Романтичный Кёхей

— Ты ужасный, ужасный, ужасный, Кёхей-кун! — Ной от переполняющих её чувств даже легко ударила Кёхея кулачком в плечо. От неожиданности он подавился колой, закашлялся и принялся руками показывать всё, что о ней думает. Девушка зачарованно притихла и на всякий случай отодвинулась на другой край дивана. Они сидели в гостиной. Ной ждала Такенагу, Кёхей смотрел боевик, а на втором этаже сидела в своей комнате Сунако. Больше в особняке никого не было, поэтому на крики в гостиной (Кёхей с Ной просто не умели общаться тихо) никто не прибежал. — Что это ужасный? Что сразу ужасный-то, а? Нормальный! — с трудом выдавил из себя Кёхей, когда наконец смог говорить. Ной тут же подбоченилась и воинственно сощурилась. — А разве нет? Да с тобой же разговаривать нормально невозможно, вечно дурацкие подколки и насмешки. Только и знаешь, как насмехаться. — Да потому что достала уже со своими розовыми соплями. Ах, он сказал то, ах, он посмотрел туда. Я вообще-то фильм смотрел и не спрашивал тебя о твоей личной жизни, чтобы ты мне её тут во всей красе выкладывала! Ной обиженно засопела, явно собираясь расплакаться. — И что? Что мне уже и поделиться с тобой нельзя? В тебе совсем нет ничего романтичного, даже намека. — Вот и хорошо. — А вот Такенага-кун… Отсылки к Такенаге у Ной всегда были решающим аргументом в любом споре. Возлюбленный был в её глазах идеален во всём, поэтому все должны были на него равняться. Но на этот раз девушка ошиблась: с Кёхеем эта техника не действовала. Он громко захохотал, хлопая себя по колену, потом вытер слёзы и, хихикая, выдавил: — Это Такенага-то романтик? Ну-ну, разве что со столбом сравнивать… — Не смей оскорблять Такенагу-куна! — обиделась девушка. — Он идеален. Он воплощение романтики, просто не всегда это показывает. А ты, ты… — Ной запнулась, подыскивая подходящие слова. — Ну, кто, кто я? — издевательски передразнил Кёхей и скорчил рожицу. — Чурбан бесчувственный! — Ну вот и ладненько. Меня вполне устраивает. Кёхей взял пульт и демонстративно добавил звук. На экране что-то громко взорвалось, и Ной вздрогнула и едва заметно подпрыгнула, но почти сразу решительно выхватила пульт из рук Кёхея и сделала тише. — Эй! — возмутился Кёхей. — Какого чёрта? — Ты ничего не понимаешь, Кёхей. Парень должен быть романтиком, должен дарить цветы, говорить комплименты, носить на руках. В такого влюбится любая девушка. — У меня и без того нет проблем с поклонницами, — буркнул в ответ Кёхей. Ной обиженно надулась, а он повернулся к ней и спросил: — И вообще, что значит любая? Девушка заметно приободрилась и уверенно продолжила: — То и значит. Всем девушкам нравится, когда о них заботятся и окружают любовью. Вот Такенага-кун… — Что, и Накахара? — перебил её Кёхей. Он смотрел на Ной, насмешливо прищурившись, всем своим видом демонстрируя, что считает лепет подруги пустым женским трёпом и всерьёз не воспринимает. Но девушка ничего этого не заметила. Она вся засияла, как ёлочная гирлянда, даже привстала со своего места и ткнула куда-то вперёд пальцем, чтобы подчеркнуть весомость фразы. — А Сунако-чан особенно! Неужели ты не видишь? Она только и ждёт, когда появится мужчина, способный разглядеть, какая она на самом деле замечательная, полюбить её и помочь ей полюбить себя. И это, — она окинула Кёхея пренебрежительным взглядом, — точно не ты. Кёхею было плевать на обвинения Ной. Глубоко всё равно, что к нему испытывает Накахара, да и сама Накахара интересовала его исключительно как повариха, но в этот момент он испытал такой приступ негодования, что даже захлебнулся воздухом, когда собирался возразить. — Почему это не я? — взвился Кёхей. — Там что, какие-то особые критерии нужны? Романтика какая-то, да? Да это я запросто, как два пальца! Хочешь, стихи прочитаю? Хочешь? — он вскочил со своего места и дурным голосом завопил: — Молилась ли ты на ночь?.. Как там дальше? Ной демонстративно поморщилась, но мысленно она уже довольно потирала руки: сработало! Что Кёхей, что Сунако — два сапога пара, ими всегда так легко управлять. Девушка потянула Кёхея за рукав, силой усаживая на диван, и доверительно сообщила: — Кёхей-кун, ты ничего не понимаешь. Но я дам тебе пару советов. — Весь внимание, — отозвался Кёхей. Мысленно он уже предвкушал, как будет смеяться, когда утрёт Касахаре нос. *** — Бред какой-то… — бормотал Кёхей, комкая список в руке. Пунктов было под сотню, но больше половины вроде «Принять вместе ванну с лепестками роз», он зачеркнул сразу. Романтика романтикой, но жить ему ещё хотелось. Ной долго упрашивала, чтобы он позволил ей принимать в происходящем активное участие, но Кёхей был непреклонен: вот ещё, полезет со своей помощью или, что ещё хуже, всё разболтает. Нет, Кёхей для начала хотел повеселиться сам, а уж потом, если будет хорошее настроение, рассказать и Ной. Именно поэтому время для первой атаки он выбрал, когда Касахара утащила Тамао по магазинам, чтобы принарядиться для свидания с Такенагой. Девочки только ушли, так что времени была тьма, и Кёхей мог не торопиться. Он вразвалочку приблизился к Сунако, которая как раз зачем-то спустилась из своей комнаты. — Эй, Накахара! Она остановилась и оглянулась. Кёхей почти физически чувствовал её напряжение, но привычно его проигнорировал. Он подошёл к Сунако и грубо заявил: — На! Сунако уставилась на протянутые цветы, как иные впечатлительные барышни смотрят на мышь: с ужасом, отвращением и немой мольбой убрать это немедленно. — Что это? — осторожно поинтересовалась она. От Сияющего создания можно было ожидать чего угодно вплоть до того, что букет взорвётся в её руках. — Цветы. В подарок. Тебе. Два часа выбирал. Последнее Кёхей добавил, чтобы прихвастнуть. Ему было глубоко всё равно, что там растёт на клумбе, сорвал первое, что попалось. Чёрные тюльпаны, даже если засохнут в её руках, будут выглядеть неплохо, так что они показались Кёхею идеальным вариантом. Очень удачная клумба оказалась. Почему Накахара медлит? Он нетерпеливо переступил с ноги на ногу и сунул ей цветы под нос. Если бы Ной увидела происходящее, она бы уже давно вмешалась и заявила, что так с девушками не обращаются, цветы надо дарить торжественно, а не как надоевшую старую застиранную футболку и говорить при этом лучше стихами. Но Ной здесь не было, Сунако в романтике была не меньшим дубом, чем Кёхей, поэтому они молча стояли, обменивались взглядами, время от времени смотря на цветы (Кёхей с ненавистью, а Сунако с опаской). — Ну, Накахара, не тормози. Тебе подарок. Бери уже! Если она их не возьмёт, то через пару минут он сунет их ей за шиворот! Сунако, словно почувствовав, что Сияющее создание на грани, робко потянулась к букету, коснулась кончиками пальцев руки Кёхея и тут же испуганно отпрянула. — Зачем? — недоумённо спросила она. Нет, ну она невыносима! Кёхей подавил желание взъерошить волосы и высказать Сунако всё, что он о ней думает. Романтичнее надо быть, романтичнее, некстати вспомнились наставления Ной, и молодой человек попытался радостно улыбнуться, но получилась такая гримаса, будто он только что сжевал целый лимон. — Просто так, Накахара. Порадовать тебя вот решил… Бери! Она прищурилась от недоброй догадки. — Вину замаливаешь? Что с кухней? Сунако втянула носом воздух, опасаясь почувствовать запах гари, и попыталась обойти Кёхея. Он схватил её за руку, и тогда девушка окончательно убедилась, что Сияющее создание что-то натворило. Она попыталась припомнить, что стояло в холодильнике, и сошлась на мысли, что если он не разгромил кухню, то наверняка съел её мороженое. Нет ему за это прощения! — Пусти! — завопила Сунако и попыталась освободиться. — Да хрена с два. Пока не вручу тебе этот грёбанный веник, хрен ты куда уйдёшь! — отозвался Кёхей. — И вообще, ты уже должна была радоваться, благодарить меня и обнимать, а не страдать ерундой… — Мороженое! — воскликнула Сунако и повернулась к нему. — Признавайся, ты его съел и вину замаливаешь? — Больно надо мне твоё мороженое, — обиделся Кёхей. — У меня своё есть. Две порции. Сунако застыла в замешательстве. Она совсем запуталась и не понимала, что происходит. Сияющее создание с цветами — это так же невероятно, как летающие свиньи. Девушка на всякий случай бросила взгляд в окно — вдруг одна пролетит — и осторожно спросила: — Так ты это серьёзно, насчёт букета? Решил мне его подарить? — Да, Накахара, чёрт бы тебя побрал. Бери уже. И можешь не благодарить, я сегодня добрый. Сунако осторожно, стараясь не соприкоснуться с ним пальцами, взяла цветы, робко понюхала. Тюльпаны не высохли, не осыпались пеплом. Они контрастировали с её бледной кожей и очень ей шли, если так можно сказать про цветы. Какое-то время Кёхей напряжённо за ней наблюдал. Он уже не ждал обещанной Ной реакции, просто Сунако с цветами выглядела удивительно женственной, почти как нормальная девушка. А ещё она слабо, едва заметно улыбнулась. Сунако никому в этом бы не призналась, даже Хироси, но получить в подарок цветы было приятно, пусть и от Сияющего создания. — Такенага похожие выращивал, — между делом заметила Сунако. — Говорит, одна луковица стоит целое состояние, какой-то очень редкий сорт. Мине специально привезла их из Голландии. Где ты их достал? Кёхей заметно побледнел и опал с лица. Он смотрел на цветы почти с таким же ужасом, как недавно Сунако. — Сколько, говоришь, одна луковица стоит?.. — Не знаю. Но, думаю, тебе года два работать придётся. — Сколько-сколько?.. — слабо переспросил Кёхей. Да чёрт бы побрал эту Ной с её романтикой и идиотскими советами! Интересно, а обратно их как-нибудь можно приставить? Он уже потянулся к букету, намереваясь отобрать цветы у Сунако и попробовать закопать улики где-нибудь на другом конце Токио, когда дверь с грохотом распахнулась, и Кёхей с Сунако синхронно повернулись на звук. — Собака! Нам срочно нужна собака! — прорычал Такенага. Он стоял на пороге и был так зол, что распространяемая им тёмная аура была даже страшнее, чем аура Сунако. Кёхей нервно икнул и отступил на шаг. — А что случилось? — невинно поинтересовалась Сунако. — Цветы! Они испортили мои цветы! Представляете, всю клумбу. Мало того, что вырвали самые ценные, Чёрный Мавр*, так ещё затоптали все остальные. Ну, попадись они мне на глаза! Я убью их, закопаю на той клумбе, а потом посажу на их трупах орхидеи! — кипятился Такенага. Он подошёл к Сунако и наконец заметил цветы, долго и задумчиво их изучал, а потом спросил: — Тоже Чёрный Мавр. Откуда, Сунако-чан? Кёхей почувствовал, что ему не хватает кислорода. Он оттянул ворот футболки и принялся озираться по сторонам, прикидывая, как лучше сбежать. Ведь выдаст, как есть выдаст. А Такенага потом открутит ему голову. К чёрту Ной с её романтикой! Или он это уже говорил? — На крыльце нашла, — солгала Сунако, не моргнув глазом. Такенага долго и внимательно смотрел на цветы, потом задумчиво кивнул и заключил: — Собаку нам надо. Собаку. Здоровую кавказскую овчарку. Сделаю из неё инугами** и поставлю охранять клумбу. Да, так и сделаю… Он прошёл на второй этаж, даже не посмотрев на Кёхея. Последний с облегчением вздохнул и встретился взглядом с Сунако. Она хищно улыбнулась и произнесла одними губами: — Одна порция моя. Кёхей закатил глаза и с неохотой кивнул. Когда Ной вернётся, он скажет ей, что всё это глупости и бред и что он, Кёхей, больше в этом не участвует. А то мороженого не напасёшься. *** — Какого чёрта я всё это делаю? — ворчал Кёхей, нахлобучивая на голову сомбреро. — Что это вообще? — Это твой сценический костюм. Я поняла, что сам ты ни за что не справишься и решила тебе помочь. Можешь сказать спасибо, — гордо сообщила Ной. Она пристроила на шляпу павлинье перо и отошла в сторону, любуясь своей работой. Ной была уверена, что для следующего этапа Кёхей просто обязан быть наряжен как один из шекспировских персонажей. О том, как одевались эти самые шекспировские персонажи, она имела очень смутное представление, а Кёхей и вовсе не знал, кто такой Шекспир. Можно было спросить у Такенаги, но Ной считала, что скорее умрёт, чем покажется в его глазах невежественной. Так что пришлось положиться на интуицию и фантазию. Кёхей поправил покрывало, завязанное под подбородком. Оно изображало плащ. Шляпы со страусиным пером не нашлось, поэтому его заменило сомбреро с павлиньим. Лосины (Ной специально из дома притащила свои, леопардовые, потому что других не было) он надеть категорически отказался, остался в джинсах и футболке. Девушка очень расстроилась, потому что лосины были единственной деталью одежды, в наличии которой в костюме она была уверена. К груди Ной приколола бумажку с просьбой на английском поцеловать певца. В фразе было два слова и семь ошибок, но ни Ной, ни Кёхей этого не заметили. В руках Кёхей держал гитару с большим алым бантом на грифе и старательно отворачивался, чтобы скачущая вокруг него Ной с косметичкой наперевес, не добралась до его лица и не довела романтический образ до совершенства. Мысленно молодой человек радовался, что поблизости нет зеркала, иначе он бы уже давно на всё плюнул и пошёл спать. — Я буду сидеть рядом и подсказывать слова, если вдруг что забудешь, — успокаивала его Ной. Кёхей вовсе не переживал, но покорно кивал. Мысленно он уже давно нарисовал, как Сунако выглянет в окно, попросит их заткнуться и пойдёт смотреть свои ужастики дальше. Дома никого не должно было быть кроме Сунако и Такенаги, но Такенагу Ной обещала взять на себя, так что позор Кёхея никто не должен был увидеть. Он перебросил через плечо ремень гитары и ударил по струнам. Те жалобно застонали, а Ной с Кёхеем поморщились. Гитара обнаружилась в кладовке, она была старая и расстроенная, но Касахара заявила, что образ без неё не получится, и Кёхей покорно повесил инструмент на себя. Играть он не собирался, ремень больно давил плечо, а сама идея грядущего представления казалась Кёхею глупой и бессмысленной, но он помалкивал. Больно уж хотелось щёлкнуть Ной по носу. Окна Сунако выходили как раз на злополучную клумбу. Кёхей взгромоздился на неё, давя немногие оставшиеся в живых тюльпаны, глубоко вдохнул и сделал отмашку: Ной с готовностью включила музыку. Та хрипела, заикалась, как скверная запись на старой пластинке, но играла так громко, что даже сова в дальнем конце сада захлебнулась уханьем. — Жил-был художник один…*** — начал Кёхей почему-то фальцетом. — Домик имел и холсты… Песню выбирали дольше всего. Ной требовала какую-нибудь попсу, долго сыпала названиями, в каждом из которых было про несчастную любовь, расставания и дождь, под которым обязательно надо плакать. Кёхей морщился, затыкал уши, когда она пыталась ему что-нибудь напеть, и как заведённый твердил, что такое петь не будет. Он предлагал что-нибудь про смерть, кровь и пытки — Сунако понравится. Ной кривилась и обвиняла его в грубости и бесчувственности. В итоге сошлись на классике. Сунако пела ужасно, но Кёхей оказался не лучше. Голос то опускался до баса, то срывался на фальцет, так что очень скоро псы в соседних домах начали жалобно подвывать. Кёхей добавил громкости, и вой стал жалобнее и заунывнее. Ной морщилась и закрывала уши. Сунако не показывалась. — Кёхей, чем ты там занимаешься? — проворчал Ранмару. Он был сонный, взъерошенный и распахнул окно с такой силой, что створки ударились о стену и стекло жалобно зазвенело. — Отстань, Ран, я занят! — отмахнулся от него Кёхей и продолжил: — Встреча была коротка, в ночь её поезд увёз… — Это я занят. Я, к твоему сведению, спал. Пока ты не начал ерундой под окнами страдать. Два часа! В самом деле, что за песни среди ночи? — кричал Ранмару. — Может, он читает какое-то заклинание? — предположил Юки, тоже открыв окно, и поёжился от ночного холода. — Сунако-чан на него плохо влияет. Такенага не показывался, но что-то подсказывало Кёхею, что это только потому, что его окна выходят на другую сторону. Сунако по-прежнему не было. — Какое заклинание? Я такими глупостями не страдаю. Какого хрена вы вообще здесь забыли? Вы же уходили и не собирались возвращаться на ночь! — возмутился Кёхей, отвлекаясь от песни. Ной предусмотрительно нажала на паузу, и музыка смолкла. — Мы вернулись. И я понятия не имею, где ты был, что не знал об этом, — отозвался Юки. Ясно где, бегал от Ной, которая носилась за ним с лосинами. Или рылся в чулане в поисках гитары. Или подбирал шляпу. С этим дурацким костюмом было не до того, что происходило в особняке. — Ну тогда заткнитесь и терпите. У меня на эту ночь были свои планы. Кёхей открыл рот, чтобы продолжить петь, но в этот момент Ранмару высунулся в окно по пояс с подушкой в руках и кровожадно пообещал: — Только попробуй — и я тебя точно придушу. — Он, рисуясь, отбросил со лба прядь волос, едва не упал, потому что держать подушку в одной руке было неудобно, и сообщил: — У меня завтра важное свидание, а недосып испортит цвет лица. Я тебе этого не прощу, понял? — Да, Кёхей, — согласился Юки. — Хватит уже. Спать пора, а твои заклинания не действуют. Кёхей смотрел на них с ненавистью и никак не мог решить, в кого же запустить гитарой. Надо же, припёрлись на ночь и всё испортили, чтоб их. И где вообще носит Накахару? — Это не заклинания, идиот! Хочу петь и буду. И вы меня не остановите. И вообще, валите уже туда, где собирались ночевать. Все планы переломали, идиоты! — кричал Кёхей. Для полноты картины он угрожающе потряс кулаком, но сомбреро сползло на лоб и испортило всю значимость посыла. Громко выругавшись, Кёхей отбросил шляпу в сторону, попал в Ной (она громко охнула и затихла) и решительно зашагал к стене. Гитара мешала, так что молодой человек оставил её где-то по пути. Поплевав на ладони, он начал подниматься по стене, благо та была неровная. Юки с Ранмару с интересом наблюдали за происходящим. Ной, сидя в кустах, делала какие-то знаки, но Кёхей даже не смотрел в её сторону. — Может, у него лунатизм? — меланхолично предположил Юки. Он уже проснулся, успокоился и теперь испытывал чисто спортивный интерес — очень хотелось узнать, для чего Кёхей всё затеял. Ранмару пожал плечами. Кёхей тем временем почти добрался до второго этажа. О том, что можно воспользоваться дверью, он почему-то не подумал. Поставив руки на подоконник, Кёхей позвал раненым тюленем: — Накахара! Окно было открыто, так что молодой человек легко забрался на подоконник. Он был зол, мысленно представлял, как завтра два дебила будут над ним потешаться, и готов был придушить виновницу позора голыми руками. — Накахара! — повторил он. Окно было открыто, но плотно занавешено, и Кёхей запутался в тяжёлых чёрных шторах, едва не вывалился в окно и несколько раз оттоптал свои же ноги. Когда он наконец оказался в комнате, слабый свет телевизора ослепил его. — Накахара! — позвал Кёхей в третий раз, подскочил к ней и изо всей силы потряс за плечо. — Ммм? — отозвалась Сунако. Она с неохотой оторвалась от экрана, сняла наушники и спросила: — Сияющее создание, ты что-то хотело? Даже Кёхей слышал доносящиеся из наушников вопли. Он посмотрел сначала на них, потом на Сунако, затем на окно. Где-то в горле уже рождался нервный истерический смех, и молодой человек сдерживался из последних сил. Не слышала, она ничего не слышала! Какая к чёрту романтика, если она даже не слышала ничего?! — Ты идиотка! Чёртова идиотка! — закричал Кёхей и выскочил из комнаты. Сунако какое-то время недоумённо смотрела ему вслед, потом пожала плечами и снова надела наушники. Подумаешь, какие мы нежные. *** — Всё, больше никакой романтики, серенад, стихов, цветов и прочей хрени. Обычная спокойная жизнь. А Ной с её советами пусть идёт лесом, — бормотал под нос Кёхей. То же самое он сказал Ной совсем недавно, она обиделась, трясла перед его носом бумажками с подробными описаниями «грядущих побед» и доказывала, что останавливаться на полпути глупо. У Кёхея все эти приторно-сладкие бредни вызывали оскомину и желание заткнуть уши. Нос Касахаре он давно утёр — с Сунако романтические штучки не прокатывали, — но та упорно не желала мириться и признавать поражение. — Ну ещё разок. Ещё самый последний-распоследний разок. Уверена, он тебя убедит. Вот, смотри, попробуй прийти ей на помощь в трудную минуту, — из последних сил пыталась его уговорить девушка. Кёхей стоял напротив, скрестив руки на груди и всем своим видом демонстрируя, что переубедить его невозможно. Но Ной не сдавалась без боя, иначе бы она никогда не завоевала Такенагу. По сравнению с тем подвигом, необходимость уговорить Кёхея продолжать должна была стать просто небольшим достижением. — Касахара, ты забыла? Да я спасал её больше, чем все герои сённен-манга — Токио. И она хоть раз меня нормально поблагодарила? Ной, ни на мгновение не растерявшись, выпалила: — Сунако-чан просто стеснялась! — Ну-ну, — фыркнул Кёхей. — Всё, разговор закрыт. Я в этом больше не участвую, а твоя теория — просто очередная глупость. Смирись. И он развернулся и решительно зашагал прочь. Ной зарычала, затопала ногами и швырнула ему в спину бумаги с заметками. Кёхей даже не обернулся. Всё это было очень весело и немного стыдно — Ранмару и Юки наутро после серенады засыпали его подколками, Кёхей злился, а Сунако непонимающе хлопала глазами, она чувствовала, что пропустила что-то важное, но не понимала, что именно, — но продолжать этим заниматься не хотелось. Глупости всё это. И как его Ной вообще сумела уговорить? В гостиной Кёхей задержался: Сунако стояла на стремянке и вешала штору. Лестница стояла неровно, шаталась и скрипела, и Кёхей решил подойти ближе. — Эй, Накахара, чем ты там занимаешься? Она вздрогнула от неожиданности, стремянка накренилась в сторону, и Сунако, чувствуя, что начинает терять равновесие, инстинктивно попыталась схватиться за гардину. Послышался треск рвущихся петель, и на мгновение девушка замерла и с недоумением посмотрела на оборванную штору в своих руках, а потом, тихо вскрикнув, полетела вниз. Сначала с грохотом упала стремянка, Кёхей вовремя успел отскочить в сторону. А следом за лестницей рухнула и Сунако. От падающей девушки он увернуться не успел, но и поймать её не попытался, так что когда она упала сверху, молодой человек не устоял на ногах и плюхнулся на зад. На мгновение у него перехватило дыхание, а на глазах выступили слёзы, и в себя Кёхей пришёл не сразу. Какое-то время они сидели оглушённые — Кёхей и оседлавшая его Сунако. Потом оба медленно начали осознавать реальность. Кёхей осторожно пошевелил руками и понял, что обнимает Сунако за плечи и что она тоже его обнимает. Она сидела, уткнувшись лицом в его плечо, молчала и не шевелилась. В этой неподвижности было что-то жуткое и нехорошее. «Ну, сейчас начнётся», — обречённо подумал Кёхей, но руки убрать не спешил. Только что после падения его озарила простая и удивительно ясная мысль: ему нравится обниматься с Сунако. Подобного он от себя не ожидал, поэтому так удивился, что продолжал сидеть почти не двигаясь. А вовсе не потому, что ему хотелось как можно дольше продлить это ощущение. Анализировать собственные чувства не хотелось, да и не в характере Кёхея это было, поэтому он поёрзал под ней и проворчал: — Накахара, вот объясни мне, почему я вечно тебя спасаю? Она резко дёрнулась, подняла голову, встретилась с ним взглядом и огрызнулась: — Если бы ты не вопил почём зря, мне бы твоя помощь и не понадобилась. Сунако была раздражена, немного испугана, а потому злилась ещё сильнее и совсем не замечала, насколько близко к ней Сияющее создание. — Кто бы мог подумать, что мы такие пугливые! — в тон ей отозвался Кёхей. Сквозь тонкую футболку его ладони чувствовали тепло её кожи и её острые лопатки. Сунако могла заткнуть за пояс любого парня, но кости у неё были тонкие и хрупкие, как у обычной девушки. Кёхей почувствовал, что от этих мыслей заливается краской. — И вообще слезь уже с меня! Он попытался её спихнуть, подавшись вперёд, а она всё ещё крепко держалась за его плечи и не ожидала его движения, так что добился Кёхей прямо противоположного. Их лица оказались слишком близко друг к другу, и его взволнованное дыхание шевелило прядь волос, упавшую на лицо Сунако. Это был почти поцелуй. На этот раз не вынужденный, спонтанный, но оттого не более приятный. Как там говорила Ной? Обычно после чудесного спасения девушка благодарит своего героя и дарит ему поцелуй благодарности? У них с Сунако всегда было наоборот: сначала поцелуй, а потом чудесное исцеление. А после Накахара устраивала одно из своих излюбленных представлений и становилось не до романтики. Они откатились друг от друга как по команде. Кёхей вскочил на ноги, запутался в лежащей на полу шторе, едва не упал, потёр ушибленный зад и проворчал: — Да чтобы я ещё раз… ещё раз… да ни за что! — Для Сунако это был лишённый смысла набор слов. Она преувеличенно внимательно отряхнулась, поправила одежду и принялась заново устанавливать стремянку. Кёхей в последнее время вёл себя странно, делал и говорил загадочные, недоступные её пониманию вещи, но она не собиралась выяснять, что с ним происходит. Пусть делает, что хочет. Ей нет никакого дела до Сияющего создания. Это была ложь, но Сунако не собиралась в этом признаваться даже себе. *** Подтрунивать над Сунако ему нравилось всегда. Но к самой Сунако он не испытывал никаких чувств. Да, совершенно никаких. Разве что раздражение, когда у неё начиналось очередное обострение. И пусть со стороны это казалось удивительно похожим на неуклюжие заигрывания первоклассника, таскающего симпатичную соседку по парте за косички и прячущего её портфель, любому, кто сказал бы Кёхею об этом, он бы рассмеялся в лицо. Ибо нечего говорить глупости. Он больше не участвовал в безумной затее Ной. Она дулась, не разговаривала с ним, а Кёхей делал вид, что её не существует. Ночью, оставшись в своей комнате, молодой человек вытащил из-под кровати мятые листы все в клочках паутины — черновики, которые бросила в него Касахара, он поднял их и спрятал в надежное место на тот случай, если пригодятся. Посоветовать что-то хорошее Ной не могла — об этом свидетельствовал прошлый неудачный опыт. И Кёхей долго смеялся, наткнувшись на «романтический ужин с последующим соблазнением». Романтический ужин в компании Сунако он представлял себе очень смутно. Накахара вообще вряд ли сможет просидеть с ним вдвоём за одним столом больше пары минут. Если сесть в разные концы стола, то она протянет дольше, но где тогда романтика? А про попытки соблазнения можно вообще не заикаться. Все предыдущие всегда заканчивались одинаково. Кёхей вздохнул, смял листы, снова сунул их под кровать и пошёл на кухню. Ему совсем не нравилась Сунако. Да-да, совсем, ни капельки. Но почему-то хотелось попробовать. На этот раз на его появление она никак не отреагировала, даже не повернулась в его сторону. Казалось, Сунако целиком сосредоточилась на курице, которую разделывала, но Кёхей видел, как напряглась её спина, стоило ему переступить порог. Сначала Кёхей стоял на пороге, ожидая, что его прогонят, потому осмелел, зашёл на кухню, уселся на стул и принялся наблюдать за Сунако. Такое она ему никогда не прощала, но на этот раз смолчала. Кёхей удивился. Он нарочно громко вздохнул, поёрзал на стуле с таким скрипом, что услышал бы и глухой, потом с шумом облокотился на столешницу и принялся со скучающим видом наблюдать за девушкой. Сунако не реагировала. Кёхей растерялся. — Почему молчишь? — не выдержал наконец он. — Я занята, — сухо отозвалась Сунако и от души ударила ножом по тушке курицы. Тушка распалась на две идеально одинаковых половинки, а Кёхей шумно сглотнул. Когда молодой человек ещё участвовал в шумных дискуссиях Ной по поводу того, как всё лучше обставить с романтическим ужином, предполагалось, что он вызовется ей помочь, а она, разумеется, согласится. На этом моменте Касахара всегда отставляла в сторону ногу, воздевала руки к небесам и начинала высокопарно декламировать то, что должно было следовать дальше. Кёхей бы стоял рядом, так близко, что они почти соприкасались бёдрами (то, что это будет мешать готовке, Ной не волновало, она вообще была далека от готовки), а Сунако очаровательно смущалась и терялась. Потом она, разумеется, должна была порезать палец, а Кёхей бы мягко улыбнулся, заверил её, что всё в порядке, взял её ладонь в свою и слизнул выступившую кровь. Далее следовал поцелуй, горячие признания и… Что должно было произойти после, Кёхей так никогда и не узнал, потому что Касахара краснела, жмурила глаза, пошловато хихикала и била кулачком по диванной обивке или по спине Кёхея, если ему случалось оказаться рядом. Мысленно он представил описываемую Ной картину и хмыкнул. Фантазия у Касахары бурная, но Сунако она явно меряет по себе. Накахара, услышав его смешок, оглянулась и зло сверкнула в его сторону глазами. Улыбка Кёхея увяла. Он поёрзал на стуле и робко спросил: — Слышь, Накахара, может, тебе помочь? Кёхей постоянно крутился на кухне, лез под руку, встревал с комментариями, мешал, как мог, и действовал на нервы, но никогда, ни разу за те несколько лет, что они жили под одной крышей, он не предлагал свою помощь. Сунако так удивилась, что замерла с занесённой в воздухе рукой (нож так и не опустился на несчастную курицу). Даже со своего места Кёхей видел, как напряглась спина девушки. — Помочь? — тихо переспросила она. — Ага! — Кёхей приободрился, вскочил на ноги и подбежал к Сунако. Ему нравилась её реакция. — Могу что-нибудь порезать или помешать. А ещё лучше, если ты мне ещё и пробовать всё позволишь… Я сегодня совершенно свободен и весь горю от желания помочь. Накахара, что сделать надо? Какое-то время она молчала. Видно было, как Сунако борется с собой, принимает некое важное решение. Наконец она обречённо вздохнула и сдалась: — Там дайкон, а в подставке нож. Помыть, почистить и нарезать тонкими кружочками, — свои указания Сунако сопровождала быстрыми жестами руками — Кёхей едва успевал за ними следить. — Будет сделано! — отозвался Кёхей и бросился в сторону редьки. Сунако краем глаза с любопытством за ним наблюдала. Трудности начались уже с мытья. Кёхей не пожалел моющего средства, тщательно его вспенил, так что немного намылился и сам: белые шапки висели на плечах, груди и даже кончике носа. Но молодой человек этого не замечал, а с остервенением тёр редьку. Потом он взял нож (долго выбирал самый большой) и начал аккуратно, высунув от усердия язык, счищать кожицу. У редьки (Кёхей это точно знал, столько раз видел у Сунако) надо было срезать тонкую верхнюю кожицу, и со стороны это всегда выглядело легко. На этот раз нож скользнул по гладкому боку и впился в мякоть. Кёхей выругался и попытался снова. К первой зазубрине добавилась вторая. Нет, в самом деле, кто бы мог подумать, что это так сложно! — Дай сюда! Сунако не выдержала и подошла к нему. Кёхей послушно протянул ей дайкон и виновато потупился как нерадивый ученик. Молодой человек внимательно наблюдал за тем, как она работает. Движения Сунако были быстрыми, уверенными и скупыми, ленточка шкурки вилась спиралью, всё удлиняясь. Кёхей не выдержал и присвистнул от восхищения. Всё-таки готовка — это единственное, в чём он никогда не стал бы соревноваться с Накахарой. — Спасибо, — буркнул он, когда Сунако протянула ему очищенную редьку. Кёхею отчего-то было очень стыдно, поэтому он старался не смотреть на девушку, сразу повернулся к ней спиной и направился к разделочному столу. — Подожди! — прикрикнула на него Сунако. Молодой человек остановился и зло, чтобы скрыть смущение, буркнул: — Ну что ещё? — Если хочешь помочь, делай правильно. Когда режешь, держи левую руку так, — она чуть согнула пальцы и положила ладонь на редьку. — Тогда не порежешься. Вот это могла бы и не говорить. Уж нож-то держать он умеет. Кёхей коротко кивнул и бесцеремонно оттолкнул Сунако бедром. Она не стала возмущаться, послушно отошла в сторону и приготовилась наблюдать. Интересно, когда он следил за тем, как Накахара готовит, она тоже чувствовала себя зверушкой в зоопарке? Кёхей нахмурился и выдохнул, как будто собирался сделать что-то важное и значимое, затем взял нож, положил левую руку на дайкон, как показывала Сунако, и приготовился отрезать первый кусок. Он миллион раз видел, как она это делает. Это же просто, как раз-два-три, даже ребёнок справится. — Накахара! Чтоб тебя и твои советы!.. Скользкая редька отскочила в сторону, удержать её Кёхей не смог (он и подумать не мог, что та окажется такой своенравной), а нож с неумолимостью гильотины опустился на пальцы, скользнул по костяшкам, содрав кожу, и впился острием в доску. Кровь брызнула так, будто Кёхей перерезал артерию. Во всяком случае так в первое мгновение показалось Сунако. Она вскрикнула от ужаса, отшатнулась и зажмурилась. А Кёхей выругался и принялся озираться по сторонам. Предполагалось, что порежется Сунако. Порежется легко, так что выступит только несколько капель крови. Но в итоге досталось Кёхею, и он уже залил кровью половину столешницы, а дайкон стал на один бок ярко-розовым. — Дай сюда! — наконец пришла в себя Сунако и схватила его за запястье. Кёхей так опешил, что покорно позволил подвести себя к раковине, и не стал сопротивляться, когда девушка открыла кран и сунула его кисть под струю воды. Вода была тёплая и розоватая от крови. Кёхей зачаровано проследил за ней и пробормотал: — Обычно в таких ситуациях кровь слизывают. Слюна может продезинфицировать ранку. Ты знала? — Ты почти отрезал себе пальцы, но сокрушаешься о таких глупостях? — удивилась Сунако, совсем не уловившая намёк. Она отошла от Кёхея, достала из шкафчика аптечку, припасённую для подобных случаев, и достала перекись. С обработкой ран Сунако справлялась ничуть не хуже, чем с готовкой. Хотя могла бы быть и понежнее. Кёхей шипел, ругался, но покорно ждал, когда она закончит. — О, а у тебя здорово получилось! — Он потряс в воздухе забинтованной рукой. — Спасибо. Сунако отступила на шаг и опустила лицо, но Кёхей уже успел заметить, что она покраснела. Он удивлённо моргнул: обычно её реакция была другой. — Думаю, на сегодня мне уже хватит твоей помощи, — пробормотала Сунако. — Можешь идти. Она снова вернулась к разделке курицы. Стояла к нему спиной и с остервенением рубила тушку, так что мелкие осколки костей и мяса летели во все стороны. Кёхей потёр руку и медленно побрёл в свою комнату. Кажется, его очередная попытка её расшевелить закончилась провалом. Он делает всё по написанному, почти слово в слово, но выходит с точностью до наоборот. Удивительно ещё, что Сунако не закатила концерт с заламыванием рук и патетичными воплями, потому что Сияющее создание поранилось. Иногда даже Накахара может быть вполне нормальной. Поднявшись в свою комнату, Кёхей набрал Ной гневное сообщение, где высказал всё, что думает о её идеях, советах и уверенности в том, что сработает. Какое-то время подумал, стоит ли отправлять, потом всё стёр и бросил телефон на кровать, а сам упал на покрывало следом. Он так и не смог понять, почему поддался на уговоры Касахары, почему до сих пор в этом участвует и чего хочет добиться. Ну не влюбить же в себя Накахару, право слово! Нужна она ему сто лет. Кёхей закинул руки за голову и уставился в потолок. Он часто так лежал — в этой позе лучше думалось. Но сейчас не хотелось ничего анализировать, хотелось просто поспать. Может, когда Кёхей проснётся, станет лучше. — Она мне даже не нравится, — пробормотал молодой человек. Это прозвучало фальшиво, но Кёхей успокоился. Он глубоко вдохнул и закрыл глаза. Всё, хватит. Завтра никакой романтики. *** Когда у Сунако бывало тяжело на душе, хотелось кому-то выговориться, она всегда садилась перед Хироси и начинала ему жаловаться. Ей, кажется, помогало, после этого она всегда заметно веселела и приободрялась. Кёхей подумал об этом внезапно, когда проходил мимо комнаты Сунако и заметил, что дверь приоткрыта. Хозяйки там точно не было — она гремела посудой на кухне, — поэтому её куклы остались совсем одни. Делай с ними, что хочешь. Можно даже поговорить. Он зайдёт туда на минуточку, просто так, чтобы посмотреть. В этом нет ничего такого. Никто ничего не узнает, особенно Сунако. Хироси стоял на своём обычном месте, и Кёхей медленно переступил порог. Вообще-то он собирался поесть в своей комнате мороженого и нёс его сейчас в руках, а сворачивать никуда не собирался. Но побороть любопытство оказалось слишком сложно. Это было очень просто — подойти к манекену, сказать ему пару фраз, а потом развернуться и уйти. Кёхей не собирался задерживаться, напротив, планировал сбежать как можно быстрее. Но в последнее время всё складывалось против него. Неужели Накахара как-то сумела его проклясть? Коробки с дисками всегда были разбросаны по всему полу, Кёхей привык и даже почти не наступал на них, но почему-то именно сегодня ему посчастливилось споткнуться о край коробки, зашипеть от боли, поджать ногу, потерять равновесие и упасть вперёд. И всё это в одном шаге от Хироси! Он зажмурился и приготовился к тому, что будет очень больно. Но больно не было. Какое-то время молодой человек не двигался, не понимал, что произошло, и в какой позе он сейчас находится — стоит или лежит, — потом медленно открыл глаза и тихо выругался: — Вот чёрт! Кёхей стоял, наклонившись вперёд, под углом градусов в сорок пять и обнимал Хироси, как будто манекен был единственной его опорой. На самом деле так и было — не будь Хироси, Кёхей точно растянулся бы на полу. С другой стороны, не будь Хироси, он бы вообще сюда не пришёл. Но выругаться его заставило не это. Мороженое. Его последняя порция мороженого, что он бережно нёс в свою комнату, сейчас была безвозвратно утрачена. Перевёрнутая банка громоздилась на макушке Хироси (Кёхей и сам не знал, как это вышло), а по затылку и вискам манекена, стекая за уши и на шею, текло мороженое. Последняя порция. — Чёрт бы побрал эту Накахару! — снова выругался Кёхей. Сунако была ни в чём не виновата, но понимание этого злиться на неё не мешало. Мороженого было жалко до слёз. Кёхей наконец обрёл равновесие, встал на ноги и отошёл от манекена. Он собирался всплакнуть, жалея себя, но в этот момент вдруг понял, что есть вещи пострашнее пропавшего мороженого. Хироси безразлично смотрел на него пластиковыми глазами, но Кёхею показалось, что он насмешливо щурится. Куски мороженого, ещё не растаявшие, белыми сугробами высились уже на плечах. Разгневанная Накахара за осквернение её обожаемого Хироси открутит ему голову. Кёхей выскочил в коридор и замер на лестнице, прислушиваясь. Сунако всё ещё готовила, а значит, у него было время. Молодой человек вернулся в её комнату, снял с головы манекена банку мороженого, поставил её в угол (потом уберёт) подхватил Хироси под мышку и рысью побежал в ванную. Мороженое отмылось легко, но тут же появилась новая проблема. Манекен был мокрый, с него стекала вода, и Сунако, увидев лужу на полу, сразу обо всём догадается. Кёхей покрутил головой в поисках полотенца, но ничего не нашёл. Не своим же его вытирать, в самом деле. В шкафу лежала целая стопка, но туда заглянуть молодой человек не догадался. Он вздохнул, снова подхватил Хироси под мышку и пошёл на улицу. Там за пару минут обсохнет. В саду Кёхей уселся на первую попавшуюся лавочку, а манекен прислонил рядом. День был тёплый, солнечный, почему бы и не посидеть на свежем воздухе. Хироси тоже полезно будет принять солнечную ванну. Кёхей откинулся на спинку скамейки, закинул руки за голову и пробормотал: — Скажи, ну разве она не странная? Хироси промолчал, но Кёхей знал, что в душе манекен с ним согласен. Сунако была странная, и ему никогда не удавалось её понять. То злится, ругается и шипит, как кошка, то вдруг окружает теплом и заботой, то вопит всякую чушь, то вполне нормально с ним беседует, то падает в обмороки от мимолётного прикосновения, то не обращает на них внимания, хоть заобнимайся с ней. Бинтует ему руку, а потом в качестве утешения приносит тарелку с жареными креветками. Находится совсем рядом, но, кажется, не замечает этого. Только отчего-то краснеет. В последнее время она вообще слишком много краснеет — Кёхей заметил — и старается вообще на него не смотреть. Странности Сунако в последнее время зашкаливали, они били все рекорды, и Кёхей даже не догадывался об их причинах. Да и не до размышлений о поведении Сунако ему сейчас было: собственные странности беспокоили молодого человека гораздо больше. В самом деле, чем он в последнее время занимается? Творит глупости, выставляет себя на посмешище, делает то, за что раньше в здравом уме ни за что бы не взялся. Зачем? Почему-то в памяти всплыло выражение лица Сунако, когда он преподнёс ей цветы. Она покраснела, смутилась, и (Кёхей готов был поспорить на всю свою коллекцию манга) ей было приятно. Даже если немного и недолго, но всё равно приятно. А-а, что ему за дело до того, приятно ей или нет? Кёхей от злости на себя тихо выругался и запустил пятерню в волосы. Да так и замер. Потому что поднял глаза на дорожку и увидел её. Весна была в самом разгаре. Цвёл жасмин, и целые стайки бабочек вились вокруг сладко пахнущего белоснежного, будто присыпанного снегом куста. Лёгкий ветерок шевелил ветви деревьев. Где-то вдали мяукнул дрозд. Идиллический пейзаж, достойный полотна художника. А на лавочке сидел едва живой Кёхей, рядом с ним стоял безразличный ко всему уже вполне сухой Хироси, а на дорожке, уперев руки в бока и являя всем своим видом справедливое возмездие, замерла Сунако. Кёхею было не до романтических пейзажей, потому что он знал: сейчас его будут убивать. Сунако была взъерошенной, мокрой и мрачной, словом, выглядела так, будто что-то с остервенением искала и наконец нашла там, где совсем не ожидала. Она вытянула вперёд руку и ткнула пальцем в сторону Кёхея. — Ты! — патетично воскликнула девушка. — Как ты посмел?! — Что посмел? Что сразу посмел? Почему я у тебя всегда крайний? — тут же вскинулся Кёхей. Помирать, так с музыкой. Сдаваться так просто он не собирался. Но Сунако пропустила его возражения мимо ушей. — Ты похитил моего Хироси! Как ты мог?! Сияющее создание, зачем он тебе понадобился? Кёхей недоумённо посмотрел на манекен. Только сейчас он сообразил, что засиделся в парке слишком долго. Угораздило же его начать думать о всяких глупостях. — Я его не похищал! — возразил Кёхей. Молодой человек по-приятельски приобнял Хироси за плечо и притянул к себе. — У нас суровый мужской разговор. А ты мешаешь. От такой наглости Сунако утратила дар речи. Она приоткрыла рот и застыла, пытаясь подобрать слова. Сияющее создание и Хироси? С каких это пор они на короткой ноге? — Ну хорошо, можешь сесть рядом. Мы не возражаем. Правда, Хироси-кун? Разумеется, манекен ничего не ответил. А Сунако покорно подошла к скамейке и села рядом. Между ними стоял Хироси — видимость безопасной дистанции. Кёхей довольно улыбался: Накахара-то думала, что заявится сюда, устроит скандал, отведёт душу, а потом заберёт свою куклу обратно. Но план не удался, победил Кёхей. И за это он не мог собой не гордиться. Накахара была растеряна, дезориентирована и долго молчала, только комкала край футболки, так что очень скоро он стал выглядеть так, будто его тщательно и долго жевали. Бабочки, цветы и прочая весенняя романтика её тоже мало волновали. А ведь Ной долго распиналась о том, как важно правильно выбрать место для разговора по душам. Местом Касахара осталась бы довольна. А разговор по душам не клеился. — Сияющее создание, ты в последнее время странно себя ведёшь. Что-то случилось? — слова давались с трудом, Сунако буквально выталкивала их из себя. Голос её звучал глухо, но в нём слышалось беспокойство. Пусть она бывала грубой и даже жестокой, могла сгоряча обидеть, но в то же время Накахара всегда за него беспокоилась. И это была едва ли не единственная причина, по которой он её терпел. Кёхей фыркнул: она что, только заметила? Да уж, ничего не скажешь, сама наблюдательность. — Да нормально всё, как и раньше. Чего глупости спрашиваешь? — он отвернулся и принялся с преувеличенным вниманием наблюдать за махаоном, севшим на цветок жасмина. Бабочки Кёхея никогда не интересовали, разве что в глубоком детстве, когда он ловил их и отрывал им крылья, но это было лучше, чем смотреть на Сунако. — И ничего не глупости! — возразила она. — Ты никогда раньше так себя не вёл. Сначала цветы эти странные, потом песни, потом желание помочь. Да раньше ты добровольно никогда не вызывался помогать! Так что… — Минуточку! — До Кёхея не сразу дошёл смысл её слов, поэтому перебил он её не сразу. — Ты что, всё слышала? Ту песню? Несмотря на наушники? Она и в самом деле слышала? Мысленно Кёхей ударил себя по лбу: какой позор! Сунако повела плечиком. — Ты поёшь ещё хуже, чем я. — Она улыбнулась. — Зачем ты вообще это затеял? Чтобы понравиться тебе. Если он это скажет, Накахара поднимет его на смех. Да и неправда это будет: что-что, а нравиться он ей точно не хотел. Верно же? Хотя в последнее время Кёхей уже ни в чём не был уверен. — Да так, как-то само собой получилось, — он хихикнул, чтобы скрыть неловкость. — Тогда давай больше так получаться не будет. Хорошо? — Сунако отставила в сторону Хироси и повернулась в Кёхею так резко, что ударилась о его ногу коленями. Молодой человек оторвался от созерцания бабочек и удивлённо на неё посмотрел: Накахара была серьёзна настолько, что даже не обращала внимания, насколько они близко друг к другу. Это было приятно — в кои-то веки по-нормальному с ней общаться, — но в то же время отчего-то больно. Её просьба ранила так, будто Кёхей признался и получил отказ. Он не признавался, она ему даже не нравилась, но всё равно было больно. С чего бы? — Почему это? — буркнул Кёхей. — Потому что это странно. Я привыкла к твоему невыносимому характеру, подколкам и шуточкам. Смирись, сказала я себе, Сияющее создание не переделать. Но к тому, что происходит в последнее время, привыкнуть никак не могу. Это всё неожиданно, необычно и заставляет меня чувствовать себя странно. Я так никогда себя не чувствовала. — Сунако снова отвернулась от него, села нормально, откинулась на спинку скамейки и прижала ладони к покрасневшим щекам — неосознанный жест, и Кёхей заметил его с удивлением. — Это смущает. Как будто ты, как будто я… — она сбилась с мысли и замолкла. Почему-то у Кёхея было такое чувство, что Накахара сказала гораздо больше, чем собиралась сначала. Он подавил желание тронуть её за плечо и сказать что-нибудь ободряющее. Ему было тоже неловко и хотелось обменяться ответной откровенностью. — Тебе понравилось! — неожиданно выдал Кёхей. Откровенность не получилась, но Сунако дёрнулась и испуганно на него посмотрела. Неужели он попал в точку? — Ничего мне не понравилось! — тут же отозвалась девушка. Она была вся красная, алели даже шея и руки. — Это было ужасно, ужасно, ужасно! Ещё хуже, чем твои шуточки. Не смей, слышишь, не смей больше никогда заниматься подобными глупостями, иначе я убью тебя! — Что ж ты до этого меня не убила? — расхохотался Кёхей. Его нисколько не напугали её угрозы. — Да ладно, Накахара, признайся, что тебе понравилось. Это было весело, скажи? Чистая романтика, всё точно по правилам. У тебя то билось как сумасшедшее, то замирало сердце, бросало то в жар, то в холод, в голове не было никаких мыслей и хотелось и смеяться, и плакать одновременно. Верно же? Он почти слово в слово цитировал Касахару. Надо же, а ведь и эта бесполезная болтушка иногда может пригодиться. — Нет. Мне хотелось только плакать и провалиться сквозь землю, — процедила сквозь зубы Сунако, а Кёхей с интересом наблюдал, как её порозовевшая кожа становится ещё на оттенок темнее. Она ему не нравилась, совсем не нравилась. Но подтрунивать над ней Кёхей обожал. А как смешно Накахара краснеет! — Ах, не нравится, значит? — в притворном возмущении вскочил Кёхей. — Не нравится? Сквозь землю провалиться хочешь? Ну тогда проваливайся на здоровье, потому что с этого момента, Накахара, у тебя начнётся совсем другая жизнь! Он развернулся и побежал к особняку. Там под кроватью лежали наброски Ной, под сотню пунктов, хватит надолго. Кёхей бежал и немного истерично смеялся. Он и сам не знал, почему ему так весело, но недавняя досада была забыта, мысли были уже далеко, а в голове уже развивался план дальнейших действий. Щёлкнуть по носу Касахару не получилось, но он ни за что ей в этом не признается. Зато следующие несколько дней повеселится на славу, будьте уверены. И пусть Накахара ему не нравится, но как всё-таки забавно она краснеет! * Нет такого сорта. Он исключительно плод авторской фантазии ** Демонический пес *** Да-да, это та самая песня. Выбрана исключительно потому, что она переведена на японский. Слушать без смеха я её не могу, и в ВК она есть, да.