/ / /
И все же, это было важным. Слова демона, которые я прокручиваю уже пару часов, заставляют задуматься. В голове слишком шумно, но что странно, — и тихо тоже. Процессия. Разная, но слишком уничтожающая своей бесконечной тишиной. Все ещё шумная, как поток машин в Нью-Йорке. Это движение чего-то нереально быстрого и злого, что сжирает изнутри. Словно ты — сумасшедший с голосами в голове, которые не дают отдохнуть хоть на одну минуту. Всего на шестьдесят секунд. Но у меня наоборот. Я не знаю её, я не хочу её чувствовать. Лучше бы было шумно, чем тихо. Так хотя бы было понятно, что именно я делаю неправильно, а так это теряет всякий смысл. Чувствую знакомый запах жженого сахара. Магия, а за магией следует имя «Магнус». Он пахнет сандалом, а его магия — синие искры — жженым сахаром. Запах специфический — он мне нравится. Выхожу из библиотеки и иду в главную комнату, где обычно все собираются и решают какие-то важные дела. В большинстве случаев, конечно же, спорят. Первым человеком, кого я замечаю, оказывается Клэри. Девушка с ветром в голове и желанием защитить всех. Она хорошая, но жутко раздражающая. Помимо брата и сестры в комнате находятся Лидия и Магнус. Он не смотрит, а запах жженого сахара усиливается. Я хочу сказать ему, чтобы он посмотрел на меня. Я хочу этого, но не должен. НеправильноНеправильноНеправильно. Джейс видит меня и кивает. Он стоит рядом с Клэри, а я ничего не чувствую. Лидия улыбается и продолжает что-то говорить. Родители намекали несколько раз, что я должен жениться. Не именно на Лидии, а вообще. Она хорошая девушка, но я не могу сделать этого. Что-то останавливает. Или кто-то. Не знаю — ничего не знаю. Магнус смотрит на меня, а я задыхаюсь и молюсь Разиэлю, потому что такая реакция неправильная. Слишком опасно, открыто. Они обсуждают какую-то миссию, в этот раз одобренную Конклавом. Через семь минут и четыре секунды все уходят, кроме Лидии. — Алек, с тобой все хорошо? Ты молчал все время, — беспокоится девушка. — Я в порядке. — Алек, мы — Сумеречные Охотники. Мы следуем голосу разума, а не зову сердца, — она дотрагивается до моего плеча. Холодно. — Согласен. Сердце не должно влиять на наши решения, потому что они станут неправильными. Мы должны делать то, что нам приказывают. Должны — слишком пыльное и громкое слово. Оно успокаивает, потому что в большинстве случаев жизнь расписана — ты делаешь то, что тебе говорят. Я боюсь говорить о своих решениях — никак не плюс лидера. В голове постоянно что-то ходит и тормошит все полки с чувствами. Я не хочу понимать, что я слеп и измучен собственным подавлением эмоций. С приходом Магнуса словно открылась дверь, где стал двигаться механизм, отвечающий за влюбленность. Это неправильная дверь. Её не должно быть вообще. Она утомляет и заставляет делать то, что не приемлет Конклав./ / /
Миссия прошла почти успешно. Плохо то, что я каким-то образом (спасибо, Изабель) оказался в одном помещении с ним. Я думаю о том, что не хочу, чтобы Магнус пытался с помощью магии уйти. Мне страшно. Мне страшно от своих собственных мыслей и чувств, которые у меня вызывает этот маг. Мне страшно, потому что я думаю послать правила к черту. Мне страшно, потому что я хочу чувствовать его прикосновения и гореть. Гореть и задыхаться. Мне страшно, потому что я начинаю влюбляться. — У тебя очень хорошая сестра, Александр. Александр. Мне хочется утопиться в азоте. В помещении слишком душно. Слишком темно и тихо. Острая тишина режет барабанную перепонку. Слишком приятно. Слишком неправильно. — Я устал от этого. — От чего, Александр? — он подходит. Слишком грациозно. — Ты знаешь. — Нет. Лжец. Он знает. Изабель знает. Лидия знает. Я хочу кричать, потому что моё сердце и разум противоречат — утомительно. Сердце бьётся так, что я ощущаю слово НравитсяНравитсяНравится. Разум злится, потому что все ещё неправильно. — Твои глаза сейчас синие, — слишком близко, слишком рвано. СлишкомСлишкомСлишком. — Тебе не нравится? — Черные волосы и синие глаза — моя любимая комбинация, — он улыбается и гладит пальцем мою щеку. Интимнее, чем голодный поцелуй. Но недостаточно. Я готов урчать от этой незаметной ласки, только чтобы он всегда касался меня. И никого больше. Слишком собственно. Магнус никогда не дотронется до меня, пока я сам не захочу этого. А я хочу слишком сильно, чтобы сказать вслух. Он близко настолько, что я слышу его дыхание. Он знает и не сделает этого. Я сам должен сделать этот шаг. Я должен стереть эту и без того тонкую грань. Это будет началом конца. Секунды наэлектризованного молчания и я наклоняюсь до точки невозврата. Я целую Магнуса, мне это нравится. Дурманящие запахи сандалового дерева и почти исчезнувшего жженого сахара заменяются на желание жить. Желание отдать все на свете, только чтобы этот момент никогда не заканчивался. Стертая грань и разрушенная стена, а разум кричит, как это неправильно и опасно. Снова режет слух — громко, сильно, больно. Вспоминаю, как я любил находиться в своих фантазиях. Мне нравилось заходить в маленькую пещеру, где напротив была настолько чистая вода, что можно было увидеть очертания дерева, птиц. Свободных птиц. Пещера была из темно-синего камня с проблеском фиолетового. Мне нравилось там сидеть — никто о ней не знал. Сейчас же появилась сильная потребность в том, чтобы рассказать об этом Магнусу. Я хочу этого, потому что желание быть живым становится привлекательнее желания быть правильным в глазах Конклава и родителей. Я больше не согласен с Лидией. Поцелуй выходит смазанным и по-своему трепетным. Жизненно необходимым и удушающим. Он обжигает сильнее яда демона. Кожа и кости из-за прикосновений Магнуса начинают ломаться. Я сам начинаю ломаться. Желание не угасает, даже когда кислород на исходе. Воспоминания сгорают — ритмы замедляются. Этот поцелуй слишком необходим нам двоим. Процессия исчезает также быстро, как и потребность дышать правильно. Быть правильным.