Слёзы её сердца

Когда Микисуги увидел Рюко лежащей без сознания на земле, почти полностью раздетую, накрытую грязной простыней и сжимающую какой-то клочок ткани, слова застряли у него в горле. Опоздал. — Рюко-кун! Боже… — только и сумел вымолвить он, пошатнувшись от изумления. Опоздал! Внутри у Айкуро всё сжалось: на мгновение ему почудилось, что на земле лежит вовсе не Матой, а жалкая сломанная кукла, с посеревшей деревянной кожей и впалыми щеками — выброшенная и никому не нужная. Проверил пульс — благо, что живая; однако в лице словно ни единой кровинки, а на тёмных ресницах, чуть подрагивающих, будто бы застыли слёзы. Микисуги почувствовал, как жалость горячей искрой вспыхнула в сердце, заставляя до боли закусить губу, но после, моментально совладав собой, с усталым вздохом лишь склонился над лежащей Рюко, пытаясь трезво оценить ситуацию. В настолько потрёпанном состоянии он видел её впервые. Сколько же раз ему приходилось забирать ученицу с поля боя? Сколько раз он заставал её без сознания, немыслимо израненную и побитую? В последнее время это даже превратилось в странную привычку: не может же он просто оставить Матой валяться на улице… Но сейчас Микисуги вовсе не забрасывает её на плечи, как обычно, а берёт на руки осторожно и бережно, будто Рюко от единого неловкого движения может превратиться в пыль. Её голова безвольно покачивается, с губ срывается слабый стон, а на лице — выражение невероятного страдания, словно малейшее прикосновение к коже причиняет ей мучительную боль. Грязный от пыли шарф — всё, что осталось от Камуя — так крепко зажат в подрагивающем кулаке Матой, будто в этом куске ткани была вся её жизнь. Микисуги останавливается и предпринимает попытку разжать побелевшие пальцы — не дай бог, расслабится да выронит, потом проблем не оберёшься — однако Рюко как-то умудряется сопротивляться даже без сознания, поэтому Айкуро только в очередной раз вздыхает и поплотнее заворачивает её в простыню, ведь на вечерних улицах не по-летнему холодно. Будет совсем паршиво, если Рюко ещё и простудится: всё же Микисуги обещал профессору Матою присмотреть за его дочкой… Что же в самом деле случилось? Сильный порыв пронзительного ветра бьёт прямо в лицо, и, невольно поёжившись от холода, Айкуро замечает, что Рюко тоже начинает тихонько дрожать. Делать нечего: чтобы хоть как-то согреть её — драная простыня больше не помогает, а до дома ещё далеко — он решается покрепче прижать Матой к своей тёплой груди и сквозь тонкую ткань рубашки чувствует, насколько ледяная её кожа. Мелкая дрожь волной острых игл вновь проходится по её телу, но вскоре начинает медленно утихать; Рюко медленно выдыхает и в беспамятстве утыкается холодным носом в плечо Микисуги, словно ища защиты. Он лишь тихо усмехается: рассказать ей об этом после или лучше не стоит? — но его внимание неожиданно отвлекает совершенно новый звук, мгновенно стеревший тень улыбки с его лица; звук слабый, почти неслышимый, и всё же неимоверно странный… — Рюко-кун? Микисуги застыл и растерянно взглянул на её лицо: так и есть, всё ещё без сознания. Но Рюко, плотно прижавшись к нему щекой, вдруг тонко, едва различимо всхлипывает, и пропахшая дешёвыми сигаретами ткань рубашки моментально намокает от слёз. Горьких слёз её сердца. Лишь единственное слово, разверзшее воздух слабым, хриплым голосом, заставляет Микисуги оцепенеть. Он осознаёт: Рюко всё-таки ещё девчонка, не боец; только девчонка, которой следует носить платьица, а не махать клинком и подвергать своё юное тело таким ужасающим нагрузкам, девчонка, за свои семнадцать лет пережившая столько, что и вообразить страшно… Но в то же время потенциал в ней немыслимо огромен, в хрупком, на первый взгляд, теле — невероятная сила, пока ещё глубоко сокрытая и утаенная даже от самой Рюко, и всё же сейчас ей вряд ли под силу справиться в одиночку. Против такого серьёзного противника, как Хариме Нуй, — в особенности: сегодняшний случай послужил только ярким тому доказательством. «Папа!..» — Ну полно тебе, Рюко-кун, перестань, — всё ещё в растерянности, но мягко шепчет ей он, прикладывая к её мокрому лбу широкую ладонь. Как же успокоить Рюко сейчас? Откуда взялось это неожиданное чувство жалости, вызывающее диссонанс в душе?.. Утешить Рюко было просто необходимо; она не должна плакать и терять присутствие духа даже во сне, ведь Микисуги обещал Иссину… Да и в этом ли вообще была причина? — Тише, Рюко-кун. Всё ведь хорошо, я здесь. Его рука медленно гладит Рюко по лбу и щекам, вытирая эти тихие слёзы, а когда её всхлипы наконец сливаются со звенящей ночной тишиной, и Рюко погружается в долгожданный, глубокий, но неспокойный сон, Микисуги в бессилии выдыхает, чувствуя себя так, будто всё это время он не был способен в полной мере дышать. С невольной дрожью в сердце он теперь надеется, что ему никогда больше не придётся стирать с её лица след столь беспредельной, глубокой и искренней печали.