Это

Каждое утро начиналось после Этого совершено одинаково. Я открывал глаза и желал доброго утра, вместе с тобой молился перед завтраком. Даже научился готовить кофе. Получается довольно вкусно, но до тебя мне далеко, очень. То же самое и с готовкой. Жаловаться не приходится, я уже давно привык, что ты все время пропадаешь на работе, получаешь все новые и новые ранения, которые я люблю отмечать поцелуями. И тебе это тоже нравится. Ещё тебе нравится, когда я повторяю вслух выученные уроки, когда стругаю. Это делаю я всегда, когда возвращаюсь от учителей. С недавнего времени мы вообще никого в дом не впускаем. Клементе, и то редко. А ещё, когда я вернусь особенно поздно, даже позже тебя, всегда кричу из коридора «Вернулся». Прямо как ты. До Этого. Так и проходят дни. Длинной, безумно длинной вереницей. Чередой, тебе почему-то это слово нравится больше. Я привык рассказывать тебе, как прошёл день, ты привык слушать, иногда давая советы, и ещё реже рассказывая что-то в ответ. В кровать мы редко ложимся одновременно, но часто засыпаем вместе, обнимая друг друга. Всегда желаю тебе спокойных снов, а ты нет. Ты после Этого стал как-то особенно молчалив. Только я с тобой и говорю. Желаю доброго утра, приятного аппетита, удачного дня на работе и спокойных снов. Так и проходят дни своей чередой. Я потерял счёт этим «пожеланиям», говорю их на автомате, будто бы ты ещё рядом, тут, со мной. Перестал замечать сезоны. Это уже продолжается очень долго. Не могу сказать, сколько дней, лет, или минут. Только знаю, что кончик косы щекочет самый большой шрам на спине. Он довольно низко, а волосы растут у меня очень медленно. Тоже рыжие, но гораздо ярче и прямее. Тебя всегда это удивляло. Возвращать «божеский вид» тебе приходилось едва ли не каждый месяц. Но теперь тебя больше ничего не удивляет. Я произношу пожелания каждое утро, завтрак, вечер и ночь. Не забывая ни одного. И от каждого этого слова мне становится невыносимо больно. Я помню, ты никогда не любил слез и истерик, особенно от меня. Поэтому я держусь. На костяшках шрамы от укусов. Не помню, откуда они, но похоже на человеческие. Наверное, я иногда все-таки нарушал обещание не реветь и не закатывать истерики. Но иначе я разорвусь изнутри, а это больнее. Дни проходили своей чередой, пока однажды за завтраком, не успев открыть рот для совместной молитвы, я понял, что не желал тебе доброго утра. И это был единственный раз, когда я осознавал, что слезы текут по моему лицу. Но не от боли, нет. Внутри почему-то было пусто. И это было прекрасно. Ничего не давило, не сжимало, да и ты не сидел напротив. Но я плакал. Дышать было легко, очень. Я привык задыхаться, едва начиная говорить с тобой. Я не чувствовал, как ты гладишь меня по голове, что-то успокаивающе шепча. Я вообще ничего не чувствовал в тот момент. Слезы текли, а я понимал, что больше не смогу произносить «пожеланий». Потому что произносить некому.