Мимикрия

Их истории очень похожи. Они обе потеряли отцов – при разных обстоятельствах. Совсем разных. Но так или иначе похоже все. Даже имена и профессии их опекунов. Школа – для Минди совсем новый мир. Для Корбетт школа, как для любого малолетки – целая вселенная с кучей путаных правил. Нужно знать все, чтобы выжить. Она знала. Когда-то ей было не плевать на то, что подумают девочки из команды болельщиц и вооон тот синеглазый красавчик на год старше. А вдруг кто-нибудь скажет про нее «дура»? А вдруг. А потом про нее много писали газеты, и «дура» не сказал никто, вокруг нее, наоборот, стало слишком тихо, слишком много взглядов пытались пробиться через воздвигнутую ею защитную стену. С тех пор она много чему научилась. В том числе и тому, как сделать так, чтобы чужое беспечное любопытство не оставляло шрамов. Шрамы – те, что видны, - оставляет сталь. Колючая проволока, наточенные лезвия, осколки стекла, гвозди, иглы. Для Минди школа – джунгли, пространство для охоты. Новый мир, в котором можно поохотиться на друзей. Притащить домой пару трофеев – пусть Маркус видит, что она может быть нормальной девчонкой одиннадцати лет, что папа вовсе не украл у нее детство. Первой ей попадается Корбетт, апатично взирающая на двух девиц постарше, пытающихся залезть в ее шкафчик, ничуть не стесняясь хозяйки. Когда девицы, потирая ушибленные места и (с куда большим тщанием) пытаясь прикрыть хоть чем-то выстриженные тупыми ножницами места на столь же тупых бошках, убрались подальше, Минди спросила, почему, черт побери, Корбетт позволяет так с собой обращаться. Спросила, хочет ли та, чтобы Минди научила ее, как быстро отделаться от нападающих? Корбетт ответила, что ее, скорее всего, научат и так. И она учится. Правда, запястья слабоваты, нужны упражнения. Когда-то они читали друг о друге в газетах. Лицо Минди – под маской, она – одна из двоих неизвестных. Лицо Корбетт – на первых полосах (в первые же дни), потом – ближе к анекдотам и кроссвордам. Они обе играли в игры. Минди принимала условия отца. Хотя уже не раз была готова сказать, что не нужен ей маскарад, да, костюм как у Бэтмена – круто, но она и так готова. Идти за ним, идти с ним. Даже без него – рубить уродов без всякой пощады, зная, что с ней ничего плохого не случится – отец следит за ней через оптический прицел. Так надежно, как его рука на плече. Корбетт тоже приняла все условия – сразу. Готова была рискнуть. А в комнате вовсе не не хватало воздуха. Аманда пыталась доораться до нее сквозь замочную скважину, глупая. Потом было слишком много фотографов, пока их не поперли из палаты. Никто на нее не смотрел – все только фотографировали. Обе учились. Усердно, как только могли. Нормальной жизни – без ночной беготни по крышам, без крови, пропитывающей перчатки и одежду. Нормальной жизни – жизни бедной сиротки с железной устойчивостью к чему угодно, в том числе вампирскому любопытству. Обе впитывали все необходимое – от тех, кого считали вправе давать наставления. Учились выживать в предложенных условиях, учились маскироваться под окружающую среду. Жили, а не выживали, по-прежнему оставаясь невидимыми друг для друга. Маска супергероя (спрятана в дальнем углу шкафа Минди, не валяется, забытая, а спрятана), зловещая свиная маска (когда-нибудь Корбетт наденет ее и не стащит тут же, потому что Марк опять скажет, что она слишком еще мала) – разные игры, разные девочки, схожие судьбы. И все в порядке, пока маски запрятаны подальше. Никаких препятствий для того, чтобы сидеть за одной партой.