Touch

Чанёль отчаянно фейспалмил, пока однокурсник распинался — пытался — о планетарных туманностях и шкарябал на доске формулы, которые в учебнике можно было найти только в состоянии клинического бреда. Он молил всех богов, чтобы случилось хоть что-то, что заставит его заткнуться, потому что преподаватель, он знал это наверняка, еще долго может наслаждаться очередным позором очередного студента по ошибке. Чанёль отвел взгляд от доски — смотреть на активно вырисовывающееся убожество ему не хотелось. И попал. Понял он это, правда, лишь краем сознания, которое благополучно отключилось, когда вместо доски с дурацкими формулами на глаза попался преподаватель этих самых формул. Чанёль так и застыл, напрочь позабыв обо всем — и о том, что он, вообще-то, на паре, и что вокруг два десятка человек. Забыл и кто он, и как дышать, и вообще надо ли это. О правилах приличия тоже не вспоминалось — неприлично, все же, так пялиться на людей, особенно, когда они твои преподаватели. Но ничего поделать с собой Чанёль не мог. Не тогда, когда преподаватель Ву сидит и слушает ответ, сложив руки на груди и прикрыв глаза. Не тогда, когда у Чанёля снова заходится остановившееся было сердце, а ладони покалывает от невероятного желания прикоснуться. Его ломает, когда он скользит взглядом по идеальному, словно высеченному из мрамора лицу, слишком много внимания уделяя каждой черте. Его ломает вот уже который месяц, но он с мазохистским упрямством собирает себя снова, чтобы раз за разом крошиться в пыль. — С туманностями у вас все крайне… туманно, — голос преподавателя тихий, но он разрывает Чанёля на неделимые частицы, и он резко дергается, привлекая к себе лишнее внимание. Он поспешно опускает взгляд в тетрадь и делает вид, что выполняет задание. Выдыхает, когда понимает, что не чувствует на себе холодного взгляда, пробирающего до восхитительных мурашек по коже. И улыбается, теперь уже украдкой, из-под рыжей челки, поглядывая на преподавателя Ву. Тот открыл глаза и перевел взгляд на несчастного Сончжуна. — Поговорим теперь об образовании галактик. Вы же, конечно, расскажете мне Ньютоновскую теорию роста малых возмущений в расширяющейся Вселенной? Чанёль мысленно пожелал однокурснику удачи, сам сдерживаясь, чтобы не поднять руку. Строчки теории складывались в памяти в единый текст, идеальный в своей точности — не зря же Чанёль ночами штудировал учебник по теоретической астрофизике, усердно зарабатывая себе статус ботаника и любимчика преподавателя Ву. Правда, на последнем звании можно было смело ставить нехилый крест — у Криса Ву любимчиков не было. Он это ясно давал понять, отшивая любого, кто старался раздвинуть перед ним ноги. Да и любого, кто пытался залезть ему в штаны, тоже. Чанёль не делал ни того, ни другого, и в глазах однокурсников нехилый крест превращался в слишком уж хиленький знак вопроса. — «С туманностями у вас все крайне туманно». Вот хмырь! — выплюнул Сончжун и с раздражением пнул урну. Пары закончились, и Чанёль с Сончжуном и еще несколькими ребятами с курса шли домой. — Еще и с теорией этой прикопался. Не знаю, как там с возмущениями во Вселенной, а у меня они вполне себе не малые. Однокурсники одобрительно загудели. Криса Ву не любил никто — начиная от охранника и заканчивая секретарем ректора. Он был холодным, резким, едким. Говорил всегда правду, но от яда его слов многим хотелось удавиться. Многим, но, как оказалось, не Чанёлю. Он до сих пор помнил, когда девчонка-пятикурсница вцепилась в запястья Криса и играла отчаяние, когда он не допустил ее к пересдаче. Конечно, она рассчитывала на большее за свой, надо сказать, качественный спектакль. Но выражение лица Криса в тот момент заставило Чанёля, который хотел уйти, потому что «меня сейчас стошнит», остаться. Преподаватель Ву слишком спокойно стряхнул ее руки и слишком холодно произнес: — Не помню, чтобы я позволял вам к себе прикасаться. В этот момент Чанёль был готов продать душу кому угодно и за гроши, лишь бы оказаться на ее месте. После этой сцены не прошло и дня, чтобы Чанёль не смотрел на Криса, пока кто-то из сокурсников пыхтел у доски, пытаясь наскрести на проходной балл. Чанёль у доски оказывался редко, но когда это случалось, в его груди разрывались миллионы сверхновых. — Эй, Пак! — перед глазами что-то мелькнуло, и Чанёль от неожиданности отшатнулся. «Что-то» оказалось пятерней Сончжуна. Однокурсник очевидно не в первый раз задавал ему какой-то вопрос. Оглянувшись, Чанёль заметил, что остальные ребята куда-то подевались. Он удивленно посмотрел на Сончжуна: — А где?.. — Разошлись, — однокурсник поджал губы. — То есть, ты меня вообще не слушал? — Прости, задумался. — Ничего нового, — Сончжун дернул плечами. — Ладно, неважно. Ты мне все-таки скажи: как у тебя получается сдавать зачеты этому уроду? У Чанёля нервно дернулся глаз. Ладони сжались в кулаки, и пришлось собрать всю силу воли, чтобы сдержаться и не врезать однокурснику. Чанёль всякого наслушался о Крисе с начала курса, но отыграться хотелось отчего-то именно на Сончжуне. — Без проблем, как видишь, — улыбнулся он слишком весело. Сончжун недоверчиво сощурился. Никто на курсе не верил, что Чанёль сдает сам. Потому что он был единственным, кто делал это с первого раза. Единственным, кто не пытался подкатом всучить преподавателю пачку свеженьких купюр. — Не знал бы я тебя, решил бы, что этот хмырь тебя трахает, — наверное, Сончжун считал, что отпустил отличную шутку. Наверное, кулак Чанёля, полетевший ему в челюсть, был с этим не согласен. — Какого хрена?! — прохрипел Сончжун, но Чанёль не ответил, развернулся порывисто и пошел прочь. Ему не хотелось слушать оправдания однокурсника, но еще меньше — на ходу придумывать объяснения. Не говорить же, в конце концов, что его накрыло не только от того, что о Крисе сказали очередную гадость? Чанёль до пощипывания в носу жалел, что слова Сончжуна — всего лишь пронизанная отвращением насмешка, в которой нет ни грамма правды. Ему до боли в кончиках пальцев было тошно, потому что он тоже не помнит, чтобы ему позволяли прикасаться. Чанёль хотел выкричать собственное сердце, потому что его мазохистское упрямство — иногда отчего-то слишком больно. И когда ректор вызвал его на ковер, он ожидал чего угодно, но не прямоугольного конверта альбомного формата. Чанёль открыл его со словами ректора: — Пак Чанёль, тебе, как лучшему студенту на потоке, предоставляется честь представлять университет на научной конференции по астрофизике, которая пройдет в конце апреля в Тэджоне. Чанёль вскинул неверяще-радостный взгляд на ректора. Пальцы сжались на письме, которое подтверждало только что прозвучавшие слова. От волнения в горле пересохло, но Чанёль даже не подумал попросить воды. — Поедешь? Чанёль кивнул китайским болванчиком. Он знал об этой конференции слишком много, чтобы сказать «нет». Он так обрадовался выпавшей возможности, что не сразу сообразил, что щелчок, который он услышал, донесся от двери. А когда обернулся — забыл, что было бы неплохо дышать, что он в кабинете ректора, а пялиться на людей так откровенно — совсем-совсем неприлично. Но стоило ли о чем-либо говорить, когда речь заходила о Крисе Ву? И когда ректор снова заговорил, Чанёль ожидал чего угодно, но не этого. — Профессор Ву будет твоим научным руководителем и сопроводит тебя на конференцию, — сказал он. Чанёль ожидал чего угодно, но только не еще одного «больно», потому что в груди снова сверхновые начали соревноваться за первенство и в итоге все вместе достигли коллапса.

***

Если бы кто-то сказал Чанёлю, что он будет засиживаться в университете допоздна и готовиться к одной из самых серьезных конференций в области астрофизики, он бы покрутил пальцем у виска. Но вот если бы кто-то сказал, что в выходной день он будет топтаться под дверью подъезда Криса Ву и бояться до дрожи в коленках набрать номер квартиры, то наверняка получил бы в челюсть (Сончжун, к слову, с Чанёлем не разговаривал вот уже пару недель). Но теперь Чанёлю оставалось разве что отвесить себе пару пощечин, чтобы прийти в чувства. Набрав в грудь побольше воздуха, он не дал себе времени на «подумать» и сомнения и быстро набрал номер квартиры. Противный писк домофона, а затем и последовавший щелчок подъездной двери обрубили все пути к отступлению. Чанёль не страдал клаустрофобией, но пока лифт добрался до тридцать первого этажа, Чанёль успел наглотаться паники на несколько лет вперед. Двери раскрылись, выпуская его и лишая еще одной возможности избежать встречи — Чанёль малодушно надеялся, что лифт застрянет. Крис уже ждал его. Короткое приветствие Криса, от которого сердце совершило кульбит, солнечная улыбка Чанёля, на которую никто не обратил внимания, много времени не отняли, и они тут же принялись за работу. Тему статьи они выбрали сходу — здесь их мысли совпадали практически полностью. Крис лишь подкорректировал кое-что, затем вручил Чанёлю чистые листы бумаги, ручку, сел в кресло и, сложив руки на груди, прикрыл глаза. Чанёль глупо хлопал глазами, глядя на преподавателя и не совсем понимая, чего он от него хочет. — Мне казалось, что лучшие студенты на потоке потому и лучшие, что их мозг соображает хотя бы немного быстрее. Я ошибся? Уши Чанёля тут же покраснели, а сам он буркнул: — Значит, ошиблись. Крис вздохнул и открыл глаза, чтобы смерить Чанёля таким взглядом, от которого хотелось провалиться под землю. Как минимум. О максимуме Чанёль думать не хотел — чревато и в последнее время — отчего-то больно. — Мне не нужно, чтобы твоя статья была похожа на сборник цитат великих людей. У тебя есть голова на плечах, в ней — неплохие мозги, а так же бумага и ручка. Этого вполне достаточно, если все работало как надо. Чанёль кивнул и уткнулся взглядом в пустой лист. — Не работает, — через минуту проговорил он, и раздраженный вздох Криса разрезал тишину гостиной. — Ручка не пишет, — тут же добавил Чанёль и виновато улыбнулся. На лице Криса отразилось такое количество эмоций, какое Чанёль не видел ни разу за почти годовой курс. Не дать ему подвиснуть помогло лишь резкое движение Криса вперед, от которого Чанёль шарахнулся и чуть не свалился со стула. Крис, однако, лишь подтолкнул к нему канцелярский набор. Тот стоял у Чанёля под носом и убедил в том, что он ведет себя как кретин, когда Крис Ву находится от него всего в полуметре. — Я хочу, чтобы ты сейчас написал все свои мысли по поводу темы статьи, а потом зачитал их мне. За последующие пару-тройку часов это были единственные его слова. Чанёль строчил мысль за мыслью и старался не смотреть в сторону широкого кресла, в котором сидел Крис. Смотреть было невыносимо, смотреть было опасно — контроль слетал с катушек, и Чанёль зависал на неопределенное время, без стеснения разглядывая человека, так на человека не похожего. Чанёль словно в первый раз изучает черты его лица. Прикрытые веки слегка подрагивали, и это вбрасывало в кровь дополнительную дозу адреналина. Чанёль нервно сглотнул и скользнул взглядом ниже, слишком быстро пропуская губы и линию подбородка. Он изучал его всего в совершенно новом свете — домашняя обстановка что-то неуловимо меняла в Крисе, и Чанёль не пытался понять, что, а просто смотрел. Запоминал. Ломал себя и собирал воедино снова и снова, наверное, в тысячный раз за этот вечер. Он дернулся на легкое шевеление Криса, вспомнил, зачем он, собственно, здесь и возвратился к работе над статьей. И все равно то и дело срывался, уступая одержимости человеком, который и не человек вовсе — мраморная скульптура, чрезмерно идеальная даже для произведения искусства. Все их последующие встречи у Криса дома проходили по такому же сценарию. Крис застывал изваянием и просто слушал, а Чанёль делился своими мыслями, выдвигал предположения, спорил с теориями и иногда — с Крисом. Потом читал тот или иной раздел книги, заранее подобранный преподавателем, снова делал пометки и только потом набирал статью. Чанёль не знал, как смог пережить все эти вечера, когда они оставались наедине. Не мог объяснить даже самому себе, откуда взялся этот контроль, которым он подавлял — пытался — все желания прикоснуться к Крису и узнать, так ли холодна кажущаяся мраморной кожа. Просто касаться взглядом было катастрофически мало, и Чанёлю все чаще хотелось биться головой об стол. Дома он этим и занимался, а еще сжимал кулаки до белых костяшек, так, что короткие ногти впивались в ладони. Контроль над собой ломался, стирался, кое-где уже не поддавался восстановлению, и Чанёлю иногда становилось страшно от мысли, что будет, если его границы сотрутся совсем. «Ничего хорошего», твердил разум, но сверхновые в груди отчего-то были совершенно не согласны. Возможно ли, что они знали то, чего Чанёль не знал или ему знать не позволяли?

***

До дня конференции оставалось слишком мало времени. Чанёлю то и дело казалось, что время испытывает его и поэтому тянется так медленно, но обернувшись внезапно назад, понял, что все закончилось до обидного быстро. Последний вечер их работы выпал на выходной, а это значило, что Чанёль снова отправился к Крису. Это давно вошло в привычку. Как и называть преподавателя в такие дни по имени, потому что «Я так прошу». Неправильная привычка. Пагубная. Но Чанёль бы соврал, если бы сказал, что хотел бы от нее избавиться, а врать он совсем не любил. Крис занял свое любимое кресло, Чанёль принялся заканчивать статью, набирая ее и параллельно обсуждая с Крисом спорные моменты. Он упрямо смотрел в экран ноутбука и смог закончить работу даже быстрее, чем запланировал. — Готово, — выдохнул он и довольно потянулся. Ответа не последовало. — Крис? — Чанёль, таки, совершил ошибку и посмотрел на Криса; тот спал. Вот так просто, в той же позе, в которой сидел. Просто уснул под монотонный стук клавиш. У Чанёля защемило сердце. Даже сверхновые замолчали. Он поднялся и тихо, чтобы ни в коем случае не разбудить, сделал пару шагов вперед. Крис все так же спал, и Чанёль приблизился еще немного. Что-то внутри нашептывало, просило не делать этого, но Чанёль не слушал. Знал, что наверняка совершает ошибку, но просто устал бороться с самим собой. Он замер рядом и забыл, как дышать. Снова. Мысль «ты совершаешь ошибку, Пак Чанёль» пронеслась в голове ровно в тот момент, когда он протянул руку и сделал то, от чего давно ломало и крошило — самыми кончиками пальцев коснулся прикрытых век. Тут же отнял руку, чтобы не разбудить, и понял, что поздно переживать. От взгляда Криса стало слишком не по себе. — Не помню, чтобы я позволял вам к себе прикасаться, — слишком тихо. Слишком громко — для Чанёля. — Статья готова, — выдавил он, развернулся и чуть ли не бегом покинул квартиру, проклиная стертые ко всем чертям границы контроля.

***

Чанёль бы, возможно, пережил чертову конференцию, которую теперь не хотел всей душой, если бы по приезду в Тэджон Крис сухим голосом не оповестил, что ректор скряга, хоть и удачно маскируется, и поэтому жить им в одном номере. Этаж был пятым, и Чанёль прикинул, что в случае чего, выйти в окно будет самое то. В этот вечер они не разговаривали. Совсем. Крис лег спать раньше, пожелав лишь спокойной ночи. От этого пожелания Чанёль активно задумался о том, насколько болезненным будет приземление и больнее ли это, чем то, что сейчас творится где-то в области сердца. Это было чертовски глупо — вести себя так по-детски, но Чанёль и был ребенком, который просто хотел казаться взрослым для того, кто явно на это плевал. Как прошла конференция, Чанёль не вспомнил бы даже под сывороткой правды. Все было как в тумане — защита статьи, вопросы, дискуссии, подведение итогов, кажется, даже победа. Об этом говорил призы, врученные ему на сцене. Но для Чанёля все это сейчас не играло особой роли. Он не сомневался в том, что его статья будет оценена, потому что подход Криса был неординарным. После, кажется, был фуршет, на котором Чанёль не задержался — только этим вечером он понял, насколько же вымотался за эти два месяца подготовки. Столько работы плюс постоянное нервное напряжение и события последних дней давали о себе знать. Чанёль огляделся, но Криса не нашел. Пожал плечами, решив, что он где-то среди профессоров, для которых наука заменяет все в жизни, и поднялся к себе. Вошел в номер, кинул на тумбочку награды и начал переодеваться. — Поздравляю, — тихий голос заставил Чанёля подскочить и взвизгнуть. Он резко обернулся и увидел сидящего на кровати Криса. — С-спасибо, — заикнулся Чанёль, пытаясь успокоить разбушевавшееся сердце. — Это и Ваша награда, профессор Ву. — Кажется, я просил не называть меня так в неформальной обстановке. Чанёль вперил в Криса пристальный взгляд. Подняли головы обида и злость. Чанёль уже открыл было рот, чтобы сказать в ответ колкость, но внезапно порывисто шагнул к Крису. Тот сидел на кровати таким привычным прекрасным изваянием, что Чанёлю снесло крышу. Окончательно. Он устал ото всего — и восстанавливать разрушившийся до основания контроль тоже. Все равно занятие бессмысленное, а он ненавидел зря растрачивать время. Чанёль остановился рядом и коснулся Криса, провел по лицу кончиками пальцев, соскользнул на плечи, погладил их ладонями. Крис перехватил его за запястья неожиданно и немного резко. — Не помню, чтобы я позволял вам к себе прикасаться… — шепнул он и дернул Чанёля на себя. — Но не могу не признать, что мне это нравится. Чанёль подавился воздухом, когда его грудь ударилась о грудь Криса. Это было немного больно, потому что Крис, казалось, и в самом деле высечен из камня, но в то же время эта боль была приятной. Она прошила живот, тяжестью осела на самом его дне и начала мерно там пульсировать. От этого бросило в дрожь, и кожа рук покрылась колкими мурашками. Чанёль сдавленно вздохнул и, ладонями упершись в матрац, приподнялся. Крис смотрел ему в лицо привычно нечитабельным взглядом, но было в нем нечто новое, нечто, что Чанёль наблюдал в собственных глазах, когда по утрам, стоя у зеркала, переключал релле контролера. В груди вспыхнула, но тут же погасла крохотная сверхновая. Она обожгла то, что давно томилось под сердцем, осушила губы и вырвала из горла сдавленный, полный нескрываемого восторга вздох. Крис улыбнулся. Впервые на памяти Чанёля — не надменно или с презрением, а по-человечески. Улыбнулся для него. И Чанёль понял, каким же идиотом он все это время был. Он сглотнул густую, вязкую слюну и, не закрывая глаз, поцеловал губы, которые не посмел бы назвать ледяными. После Чанёль не мог вспомнить, сколько раз он касался этой гладкой, мраморной кожи, сколько отметин — синяков и укусов — оставил на ней. Крис смеялся над ним и замечал, задыхаясь, что «кое-кто скрытый собственник». У Чанёля было, что ему ответить, но он лишь выстанывал имя, от которого тут же бросало в жар, и шарил ненасытными ладонями по телу, о котором устал мечтать. Крис оказался властным любовником, и заставил Чанёля кончить дважды до того, как кончить самому. Он не обнял его после, но позволил умостить голову на груди, которая больше не казалась ледяной, и запустил пальцы в напрочь спутанные волосы. Чанёль откликнулся на эту ласку улыбкой и впервые за последние месяцы уснул счастливым.

***

Чанёль был по-прежнему лучшим на потоке. Он по-прежнему сдавал предмет первым, по-прежнему не пытался всучить денег. Но если бы сейчас Сончжун повторил свою неудачную шутку, то Чанёль бы только улыбнулся. Потому что хоть в чем-то Сончжун наконец-то оказался прав. Чанёль довольно зажмурился и прижался к Крису крепче. Под одеялом было жарко, но вылезать совершенно не хотелось. Чанёль чувствовал дыхание Криса, чувствовал его покой. Пальцы касались осторожно и нежно. Крис по-прежнему слушал студентов с прикрытыми глазами, превращаясь в эти моменты в чрезмерно идеальную мраморную статую. Преподавателя Криса Ву по-прежнему ненавидели. Он по-прежнему игнорировал все попытки подкатов. И «Кажется, я не позволял вам к себе прикасаться» все так же распространялось на всех, кроме… Крис пальцем провел по плечу Чанёля, дразня его желанной лаской, и тот немного обиженно, но на самом деле довольно засопел. Кто-то когда-то сказал, что жизнь — это шансы, которые нужно использовать. Когда-то Чанёль лишь равнодушно пожал на это плечами. Сейчас же он понимал, что это — единственно верное решение.