Запись 11

      Я провожу черным грифелем по толстой бумаге своего блокнота, взглядом пытаясь следить за Джейкобом. По правде говоря, брат не был лучшей моделью для рисования — он постоянно дергался и в основном просто не мог усидеть на месте, чем ужасно выводил меня из себя. Он никогда не видел, как я творю, а я в свою очередь, пытаюсь как можно тщательнее это скрывать, но когда вокруг рабочего стола появлялись скомканные листы бумаги, Джейкоб всегда порывается развернуть и посмотреть хоть на один. Что за несносный мальчишка? Мне приходилось ударять его по руке, чтобы брат обиженно закатывал глаза и удалялся, вновь оставляя меня ни с чем. Хотя, эта мнимая обида продолжается недолго и Джейкоб, почти всегда возвращается обратно, позволяя мне вновь начать еще один лист, смотреть украдкой, проходя глазами по манящей щетине, шиллингу, желанной вещичкой висящему у него на груди, и по избитым в кровь костяшкам пальцев, которые так сильно я желала прижать к своим губам.       С каждым новым наброском я считала, что делаю его недостаточно хорошо, недостаточно похожим — я то не могла передать всю хитрость мужских глаз, то улыбка брата с бумаги была слишком неестественной, слишком не похожей на привычную его улыбку. Вскоре, документы о частицах Эдема были полностью покрыты слоем изрисованных листов, а я все больше выходила из себя с каждым разом, когда находила в набросках хоть малейший изъян. Кажется, что Джейкоб так и останется неуловимым, а его образ я никогда не смогу отразить на бумаге, как обычно я делаю это в мыслях. Странно — мне казалось, что я видела его в любом виде: пьяным; избитым после очередной драки; самоуверенным, каким он был чаще всего; страстным любовником, когда он прижимал мое тело к постели, желая оставить на нежной коже как можно больше следов своего присутствия. И ничего из этого не умещалось на бумаге, как будто Джейкоб был сразу всем и одновременно никем из этого списка. Проходило время, а я только и делала, что злилась и терялась в вариативности ощущений.       Все мои рисунки покоились в выдвижном ящичке письменного стола, заботливо спрятанные от посторонних глаз. Я считала свое занятие если не глупым, то явно не подходящим моей основной профессии, однако, это всегда помогало мне сбросить напряжение и привести нервы в порядке после тяжелого дня. Тишина собственного вагона и карандаш в руках — не могло быть ничего лучше для успокоения, чем это. Но когда Джейкоб вновь появлялся в поле видимости, рука сама, непроизвольно, доставала чистый лист, пытаясь вывести контуры лица. Тогда о спокойствии можно было снова забыть, так как брат, будто бы догадываясь, что я пытаюсь сделать, дразнил меня еще больше, начиная перемещаться по помещению взад-вперед, то садясь в кресло, то вставая с него, для полной картины только по потолку не ходил. В первые десять минут я терпела подобные выходки, но, замечая непохожесть двух Джейкобов, срывалась и отправляла одного из них восвояси, на что тот уходил с подлой улыбкой, осторожно захлопывая дверь за собой, а другого комкала и отбрасывала в сторону.       Сейчас, возвращаясь в поезд после очередного длительного поиска плащаницы, я, не успев войти в вагон Агнес, застала Джейкоба сидящим на своем диване. Я отступила назад как можно тише, выглядывая из-за угла, наблюдая за братом: он сидел неподвижно, не дергаясь и, если бы его руки не были заняты шэнбяо, я точно бы подумала, что Джейкоб медитирует. Я закусила губу от разочарования — как жаль, что карандаш и бумага были сейчас не со мной! Однако это не помешало мне остановить своей взгляд на брате, рассматривая каждую мелочь, а в особенности эти задумчивые, сосредоточенные глаза, которые были сфокусированы сейчас на скрытом клинке. Я редко видела Джейкоба таким, а потому попросту смотрела и смотрела, не в силах оторваться от этого зрелища. Он казался мне желаннее, чем обычно, поэтому я поборола желание подойти и поцеловать эти насмешливые губы, пальцами зацепляя недельную щетину, которая всегда оставляла на коже приятное покалывание. Мои мысли зашли слишком далеко, но когда я осознала это, было уже слишком поздно: моя нога неуклюже зацепила ведро, заботливо оставленное кем-нибудь из Грачей, издавая неприятный глухой звук. Джейкоб сразу же встрепенулся, отвлекаясь от своего дела, и, обнажив острие клинка, пошел прямо на меня.       Когда он вышел из вагона, холодный Лондонский ветер ударил ему в лицо, а я уже бежала по крыше, думая только об одном — сегодня я закончу его портрет.

***

      Карандаш скользил по бумаге так быстро и ловко, будто я была дирижером, палочкой направляя свой оркестр к идеальному звучанию симфонии. Я изредка прикрывала глаза на мгновение, в голове рисуя запомнившийся образ Джейкоба. Да, да, вот так! Я была на пороге своего маленького открытия, которое будоражило мою кровь сильнее, чем поиски частиц Эдема. Провести здесь, чтобы очертить и без того точеные губы, потом чуть выше, добавляя глазам живого блеска. Впервые за долгое время я была довольна работой и смотрела на набросок с неприкрытой улыбкой – вот, вот оно! У меня, наконец, получилось! Впрочем, рисунок еще не был готов, но свечка с покачивающимся пламенем, постепенно догорающая, подсказывала мне, что скоро станет совсем темно. Пытаясь добавить больше элементов и деталей в этот скромный портрет, у меня начали слипаться глаза, а потому я не сразу заметила присутствие кого-то лишнего, чья рука аккуратно легла мне на плечо, немного сдавливая, а хриплый голос раздался сзади:       — Иви? Чего не спишь в столь поздний час?       Я мгновенно подорвалась с места, распахивая глаза, пряча лист бумаги за своей спиной, стараясь не помять его. Джейкоб смотрел с его любимой усмешкой, которой он постоянно одаривал и меня, и всех окружающих. Его глаза хищно засверкали, когда он сделал шаг ближе.       — Н-ничего, — соврала я, но не слишком убедительно, чтобы брат поверил в мою маленькую ложь. — Уже готовлюсь ко сну. А ты что здесь делаешь?       — Вообще-то, я хотел обеспечить тебе бессонную ночь, сестренка. Но ты, вроде как, и сама неплохо с этой задачей справляешься, — ухмылка снова озарила его лицо, когда Джейкоб положил большой палец поверх моей нижней губы. Я только сглотнула в попытке отвести взгляд, но шершавые пальцы брата тут же вернули меня за подбородок в исходное состояние. — Итак… Что ты прячешь от меня, Иви?       Я тут же качнулась в сторону, пытаясь избежать опасных объятий брата, руки которого потянулись ко мне за спину. Джейкоб одним движением оказался у меня между ног, пытаясь как можно сильнее прижаться ко мне, чтобы дотянуться до желанного листа, который я отдавать без боя не собиралась. Нам хватило пары минут, и мы оба, запыхавшиеся, лежали на письменном столе, пока брат прижимал меня весом своего тела к поверхности, а в руках у него был злосчастный рисунок, немного помявшийся из-за наших телодвижений. У меня перехватило дыхание, когда взгляд Джейкоба все же упал на эскиз, бегло просматривая его. Мне казалось, будто время вокруг остановилось, и кроме этих внимательных глаз, бегающих по бумаге, не существовало ничего. Тем временем свеча предательски догорела, и мы остались в кромешной тьме, которую прорезал лунный свет, выглядывающий из-под штор на окне. К несчастью, или к радости для меня, брат все же успел осмотреть рисунок, прежде чем остаться наедине с образовавшимся сумраком.       — Моя любимая старшая сестренка рисует? Вот это и вправду неожиданно, — его приглушенный шепот коснулся моих ушей, заставляя задрожать, а на щеках сразу появится румянцу. В каком-то смысле я была рада лишиться зрения ненадолго.       — Джейкоб, я… — я попыталась возразить, но мужская ладонь тут же накрыла мой рот, призывая к молчанию. Я почувствовала, как плотно сейчас брат прижимается ко мне.       — Тише, Иви. Я давно об этом догадывался. И все же… Это так непривычно. Ты у нас, оказывается, такая тонкая и романтическая натура, правда?       Я не видела лица брата, но была готова поспорить, что этот наглый сукин сын сейчас довольно улыбается во все тридцать два зуба. Джейкоб даже не сказал ничего такого, а уже умудрился смутить меня.       — Ах ты…       Договорить мне снова не позволили, заняв мой приоткрытый рот поцелуем, тут же углубляя его, руками обвивая мою талию. Воздух сразу же вскипел вокруг нас, а мне не оставалось ничего, кроме как поддаться порыву, взамен обвивая шею брата руками, поощряя его долгий и мокрый поцелуй. Тем не менее, я оторвалась от Джейкоба первой, услышав, как бумага зашуршала по правой стороне стола, пока брат, порыкивая от нетерпения, терся своей промежностью об мою, сжимая мою рубашку сзади на спине горячими пальцами. Мне потребовались невероятные усилия, чтобы хоть на секунду прервать его:       — Джейкоб, — жалобно взмолилась я, пытаясь отодвинуть свой эскиз подальше от наших тел. — Мой рисунок…       — Ты набросаешь мне еще сотню таких, — рассмеялся брат, ловким движением руки стягивая мою рубашку, чтобы прижаться к манящей ложбинке между грудями своей щетиной, вырвав из меня хриплый стон. — Или, быть может, мне стоит попозировать тебе обнаженным, как думаешь?       — Идиот, — прошипела я, моментально заглушая свою фразу стоном, когда мокрый язык коснулся моих сосков поочередно. От тела Джейкоба шел невыносимый жар, в который я хотела окунуться с головой, подставляя каждую часть тела под невыносимые ласки.       — Я же обещал тебе бессонную ночь, сестренка, — он усмехается вновь, позволяя своим пальцем пройти ниже, чтобы коснуться моей промежности только через ткань, на что я не сдерживаюсь, двигая бедрами навстречу этой жадной руке. Кажется, будто я сейчас сойду с ума, если брат не прикоснется к моему жаркому лону. — Я смотрю, твое тело тоже не против этого?       — Заткнись, — я шепчу едва различимо, тихо, надеясь, что Джейкоб не услышит гневных слов. У брата совсем не остается терпения, когда он быстро стягивает с меня и штаны, оставляя ненужный предмет гардероба на полу, а его рука касается клитора, поглаживая самое мое естество, мысленно отмечая, каким влажным оно стало. Впрочем, от подколок вслух брат отказался, чему я была чрезмерно благодарна, а когда мокрые пальцы оказались у меня на губах, а затем погрузились и в приоткрытый рот, я только заныла, наплевав на рисунок, лежавший сейчас на самом краю стола, с которым я промучилась так долго, лишь бы Джейкоб сейчас оказался во мне.       Словно прочитав мои мысли, брат принялся лишать себя одежды почти что вслепую, а я сорвала с него сюртук, а затем и рубашку, оставляя покоиться рядом со своими вещами где-то далеко на полу. Наше учащенное дыхание прерывало подступившую тишину, и я даже не сразу смогла разглядеть, что теперь Джейкоб оказался прямо рядом с моим входом, стремясь поскорей сделать первый глубокий толчок. Я вцепилась в его плечи пальцами, едва царапая кожу ногтями, на что брат зашипел, а я почувствовала внутри себя пульсирующий член, который двигался в невыносимом темпе. Брат подкреплял каждый толчок стоном, нашептывая различные пошлости мне на ухо, на что я лишь податливо выгибалась в спине, оставляя на светлой коже Джейкоба глубокие красные полосы, думая лишь о том, как наутро буду зацеловывать их, нежась с ним в постели. Мужские руки снова крепко сжимают мои ягодицы, ускоряя темп, чувствуя, каким узким вместе с этим становится мое жаркое нутро.       — Ты невероятна, — Джейкоб шепчет на мое ухо вновь, отчего я только сильнее зажимаю его изнутри. — Жаль, что ты не можешь почувствовать то, что я… Находиться в твоем теле просто восхитительно…       Когда мы, почти синхронно, достигаем пика, рисунок уже оказывается на полу. Джейкоб осторожно подхватывает меня на руки, ступая на ощупь, даже не пытаясь перешагнуть через разбросанную одежду — лишь бы добраться до кровати. Я тянусь к нему в объятия, и брат не брезгует этим, накрывая нас обоих одеялом, убаюкивая меня поцелуем в лоб. Мы будем спать еще долго, уморенные сегодняшним вечером.

***

      Я открываю глаза и просыпаюсь раньше Джейкоба, чему сильно удивляюсь, заставая его в постели. Обычно брат вскакивает чуть свет, оставляя после себя только записку о своем уходе, а иногда и не оставляя вовсе. Его умиротворенное лицо какое-то время гипнотизирует меня, а одеяло, соблазнительно прикрывающее только самый пах, заставляет бесшумно встать с постели и подойти к письменному столу, чтобы найти свой незаконченный рисунок. Я нахожу его под столом, слегка смятый, но не испорченный нашей внезапной страстью, и вновь беру карандаш в руку, а так же первую попавшуюся книгу, и возвращаюсь на постель. Я никогда раньше не рисовала на весу, но через время я привыкаю и уже вовсю дорисовываю детали, которые раньше попросту упускала из виду. Отчетливый шрам на брови и каждая мелкая волосинка на небритых щеках — теперь я могу рассмотреть все внимательно, вблизи, пока Джейкоб мило сопит на подушке без малейшего движения, только грудь едва вздымается от ровного дыхания.       Я наблюдаю за проснувшимся братом снаружи. Он поднимается нехотя, подтягивается и смотрит набок, не обнаруживая рядом меня, зато с удивлением рассматривая свой законченный портрет. Джейкоб улыбается широко и радостно смеется, наблюдая за своей точной копией на бумаге.       Я нарисую ему еще хоть тысячу таких.