейную артерию и скользнуло по лопатке ниже. Похоже, он не успел даже развернуться к нападавшему. Бьякуя нахмурился: застать врасплох шинигами, пусть и бывшего, нелегко. — Он вчера с вами?.. — Да, — Ренджи потер небритую щеку. — Полуночи еще не было, ушел. И ведь предлагали проводить. Сказал — сам. — Кто еще был из чужих? — В голову не приходило, кто мог бы желать смерти Гинжиро Широгане. Кажется, он дружил со всеми, а с кем не дружил — подкупал солнечными очками из своего магазинчика. — Да свои только. — Из других отрядов? — Только Шестой, — покачал головой Ренджи. Только Шестой… Вчера вечером Бьякуя задержался в кабинете, ожидая, что Зараки, как обычно, зайдет. Нет, они не договаривались, но так сложилось в последние месяцы, что ночи, когда Шестой и Одиннадцатый не несли дежурства, Бьякуя и Зараки проводили вместе. Но Зараки не шел, минуты утекали вместе с каплями из клепсидры, и, прислушиваясь к доносившимся из соседней казармы звукам веселой гулянки, Бьякуя решил, что Зараки пьет вместе со всеми. Ошибся… Укололо ревностью — не к месту и не вовремя. И к тому же напрасно, ведь он сам выбрал Зараки оттого, что отношения с ним ни к чему не обязывали: ни к любви, ни к нежности — ни к верности. А если не обязывали его, то, разумеется, не обязывали и Зараки. К тому же ревность — если это была она — означала, что Бьякуя вовсе не так равнодушен, как ему бы хотелось. Хотя, «равнодушие» — не совсем верное слово, учитывая, с какой скоростью кровь приливает к паху, стоит им оказаться наедине, но это просто постель, просто плотское желание. В конце концов, Бьякуя еще недостаточно стар, чтобы полностью отказаться от них. Впрочем, сейчас не до рефлексий. Он поднялся и обвел взглядом землю вокруг тела. Никаких следов, даже трава не примята нигде, невозможно сказать, где именно подкарауливал убийца. — Веселье с утра пораньше? — вдруг раздалось от ворот. Зараки — стоило только подумать о нем. Не оборачиваясь, Бьякуя бросил: — Никакого веселья. Напротив. — Кровь? Кто тут у вас? — Зараки неторопливо подошел и, склонив голову к плечу, уставился на тело. — Неслабо рубанули. Только хреново. Надо было ближе к шее брать. Небрежные слова вызвали закономерное раздражение, хотя, возможно, Бьякую все еще царапала ревность. — Что вы несете. Убили нашего товарища, проявите уважение. Тот развел руками: — Хреновый удар есть хреновый удар. Спору не дала разгореться присланная Сасакибе адская бабочка. *** «Отбрось невозможное и то, невероятное, что останется, и есть ответ», — Бьякуя захлопнул книгу. В кабинете у Широгане оказалась целая библиотека детективов. По большей части написанных тут, в Сейрейтее, но несколько книг принесены из Мира живых. Оттуда же были и плакаты на стенах. «Люди в черном», «Матрица» — разобрал Бьякуя надписи на чужом языке. То ли реклама оружия, то ли солнцезащитных очков. Ящики рабочего стола были почти пусты — пара закладных и несколько счетов. В сейфе, спрятанном за плакатом с надписью «Терминатор», обнаружилось немного денег. Рикичи сообщил, что перевернули уже весь дом и что ни в спальнях наверху, ни в подвале, ни в кладовках тоже ничего не нашли. Оставалось только прощупать дом кидо — нет ли тайников. — А ничё так, — Зараки похлопал ладонью по обтянутому пестрой тканью дивану, — денежки водились. Стоя лицом к книжной полке, Бьякуя позволил себе поморщиться. Зараки увязался за ним сначала в приемную командующего, а теперь и в дом Широгане под предлогом «ну ты же нихуя не смыслишь в простых людях, Кучики». И аргумент «для этого у меня есть лейтенант Абарай» его не остановил. Зараки не то чтобы мешал, но его присутствие временами отвлекало. Когда он подходил к Бьякуе слишком близко и его пальцы случайно задевали рукава, или же, когда он встряхивал головой и до Бьякуи доносился запах его волос — хвойный и медно-кровяной, — в голову приходили совершенно неуместные сейчас желания. И еще оставался вопрос. Бьякуя, разумеется, никогда бы не опустился до того, чтобы задать его вслух. Но все же грызло: где же был Зараки прошлой ночью? Совесть у Зараки, видимо, тоже была нечиста. По дороге сюда Бьякуе иногда казалось, что тот порывается что-то сказать. Чуть сбивается с шага, раздраженно кусает нижнюю губу, а потом бросает взгляд на идущего впереди Ренджи и молчит, не отпускает, как обычно, свои вульгарные шутки. Чувствует вину? Вряд ли. Покачав головой в такт своим мыслям, Бьякуя вытащил еще одну земную книгу с полки и раскрыл на середине, возвращаясь к своему заданию. «Убийца — мужчина огромной физической силы, он же мозгляк, он же женщина, он же левша и правша одновременно», — чушь какая, так не бывает. — Я тебе так скажу. Кому деньги отходят, тот и укокошил Широгане, — снова отвлек его Зараки. — Насколько мне известно, деньги отходят дочери покойного, — отмел его предположение Бьякуя. — Ну значит, она и грохнула. Бьякуя резко развернулся к нему. — Думайте, о ком вы говорите, Зараки! Широгане Михане — офицер шестого отряда. — Ха, по-твоему, получил нашивки на рукав и можно воздух жрать? Бьякуя понимал, что отчасти сейчас в нем говорят чувства — ему не хотелось верить, что можно убить собственного отца, тем более из-за такого скромного наследства, каким был магазинчик. В знатных семействах, конечно, и не такое случалось, но там и ставки были другими. Но убить отца — отца! — ради жалких грошей? Но рисковать положением в отряде? Видимо, мысли отразились на его лице, потому что Зараки снова повторил: — Говорю тебе, в Руконгае всегда так — ищи, кому денежки или еще что отойдут. — Не смейте равнять моего офицера с руконгайским ворьем, — Бьякуя снова повернулся к книгам, ставя точку в дискуссии. Он провел пальцем по обтрепанным корешкам — один чуть выдавался из ровного ряда, и Бьякуя механически подтолкнул его — а то неаккуратно. Тот не поддался: за тонким томиком что-то стояло. Бьякуя потянул несколько корешков на себя, раздался глухой хлопок — на освободившееся место упала маленькая черная книжка. Пропустили или посчитали, что так и должно быть? Бьякуя открыл кожаный переплет. Судя по истрепанным краям и пожелтевшей бумаге, книжке было немало лет. Тушь первых записей истерлась так, что разобрать их стало почти невозможно. Бьякуя перевернул несколько страниц — ближе к середине иероглифы проступали четче. Какие-то имена и обрывки предложений — Бьякуе они ничего не говорили. Он перелистнул две пустые страницы и в глаза бросилось размытое, но вполне разборчивое: «Укитаке. Кучики. Договор». И год, месяц, день — ровно за неделю до смерти отца. Он перечитал строчки несколько раз. Мысли разбежались, раскатились бусинами с порванной нитки. Не зная, что и думать, Бьякуя перевернул страницу дальше. Опять пошли незнакомые имена. Потом вдруг «Иемура. Кеиши. Харунобу был прав». И за этим с большим разрывом в датах «Омаэда. 10000. Гостиница "Золотой карп". Тошики» — шесть лет назад. И затем — опять незнакомцы. Покачав головой, Бьякуя пропустил еще несколько страниц, добираясь до последней записи. «Зараки. Ханджи. Харчевня Чики». Дата — месяц назад. Бьякуя невольно обернулся. Зараки, похоже, наскучило разглядывать кабинет, и теперь он, раскинув руки вдоль спинки дивана, раздевал Бьякую глазами. — Вам ни о чем не говорит дата «шестое июля» этого года? Зараки прищурился. — А должна? — Шестое июля, некто по имени Ханджи, — терпеливо повторил Бьякуя. Зараки поскреб затылок. — Не, не помню. — Чуть больше месяца прошло. — Бля, Кучики, щас в ежедневник загляну или лучше это, у секретаря моего спроси. — Зараки посмотрел на него так, будто Бьякуя луну с неба просил. Ладно, не помнит так не помнит. Омаэда, Иемура, Укитаке. Проще всего проверить Иемуру — тот служил в Четвертом отряде, а записи там не уничтожались никогда. Допросить Омаэду тоже несложно, достаточно надавить посильнее. Незнакомые имена — скорее всего из штатских, не шинигами, Ренджи может заняться ими, он найдет подход. Сложнее с Укитаке. Бьякуя представил, как приходит к нему и спрашивает как бы между прочим за чашкой чая: «О чем вы говорили с дедом за неделю до смерти моего отца?» Укитаке ведь и глазом не моргнет, улыбнется чуть рассеяно и недоуменно: «Прости, но это было так давно. Ты же понимаешь». А потом зайдется в кашле, содрогаясь всем телом, и сляжет на несколько недель с приступом. Даже если обсуждали они цветущие сливы в садах у северных врат. — Капитан, — Ренджи заглянул в комнату, прервав его размышления, — она готова. В отличие от кабинета гостиная была почти пустой, хотя кое-где на полу и стенах виднелись более яркие пятна. Убрали в знак траура сундуки и плакаты? Или чтобы было больше места для гостей? — мельком задумался Бьякуя. Широгане выглядела еще хуже, чем утром. Хотя она больше не вздрагивала от сдерживаемых рыданий, глаза у нее припухли, а нос покраснел и некрасиво выделялся на бледном лице. — Позвольте предложить вам чаю, — бесцветно произнесла она, поправляя поднос, когда Бьякуя и Зараки уселись на циновках. — Благодарю. — Бьякуя взял предложенную чашку, пригубил и поставил на столик. Пить не хотелось, но отказываться в доме, где только что умер хозяин, было бы невежливо. — Мне придется задать вам несколько вопросов о вашем отце. — Я понимаю, да. — Она выпрямила спину, отвела за ухо падающие на лицо короткие пряди, кинула взгляд на Зараки и тут же отвела, уставившись на поднос с чайником и нехитрыми угощениями. — Я обязан спросить, оставил ли ваш отец завещание и кому отходит его имущество после смерти? — Да, завещание есть. Все отходит мне, — Широгане виновато улыбнулась. — Но там совсем немного. — В ее голосе вдруг проскользнули презрительные нотки. — Не такие несметные богатства, чтобы убивать. Вот как, а Бьякуе казалось, доход от магазинчика должен быть неплохим, раз из-за него Широгане-старший оставил должность лейтенанта в Шестом отряде. — Отец был щедрым, постоянно дарил всем что-то, — добавила Широгане, видимо, поняв, как странно прозвучали ее слова. — Скидки давал. — Понимаю. — Бьякуя посмотрел на Зараки, проверить, как тот отреагирует на это утверждение. Как бы ни раздражали его вульгарные замечания, дураком Зараки не был и в денежных делишках Руконгая разбирался лучше Бьякуи. Но ни кривой усмешки, ни ехидного замечания на этот раз не последовало. Ренджи тоже молчал, усердно записывая ответы. — Вы видели его вчера? — Да. Перед тем как отец... ушел. Он сказал, чтобы я не ждала, он будет поздно. — Как он выглядел? Вы не заметили ничего необычного? — Нет, все как всегда было... перед.... Он веселый был, предвкушал, как посидит со старыми друзьями. Отец любил... разные истории рассказывать со времен службы. Я... — она сжала руки на коленях. — Я должна была с ним пойти. Но просто эти истории, каждый раз одни и те же... — Она немного помолчала и повторила отрешенно: — Я должна была с ним пойти. Бьякуя дал ей несколько секунд оправиться и задал следующий вопрос: — А если не вчера, а, скажем, в последний месяц. Вы ничего странного в его поведении не отмечали? Широгане вдруг снова покосилась на Зараки и тут же опять уставилась на чайник. Взгляд был совсем короткий, ртутным катышком из-под ресниц, но у Бьякуи вдруг появилось неприятное предчувствие. Вспомнилась рана на плече Гинжиро — для такой нужны рост и сила… Бьякуя отогнал ненужные сейчас мысли и сосредоточился на словах Широгане, та вновь заговорила: — Нет, вроде бы ничего такого. Хотя... он иногда уходил вечером, уже в темноте, и не говорил куда. Это было странно. Отец ведь любил поболтать и обычно рассказывал по нескольку раз обо всех планах. А тут — молча. — Она сделала паузу и продолжила: — Да, наверное, месяц назад и началось или, может быть, больше, я могла не сразу обратить внимание. — Вам не показалось, что он чего-нибудь боится? — Нет. Но отец бы и виду не подал. — Она грустно покачала головой. — Не то чтобы он был бесстрашным, но он... — она коснулась внутреннего уголка глаза пальцем и неровно вздохнула. — Он умел прятаться за глупыми шутками... Бьякуя задал еще несколько обязательных в таких расследованиях вопросов, но ничего нового не узнал. Широгане Гинжиро был балагуром и весельчаком и любил совать свой нос в чужие дела — это он и сам помнил. Какой бы отвратительной ни казалась ему версия с наследством, долг требовал проверить и ее. Бьякуя поручил это Ренджи вместе с проверкой незнакомых имен с последних страниц книжки. Сам же он отправился в архивы Четвертого отряда, выяснять, что могла означать запись об Иемуре, Зараки вновь увязался за ним. *** Два белых хаори напугали дежурного офицера так, что она без вопросов проводила Бьякую с Зараки в архив и показала полки с журналами за нужный день. Журналов оказалось целых пять, разбивка по офицерам отсутствовала, раненых, судя по всему, записывали по мере поступления. Надеясь, что «Кеиши» — имя пациента, Бьякуя разложил журналы на столе для чтения, открыл первую страницу и повел пальцем по ровным строчкам. 00:12 Таданори. Днз: ожог 2ст. Оф. Харунобу. 00:25 Шикане. Днз: вывих. Оф. Иемура. 00:53 Иккаку. Днз: ускоренное обновление волосяного покрова. Ошибка в заклинании. Оф. Харунобу. Над ухом тихо рассмеялся Зараки: — А, это Юмичика принес новое средство от облысения. На следующей странице он будет, мы его тоже приводили. От краски отмывать. Бьякуя перевернул страницу. Действительно. Он невольно улыбнулся — чего только ни приключается в относительно мирные времена. Щеку обдало теплым дыханием, и он вдруг осознал, как близко они стоят с Зараки — плечом к плечу. Нехорошее предчувствие, не оставлявшее его всю дорогу до казарм Четвертого отряда, немного отступило. — Вы все еще думаете, что это дочь? — А? — Не ожидавший вопроса Зараки прищурился и хмыкнул: — Не знаю. Вроде натурально плакала. Да и слабовата она так рубануть. Роста не хватит. Надо повыше быть, как ты или я… — Он повернул голову, уставился Бьякуе прямо в глаза и вдруг замолчал. Этажом выше скрипнули полы под чьими-то шагами. Тепло просачивалось сквозь слои ткани там, где их бедра соприкасались. Бьякуя, поглаживая пальцами шершавую страницу журнала, разглядывал грубый шрам на лице Зараки и думал о том, что если наклониться совсем немного, их губы соприкоснутся, и о том, что вчера ночью он рассчитывал на визит Зараки. Хотел его, ждал его. Не случилось — и теперь тело, а, может, и не только тело, требовало свое. Усилием воли Бьякуя заставил себя вернуться к записям. 4:30 Шиками. Днз: острое отравление. Оф. Иемура. На поясницу легла рука и скользнула вниз. Зараки сжал его ягодицу и передвинулся за спину, прижался всем телом — край стола больно впился в бедра. 6:27 Аяно. Днз: Зараки потянул его хаори с плеч и прикоснулся губами к шее под ухом. Нечестно. Бьякуя закрыл глаза на секунду. Оттолкнулся от стола, намереваясь прекратить домогательства, уперся лопатками в твердую грудь, повернул голову — и растерял слова, наткнувшись на потемневший взгляд. Рука сама потянулась назад. Он положил ладонь Зараки на затылок, заставляя наклониться ниже, как всегда перед поцелуем лизнул рассеченный уголок губ. А потом язык проник в его рот, и перед глазами замелькали белые пятна, будто ветер поднял сливовые лепестки в воздух. Не разрывая поцелуя, Зараки принялся развязывать пояс на его хакама, нетерпеливо дергая узел. Быстрей бы! Но помогать было бесполезно: его подрагивающие пальцы только сильнее бы все запутали. Наконец ткань скользнула по ногам и осела на полу, тяжелой кучей спутав лодыжки. — Кучики, — прохрипел Зараки, прижимаясь лбом между лопаток. — Кучики. Звуки перестали складываться в слова. От желания кружилась голова и не держали ноги. Вздрагивая всем телом, Бьякуя лег на стол грудью. Зараки сдвинул косоде выше, фундоши — в сторону, сухие губы прижались к анусу, язык обслюнявил вход. Первые влажные прикосновения ощущались щекоткой. Слишком легковесно, слишком поверхностно — хотелось глубже и сильнее, и надо было переждать несколько вдохов до того момента, когда горячий язык толкнется внутрь и жесткие пальцы разведут ягодицы в стороны так, что станет больно. Чем бы ни занимался прошлой ночью Зараки — сегодня он, похоже, был голоден не меньше Бьякуи. Ласкал нетерпеливо, жадно прикусывал натянутую кожу, и вскоре мир вокруг поплыл, рассеченный штрихами ресниц. Язык гладил, распирал изнутри, острые зубы царапали вход. Бьякуя подался назад, насаживаясь сильнее, и ласки вдруг кончились. Но не успел он поднять голову и обернуться, как его напряженные яички вдруг обдало теплом, и через секунду их накрыл жаркий рот. Бьякую словно молнией прошибло. Выгнуло дугой. Он едва не вскрикнул, только в последний момент вспомнив, где они находятся, и закусил руку сквозь рукав косоде. — Какой же ты, Кучики… — Зараки тяжело навалился сверху, в его голосе слышалось то же нетерпение, что испытывал Бьякуя. Хорошо, значит, он не будет ждать. Бьякуя вжался ягодицами в его пах, кожей чувствуя жесткие волосы и толстый горячий член. — Бля, я бы сейчас кончил… — Скользкая головка коснулась ануса. — Не двигайтесь, — попросил Бьякуя почти угрожающе, уперся ладонями в столешницу, сильнее прогнулся в пояснице и медленно насадился на член. До упора. Так, чтобы почувствовать, как кожу задевает тяжелая мошонка. Бьякуя никогда не считал себя большим любителем контролировать партнеров во время секса, но понимание, насколько точно мог Зараки держать в узде свою непомерную силу, и его готовность делать это для Бьякуи, заводили неимоверно. — Теперь. На секунду показалось, что Зараки сдернул повязку с глаза. Бьякую оглушило, словно выбило землю из-под ног. После короткого слова «теперь», Зараки отпустил себя, сразу взяв жесткий высокий темп. Бьякуя, наверное, не смог бы удержаться, снова упал бы на стол, если бы жилистые руки не перехватывали его поперек груди. Член ходил внутри, раздирая задний проход, в нос бил острый запах свежего пота и похоти. Кровь шумела в ушах так, что если бы кто-то в эту секунду вздумал спуститься в архивы, Бьякуя бы не услышал шагов, но сейчас ему было плевать. Он чуть сжал мышцы, чтобы сильнее прочувствовать наполняющую его плоть, Зараки захрипел и впился зубами ему в плечо. — Кучи… Внутренности обожгло. Зараки застыл, сдавливая его грудь так, что невозможно было вздохнуть. Потом руки разжались, и Зараки развернул его спиной к столу, тяжело дыша, уткнулся в плечо. — Сейчас, бля… Ну ты… Сейчас… — пробормотал он, переводя дыхание. Он несколько раз глубоко вдохнул и опустился на колени. Тяжелый взгляд снизу вверх — и Зараки полностью взял член в рот, начал сосать жадно и нетерпеливо, будто и не кончил только что, будто всегда приходящая после оргазма слабость не имела над ним никакой власти. Опершись на его плечи, Бьякуя запрокинул голову и закрыл глаза, сосредотачиваясь на ощущениях. На том, как жесткие губы быстро двигаются по члену, как мозолистые ладони оглаживают внутреннюю сторону бедер и сразу два пальца с хлюпаньем входят в растянутый анус, касаются ровно там, где надо, и так, как надо. Кончив, он еще некоторое время не открывал глаза, не двигался. Зараки упирался лбом в живот — Бьякуя кожей чувствовал шрам и край повязки. Жесткие волосы щекотали бедро, сознание возвращалось постепенно. Где они, кто они, зачем сюда пришли? — Тами-кун, ты мой вчерашний отчет не убирал еще? — раздалось сверху. Зашелестела ткань — Зараки пошевелился у его ног и встал: волна тепла скользнула от пола к плечам. Бьякуя разлепил веки. Косоде Зараки разошлось, открывая покрасневшую грудь. Небрежно сброшенные хаори валялись на полу рядом с их спущенными хакама, и пара журналов из разъехавшейся стопки готовы были вот-вот рухнуть вниз со стола. Вытянув руку, Бьякуя аккуратно вернул их на место. — Я думал, ты меня пошлешь подальше, — хмыкнул Зараки, наклоняясь за одеждой. Бьякуя, промолчав, покачал головой и снова посмотрел на него. Послать бы стоило, но если бы он только мог это сделать. Наблюдая, как тот подтягивает пояс хакама и пытается свести полы косоде вместе, Бьякуя чувствовал — мало. Желание затягивало его, словно трясина, достаточно было, оставшись наедине, хоть на секунду дольше необходимого задержать взгляд на длинных узловатых пальцах или спутанной гриве волос, на грубом шраме через все лицо или узких, кривящихся в ухмылке губах. Обычно Бьякуя мог справиться с этим притяжением — разве что только в самый первый раз, полгода назад, когда после хорошей драки мутившая мысли похоть толкнула их в постель, его силы воли не хватило. Понимание, что впереди вся ночь, а за ней будет следующая, несколько снижало остроту, но сейчас, из-за того что было нельзя и некогда, казалось — одно неверное движение — и вязкие, как смола, черные волны снова сомкнутся над головой. Видимо, почувствовав его сомнения, Зараки отпустил одежду и коснулся ладонью его груди. Бьякуя не шелохнулся, и пальцы Зараки скрючились, сжались в кулак, царапнув по коже ногтями. — Нет, так нельзя, — потряс он головой. — Но твою ж мать. Бьякуя согласно усмехнулся. — Полагаю, вы тоже понимаете, что нам стоит расстаться до вечера. — Эт точно. Мать твою… как в тринадцать лет. Приняв решение, одевались они, не глядя друг на друга, быстро, будто поднятые по команде кадеты в Академии. Зараки оглянулся только один раз, когда уходил, уже стоя на верхней ступеньке лестницы. Он коротко кивнул Бьякуе, обернувшемуся ровно в тот же момент: вечером приду. Через несколько секунд под быстрыми шагами заскрипели полы верхнего этажа и донеслось громкое: — Не, капитан Кучики еще почитает. Ни вопроса, ни ответа дежурного слышно не было. Раздражение из-за грубых манер Зараки было настолько привычным, что Бьякуя теперь едва его замечал — притерпелся, к тому же это было частью Зараки, а Бьякуя всегда был сторонником мнения, что человека стоит принимать таким, какой он есть, не пытаясь переделать и подогнать под себя. Тем более, они же просто спят, даже… «трахаются» — перекатил Бьякуя на языке подхваченное слово. Впрочем, пора было возвращаться к расследованию. Имя Кеиши отыскалось в третьем по счету журнале — судя по записям, в тот день случилось нападение Пустых, раненые поступали один за другим, с короткими интервалами между группами. 17:37 Кеиши. Днз: проникающее ранение в живот. Оф. Иемура. Асс. Харунобу. Запись шла сразу следом за записью о ранении Широгане. Рядом стояла приписка уже другим почерком — «21:14 Скончался». Врачебная ошибка? Обычно, если уж Четвертый отряд успевал на помощь раненым, смерти удавалось избежать. Харунобу и Иемура… Судя по рассказам Ренджи, особой любви между ними не было: Иемура боялся за свою должность и — если верить расхожим шуткам — завидовал успеху у дам. Торопливые шаги на лестнице раздались, когда Бьякуя уже убирал журналы на полку. Иемура слетел вниз и остановился перед Бьякуей, открывая и закрывая рот, будто краснощекий карась в пруду. Должно быть, показывавшая ему журналы дежурная успела передать Иемуре сообщение. — Вы что-то хотели? — В чем меня обвиняют?! — с наигранным возмущением выпалил Иемура. — Обвиняют? Кто? — Этот подлец! Харунобу! Харунобу? Иемура предположил, что тот обвинил его в смерти Широгане? Или же за ним не один грешок? — Обвинений пока никому не предъявляли, ведется расследование. — Бьякуя снова снял с полки тот самый журнал и раскрыл на нужной странице. Иемура приподнялся на цыпочках и даже шею вытянул, чтобы разглядеть, что там. — Кеиши, проникающее ранение в живот. Видимо, ошибался Иемура все-таки не очень часто — он лишь на мгновение недоуменно нахмурился и тут же вспыхнул: — Это дело давно уже закрыто! Капитан Унохана сказала… — Он запнулся, резко выдохнул и вдруг успокоился. Поправил очки и уже ровно повторил: — То дело закрыто, капитан Кучики. Похоже, ошибка действительно была, и Иемуре каким-то образом удалось выкрутиться перед капитаном Уноханой. Ее Иемура очевидно боялся — если подробности выйдут за пределы Четвертого отряда, отвечать придется ей. Шантаж? Или Широгане просто знал что-то неположенное? Бьякуя смерил Иемуру взглядом. Пожалуй, роста и силы хватило бы для того удара. — Что вы делали вчера ночью от половины двенадцатого до половины первого? — спросил Бьякуя. Иемура либо был хорошим актером, либо действительно не ожидал этого вопроса. — Спал, — растеряно проговорил он. — Кто-нибудь может это подтвердить? Иемура дернулся и кисло скривился: — Нет, я был дома один. — А когда вы в последний раз видели Широгане? — С неделю назад, она плечо потянула… — Кажется, и этот вопрос оказался для Иемуры неожиданным. — Я имею в виду ее отца, — уточнил Бьякуя. — Э… Гинжиро? Когда очки покупал, наверное, месяца два уже прошло… Простите, капитан Кучики, я не совсем понимаю… — Широгане Гинжиро был найден мертвым сегодня утром. У Иемуры вытянулось лицо. — Но… Но, капитан Кучики, я… какое отношение к этому могу иметь я? — Бьякуя почти был готов поверить в искренность его изумления. — Этого я пока не могу вам рассказать. Благодарю за ответы, — Бьякуя коротко кивнул и положил журнал на полку. — Вероятно, чуть позже мне придется задать вам еще несколько вопросов. Хорошего дня. Если Иемура и хотел спросить что-то еще, то Бьякуя не дал ему такой возможности — просто прошел мимо него к лестнице и начал подниматься. В конце концов, если уж и тратить время впустую, то не отвечая на бессмысленные вопросы. Существовал гораздо более приятный способ. У выхода из архива Бьякуя задержался, раздумывая. Если Широгане промышлял шантажом, то загадочным записям в его книжечке находилось довольно простое объяснение, как и убийству. Когда выплывшая наружу правда грозит пошатнуть положение, можно пойти на многое. Десять тысяч Омаэде — наверняка взятка. Укитаке и его дед… Бьякуя едва не скрипнул зубами. Дорого бы он дал, чтобы узнать, о чем они говорили. К сожалению, проще воскресить Широгане, чем выведать тайну у капитана Укитаке. Зараки… Отступившее было нехорошее предчувствие вернулось. Накатило острое желание сорваться в шунпо в Руконгай, отыскать харчевню Чики и этого самого Ханджи. Нет уж. Не годится второй раз в день отрываться от работы ради любовника. Бьякуя взял себя в руки. В Руконгай можно и отправить кого-нибудь, а вот с Омаэдой поговорить — только лично. Он решил, что заглянет в казармы своего отряда по дороге во Второй, но уже у ворот передумал, он и сам не понимал почему. *** Омаэда сидел на перилах веранды, подставив лицо жаркому солнцу. Всю правую щеку от уголка глаза до подбородка пересекала яркая широкая царапина. — А, капитан Кучики, доброго вам дня! — Когда Бьякуя остановился в шаге от него, тот пошевелился, делая вид, что собирается подняться с перил. Потом поморщился и жалостливо сказал: — Позвольте мне не вставать, — он показал на царапину. — Был ранен в схватке. В любой другой день Бьякуя решил бы, что схватка была где-нибудь на кухне и полоснули Омаэду острым ногтем, и прошел бы мимо, не удостоив ответом. Но сегодня был повод присмотреться. — Позвольте взглянуть. — Он наклонился ближе к щеке. Нет, на ноготь не похоже, слишком ровная полоса осталась. Скорее след от самого кончика занпакто. — И с кем вы сражались? Омаэда выпрямил спину и упер кулак в бедро. — Этого я не могу вам рассказать. Тут замешана дама. Такие люди, как мы с вами, — он чуть подался вперед, — понимаем, когда лучше сохранить все в тайне. Бьякуя едва не улыбнулся, настолько комично это прозвучало. «Такие люди, как мы с вами» — ну надо же, на такую нелепость даже оскорбляться смешно. — Под солнцем шрам не заживет быстрее. Лучше воспользуйтесь кидо, — посоветовал он. Кинув взгляд по сторонам, Омаэда доверительно сказал: — Я хочу, чтобы он немного побыл, только чтоб казался светлее по сравнению с кожей. Дамы любят, когда в мужской красоте есть крохотный изъян. — Он снова подставил лицо под солнечные лучи и добавил уже обычным тоном: — А капитана Сой Фонг нет, и до завтра не будет. — Мне это известно, — кивнул Бьякуя. Сой Фонг отправилась в Мир живых по приказу командующего. — Мне нужны именно вы. Я все-таки хотел бы узнать, что вы делали сегодня в районе полуночи. И полагаю, нам лучше поговорить об этом в вашем кабинете. Омаэда мгновенно подобрался, свел брови на переносице. Прищурился. — Это вы про Широгане хотите спросить, капитан Кучики? Вот как. Новости до Второго отряда добираются гораздо быстрее, чем до Четвертого? Или Омаэда сообразительнее Иемуры? А может… — Ничего об этом не знаю! У меня алиби! Похоже, обвинение в убийстве было достаточно веским доводом не хранить тайну прекрасной дамы. Бьякуя усмехнулся про себя. — Я был в доме красных фонарей в Третьем районе! — И с кем же вы там сражались? — Бьякуя кивнул на его шрам. Омаэда схватился за щеку. Отвел взгляд. — Ни с кем, чертова гарпия не хотела мне вина наливать. Я там золота оставил — можно улицу замостить, а она ни в какую. Бьякуя не был уверен, что можно доверять словам куртизанок, особенно если их заработок зависит от Омаэды. А судя по слухам, скупым с женщинами он не был. — И вообще, с чего бы мне его убивать? У меня мотива нет, — Омаэда снова надулся, придумав себе оправдание. — «Золотой карп», Тошики, десять тысяч, — зачитал Бьякуя, достав книжку. На самом деле, записи он запомнил наизусть, но ему хотелось посмотреть, как Омаэда отреагирует на ее появление. Сама книжка внимания Омаэды не привлекла, но вот слова заставили побледнеть так, что тонкий красный шрам показался еще ярче. Омаэда слез с перил и отступил в тень у стены. — Не понимаю, о чем вы, капитан Кучики, — заявил он оттуда. — Откат? — бросил Бьякуя наугад, вспомнив услышанное у Ренджи словечко. — Откуда вы взяли? Это клевета! Бьякуя многозначительно промолчал, надеясь, что Омаэда сам себя выдаст. И это молчание, похоже, еще сильнее напугало Омаэду. Он прижался к стене и вытер вспотевший лоб рукавом. Да, такой страх мог толкнуть на убийство. И рост, и сила удара тоже вполне подходили. — Широгане… — начал Бьякуя, но Омаэда не дал ему договорить. — Я приведу пять! Нет! Семь свидетелей, которые скажут, что я всю ночь никуда не выходил! Наблюдать страх крупного сильного мужчины было неприятно. Бьякуя поморщился. — Запишите имена ваших свидетелей и пришлите лейтенанту Абараю, — сказал он, прежде чем покинуть территорию второго отряда. — Ваши махинации меня интересуют мало, но если обнаружится, что свидетели подкуплены, я, пожалуй, покажу эти записи капитану Сой Фон. *** Ренджи ожидал его в харчевне в двух кварталах от дома Широгане. Названия у харчевни не было, да и толковой вывески тоже, только на стене справа от двери была нарисована женщина с кудрявыми черными волосами. Художник не слишком верно изобразил поднятые руки. Казалось, их переломили в локтях. А вот взметнувшаяся красная юбка ему вполне удалась. От Ренджи, сидевшего за столиком у стойки, ощутимо несло дешевым рисовым вином. — Ты что-нибудь ел? — спросил Бьякуя, заметив его чересчур розовое лицо. Он не собирался упрекать Ренджи. Без должного количества выпивки расспрашивать местных о слухах и подозрениях бесполезно. Ренджи приподнял плошку, стоявшую перед ним, по дну перекатилась пара сухариков. — Адская штука. Выжигает все живое, но оторваться невозможно. Хозяйка сыпет красный перец во все подряд, только ни у кого язык не повернется ей сказать, что надо бы поменьше. Бьякуя кинул взгляд за стойку. Хозяйкой оказалась уже немолодая женщина. Очевидно, когда-то она была красива, но тяжелая жизнь измотала ее, и остатков былой красоты было явно недостаточно для такой жертвы со стороны посетителей — в зале за столами сидело человек десять, и, судя по красным лицам и слезящимся глазам, немногие из них наслаждались едой. Хотя пахло тут вкусно, да и чисто было, но это неудивительно для заведения в торговых рядах. Бьякуя вопросительно поднял бровь. — У нее две дочери, а муж пропал с месяц назад, вроде убили, родни нету, вот и вертится. Помочь ей хотели, а денег так просто она не берет. Гордая. Только жалко ее соседям, вот и ходят есть постоянно, пусть хоть так заработает. Ну и, конечно, слова плохого не скажут про готовку, чтоб не обидеть. Ренджи закинул в рот сухарик и захрустел, розовея еще сильнее. Бьякуя вспомнил, что еще не обедал, а время уже шло к пяти. Он решил попробовать, а если понравится — заказать полноценный обед. Перца хозяйка действительно не жалела, во всяком случае, Бьякуя если бы и добавил, то совсем немного. — Неплохо, — сказал он удивленно смотревшему на него Ренджи. — Я бы поел. Ренджи покачал головой: — Ну вы даете, капитан. — Он обернулся к хозяйке и позвал: — Чика! Принеси господину капитану что у тебя самое острое! — И продолжил рассказывать: — Так вот про мужа интересно. Все молчат, как воды в рот набрали. При том, что про Широгане мне выложили все: от его долгов с точностью до гроша до цвета нижней юкаты его двоюродной бабушки. Только и говорят, что последней сволочью был этот Хаджин или как его там. Ханджи — едва не поправил его Бьякуя. К счастью, в этот момент хозяйка принесла заказ. Ханджи и харчевня у Чики. Совпадение несколько ошеломило его, и он был благодарен хозяйке, что та, расставляя тарелки, закрыла его на несколько секунд от Ренджи. Он внимательнее присмотрелся к хозяйке, Чике. Край подвязанного рукава почти скрывал серую повязку на руке. Видимо, денег не хватало даже на траурную юкату, если не знать, куда смотреть, то можно и не заметить. Сорока девяти дней не прошло еще, значит. — Так вот, про Широгане, — стоило хозяйке отойти подальше, продолжил Ренджи, не замечая его замешательства. — По слухам, он года два назад пристрастился к игре. Два-три раза в неделю ходил, в чет-и-нечет спускал деньги. В долги влезал, но отдавал, когда быстро, когда нет. То ли выигрывал по-крупному, то ли еще где перезанимал. Говорят, то месяцами без гроша сидел, вся выручка от лавки на отдачу шла, то вдруг появлялась у него сразу большая сумма. Так что Михане была права — наследовать там особенно нечего. Бьякуя рассеянно жевал мясо, макая горячие пышные лепешки в соус, слушая Ренджи. Тот рассказывал, что ему удалось узнать о людях из списка. У нескольких из них обнаружились довольно неприятные секреты, выплывшие наружу, о других ничего не было слышно, разве что какие-нибудь мелкие слухи, которые всегда ходят в торговых кварталах. Чем дальше Ренджи говорил, тем больше Бьякуя уверялся: дело в шантаже. И самые вероятные подозреваемые — шинигами. Конечно, кто-то из соседей мог нанять убийцу, но проникнуть в Сейрейтей на территорию Шестого отряда ровно в нужный момент довольно сложно. В этом случае Широгане скорее бы подстерегали в Руконгае. Иемура, Омаэда, Зараки, Укитаке. Зараки. Еда потеряла вкус. Не из-за этого ли Зараки так настаивал на денежном мотиве? И не потому ли он не пришел ночью? Но больше всего беспокоило другое. Собственное нежелание никому — даже Ренджи — сообщать о своих подозрениях. О том, что Зараки мог бы… Нет. Бьякуя покачал головой, возражая собственным мыслям. Дело не в Зараки. Просто не хочется бросать тень подозрения на своих сослуживцев, пока нет полной уверенности. Надо поговорить с Зараки, а завтра утром — с Укитаке. Тогда и только тогда он сможет сделать выводы. И тогда же расскажет о шантаже. Ренджи тем временем выложил все, что узнал, и теперь вопросительно смотрел на него. — Что думаете, капитан? — Не будем торопиться. Мне надо еще кое-что проверить. Предупреждать Ренджи, что надо держать язык за зубами, не было нужды. Тот и сам знал, когда стоит молчать. *** После разговора с Ренджи он пытался еще посмотреть счета из магазина Широгане, вдруг крупные суммы можно было объяснить продажей большой партии, но понял, что не может сосредоточиться. Мысли перескакивали на Зараки — а если тот виновен? Перескакивали и тут же разбегались, — не ухватишь. Промучившись почти час, Бьякуя направился в поместье и долго сидел на западной веранде, наблюдая, как удлиняются тени от бамбуковой изгороди в саду и солнце медленно опускается за пышную крону старой сливы. Книжка Широгане лежала рядом, и взгляд иногда соскальзывал к ней. Затем, когда сумерки наползли на сад, Бьякуя поднялся, зажег лампы, растер палочку туши — размеренные движения всегда помогали ему собраться — и принялся записывать события дня. Сцену у стены казармы, разговор с Широгане, с Иемурой и Омаэдой. Рассказанное Ренджи. Постепенно, будто следуя за ровными колонками иероглифов, мысли тоже выстроились. Больше всего беспокоило то, что Бьякуя до сих пор никому не показал книжку Широгане. Его сегодняшние действия с того момента, как он увидел имя Зараки на пожелтевших страницах, были сплошной нелепицей. Он мог сколько угодно говорить себе, что просто рано и он хочет быть уверенным в своих подозрениях, но все равно это больше всего походило на сокрытие улики. Однако такого не делают ради любовника. Мысли, что между ними большее, чем просто постель, Бьякуя не допускал. Его сердце уже умерло дважды. Один раз — вместе с Хисаной, истощенной долгой болезнью. Во второй раз Бьякуя казнил его своими руками, отправляя Рукию на холм Согиоку. Он больше не мог любить. И не хотел. Мысли снова смешались. Наверное, прежде всего остального стоило поговорить с Зараки, выяснить, виновен тот или нет. Найдется алиби — прекрасно. Бьякуя просто сможет выкинуть его из головы. Если же нет… Бьякуя составит полный список подозреваемых и утром же отправит командующему. Таков его долг. Зараки ввалился, когда уже стемнело, принес в прохладу и тишину дома пыльный зной августовской улицы. Звериное чутье его потрясало: вместо того, чтобы по обыкновению набросится на Бьякую, он застыл посреди комнаты. Крылья его длинного носа дрогнули. Он прищурился. — Чего еще не так? Прямой вопрос сбил Бьякую с мысли. Он предполагал, что разговор будет непростым, но не думал, что растеряется. С Зараки он никогда не ходил вокруг да около, да это было и невозможно — тот просто отметал ворох бессмысленных вежливых фраз, сразу переходя к сути. — Где вы были вчера ночью? — как бы отвратительно ни звучал вопрос, такое начало показалось Бьякуе наиболее безобидным. Зараки хмыкнул. — Ревнуешь? — Вы меня плохо знаете, Зараки? Тот покачал головой. — Нет уж, меня этим, — он помахал ладонью перед лицом, — не проведешь. Я знаю, как ты дерешься и как ты трахаешься, — его губы растянулись в улыбке. — Совсем не как ледышка, какую изображаешь. Общение с Зараки действительно было значительным испытанием для его выдержки. Иногда Бьякуе хотелось, чтобы все их разговоры происходили на тренировочной площадке. Там он мог бы вложить все свои чувства в удар меча. — Не принимайте желаемое за действительное. И не уходите от ответа. Мне нужно знать, где вы были. Для расследования. — Нахуя? — Зараки, кажется, искренне изумился. Бьякуя заставил себя посмотреть Зараки прямо в глаза и сказал: — Я думаю, вы убили человека. Произнести это вслух было непросто, будто облеченное в слова и звуки подозрение становилось реальным обвинением, вынесенным судьей, и за ним неизбежно должно было последовать наказание. Зараки поднял бровь. — И не одного. Тоже мне новости. — Шестого июля, торговец по имени Ханджи… — Слушай, ты же меня об этом утром спрашивал, сказал же, не знаю такого, — перебил его Зараки. — Дайте мне договорить! Шестого июля в харчевне в двух кварталах от дома Широгане, — там, на стене, танцующая женщина нарисована — вы убили мужа хозяйки… — Ты про Чику, что ли? Бля, да откуда мне знать, как ее мудака-мужа звали. — Зараки! — Бьякуя выругался про себя, не выдержал и повысил голос. — И я подозреваю, что вы могли убить Широгане… — Хера се, уже два трупака на мне… На хрена мне это? — Широгане знал об убийстве Ханджи и, я подозреваю, шантажировал вас этим. Зараки застыл на мгновение. И тут же зло ощерился: — Слушай, это ты меня плохо знаешь. Шантажировать? Да я хоть с холма Согиоку об этом крикнуть могу. Этой суке жена старой показалась, так он на ее девчонок перекинуться хотел. — Просто скажите, где вы были. Я хочу знать, что у вас есть алиби! Зараки отступил на шаг, удивленно его разглядывая, и все-таки признался: — У Укитаке. Подумать только, какое совпадение. Бьякуе на мгновение представилось, как Зараки и Укитаке поджидают Широгане в тенях у казармы. Нет. Этого не может быть. Это просто абсурд. Он помотал головой и обессилено опустился на пол на краю веранды. Немного постояв над ним, Зараки опустился следом. Уселся, скрестив ноги, упер локоть в колено и положил подбородок на ладонь. — Значит, трахаться мы сегодня не будем? — спросил он задумчиво после долго молчания. Изумленный, Бьякуя поднял на него взгляд. — Ну а че?.. Мы ж по-другому не можем, — сказал он неожиданно серьезно. Бьякуя опустил глаза. Кенпачи фыркнул и завозился, укладываясь на пол. Колокольчик задел колено, едва слышно звякнув. «Мы не можем…» — Бьякуя повторил про себя. Мы. Он подвинулся ближе. — Я просто хочу знать, что вы этого не делали. Что мне не придется опять выбирать между правилами и… важным для меня человеком. Зараки обернулся, несколько секунд разглядывал, ничего не говоря, потом положил голову ему на колени и прикрыл глаза. — Я не убивал Широгане. Колокольчики снова тихо звякнули. Помедлив, Бьякуя вытащил ладонь, неудобно зажатую между его бедром и плечом Зараки, и осторожно провел пальцем вдоль тонкого рваного шрама. «Мы по-другому не можем…» Сердце щемило. Ткань рукава топорщили торчащие пряди. Бьякуя осторожно стянул один колокольчик и скатил с ладони, будто мраморный шарик в детской игре. Пригладил жесткие волосы. Пожалуй, Зараки бы больше пошло, если бы они просто сбегали распущенной гривой. Не дождавшись возражений, Бьякуя принялся высвобождать следующую прядь. Постепенно снятые колокольчики раскатились по полу веранды. Из-за крыши дома на небо выползла луна. Зараки, прищурившись, наблюдал за ее движением, а Бьякуя перебирал его волосы — сегодня все было по-другому — и думал о том, что никогда не считал Зараки способным на подлость, на удар в спину. Зараки всегда радовался драке, и тайные убийства никогда не были в его характере. И еще о том, что, если отбросить всю чушь, в которой он напрасно себя убеждал последние полгода, то останется правда, какой бы невероятной она ни была: сердце его снова живет, но научилось бояться боли. Бедро немело под тяжестью головы Зараки, но Бьякуя и не думал менять позу, только сдвинул длинные жесткие волосы назад, открывая шею и плечо. Провел ладонью по коже, там, где пряталась артерия. Если правильно ударить вот сюда — пальцы остановились — то человека уже не спасти: истечет кровью в считанные секунды. Такое уязвимое место, но Зараки даже не вздрогнул. Что ж, он тоже сегодня — по-другому… Успокоившиеся мысли плавно перетекли на события сегодняшнего дня. Когда начало светать, Бьякуя тронул Зараки за плечо. — Идемте, — сказал он. — Куда? — Ставить… следственный эксперимент. Я знаю, кто убийца, мне нужно проверить последние детали. Все было в точности как вчера: солнце поднималось над горизонтом, утренний туман накрывал Сейрейтей. Бьякуя встал у казармы в том месте, где по его расчетам должен был стоять Широгане. — Встаньте сзади и нанесите удар, вы видели как, — велел он Зараки. Тот хмыкнул, заходя ему за спину: — А если я сейчас и тебя укокошу? Книжечку себе и концы в воду? — Можете считать это оригинальным способом самоубийства. Я потерял голову от неразделенной любви к вам и решил, что нет ничего романтичнее, — он оборвал себя. — Прекратите нести чушь. Бейте. Меч со свистом рассек воздух — и замер в волоске от шеи. Бьякуя покосился на лезвие. — Видите разницу? Зараки переместил меч так, как он должен был бы войти в плечо Широгане — на три пальца дальше от шеи и перпендикулярно земле. — Наклон другой, — хмыкнул Зараки. — На волос, но другой. Как только догадался? — Отбросил все невозможное, — задумчиво сказал Бьякуя. Тогда, на веранде, разглядывая шею Зараки, он поочередно попытался представить Укитаке, Омаэду и Иемуру в тенях у казарм. Укитаке… это не его стиль. Омаэда — скорее всего просто бы откупился. Иемура — тоже нет, у Четвертого отряда были свои способы незаметно избавиться от ненужного человека. Затем Бьякуя представил на месте убийцы самого себя. Вот он ждет, прячась в тенях, позволяет Широгане пройти мимо, поднимает меч — и бьет. Представилось живо, но что-то не совпадало, какие-то мелочи, с тем, что Бьякуя видел утром. Что-то кроме удара. Он огляделся. Вот оно. — Иногда отсутствие чего-либо — гораздо более важная улика, — сказал Бьякуя. — Ты о чем? Бьякуя показал на высокую траву у стены. — И? — Широгане не успел даже обернуться. Конечно, мирная жизнь могла расслабить его, но не настолько. Убийца должен был поджидать его — там. Туда не попадает свет фонарей. Но трава не примята нисколько. Значит… — Бьякуя поднял голову к крыше, — били, спрыгивая оттуда, оттого и удар строго вертикально вниз, без наклона, который получился у вас. На крышу они запрыгнули одновременно. Бьякуя подошел к краю, рассматривая черепицу. Одна была чуть сдвинута. Он наклонился, заметив светлую полоску. — Смотрите, — показал он Зараки сплетенные соломинки. — Ремешок от сандалии? Бьякуя кивнул. — У Широгане сегодня утром был порван. Зараки посмотрел с крыши вниз. — Вот тебе и рост, и силенки. *** Арест оставил горькое послевкусие. Широгане недолго запиралась. «Он собирался дом заложить! И магазин! И так уже продал все ценное! — разрыдалась она под строгим взглядом Бьякуи. — Я не хотела! Я не собиралась! Сколько просила его: хватит играть! Он обещал, а потом снова шел! Что… Что я могла сделать?! Дом ведь — мамино наследство, она мне оставила!». День прошел за составлением рапортов, получением ордеров и описанием улик. А вечером на закате Бьякуя снова обнаружил себя сидящим на веранде. Перед ним стояла жаровня с тлеющими углями. Пахло горелой бумагой и паленой кожей. Зараки сидел рядом, время от времени бросая на него косые взгляды. — Чего это ты палишь? — кивнул Зараки на жаровню. Бьякуя не торопился отвечать. В конце дня, покончив с бумагами, он подошел к Укитаке, показал запись в книжке. Тот, вздохнув, закашлялся, но все-таки пригласил его на чай. Разговор вышел долгий и не очень приятный — Укитаке, стараясь смягчить слова, ходил вокруг да около. Оказалось, отец нарушил приказ: вместо того, чтобы держать позицию вместе со своим отрядом, бросился защищать жену и не успел, был тяжело ранен и скончался через неделю после нее. Дед, Укитаке и тогдашние лейтенанты договорились сказать, что Кучики Соджун погиб в бою. — Праздное любопытство, — сказал наконец Бьякуя и добавил, чтобы сменить тему: — Послушайте, Зараки. Предположим, только предположим, я вас ревную. Что вы делали у Укитаке? — Да не ревнуешь ты. Тебе просто до смерти любопытно. — Зараки вздохнул, сунул руку за пазуху и вытащил стопку потрепанных листков. — Стихи, бля, учился писать. С кем поведешься… — Он вытащил один лист и протянул Бьякуе. «В чаще мелькнет косоде Цвета вишневых соцветий, Сердце пропустит удар. Выйди, луна, из-за туч, Спляшем под песню клинков». — Сорок раз переписал… Ну почему нельзя просто сказать то, что хочешь сказать? Обязательно все вывернуть? — ворчал Зараки, пока Бьякуя читал. — Могу я увидеть, как это выглядело изначально? — спросил он, дойдя до последней строки. Зараки вытащил другой лист. «Хватит дурить и изображать из себя недотрогу тебя я люблю давай подеремся». — Вы определенно алмаз, который не стоит гранить. — Не больно-то и хотелось, — кажется, он надеялся на другую оценку. — Это я оставлю себе. — Бьякуя сложил второй листок. — Да-да, ты еще все ошибки там разбери. Бьякуя усмехнулся и сказал, поднимаясь: — Стали заслышав звон, снова вишня цветет в засохшем саду. В дальних покоях луна мою постель серебрит. Видимо, что-то из наставлений Укитаке о метафорах все-таки отложилось в его голове, потому что Зараки мгновенно вскочил на ноги. — Ну наконец-то! — И поспешил за Бьякуей в спальню.