Странный вечер

Это был странный вечер. Нет, грызущее душу чувство - что он никому не нужен, да и вообще обуза для всех - никуда не делось, и в этом все было до приторности привычно. Странным было то, что в его доме, в его комнате сидел Ишида Урюу, ни о чем не спрашивая и ничего не говоря. В почти дружеском молчании они пили чай из цветастых кружек, и Ичиго то и дело ловил себя на мысли, что, как оказалось, совершенно не знал этого парня. И в самом деле, уж от кого он не ожидал такого понимания, так это от Ишиды. Хотя и глупо, наверное, тоже ведь силу терял, и мучился, скорее всего, еще хуже, чем он сам. Тогда ведь они воевали, а он мог лишь подставляться под удары, спасая друзей... Сумерки сгустились как-то совсем внезапно, погружая комнату в разбавленный тусклым светом уличного фонаря полумрак. От этого стало необъяснимо уютно, настолько, что когда Урюу отставил чашку и придвинулся ближе, облокачиваясь плечом на его грудь и прикрывая глаза, Ичиго это нисколько не возмутило. Руки сами собой обняли узкие плечи, прижимая к себе тонкое, хрупкое на вид и на ощупь тело. В этом жесте не было никакой подоплеки, просто Ишида был таким близким сейчас, что собственная боль тихо отступала, давая передышку. Это был странный вечер. Когда Квинси чуть повернул к нему голову и ткнулся носом под подбородок, Ичиго лишь коснулся губами его лба, не целуя, просто прикасаясь. И от этого прикосновения на душе у обоих таял лед, стекая теплыми каплями куда-то в живот. Не спрашивая и не предлагая, Урюу медленно пересел к нему на колени и обнял за шею, зарываясь лицом во встрепанные волосы, и не обнять его в ответ было невозможно. Ичиго даже не задумывался о том, насколько все это не вписывается в обычное понимание дружбы, тем более что их отношения, в общем-то, особой дружбой никогда и не были. Партнерство, сотрудничество, взаимная помощь - но никаких по-настоящему дружеских жестов. Лишь необъяснимое желание защитить, засевшее в обоих безотносительно к лицам и именам. У них есть сила, и если на что-то и стоит ее пускать - так это на защиту слабых, разве нет? Когда тонкую спину прошила дрожь, никто из них не удивился. В конце концов, этот вечер и так был странным, так что вдумываться в детали не было никакого желания. Ишида вздохнул как-то обреченно ему в макушку, а потом чуть согнулся и прижался губами ко лбу, к тому самому месту, куда зачастую хмуро съезжались рыжие брови. И Ичиго даже не заметил, как в ответ на этот жест обхватил его крепче, поглаживая широкими ладонями по чуть взмокшей рубашке. Наверное, это было неправильно, и уж точно - совершенно не по-дружески, но атмосфера была такой завораживающей, такой доверительной, что он скользнул ладонями вверх, чувствительно проходясь по шее и обхватывая затылок, и притянул лицо одноклассника к своему, осторожно и медленно касаясь тонких губ губами. Урюу снова вздохнул и приоткрыл рот, позволяя зайти чуть дальше. Уже гораздо позже, неторопливо расстегивая бесчисленные пуговицы рубашки, Ичиго вдруг подумал о том, что из всех его товарищей лишь он, этот непонятный ему раньше парень, действительно знал, что именно гложет его искалеченную бессилием душу. А раз так - значит можно пройтись согретыми пальцами по чужой груди, и тот, другой, поймет его правильно, услышит все несказанное и почувствует, как это нужно. Обоим. Урюу снова вздыхает, и этот звук лишь добавляет волшебства в наступившую ночь. Они оба неумелы и практически невинны, но это не мешает им наслаждаться близостью, больше духовной, чем физической. Хотя, ласкающие разгоряченную кожу пальцы совершенно не портят общих ощущений. Медленно разжигаемый огонь делится на двоих, заставляет губы одновременно двигаться в абсолютно схожем ритме. Они даже не задумываются, насколько далеко готовы зайти - это все мелочи, ведь им так хорошо просто соприкасаться друг с другом, губами, бедрами, не важно. И легкая, нарастающая плавно пульсация в венах кажется такой нормальной, что они совсем не пугаются ее, с все большей смелостью избавляя друг друга от мешающей интимным прикосновениям одежды. От паха к голове накатывают горячие волны, приятные, пьянящие. Ишида отклоняется назад, подставляя обнаженный подрагивающий живот под чуть расфокусированный взгляд друга, и тот скользит по нему смягчившимися без меча ладонями, вызывая ответную дрожь. Это вовсе не странно - напротив, это настолько правильно сейчас, что иного пути просто нет. Осмелевшие пальцы аккуратно дергают пуговицу на брюках, расстегивают молнию, отодвигают плотную белоснежную ткань белья, выпуская на волю налившееся кровью средоточие всех эмоций и накрывая его теплой рукой. Урюу плавится, медленно, тягуче, и неожиданно даже для себя подается бедрами вверх, теснее вжимаясь в ласкающую ладонь. Ичиго едва слышно охает и, сместив его на пол, наваливается сверху. Ноги неудобно вытягиваются под кроватью, поэтому он подхватывает друга под спину и чуть протаскивает по полу, на ходу прижимаясь губами к беззащитно выгнутой шее. Рука Квинси соскальзывает вниз по груди, оглаживает живот и почти незаметно расстегивает брюки, протискивается под ширинку и осторожно поглаживает давно возбужденную плоть, отчего губы на шее вздрагивают и впиваются сильнее, сдерживая стон. Все происходящее настолько нереально, что такое откровенное проявление удовольствия вовсе не пугает - лишь делает жар собственного тела более осмысленным и правильным. Ичиго на секунду приподнимается и стаскивает с бедер лишнюю ткань, а потом снова ложится на него - и от прямого соприкосновения становится трудно дышать. Бедра скользят по бедрам, срывая с губ беззвучные выдохи, и бывший шинигами спешно припадает к другу в поцелуе, чтобы только заглушить рвущийся наружу вскрик облегчения. Парень в его руках такой разомлевший и открытый, что хочется выть от невозможности слиться с ним полностью. Все, что он может сделать - это поделиться с ним собственным наслаждением, поэтому Ичиго обхватывает ладонью их обоих и медленно, плавно скользит ею вверх-вниз, глотая судорожные всхлипы. В голове всего одна мысль - Ишида, теплый, манящий, жаждущий его, толкающийся бедрами навстречу прикосновениям и прижимающийся к его губам приоткрытым в стоне ртом. Терпеть эту сладкую пытку невозможно. Ичиго сильнее сжимает пальцы, притискивая их друг к другу настолько тесно, что сладкие вздохи синхронно прорываются в поцелуй, вибрируя на языке и окончательно сметая все мысли. Урюу почти отчаянно вцепляется ему в плечи, прижимаясь всем телом. Отстранившись и приоткрыв на мгновение помутневшие глаза, Куросаки ловит глубокий взгляд расширившихся зрачков и тонет в нем без остатка, снова целуя Ишиду, глубоко и трепетно, обводя языком вокруг чужого языка и пьянея от ответных движений. Оба на грани, но это тоже не важно. Когда липкое и горячее проливается на возбужденно втягивающийся живот Урюу, они выстанывают что-то неразборчивое и замирают, подрагивая от накатившего удовольствия и сжимая друг друга еще крепче. Ичиго почти страшно отпускать друга, потому что, кажется, тот провалится куда-то в небытие, и тогда они оба умрут от недостатка прикосновений. В ладони дергается постепенно опадающая плоть, медленно, с почти пугающей синхронностью, и голову заволакивает туманом. Это был странный вечер. И такой же странной была ночь, проведенная под одним одеялом, так близко друг к другу, что, казалось, даже мысли текли одним потоком, сплетаясь и продолжая одна другую. Они не обмолвились и словом - просто не было сил, да и незачем, ведь тепло чужого тела куда лучше слов доносило все тайны чужой души. Наутро, проснувшись со спящим другом в так и не разомкнутых объятиях, Ичиго лишь сонно улыбнулся и вжался лицом в мягкие прядки на виске, зная, что он все-таки нужен и важен, пусть силы шинигами и не имели к этому никакого отношения.