glory hole

Это с самого начала было неправильным. Немыслимым. Абсурдным. _____________________________ Чонсан усиленно делает вид, что читает — он и правда пытается, но буквы и строчки разбегаются перед глазами по белому полотну книги, словно рассыпанные маковые зернышки. В голове немного гудит — не то от усталости, не то от недосыпа. Он только минут двадцать как вышел из душа, который сейчас занят Хекджином — после расписания и очередной репетиции в n-дцать часов расслабиться хочется всем. Только у Чонсана с последним небольшие трудности. Это началось не так давно и ничего вроде бы не предвещало беды — просто Чонсану нравится, когда его обнимают. И нравится немножко больше, когда его обнимает Санхен. Ему просто везет, что Санхен такой дружелюбный дурак и виснет на ком ни попадя, кто первый под руку подвернется. Чонсан подворачивается часто. Сначала — случайно, потом — намеренно, и это не то чтобы не правильно — просто Чонсану чего-то не хватает. Например, мозгов. Санхен валяется на кровати Чонсана, и поскольку та особыми габаритами не располагает, вполне естественно, что им приходится прижиматься друг к другу. Чонсану не то чтобы нравится (и не то чтобы нет); он сглатывает и переворачивает страницу. Чонсанова голова покоится на бедре Санхена, который залипает в планшет — что-то смотрит в наушниках, гыгыкает время от времени и дергается. Чонсан недовольно шипит, когда Санхен в очередной раз елозит. — Прости, — тут же отзывается Санхен, вытаскивая из уха один наушник, но от экрана не отрывается. Чонсан хочет извернуться, чтобы посмотреть, на что такое залипает младший, но — он чуть поворачивает голову, видит краем глаза ширинку джинс и его щеки полыхают. Это с самого начала было неправильным, но переросло в тотальный пиздец. Санхен наугад опускает руку вниз, задевая сережку в чонсановом ухе, и касается шеи; его пальцы, теплые, чуть влажные от держания нагревшегося планшета ведут по вспотевшей коже вверх, пока не зарываются в волосы. Санхен подцепляет пальцем один локон, что остался с утренней записи на шоу — тот вытягивает и принимает форму обратно, как пружинка. Санхену нравятся кудряшки старшего, наверное, больше, чем самому Чонсану. Все неуклюжие косички и хвостики, с которыми Чонсан щеголяет на фотках, — Санхена рук дело. И это вроде как мило и забавно, если бы не кое-что, о чем сейчас горят чонсановы щеки. Он старается дышать ровно, пока Санхен мягко массирует ему голову, чуть надавливая подушечками пальцев. Если вместо приятных поглаживаний Санхен схватит волосы Чонсана в кулак и притянет его к своей ширинке, Чонсан тут же откроет рот. Никаких вопросов, никаких возражений. Просто возьмет член Санхена в рот и сам наверняка спустит в трусы где-то в процессе, особенно если Санхен так и будет держать его за волосы, ограничивая любую свободу движений. Он, Чонсан, хочет почувствовать член Санхена у себя на языке. Это с самого начала было неправильным и не поддается никакому логическому объяснению. Чонсан с ума сходит. Натурально сходит с ума. Санхен, забывшись, чуть сжимает кулак, волосы неприятно тянет, и Чонсан от неожиданности роняет книгу из рук — та падает сначала на кровать, а потом, с грохотом, на пол; его сшибает, как кулаком, от того, насколько реальная картинка стоит перед глазами. — Прости, — равнодушно повторяет Санхен, широко гладит по шее и по плечам, открытым широким вырезом свитера, и убирает руку. Чонсан выдавливает "ничего страшного" в ответ и пугается от того, как хрипло и томно звучит его голос. Он как старший должен разобраться с этим сам. С мокрыми снами, когда их непосредственный участник храпит на соседней кровати, свесив одну руку с кровати и высунув пятку из одеяла. Неправильно. Немыслимо. Абсурдно. Никакими теориями не объяснить, почему у Чонсан иногда едет крыша от того, как сильно он хочет отсосать Санхену. Чтобы его взяли и заставили — так даже лучше. Он слишком правильный и хороший для этого — его природная скромность полыхает в аду. И когда Чонсан думает, что падать дальше некуда, вкладка на одном из порно-сайтов подсказывает, что с любого дна есть выход — еще глубже (восхитительно двусмысленно, не правда ли?) Нижнюю часть лица Чонсана закрывает любимая черная маска, кепка натянута на самые брови — в таком аутфите видно целое нихрена, особенно в темном переулке с разбитым асфальтом, но Чонсан искренне надеяться, что за его страдания ему же воздастся. Или что это типа как его расплата — за то, что он такой больной ублюдок. Сегодня Чонсан проснулся со стояком (опять), и когда он столкнулся в коридоре с Джиненом, ему было очень стыдно смотреть маннэ в глаза. На Санхена Чонсан смотреть не может вообще, потому что взгляд сам собой переползает туда, куда как бы смотреть неприлично. Айдол пусть и не из самой популярной группы (точнее, вообще нет, но об этом Чонсан перестал страдать с уходом Ыджина — смысла-то нет) не должен пялиться на пах своего одногруппника, туда, где под двумя слоями ткани спрятан чужой член. Наверное, он у Санхена крепкий и наверняка не обрезанный, и если оттянуть крайнюю плоть, то головка будет красной и набухшей и... и с этим, блять, пора заканчивать. Чонсан набирает воздуха в грудь и толкает дверь помещения, похожего не то на склад, не то на служебный вход — ничем не примечательная дверь, идеально выполняющая свои функции. Вход только для тех, кому действительно нужно и позволено знать. У Чонсана немного трясутся ноги и жутко потеют ладони, когда он отсчитывает трясущимися руками деньги. Девушка-администратор любезно проводит его к комнате и, вежливо улыбаясь, сообщает, что маску придется снять. Чонсан как бы и без нее догадался. Он оказывается в крошечной комнате с восхитительно блядскими темно-бордовыми обоями (прям как в порно-фильмах про бордели) и перегородкой, которая делит комнату на две. Места — чтобы повесить верхнюю одежду на крючок и стать на коленки у перегородки, в которой на уровне пояса зияет круглое отверстие. В комнатке напротив горит свет. У Чонсана не укладывается в голове: он заплатил солидную сумму за то, чтобы кому-то отсосать. Возможно, это будет пьяный громила. Или студент, которому не ймется, негде и не с кем. Или манерный гей с выбритым лобком и мелким членом. Или негр с агрегатом таким, что у Чонсана будет болеть рот и горло и он завтра не сможет петь. Чонсан проглатывает застрявший в горле комок и опускается на колени напротив аккуратно сделанной дырки в стене. Выключатель принципиально остается нетронутым — полумрак устраивает Чонсана более чем. Он и подумать не мог, что подобное не то чтобы в принципе существует, но и нравится кому-то настолько, что существуют сети чудесных заведений, в которых за определенную суму можно получить желаемое. Анонимный минет. Никаких имен, вопрос и контактов — кроме единственно предполагаемого. Выход в разные коридоры на разные улицы; риск встретиться возможен при высоком желании, которого обычно не возникает. Все предельно просто: платишь — получаешь. И хотя желающих зайти в соседнюю комнату, естественно, больше, Чонсану согласились оказать деликатную услугу. Он сжимает руками собственные коленки — те дрожат. В соседней комнате глухо хлопает дверь и раздается раздражительный смех. Чонсан закрывает глаза. В его воспаленном воображении начинается очередной спектакль. Он представляет, что это Санхен заходит в соседнюю комнату, расплачивается с девушкой-администратором и захлопывает дверь. Потом, наверное, скидывает куртку (в соседней комнате как будто что-то мягкое падает на пол) и подходит к стене. Может быть, даже опирается на нее, прижимается лбом, пытаясь угадать, кто находится за тоненькой стенкой. У Чонсана по спине пробегается толпа противных мурашек, а в животе собирается тяжелый горячий ком и тянет к низу. Голос. — Эй. Глухой, как будто из-за маски, с хрипотцой, вроде знакомыми интонациями — Чонсан зажмуривается крепче и мотает головой, отмахиваясь. Под закрытыми веками Санхен опирается на стену одной рукой и сжимает рукой член через джинсы. Может быть, проводит пару раз. Чонсан представляет ярче, как Санхен расстегивает свои джинсы, — любимые, с огромными дырищами на коленях — и его захлестывает волной предвкушения пополам с омерзением к самому себе. Он подползает на коленках к самой перегородке и охрипшим голосом просит: — Просто молчи, окей? Из-за перегородки раздается смешок. — Без проблем, малыш. Чонсан дергается, как от удара, и зажмуривается до цветных пятен перед глазами. Лицо Санхена искажается в темноте. Возня, щелчок ремня, тяжелое дыхание, едва слышная ругань; Чонсан ждет, чуть отодвинувшись, и кусает губы. Он слышит, как джинсы вместе с ремнем падают на пол, и представляет, как Санхен скатывает их по своим тощим ногам; слышит глухой удар о перегородку и думает, что это Санхен опирается на нее одной рукой, второй придерживая член и надрачивая себе пару раз. Картинка такая до боли живая и яркая, что чужой член в отверстии кажется менее реальным, чем все остальное. Теплый, упругий, немного возбужденный, он отлично ложится Чонсану в ладонь. Чонсан все еще не открывает глаз — боится разрушить наваждение, такое сладкое и упоительно-глупое, что щемит под ребрами. Ему в нос бьет запах тела — слава богу, здорового, чистого тела без примеси того, о чем Чонсану, от природы аккуратному и чистоплотному, страшно подумать. Хотя учитывая его положение, о чем может идти речь. Он, Чонсан, больная скотина, раз пошел на такое. Ниже падать некуда. Ниже падать есть куда. Ниже падать вовсе и не обязательно — можно просто не задерживаться нигде и лететь прямо вниз. Чонсан сжимает член в ладони и чуть приоткрывает веки, оценивая про себя: больше среднего, чуть загнутый влево; необрезанный. Чонсан проводит рукой от головки вниз, сколько позволяет перегородка — мужчина (или парень) за ней прижимается почти вплотную, так что Чонсан видит даже завитки паховых волос. Ему не противно — просто не ощущается на фоне общего омерзения к себе. Его "партнер" нетерпеливо двигает бедрами, и Чонсан сдается своему больному воображению с потрохами. Его не удивляет, что он не может сразу взять глубоко — это само собой ясно, потому что раньше подобного опыта ему как-то не перепало. Чонсан давится, закашливается, отворачивается в сторону, придерживая влажный от своей слюны член в ладони, и кто-то (Санхен) за стеной нетерпеливо рыкает, намекая на продолжение. — Молчи, — беззвучно сипит Чонсан, умоляя, и берет в рот снова. Головка оказывается на вкус чуть солоноватой, а выступившая капля предэякулянта — горькой; на языке замирает терпкий вкус, приклеивается ко вкусовым рецепторам — наверное, Чонсан не сможет забыть его никогда в жизни. Вкус (не)Санхена. (Не)Санхен одобрительно стонет, когда у Чонсана получается взять наполовину — он расслабляет горло и насаживается дальше, представляя, как его голову направляют чужие руки — санхеновы широкие ладони: одна давит на затылок, вторая придерживает шею. Чонсан всхлипывает; его ведет настолько жестко, что он чувствует боль от того, как царапают по коже короткие санхеновы ногти. С другой стороны доносится одобрительная ругань, но Чонсан не слышит. Чонсан задыхается в себе и сейчас. Когда головка члена упирается в горло, необходимость придерживать его отпадает, и Чонсан складывает руки на коленях, как пай-мальчик, которым он привык быть всю жизнь. До него доносится глухо, как сквозь вату: — Руки за спиной держи, слышишь? За спину руки заведи... Может быть, ему это кажется. Может быть, нет. Чонсан выпускает член изо рта, ловит головку губами и сжимает, всасывая; он заводит руки за спину и сцепляет ладони в замок. Санхену (бы) понравилось. Слюни и смазка стекают у него по подбородку, а волосы лезут в глаза, щекочут, мешают — до замутненного сознания Чонсана не доходит, что их можно смахнуть или убрать. Он вонзает ногти в свою собственную кожу, давясь чужим членом, и дико догоняется. Санхен за стенкой хрипло стонет (нет), Санхен тянет его за волосы (нет), Санхен приказал ему убрать руки (нет), Санхен... Санхена здесь нет. Когда член во рту дергается, а перегородка вздрагивает от удара, Чонсан отшатывается назад, но часть чужой спермы все равно попадает ему на подбородок. Реальность наваливается, словно гнилая вода из прорвавшей трубы. Чонсану даже нечем вытереться. Он оглядывается вокруг, замечает у стула пачку салфеток и смывает с лица все следы преступления, накидывает куртку, цепляет за уши маску, натягивает кепку на самый нос и выходит во влажную темноту улицы. И только за три квартала, в темном безлюдном переулке он отшатывается в какую-то подворотню и сжимает член через джинсы. Ему правда плевать, что тут могут быть люди. Он кончает в трусы из-за пары движений и долго приходит в себя, вдыхая пропитанный мусорными миазмами воздух. Это с самого начала было неправильным. Немыслимым. Абсурдным. Чонсан заваливается в свою комнату и захлопывается на защелку. Санхена нет — и слава богу. Штаны, белье, кофта и куртка, маска — все, что участвовало в этом пиздеце, отправляется в стирку, а кепка — в мусорку. Чонсан мокнет в душе около часа, пока не выключается машинка, на вопросы не отвечает, отмахиваясь: "устал" — и ложится спать до того, как Санхен возвращается. Где каждый провел вечер, наутро они друг у друга не спрашивают. Чонсан — больная сучара, но ему понравилось. Иногда он задумывается над тем, а что будет, если рассказать. Хэй, Санхен, я тут отсасывал незнакомому мужику, представляя тебя, как тебе новость? Чонсан прыскает про себя, представляя, как открывается в изумлении лягушачий санхенов рот, и потому не замечает подставы. Джинен, который дурачился с Санхеном, подбирается к нему сзади, подхватывает мини-хена подмышки и тащит к ним. Чонсан вопит — он не фанат подобных игр в основном по причине собственной физической уязвимости: Джинен выше на полголовы и тяжелее килограмм на шесть, но сейчас дело не в этом. Чонсана буквально впечатывает в Санхена и он тычется носом ему в грудь, больно ударяясь. Санхен сворачивает его в три погибели — он разгоряченный игрой, веселый, бешенный и остановить его бесполезно — как и всегда, когда в нем просыпается ребятня. Чонсан стонет, когда оказывается придавленным Санхеном к полу, и смеется сам с ними: взрослые парни, а страдают бог знает чем. Джинен грозится навалиться на них сверху, Чонсан натурально верещит, а Санхен наклоняется к его уху. Хрипит: — Мы его перехитрим. Руки за спиной держи, слышишь? (У Чонсана внутри обрывается что-то и летит далеко вниз, туда, где совесть, и гордость, и скромность.) — За спину руки заведи, — приказывает Санхен. Чонсан замирает за ним, как парализованный — и покорно заводит руки за спину. ______________________ Это с самого начала было неправильным. Немыслимым. Абсурдным. Но кого это волнует?