Правда или последствия

Каждое утро Макс Манделли проводил одинаково. Он просыпался от того, что солнце пронзительно било в глаза сквозь распахнутое окно, нежно касался второй подушки (в отличие от него, Марианна всегда вставала затемно, и молчаливое пожелание доброго утра отсутствующей в кровати возлюбленной давно стало для него своеобразным ритуалом), потягивался и вставал. Иногда Марианна оставляла для него на столе хлеб с сыром, нарезанные фрукты и холодный чай, иногда забывала об этом, и Макс готовил немудрёный завтрак самостоятельно. Не так давно он и мечтать не мог о такой роскоши, как жизнь под одной крышей с прекрасной женщиной, так что старался насладиться каждой секундой, проведённой в этом доме. Он бы с радостью провёл день в компании какой-нибудь книги — на худой конец, помог бы Марианне с уборкой в комнатушке, которую та торжественно именовала «приёмным покоем», а иногда — «клоповником» (благо с паразитами у ярминцев всё было в порядке, вернее, совсем не в порядке), но его ждали дела. Каждое утро. Макс привычно натянул штаны и рубашку, зашнуровал ботинки и бросил в сумку флягу с водой. Раньше, несколько месяцев назад, он обычно брал в своё небольшое ежедневное путешествие фрукты, но бросил эту привычку после того, как в него с размаху запустили мангостином. Это был не первый подобный инцидент, но в тот раз Максу просто надоело. Он встал, развернулся и ушёл, не прощаясь. Три дня спустя всё-таки пришлось вернуться, хотя вряд ли слово «пришлось» подходило к их ситуации. В конце концов, Макс всегда выбирал сам, хотя, мягко говоря, не всегда правильно. В последний год с этим стало получше, по крайней мере, Марианна уж точно была лучшим выбором в его жизни. Не считая того, что всё-таки это был её выбор. Отец Макса, владелец маленькой пекарни в Палермо, частенько говаривал — знаешь, сынок, всё и всегда решает женщина. Ты можешь бежать со всех ног, залезать на высокие горы и нырять на дно морское, но даже там к тебе приплывёт русалка и сделает так, что ты сам не поймёшь как, но останешься с ней плавать навеки, а через годик-другой и вовсе превратишься в селёдку. Услышав подобное, синьора Манделли обычно закатывала глаза, и её муж сразу замолкал. Неудивительно, что Макс ему верил. Возможно, именно поэтому, несмотря на всю пылкую любовь к красивым женщинам, Макс частенько предпочитал им мужчин — это оставляло хотя бы иллюзию равенства. Впрочем, увлечение мужчинами тоже приводило к неприятным последствиям. Матрос, с которым Макс познал плотские радости в восемнадцать, покинул их ложе любви, прихватив кошелёк своего случайного любовника. Кареглазый мужчина, которого Макс встретил в Риме, научивший его стрелять, принял Макса в свою банду, но погиб через полгода. Габриэль женился. Нет, Макс был рад за него, правда. Майя была прелестна, Майя, как бы смешно это не звучало, была королём. Всякий, кому предложили бы выбор между королём с упругой грудью и спивающимся авантюристом не первой молодости, выбрал бы короля, хотя, как говаривал незабвенный Максов папаша, выбор всё равно в итоге делала женщина. Хотя Йохан выбирал сам, и Йохан тоже хотел жениться на Майе. Пыль под сапогами золотилась в солнечных лучах. Макс шёл по улицам города, не оглядываясь по сторонам. В последнее время в Ярме было много европейцев, чёрт побери, муж Ярминского короля был европейцем, поэтому он не привлекал излишнего внимания со стороны местного населения. Оно и к лучшему. Здание тюрьмы выделялось среди покосившихся городских лачуг. Во-первых, оно было относительно новым. Макс понимал, что не прав, но всё равно не мог избавиться от ощущения, что до постройки тюрьмы заключённых просто казнили. В принципе, подход должен был себя оправдать: денег на содержание преступников тратилось значительно меньше. Когда-то Габриэль сказал, что эта тюрьма была построена по ходатайству его отца, который хотел, чтобы заключённые находились в человеческих условиях хотя бы до суда. Более того, старик Барт был весьма осторожен и подозревал, что однажды тоже может оказаться в местах не столь отдалённых, так что позаботился и о себе тоже. Во-вторых, стены тюрьмы были покрашены в отвратительный серый цвет. Почему-то, вопреки любой логике, этот цвет напоминал Максу о предгрозовом небе, и в последнее время он всё меньше любил солнечные дни. Стража встретила Макса вежливыми поклонами и скептическими взглядами, хотя, честно говоря, ярминцы в принципе смотрели на мир со скепсисом.То ли дело было в разрезе глаз, то ли в геополитической обстановке, то ли, несмотря на почти удавшуюся почти семейную жизнь, Макс просто не высыпался, вот ему и мерещилось всякое. — Добро пожаловать, господин Манделли, — один из стражников раскрыл перед ним ворота. Макс не помнил его имени и ограничился кивком. Его повели по тёмному коридору, и он привычно считал шаги по дороге. До камеры, где сидел единственный осуждённый узник, оставалось двадцать широких шагов, семнадцать вдохов и пятнадцать ударов сердца. — Пожалуйста, будьте благоразумны, господин Манделли, — привычно сказал стражник перед тем, как покинуть его. Он говорил это каждый день, словно боялся, что после всех этих месяцев Макс всё-таки выкинет что-нибудь необдуманное. Например, украдёт казённую ложку. Или взорвёт тюрьму. Или сделает с заключённым что-то, при мысли о чём у Макса покраснели уши. По крайней мере, ему так показалось. Жестом он велел стражнику убираться. Ну или попросил — по большей части Макс Манделли обычно старался быть вежливым, но это место портило людей, делало хотя должно было исправлять. Ирония, заставляющая всерьёз задуматься. Тот не заставил себя долго упрашивать и ушёл, весьма выразительно хлопнув дверью. Макс набрал полную грудь воздуха и толкнул последнюю, деревянную, дверцу, отделявшую коридор от камеры. — Здравствуй, — тихо сказал он. Не больше пары футов отделяло его от решётки, за которой, на холодном каменном полу, сидел Йохан Рудд. Йохан даже не поднял на него глаз — и это не было чем-то необычным. После пяти месяцев каждодневных визитов Макс усвоил одно — он был здесь незваным гостем, хотя, честно говоря, если бы не его ходатайства и их дружба с Габриэлем, Йохан бы уже гнил в какой-нибудь яме. В конце концов, долги надо было возвращать, а Рудд однажды уже оказался за решёткой из-за Макса. Только вот в этот раз Йохан сидел на нарах (если кучу соломы в углу камеры можно было назвать нарами) исключительно по своей вине. Макс пришёл к нему в первый раз, через неделю после суда, семи кругов ада и шести дней унижений, когда Габриэль пытался вразумить друга и отговорить его от подобных визитов, заявляя, что от тюрьмы стоит держаться на расстоянии пушечного выстрела. В тот раз Йохан даже не обратил на него внимания — возможно, потому, что катался по полу и подвывал. Макс не раз видел тех, кто перебарщивал с опиумом, но таких симптомов не наблюдал никогда. Вечером он спросил у Марианны, что могло вызвать такую реакцию. Узнав о том, куда ходил Макс, Марианна не говорила с ни три дня кряду. Он находил ироничным то, что они оба, и Йохан, и Марианна, соизволили всё-таки перестать играть в молчанку на четвёртый день. Марианна приготовила ему чай на ночь, поцеловала в щёку и попросила не подходить к тюрьме на расстояние пушечного выстрела. Йохан вцепился пальцами в решётку и попросил принести ему опиум. А затем пообещал «всё что угодно», просунув пальцы сквозь прутья решётки и коснувшись его губ. По спине у Макса пробежали мурашки, и картины из прошлого встали перед глазами как наяву. На секунду, всего лишь на одну секунду он действительно подумал о том, что мог бы принести в тюрьму всё что угодно — устав от его упрямства, Габриэль велел страже выполнять все приказы Массимо Манделли. Когда Макс отказал Йохану, тот говорил долго, то и дело срываясь на крик. А потом велел не подходить к тюрьме на расстояние пушечного выстрела. Три самых важных человека в его жизни удивительным образом хотели от него одного и того же, но Макс, как обычно, поступил по-своему. В глазах Марианны он видел грусть, во взгляде Габриэля — усталость, а Рудд излучал концентрированную, ничем не замутнённую ненависть. Иногда Максу казалось, что ему стоило оставаться волком-одиночкой. Он присел на пол перед решёткой. В первый месяц Йохан осыпал его отборной бранью, потом молчал, но теперь одиночество в камере делало своё дело. — Йохан? — Заткнись. Вот и поговорили. Но Макс не собирался отступать. Как обычно. — Как ты? С тобой хорошо обращаются? Рудд криво усмехнулся. — Как видишь. Мягкая постель, вкусная еда, виски. Красотки каждую ночь. Что ты вообще несёшь, Манделли? Как ты сам-то думаешь? — Я говорил с Габриэлем и Майей. Они обещали… — Боже, как это мило. Твои дружки обещали, — Йохан закатил глаза и ударил кулаком по прутьям. — Зачем ты сюда таскаешься, ублюдок, зачем? — Успокойся. Я просто хочу помочь. — Говоришь как священник, дружок. Эти азиаты отрезали тебе яйца? Жаль, что я не сделал это первым. А за меня не волнуйся — я выжил в тюрьме раджи, выживу и здесь. — Слушай, Рудд… Тебе обязательно быть таким мудаком? — Макс внезапно понял, что тоже злится. — Да, я не должен был забирать те бриллианты. Да, я не должен был бросать тебя. Но знаешь что? Если я перестану приходить, никто не будет с тобой разговаривать. Никто. — Какой кошмар. Даже не знаю, что и делать. Смилостивься. И тогда Макс сделал это. Он размахнулся и ударил Йохана кулаком сквозь решётку прямо в улыбающуюся рожу. Тот отскочил и сплюнул на пол. — Нет, видимо, одно яйцо оставили, да? На то, чтобы бить заключённого, храбрости хватает? — Тебе тоже, помнится, хватило. — Ну, я и не корчил из себя святого, — Йохан вытер род тыльной стороной ладони. — Чёртов лицемер. Чего ты всё-таки хочешь, Макс? Искупить грехи? Ну уж нет, этого я тебе не позволю. Ты будешь гореть в аду, Манделли. И тут Макс понял, что смертельно устал за эти пять месяцев. — Да пошёл ты, Рудд. Рудд усмехнулся. Макс развернулся и стремительно вышел в коридор. Из камеры доносился смех, в котором ему померещились нотки горечи. *** Чего Макс не ожидал, так это встретить Габриэля Барта в доме Марианны. В последнее время принц-консорт Ярмы был занят настолько, что не находил времени для старых друзей. Хотя у всех молодожёнов всегда много дел, так уж устроен мир. — Я уже час тебя жду. Марианна рассказала, куда ты ходил, — Габриэль, как обычно, был дьявольски серьёзен. Эх, да он соскучился по мальчишке. Расстраивать Габриэля не хотелось, так что Макс привычно натянул любимую маску рубахи-парня. — Рад, что ты интересуешься моей жизнью, bambino. Старый добрый Макс скучал без своего юного друга. Он протянул руку и игриво взъерошил волосы Габриэля. Тот возмущённо отстранился, и Макс рассмеялся. В маске было хорошо и уютно, и он всерьёз подумал о том, чтобы больше её не снимать. — Руки прочь от него, ты, старый развратник, — приятный, с хрипотцой, голос Марианны наполнил комнату теплом. Как будто в ней и так не было непереносимо жарко. — Господин Барт женат, и, говорят, скоро будет отцом. — Да неужели? — искренне удивился Макс. — Вот это прыть! Хорошо, что я рассказал тебе, как это делается, а? Габриэль изящным жестом приложил ладонь ко лбу. — Я и сам разобрался, знаешь ли. — Ну что ж, — весело сказала Марианна, — я предлагаю выпить за счастливые концы и счастливое начало! — Моя прекрасная возлюбленная, — Макс страдальчески свёл брови, — сейчас нет и двух часов пополудни. Ты знаешь, я люблю праздники, но не рановато ли начинать? — Самое время! Начнём вечером — продолжим до утра. — Резонно. Марианна потянулась к створчатому шкафу и достала оттуда оплетённую соломой бутыль. *** Несмотря на раннее начало, они всё ещё сидели в гостиной Марианны, хотя закат уже окрасил реку багрянцем. Гостеприимная хозяйка ограничилась парой тостов, а вот Макс с Габриэлем, кажется, перебрали, но Максу это даже нравилось — по крайней мере, с головой Габриэля на груди было куда веселее, чем в одиночестве. Макс хотел было положить руку ему на бедро, но это было бы лишним. — Рад, что ты навестил нас, малыш, — мягко сказал он. — Заходи почаще. Просто так, без повода. Габриэль вздохнул. — Скажи мне, Макс, зачем ты постоянно ходишь в тюрьму? — Навестить старого друга, малыш, зачем же ещё? И, честно говоря, мне нравится видеть его за решёткой. Создаёт чувство стабильности. — И завтра тоже пойдёшь? Макс поморщился. Он не понимал странного желания Габриэля испортить прекрасный вечер. — Вряд ли. Ты, часом, не ревнуешь? Он надеялся на то, что Габриэль проглотит наживку и начнёт гневно оправдываться, но, увы, этого не произошло. — Это не может длиться вечно, ты же понимаешь? Марианна волнуется. И, предупреждая твой вопрос — нет, она тоже не ревнует. Но, чёрт, Макс, почему ты не можешь, — Габриэль на миг запнулся, — по-человечески? — Что ты имеешь в виду? — Ты ничего ему не должен. Он в тебя стрелял, чёрт возьми. Макс пожал плечами. — У нас остались неоконченные дела. Габриэль отодвинулся от него. — Знаешь что, Макс? Он опасен. — Он заперт. — Он выберется. Рано или поздно, так или иначе. И ты это знаешь, Макс. И когда он выберется, то захочет отомстить. Майе, мне. Тебе. Ты знаешь его лучше меня. — Ты за этим пришёл, да? Сказать мне, что вы решили казнить его? — Мы ещё ничего не решили. Но помни, Макс, никто не собирается ждать долго. Реши свои дела с ним и… И всё. — Хорошо. Спасибо, что предупредил. *** На этот раз утренний маршрут дался Максу куда тяжелее обычного — сказывались страх, нежелание идти и, чего уж греха таить, похмелье. Годы не щадили никого, и попойки уже не давались ему так легко, как раньше. Память упрямо подсовывала картины из прошлого. Вот они с Йоханом опохмеляются тёмным пивом где-то в Брюгге. Вот Йохан тащит его на себе по какой-то богом забытой улице в Гонгконге, ругаясь так, что ему позавидовал бы любой сапожник. Вот он просыпается один в пустом номере какой-то замшелой гостиницы, а на столике рядом с кроватью стоит оставленный Йоханом графин с водой. Вот Йохану отрубают голову, хотя это, скорее, было видение из будущего. Он не был уверен в том, что правильно понял Габриэля, но ему было слишком страшно для того, чтобы переспрашивать. Двери тюрьмы вновь гостеприимно распахнулись, и Макс смело подошёл к решётке. — Ооо, кого я вижу! Или глаза меня обманывают? Неужели это синьор «я ухожу и не вернусь» Манделли? — голос Рудда источал яд, но Макс, вопреки всему, обрадовался. кажется, это был первый раз, когда тот заговорил, не дожидаясь приветствия. — Заткнись, Рудд. Я здесь не для того, чтобы наслаждаться твоим непревзойдённым остроумием. У тебя проблемы. Йохан демонстративно, чтобы не сказать — театрально, оглянулся. — Да ну, серьёзно? Ты шутишь! Никогда бы не подумал! Дай угадаю — кажется, я в каменном мешке, где должен провести остаток жизни! Как ни странно, сегодня дурацкое паясничество Рудда не вызывало желания его придушить. Напротив — будто лечило пресловутое Максово похмелье. — Не угадал. — О, ещё проблемы? Я слушаю тебя очень внимательно, Манделли, но постарайся изложить всё побыстрее — у меня чертовски много дел и вообще плотный график. Странные ощущения усиливались, и Макс прислушался к себе. Неужели возбуждение? — Они хотят казнить тебя, Рудд. — Хочешь напугать меня? — его лицо всё ещё освещала мерзкая ухмылочка, но в глазах появилась несвойственная Йохану серьёзность. Он мог дурачиться сколько угодно, но всегда ловил на лету, этого у него было не отнять. — Зачем бы мне это? — Откуда я, мать твою, могу это знать? Мы очень давно не общались. — Если исключить тот случай, когда ты велел своим головорезам меня избить? — не удержался Макс. Йохан не отреагировал. Судя по выражению лица, он напряжённо думал. — Почему они не убили меня сразу? Целочка Габриэль решил показать своей малышке, какой он хороший? Она была бы не против свернуть мне шею прямо в зале суда. Майя и впрямь была бы не против. И Марианна тоже. Она старалась сохранять спокойствие, но при каждом упоминании Рудда у неё начинался дёргаться уголок губ. Если честно, Макс находил это чертовски возбуждающим и горячим, но старался не дразнить гусей. — О да. Знаешь, Рудд, ты умеешь производить на женщин неизгладимое впечатление. Но дело не в Габриэле, вернее, не только в нём. — А в чём? Просвети же меня? Йохан облизал губы и взглянул на Макса так, что у того в животе, фигурально выражаясь, запорхала целая стая бабочек. Сукин сын, одновременно с ненавистью и нежностью подумал Макс. Пять месяцев ты не желал со мной разговаривать, пять месяцев ты обзывал меня такими словами, которых не знаю даже я, пять месяцев ты тянул из меня жилы и играл на моём чувстве вины, как на мандолине, а теперь ты смотришь на меня так? Сукин сын. И тут его осенило. — Я попросил Габриэля и Майю проявить к тебе снисхождение. Но, кажется, был неправ. Йохан одарил его самым невинным и непонимающим взглядом из своего арсенала. — О чём ты? — Ты разговариваешь со мной потому, что почуял угрозу, понял, что надо действовать быстро, да? Значит, ты не смирился. Ты просто тянул время. До чего? Ждал кого-то, кто вытащил бы тебя отсюда? А сейчас, когда времени вдруг не осталось, оказалось, что и со старым добрым Максом можно перекинуться словечком-другим, да? Отчего-то Максу стало весело. А вот Йохан практически побелел. — Даже если бы так оно и было… Дьявольщина, Макс, ты просто так уйдёшь, да? Макс молча развернулся. — Не уходи, чёрт! Я тебе верю, понимаешь? Верю! Я хочу жить! Я не могу умереть здесь, только не здесь! — Ты меня разочаровываешь, ciccio. Ты же никогда не был трусом. — Поверь мне, я не трус, — в голосе Рудда появились опасные нотки. Между страхом и тщеславием Йохан всегда выбирал тщеславие. Иначе он не был бы Йоханом. — Просто я много чего не успел. Ограбить лондонскй Тауэр. Убить американского президента. Украсть «Кохинор», продать его, купить маленькую ферму, раскаяться и стать священником. Да я даже никогда не трахался на шёлковых простынях, представляешь? — Что, был слишком занят торговлей опиумом? Макс снова развернулся, чтобы увидеть лицо своего собеседника. — Ладно, к чёрту тебя, Макс Манделли, — медленно произнёс Рудд. — К чёрту тебя, твоих дружков и к чёрту всё, что у нас когда-то было. К чёрту простыни. Время пришло? Ладно. Я готов. Только, прошу тебя, не приходи на это посмотреть. Не хочу умирать, когда кто-то пялится, особенно если это ты, с твоими щенячьими глазами. — Йохан, какого… —Что «какого»? Ты выбрал скучную жизнь в тёплом дворце, хотя всегда смеялся надо мной, когда я мечтал об этом. Грей там свою задницу дальше. — Я не живу во дворце. — Какой сюрприз. И где же, позволь спросить? Твои дружки хотя бы собачью конуру тебе выделили? — Я живу с Марианной. Йохан посмотрел ему прямо в глаза и закусил губу. — Вот как. — Да. — Когда я умру, скажи ей, что я мало о чём сожалею в жизни, но вот о ней — сожалею. Макса прошиб холодный пот, но он понял, что предпочёл бы не знать подробностей. — А обо мне сожалеешь? Йохан молчал. — Ну? — Я тот ещё сукин сын, Макс — почти грустно сказал Йохан. — Потому что прямо сейчас я думаю о том, какой ответ мне выгоден. *** Макс ждал встречи с Габриэлем четыре часа кряду, надеясь на то, что Майя будет занята и не сможет к ним присоединиться. Разговор и так обещал быть слишком тяжёлым. — Ты по поводу вчерашнего? — Габриэль напряжённо смотрел ему прямо в глаза — плечи широко расправлены, спина прямая, челюсть выдвинута вперёд. Мальчик явно решил отстаивать свою позицию до последнего, и, в общем-то, Макс не мог его за это не уважать. 
 — Извини, но решение принято и обжалованию не подлежит. — Чёрт, Габриэль, почему? Он не может никому причинить вред, он заперт. Если Ярма не может прокормить одного узника, я сам буду носить ему еду. Почему так важно, чтобы он был мёртв? Габриэль напрягся ещё сильнее. — Потому что это Рудд. И он ненавидит нас, Макс. Кто знает, что он сделает завтра? — Что он может сделать? Перегрызёт решётку? Подкупит стражу, предложив им свои портянки? — Когда я был маленьким, я читал один новомодный романчик, — поморщился Габриэль, — за авторством месье Дюма. Там рассказывалось о том, как один человек просидел в заточении много лет, а потом сумел вырваться и уничтожил всех, кого считал врагами. А заодно и тех, кто просто попался ему под руку. Знаешь, Макс, тот человек был осуждён несправедливо, и я всегда ему сочувствовал. — Но? — Макс почувствовал неладное. Тем более назвать Рудда «осуждённым несправедливо» не смог бы никто. — Но сейчас я понимаю, что во имя мести он сотворил столько зла, что лучше ему было бы сгнить в тюрьме. А казнь была бы ещё и милосердием. Макс сглотнул. — Ты становишься настоящим правителем, bambino. Кто бы мог подумать. — Прости меня, Макс. Я не знаю, что там у вас было, и меньше всего на свете я хочу причинить тебе боль. Но прошло пять месяцев, и пять месяцев Майе снятся кошмары. Даже если замуровать Рудда в яме с крокодилами — пока он жив, мы все в опасности. Прости. Макс на секунду закрыл глаза и попробовал думать быстро, так, как думал бы Йохан. Сердце билось так, словно хотело разорвать грудную клетку и шмякнуться прямо на мраморный пол. — Я увезу его, Габриэль. Увезу так далеко, как только смогу. В Российскую Империю, если понадобится. Он никогда не причинит вам зла. Пожалуйста! — А потом он придушит тебя во сне подушкой и вернётся. Прости, дружище, но мы не можем так рисковать. Просто не можем. Макс закусил губу. Самым ужасным было то, что Габриэль был абсолютно, совершенно прав. — Я клянусь, что позабочусь о нём. Габриэль вновь посмотрел ему прямо в глаза. *** — Но мы не можем покинуть свой пост, господин Манделли, — спокойно сказал начальник стражи. — Парни, у меня приказ от её величества Майи. Я понимаю, что у вас есть свои инструкции, но, серьёзно, вы что, мне не верите? Широко улыбаясь, Макс запустил руку в карман и сжал холодную рукоять пистолета. Он всё ещё надеялся на то, что всё пройдёт мирно, но предусмотрительность никогда не была лишней. — Хорошо, — наконец сдался солдат. — Но с утра мы доложим обо всём во дворец. — Валяйте, докладывайте. Говорю вам, это приказ Майи. Охранник молча протянул ему ключи. Макс присел на краешек стула, дожидаясь ухода охраны. Ему дико хотелось закурить, но, увы, и трубка, и кисет давным-давно лежали на самом дне его старой походной сумки. Он никогда не был ярым любителем табака, да и Марианна не любила этот запах. При мысли о Марианне он потряс головой. Не время думать о ней. Не сейчас. Когда шаги в коридорах окончательно стихли, он взял со стола свечу, подошёл к камере Рудда и вставил ключ в скважину. — Подъём! Не время спать! Йохан вскочил с пола и осоловело уставился на него. — Что происходит? — Заткнись. Возьми, — Макс просунул руку сквозь прутья и протянул Рудду пару наручников. — Надень на себя и защёлкни. — Какого чёрта? — Не хочу никаких сюрпризов. Сделай это, чёрт тебя дери. Прямо сейчас. У нас мало времени. В глазах Йохана полыхнула шальная, детская надежда, и он торопливо защёлкнул браслеты на исхудавших запястьях. — Ты пришёл спасти меня, Макс? Ты правда пришёл спасти меня? Макс открыл дверь и схватил Йохана за локоть. — Пошли отсюда, быстрее. И, повторяю, никаких шуток. Йохан не заставил просить себя дважды. Они пробежались по коридорам, и уже через несколько минут оказались на улице. Конь Макса стоял у самых ворот, лениво пощипывая траву, пробивающуюся сквозь городскую пыль. — Одна лошадь? — спросил Рудд. — Для меня? — И не надейся, сукин ты сын. Поедешь передо мной. — Ты снимешь наручники? — Когда покинем город, не раньше. Не пытайся убежать от меня, всё равно догоню и отвезу обратно. Макс отвязал коня, запрыгнул в седло и помог Рудду взгромоздиться перед собой. — А как же Марианна? — Она всё поймёт, — Макс легонько нажал пятками на лошадиные бока, и животное послушно перешло на бег. Тощая спина Йохана была тёплой, почти горячей, и, к счастью, тот всё-таки молчал. Они выехали из города через полчаса. На небе светили мириады звёзд, воздух был тёплым и пах чем-то невыразимо приятным — мёдом, травами и свободой. Макс подвёл коня к реке, спрыгнул вниз и подхватил соскользнувшего с конской спины вслед за ним Йохана. — Сейчас я освобожу тебе руки. Пожалуйста, не делай глупостей. Йохан кивнул. Макс вытащил очередной ключ. Замок глухо щёлкнул. Йохан сделал шаг к своему спасителю, раскинул руки и заключил его в объятия. На миг Макс растерялся, позволяя Рудду прикасаться к себе. За месяцы в тюрьме Йохан отощал, но всё ещё был достаточно силён, так что про себя Макс решил ни за что не спускать с него глаз. А потом Йохан поцеловал его. И, чёрт, это было невероятно. Это было… как возвращение домой, как встреча потерянных любовников, будто небо спустилось к ним и накрыло их с головой. У Макса перехватило дыхание от желания прижать Рудда к себе, и не отпускать, никогда не отпускать, защитить от всякого зла на их пути, потому что иначе всё было бы неправильно. — Чёрт, Макс, — выдохнул Рудд. — Ты мне всё равно не поверишь, но я правда благодарен. Я — тот ещё ублюдок, таким был и останусь, но… — Что? — Я никогда этого не говорил, но, — Йохан отвёл глаза, — я люблю тебя. Звучит как будто я малолетняя девица, но я должен был это сказать. Давай, теперь можешь смеяться. — Я не собираюсь смеяться, — тихо ответил Макс. Ком в горле, казалось, становился больше и больше. Не хватало только заплакать. — Спасибо тебе, правда. Спасибо. Небо над ними сияло, и в лунном свете Йохан казался ещё бледнее, чем обычно. И ещё красивее. — Вымойся, — шепнул Макс. — От тебя несёт тюрьмой. — Теперь уже ненадолго, — рассмеялся Йохан. Он подошёл к воде и начал быстро сбрасывать с себя одежду. Белоснежный круг луны отражался в реке. Йохан вошёл в воду, и Макс сунул руку в карман. — Я тоже люблю тебя, Рудд. Сукин ты сын. — Я знаю. От звука выстрела несколько десятков птиц бросились навстречу серебряному ночному небу. *** Марианна встретила его на террасе, свеча в её руках освещала ему путь. — Как ты, Макс? Он пересилил себя и всё-таки взглянул на неё. — Всё хорошо, ciccia. Я вернулся.