Он уйдет с дождем.

******* - Ты сегодня какой-то грустный, - говорит Ённам и широко улыбается. Химчан стаскивает с себя уличные ботинки и опускает взгляд: на Бане опять красуются разные носки, один синий, другой красный в большой белый горох. Он снимает плащ и подходит к Ённаму, ероша пахнущие жвачкой мягкие волосы. - Было много дел на работе, - отвечает он и переводит взгляд на спокойное лицо Ённама. Его темные глаза, блестящие и любопытные, смотрят на него с детской восторженностью и непосредственностью, и сердце Кима пропускает удар. Прошло уже два года, но он так и не смог привыкнуть к такому Ённаму. Бан щурится и растерянно бормочет, кладя руки ему на плечи: - Что такое с твоей работой? Твой старший дядя отказался давать тебе деньги? Те самые, на которые вы с братиком покупаете мне игрушки? Да, Химчан? - Нет, Ённам, - качает головой Ким и старательно улыбается. – Старший дядя у меня на работе очень добрый. Он дает мне столько работы, сколько делать совсем не тяжело. Столько, чтобы у меня оставалось время поиграть с тобой. - Он хороший, этот твой дядя, - задумчиво тянет Ённам и внезапно тянется к Химчану. Влажные губы, пахнущие жвачкой и конфетами, прикасаются к щеке Кима, оставляя липкий след, и тот невольно вздрагивает. Раньше от Ённама пахло сигаретами и терпкой туалетной водой, иногда к этому аромату примешивался запах кофе и мела. До знакомства с ним Химчан думал, что мел ничем не пахнет, но, оказывается, и у белых тоненьких брусочков есть свой собственный неповторимый аромат. Сердце вновь сжимается, и Ким отворачивается, проходя на кухню. - Ты, наверное, не ел, - говорит он и открывает холодильник, шаря взглядом по полкам. Раздается легкий скрип: Ённам садится на стул и бодро отвечает: - Нет, я поел спагетти с соусом. Братик зашел днем и накормил меня. Он сказал, что у него перерыв в том большом здании, куда он ходит каждый день, и что у него есть пара минут, чтобы меня покормить. - В коридоре раздается скрип и тихий шорох, и Ённам подрывается с места с громким криком: - Братик, братик пришел! Химчан машинально закрывает дверь холодильника и прислушивается к звукам, доносящимся из коридора: Ённам что-то громко тараторит, и у Кима невольно пробегают мурашки по коже, когда он слышит второй голос, такой же хриплый и низкий. У Ённама тембр взрослого человека, но интонация и манера общения девятилетнего мальчишки. У его брата голос уставшего, хорошо пожившего на этом свете человека, и Ким прислоняется к дверному косяку, прикусывая нижнюю губу. Из-за угла показывается Ёнгук, на котором практически висит смеющийся Ённам. Вид у младшего Бана уставший и немного сердитый, и внезапно он резко поднимает голову, встречаясь с Кимом взглядом. Взгляд серьезный и изучающий, и у Химчана в очередной раз екает сердце, потому что братья похожи как две капли воды. Ённам поворачивается лицом к Киму и радостно восклицает: - Братик, братик пришел! - Привет, - говорит Ёнгук и, ласково отстранив от себя брата, проходит на кухню. – Я принес свежих пирожных. - Сладости! – радостно восклицает Ённам и хлопает в ладоши. В темных глазах Ёнгука мелькает что-то до боли знакомое Киму, и он, помедлив, качает головой: - Нет, Ённамми, пирожное ты получишь после того, как съешь свой кимбап. Так что иди мой руки, сейчас сядем за стол. Ённам обиженно надувает губы, но покорно идет в ванную, шлепая босыми ступнями по полу. Ёнгук поводит плечами и внезапно говорит, поворачиваясь лицом к Киму: - Никак не могу привыкнуть к тому, что больше не называю его хёном. Это как-то… Он не договаривает и отворачивается, доставая из пакета белую картонную коробочку. Химчан молча смотрит на его сгорбленную спину и думает, что не может привыкнуть тоже. Ённам всегда громко смеялся, так что на щеках появлялись ямочки, а в уголках глаз – маленькие морщинки. Ённам работал учителем, объяснял азы математики маленьким детишкам, которые обожали своего молодого терпеливого учителя. У Ённама было много друзей, которые любили его за легкий нрав и светлый добрый характер. Они остались и сейчас, только приходят намного реже, потому что это невыносимо больно. Видеть Ённама таким больно до алой пелены в глазах. - Я помыл руки, - громко объявляет он и садится за стол, выжидательно глядя на Ёнгука. Тот ставит перед ним тарелку с кимбапом и садится рядом, осторожно подцепляя палочками кусочек еды. Ённам упрямо мотает головой и говорит: - Я сам! Ёнгук покорно протягивает ему палочки. Ённам пытается подцепить кимбап, но тот отказываются ему подчиняться, и Химчан молча наблюдает за тем, как он остервенело тыкает палочками в тарелку, обиженно надувая губы. Младший Бан трогает его за плечо и ласково говорит: - Ённам-а, давай поиграем в самолетики? Он берет своими палочками кимбап и подносит его к губам брата: - Один кусочек прибыл в пункт назначения! - Он изображает рев мотора, и Химчан мысленно восхищается тем, насколько выходит натурально и похоже. Ёнгук – рэпер, который частенько зачитывает рэп на сценах андеграундных клубов, он мастерски битбоксит и может воспроизводить целую гамму различных звуков. Сердце болезненно сжимается, и Ким себя поправляет: зачитывал, потому что младшего Бана не видели в злачных местах больше года. С того самого рокового дня, когда все изменилось безвозвратно. - Открой ротик, - воркует Ёнгук, и Химчан в очередной раз отмечает, насколько ласковый и нежный он с братом. Ёнгук нелюдимый, необщительный и закрытый, слишком серьезный, слишком погруженный в свои собственные мысли, ночами пишущий строки о мировой несправедливости и проблемах прогнившего общества. Ёнгук практически никогда ничего не говорит, только смотрит так, что по коже бегут мурашки. Ёнгук работает автомехаником, несмотря на высшее экономическое образование, потому что мастерская находится рядом с домом и всегда можно отлучиться, дабы проверить, все ли в порядке со старшим братом. - Пирожное! – восклицает Ённам. – Ённам хочет пирожное! Ёнгуку двадцать пять, но в душе ему по меньшей мере сорок пять. Ённаму двадцать пять, но ментально ему лет девять, не больше, и разум как у ребенка-детсадовца. Ёнгук еще может измениться и прочувствовать свою молодость всей душой. Врачи сказали, что прежнего Ённама не вернуть уже никогда. Внутри него маленький мальчик. Внутри человека, которого Ким Химчан любит всем сердцем. ******* В клубе сильно пахнет сигаретами, и Химчан кашляет, потому что сизый дым буквально разъедает глаза. Со сцены гремит громкая музыка, тяжелый рок, вокалист берет высокую ноту, вскинув руки вверх, а толпа беснуется, двигаясь в ритме исполняемой композиции. Ким не любит тяжелую музыку, но эта группа ему почему-то нравится. Есть в них что-то цепляющее, какая-то особенная энергетика, которая проникает глубоко под кожу, разливаясь по венам жидким адреналином. Химчан с трудом подавляет желание присоединиться к бушующей публике и поворачивается к бармену, заказывая большой стакан крепкого темного пива. Тот, высокий плечистый парень с проколотой губой и лиловыми волосами, кивает и отворачивается, наливая пенный напиток из специального автомата. На соседний стул опускается какой-то парень и низким голосом просит порцию «Кровавой Мэри». Ким машинально скользит по нему взглядом: грубоватые черты лица, всклокоченные черные волосы, светлая футболка, старая кожаная куртка и потертые джинсы. Не типичный смазливый мальчик, от которого текут все девочки, но есть в нем нечто на редкость притягательное. Наверное, это улыбка. Широкая, яркая, демонстрирующая розовые, как у кошки, десны. Парень поворачивается к Киму лицом и внезапно спрашивает: - Что, в первый раз на таком концерте? Бармен ставит перед Химчаном стакан, и тот машинально кивает. Затем косится на своего собеседника и отвечает, стараясь перекричать громкую музыку: - Это так сильно заметно? - У тебя такое лицо, будто тебе виски сверлят бормашиной, - смеется парень, и Химчан впадает в какое-то оцепенение, завороженно глядя на его губы. Он невольно улыбается в ответ и кивает в сторону толпы: - Друг притащил. Я вообще не фанат такой музыки, но эта группа мне нравится. - «1004» - один из самых крутых альтернативных коллективов Кореи, - серьезно кивает его собеседник. – У них и тексты на уровне, и музыка не напоминает дребезжание железок. Даже моему младшему братишке они нравится, хотя он больше по хип-хопу, чем по року. Он протягивает Киму руку: - Бан Ённам. Учусь на учителя математики в университете Паран. - Ким Химчан. - Химчан не любит знакомиться с людьми, тем более в прокуренных клубах, когда сбоку кто-то блюет в углу и курит очередной косяк с травой. Но Ённам выглядит настолько располагающе, что Ким снова улыбается и протягивает руку в ответ, добавляя: - Я учусь на программиста в Донване. - Донван? – переспрашивает Ённам. – О, у меня там приятель учится! Может, знаешь, его зовут Минхёк. - В Корее каждого пятого зовут «Минхёк», - невольно говорит Химчан, и Бан громко смеется. Сердце Кима почему-то пропускает удар, и он смотрит на Ённама в упор, ощущая себя пойманной на крючок беспомощной рыбкой. А Бан продолжает улыбаться, наклонившись к нему практически вплотную. Это похоже на самое настоящее наваждение. Кажется, они разговаривают несколько часов кряду, но темы все не заканчиваются, а Ённам придвигается все ближе, практически касаясь его колена своей ладонью. Химчану нравятся девушки, худенькие и хрупкие, но почему-то ему до боли в груди хочется, чтобы Бан его поцеловал. И он целует, схватившись пальцами за ворот его толстовки. Ким не трахается с парнями, тем более с малознакомыми, но запирается с Баном в тесной кабинке клуба. Ённам целует его жадно и жестко, голова Химчана ударяется о хлипкую стенку кабинки, слева кто-то громко блюет, справа – занимается сексом, отчего оглушительные стоны разносятся по всему помещению, из-за двери доносится грохочущая музыка, обстановка совершенно не романтичная, но Химчану хорошо как никогда в жизни. Реальность плывет перед глазами, язык Бана ласкает его влажные губы, руки нетерпеливо шарят по всему телу, и Киму кажется, будто он вот-вот кончит от этих порывистых прикосновений. - Поехали ко мне, - тихо говорит Ённам, отстраняясь и просяще глядя на Кима. В голове проносится мимолетная мысль, что он знает его всего пару часов и что это просто на одну ночь. Но она тут же исчезает, и Химчан говорит «да» под оглушительный аккомпанемент гитарных рифов, звуков рвоты и протяжных мужских и женских стонов. До квартиры Бана они добираются на такси. Долго целуются на лестничной площадке, пока Ённам ищет ключи в кармане куртки. Бан долго пытается открыть дверь, громко чертыхаясь, потом наконец она не поддается, и он пропускает Кима, громко шепнув: - Только брата не разбуди, а то будет ворчать. «Брата», - где-то на задворках сознания звучат слова Бана о том, что у него вроде есть младший брат. Наверное, совсем малыш или подросток, за которым тот присматривает, пока родители в отъезде. - Мы не разбудим ребенка? – шепотом спрашивает Ким и коротко вздыхает, когда Ённам вжимает его в стенку и мягко целует в шею. Бан поднимает голову и недоуменно переспрашивает: - Ребенка? Он… - Ты вернулся, - раздается позади знакомый хрипловатый голос, и Ким вздрагивает, оборачиваясь. И едва сдерживает громкий вопль, когда видит сонного Ённама, одетого в смешную пижаму с мультяшным тигренком. - Быть такого не может, - бормочет Ким и переводит взгляд на стоящего рядом Ённама, который виновато смотрит на свою точную копию. - Прости, братишка, забыл предупредить, что еду, - говорит он. – Химчан-а, я забыл тебе сказать, - он улыбается. – Мы с моим младшим братишкой близнецы. Это Ёнгук, кстати. - Младшим? – переспрашивает Ким, скользя по Ёнгуку взглядом. Внешне он похож на Ённама до мельчайших деталей: те же глаза, нос, губы, даже прически одинаковые: черные, коротко остриженные волосы. Но, присмотревшись внимательно, можно увидеть, что он другой. Что-то в нем есть такое, что-то неуловимое, что отличает его от брата. От Ённама веет чем-то легким и светлым, похожим на дуновение южного муссона. От Ёнгука исходит сильная, мощная аура, и, несмотря на то, что, по словам брата, он младший близнец, почему-то он выглядит старше. У него серьезные, глубокие глаза. И смотрит он на Химчана так, что по коже бегут мурашки. - Я его старше на пару минут, - уточняет Ённам. Помедлив, он говорит: - Слушай, я и Химчан, мы… - Это не мое дело, - перебивает его Ёнгук и кивает Киму. – Рад был познакомиться. Он молча разворачивается, открыв одну из дверей, заходит в комнату и закрывается в ней. Химчан смотрит ему вслед, а Ённам громко вздыхает: - Ёнгук-а всегда слишком серьезный. Он поворачивается к Киму и легонько касается губами его щеки: - У меня это первый раз с парнем, - шепотом говорит он и смущенно улыбается. Напряжение уходит, и Химчан улыбается в ответ: - У меня тоже. Ённам вновь прижимается к его губам, пальцами очерчивая линию ключиц. Химчан коротко выдыхает и скользит ладонями по выступающим лопаткам, и постепенно образ мрачного брата Бана испаряется из сознания, уступая место алой пелене наслаждения. Когда он просыпается утром, Ённам спит, обхватив его сильными руками и касаясь губами спутанных волос. Позже он приготовит ему завтрак и попросит номер телефона, а через пару недель Химчан переедет в его маленькую квартирку, прихватив с собой любимый кактус и чемодан с вещами. Потому что это, определенно, не было «на одну ночь». И, видит бог, Ким чувствует себя по-настоящему счастливым. ******* - Привет, Химчан-а, как у вас дела? – голос матери братьев Бан тихий и немного виноватый. Ким сползает вниз, оперевшись головой о шероховатую поверхность стены. Голос женщины слышится с помехами, и Химчан думает, что они наверняка находятся в одной из своих экспедиций. Из большой комнаты доносится громкий смех Ённама, и Ким отвечает, машинально накручивая провод на палец: - Все нормально. Ёнгук работает, я тоже, сейчас они вместе с Ённамом смотрят мультики в комнате, вечером зайдут Чоноп, Ёнджэ, Дэхён и Джело, они обещали принести Ённаму какую-то интересную игру. - Воцаряется молчание, напряженное и немного неловкое. Мать Бана явно хочет спросить, но не решается, и потому Химчан говорит первым, ощущая, как в груди что-то болезненно екает: - Нет. Никаких изменений. - Понятно, - спустя пару мгновений отвечает она. – Я, правда, не думала, но… - она сдавленно вздыхает, – но почему-то все равно надеялась. Родители Ённама, Ёнгука и его сестры Наташи – известные на весь мир археологи, которые триста пятьдесят девять дней в году пропадают на каких-нибудь раскопках в далекой южноамериканской стране. Давно, еще до дня аварии, Ённам упоминал, что они, кажется, ищут то ли потерянный город индейцев, то ли какую-то древнюю цивилизацию, и потому его, брата и сестру воспитывали ныне покойные бабушка и дедушка. В голосе Бана не было обиды и намека на упрек, просто, как он объяснял Киму, головы родителей заняты ацтеками, инками и иже с ними. Они любят детей, но совершенно не знают, как с ними обращаться. Химчану было плевать. Главное, что мать и отец Ённама отнеслись к их отношениям абсолютно спокойно. Да и какая разница, с кем спит твой сын, когда нашелся древний манускрипт, который нужно расшифровать. Когда доктор сказал, что, скорее всего, Ённам останется таким на всю жизнь и за ним требуется присмотр и уход, его мать сразу же заявила, что они с отцом берут это на себя. Что они, естественно, позаботятся о любимом сыне, говорила она, вытирая выступившие слезы, и выглядела абсолютно искренней и уверенной в своих словах. Химчан смотрел на нее, одетую в куртку цвета хаки и походные шорты, загорелую и совершенно не вписывающуюся в обстановку больничной палаты, и понимал, что ни черта из этого не получится. Они не знают Ённама, они к нему не привыкли, и из людей, которые практически всю сознательную жизнь провели в постоянном пути, не получится хороших заботливых нянек. И потому всем будет лучше, если их отпустят обратно, туда, где им комфортно и привычно. В амазонские джунгли, кишащие дикими племенами и неразгаданными тайнами. Ёнгук и Наташа поддержали его единогласно и безоговорочно. И, увидев в глазах родителей Ённама облегчение и легкое чувство стыда, Химчан понял, что все сделал правильно. Вольные птицы должны летать на свободе. Им не место здесь, на грешной земле со всеми ее проблемами и мирскими заботами. - Мы получили от вас посылку, - говорит он, нарушая гнетущую тишину. – Спасибо за теплый свитер. Ённаму очень понравились те деревянные игрушки, что вы передали для него, а Ёнгук носит шарф и шапку, говорит, что они очень удобные. Младший Бан практически никогда ничего не говорит, поэтому Ким в очередной раз кривит душой. Мать Бана с облегчением выдыхает и отвечает: - Это здорово. Что еще вам прислать? Может, вам нужны деньги? Я знаю, вы оба работаете, но на Ённама нужно много средств, и поэтому… - Не надо, - раздается сзади знакомый хрипловатый голос, и Химчан замирает, затаив дыхание. Он оборачивается и едва не сталкивается лицом к лицу с Ёнгуком, который смотрит на него внимательными темными глазами и забирает у него трубку, прикладывая ее к уху. - Нам хватает, - коротко говорит он. – Наташа помогает, мы с Химчаном работаем, и Ённам отнюдь не беспомощный идиот, каким вы его считаете. Поезжайте в свою экспедицию, мама. Передавай привет отцу и скажи, чтобы не налегал на чачу. Он молча кладет трубку и замирает. Химчан чувствует исходящий от него запах молока и сигарет, и то, как мерно поднимается его грудь в такт дыханию. Почему-то по коже пробегают мурашки, и Ким прикусывает нижнюю губу и прикрывает глаза. В ушах набатом звучат слова «Мы с Химчаном», а еще он безумно благодарен неразговорчивому Ёнгуку. За то, что он не тратит лишних слов, но, когда требуется, всегда говорит то, что нужно и правильно. - Мы посмотрели «Маугли», - кричит Ённам, выбегая из комнаты. Химчан вздрагивает и моментально отстраняется от Ёнгука, резко делая шаг вперед. Почему-то в душе вспыхивает острое чувство вины, и Ким старательно убеждает тебя, что они не делали ничего неправильного и плохого. Он улыбается Ённаму и торопливо говорит: - Как хорошо! Интересный мультик? Хочешь, я налью тебе шоколадного молока? - И печенья хочу, - улыбается Ённам. Ёнгук стоит рядом с ним, скрестив руки на груди, и у Химчана екает сердце, насколько они похожи внешне, до каждой мельчайшей черточки лица. - Я пойду за шоколадным молоком, - бормочет он. – Ёнгук, ты хочешь? Тот в ответ качает головой, и Ким отворачивается, быстрым шагом направляясь на кухню. Ёнгук не любит сладкое, предпочитает ему рамен или соленые палочки с кунжутом. Ённам когда-то не любил тоже. Ённам все тот же, просто смотрит на мир немного по-другому. Химчан повторяет себе это каждый божий день. И верит в это всей душой. По крайней мере, ему очень хочется в это верить. ******* - Черт, опять пошел дождь. - Сквозь открытое окно на подоконник веет холодным ветром, и Химчан жмурится, когда на нос попадает ледяная дождевая капля. Он с громким треском захлопывает створки, а Ённам потягивается и безмятежно говорит: - А я люблю, когда идет дождь. Ты же знаешь древнюю индейскую легенду о дожде? - Это тебя родители с детства пичкали всеми этими мифами и легендами, - фыркает Химчан. – Мне рассказывали только про Хон Гиль Дона и Красную Шапочку. - Это такое древнее поверье у индейцев майя. - Ённам обнимает его за плечи и тянет на себя. У него теплые руки, и Химчан ощущает, как все тело наполняется умиротворением и счастьем. Ённам переплетает их пальцы и задумчиво тянет: - Или это были инки? Точно не помню. В общем, суть в том, что индейцы этого племени почитали дождь как божество. И считалось, что с ливнем уходят все проблемы и печали, а если встанешь и подставишь лицо моросящим каплям, то они смоют все то плохое, что было в твоей жизни, и оно уйдет вместе с дождевой водой. - Я где-то читал, что дождей ждали из-за того, что они способствовали лучшему урожаю, - говорит Химчан и кладет голову на плечо Ённама. Мерный стук капель успокаивает, и Ким наблюдает за тем, как по оконному стеклу стекают тонкие прозрачные струйки. Почему-то это зрелище успокаивает и заставляет впасть в некое оцепенение, и Ким прикрывает глаза, слыша, как Ённам отвечает, мягко поглаживая его по ладони: - Это само собой. Но, знаешь, мне нравится эта легенда. С самого детства нравится. Каждый раз, когда мне было грустно, когда в моей жизни случалось что-то плохое, я ждал дождя. И в тот момент, когда начинало моросить, просто закрывал глаза и мысленно отпускал от себя все черное и мрачное. – Он тихо смеется. – Почему-то мне мои печали всегда представлялись какой-то Чупакаброй, зубастой и страшной. - У тебя была больная фантазия, - фыркает Химчан, а сам представляет себе маленького Бана, оставленного на попечение бабушки и дедушки уехавшими в очередную экспедицию родителями, читающего толстые книжки о древних индейцах в дождливые промозглые дни. Его взрослую сестру, которая, по рассказам Ённама, часами проводила над альбомами для рисования, придумывая затейливые орнаменты для будущих татуировок, и младшего брата, который сидит в углу, слушая агрессивную музыку с взрослыми текстами. Сердце болезненно сжимается, и он тянется к Ённаму, касаясь губами его щеки. Тот в ответ округляет глаза и присвистывает: - Это с чего такие нежности? - Это авансом, - бормочет Химчан и закрывает глаза, устраиваясь в его теплых объятиях. – Не обольщайся. Громко стучат в дверь, и Ённам вздрагивает. - Это, наверное, Ёнгук, - говорит он и слегка отстраняется. – Опять не взял зонтик и пришел весь промокший. Он никогда не берет его с собой. Ённам поднимается с дивана и потягивается. - Пойду проверю, как он там. - Он улыбается Химчану. – Скоро вернусь. Ким машинально кивает и спрашивает: - А может, это потому что он тоже верит в эту легенду? Потому никогда и не пользуется зонтом, чтобы под дождем смылись все невзгоды и печали? - Ёнгук? – Ённам округляет глаза и смеется. – Ты что, не знаешь брата? Он никогда не верил во все эти вещи. Он даже в Зубную Фею и героев сказок перестал верить раньше, чем наша сестра. Это, скорее всего, потому, что он просто не считает это крутым. Он исчезает за дверью, и спустя пару мгновений оттуда доносятся два голоса: громкий Ённама и слегка приглушенный Ёнгука. Некоторое время Химчан вслушивается в их разговор, затем, повинуясь внезапному порыву, поднимается из кресла. Он подходит к окну и рывком распахивает створки, подставляя лицо влажным каплям. И одними губами бормочет, зажмурившись и сжав руки в кулаки: - Пусть все плохое уйдет с дождем. И почему-то представляет себе далекие джунгли. Где нет огней большого города, зато звезды видны как на ладони, а проливной ливень уносит прочь все невзгоды вместе с мутными холодными ручьями. ******* Когда он спит, то выглядит таким, каким был раньше, и у Химчана сжимается сердце, когда он молча наблюдает за тем, как хмурится Ённам, морщась и сжимая руками пуховую подушку. Он осторожно наклоняется и слегка касается рукой спутанных мягких волос, от которых пахнет детским шампунем с запахом жвачки. Ким ловит себя на том, что он тянется, чтобы поцеловать Ённама в губы, по старой привычке, и вздрагивает, подаваясь назад. Ённам не поймет. Ничего не скажет, но целовать его сейчас все равно, что домогаться школьника из младших классов. К горлу подкатывает горький комок, и Ким поднимается с кровати, на цыпочках выходя прочь из комнаты. Ённам что-то бормочет во сне, и становится невыносимо больно, так что Химчан зажмуривается и, захлопнув дверь, сползает вниз по стенке. Некоторое время он молча смотрит в пустоту не мигая, потом поднимается и медленно идет по темному коридору. В комнате Ёнгука горит свет, и Химчан думает, что младший Бан наверняка сидит и пишет очередные стихи, грустные и наполненные серьезным, практически нечитаемым подтекстом. Ким заходит в свою спальню и закрывает дверь, ощущая себя бесконечно уставшим и опустошенным. Он опускается на кровать и прикрывает глаза, машинально расстегивая пуговицы на рубашке. Прошло два года с момента аварии, и все это время у Химчана не было секса. Только банальная мастурбация по ночам, впопыхах, и каждый раз, когда Ким трогал себя подрагивающими от напряжения пальцами, становилось невыносимо тяжело и стыдно. Перед глазами возникали картинки из прошлого, Ённам, страстный, нежный, касающийся его сильными руками, мягкими губами, обжигающий кожу жарким влажным дыханием. Оргазм всегда смешивался с невыносимым чувством безнадежности, потому что практически за соседней стенкой спал совершенно иной Ённам, которого интересовали исключительно игрушки, мультфильмы и комиксы про крутых супергероев. В Химчане он видел исключительно старшего брата, доброго, заботливого, и Ким был искренне счастлив, когда видел его благодарные восторженные глаза. Которые когда-то смотрели на него совершенно по-другому. Так, что по коже пробегали мурашки, а сердце сжималось от подступающей щемящей нежности. Пальцы опускаются на ширинку, и Химчан, затаив дыхание, тянет вниз язычок молнии. Он быстро стаскивает с себя джинсы и белье и, сдавленно выдохнув, скользит пальцами по напряженной головке члена. Из груди вырывается тихий стон, и Ким, закрыв глаза, представляет Ённама. Того самого Бана из прошлого, в потертой кожаной куртке, с его яркой ослепительной улыбкой и тонкими выступающими ключицами. Раздается легкий скрип, и Химчан вздрагивает, резко распахивая глаза. У двери стоит до боли знакомая фигура, и у Кима екает сердце, когда он думает, что это… Нутро заполняется липким чувством разочарования, когда он понимает, что это Ёнгук, одетый в свою любимую фланелевую синюю пижаму, удобную и практичную, как у пожилого аджосси. Ённам всегда посмеивался над дурацким ночным одеянием брата и говорил, что в душе младший Бан, по меньшей мере, пенсионер. К лицу приливает краска стыда, когда Химчан понимает, что сидит перед братом Ённама полностью обнаженным. Он поспешно тянется за одеялом и неловко бормочет, прикрывая тканью полувозбужденный член: - Я это… Прости, я забыл закрыть дверь, и ты… - Слова заканчиваются, и Ким замолкает, опуская взгляд. В комнате воцаряется напряженное молчание, и внезапно Ёнгук делает шаг вперед. - Я могу тебе помочь, - говорит он и смотрит на Кима не мигая. Химчан резко поднимает голову, а Бан садится на край кровати и, помедлив, добавляет: - Я знаю, как тебе тяжело и как сильно ты по нему скучаешь. - Ким вглядывается в его лицо, пытаясь прочитать в глазах все то, что творится на душе у Ёнгука, но глаза у него темные и абсолютно бездонные. Младший Бан одергивает на себе дурацкую фланелевую куртку и продолжает: – Я знаю, что у тебя два года никого не было, потому что ты не можешь ни с кем, кроме него. – Рука Ёнгука ложится на его колено, и Химчан замирает, не дыша. – Я его точная копия. – Бан опускает взгляд, и Ким видит, что тот с трудом подбирает слова. – Ты можешь просто представить, что я – это он. И так тебе хоть на время полегчает. - Ты же не такой, - только и может выдавить из себя Химчан. – Ты же вечно пропадаешь где-то с начинающими рэпершами и моделями. – Он осекается и бормочет: – То есть… пропадал… - Я не гей, - нарушает молчание Ёнгук. – И ты меня в этом плане совсем не привлекаешь. Но я, черт возьми, не могу смотреть, как ты мучаешься и едва ли не дохнешь от спермотоксикоза. Ты его любишь, и потому не можешь просто взять и перепихнуться с кем попало. - Внезапно он улыбается. Светло и ярко, немного неловко, так что у Кима что-то екает в груди, настолько это завораживает. Оказывается, хмурый Ёнгук умеет быть и таким. - Это здорово, - внезапно нарушает молчание Бан. – То, что ты держишься. Я всегда знал, что у вас это по-настоящему. И я безумно благодарен тебе за то, что ты его не оставил. - Ты другой, - тихо говорит Химчан. – Другой, не он, понимаешь? Вы же с Ённамом абсолютно разные, и я просто… Он замолкает, не в силах подобрать слова. Предложение Бана кажется безумным и аморальным, и Ким понимает, что надо отказаться и сказать, что так нельзя. И в то же время ему до боли в груди хочется чужого тепла. Давно забытого ощущения близости, мимолетных ласковых касаний, хотя бы видимости того, что он любим и кому-то нужен. Ённам видит в нем доброго старшего товарища. Химчан смотрит в его детские глаза и пытается найти в них призрак того самого Бана, что целовал его когда-то в прокуренной кабинке ночного клуба. - Я могу попробовать притвориться им. - Ёнгук облизывает пересохшие губы, и Ким завороженно следит за движением его языка. – Ты даже можешь называть меня его именем. Я не обижусь, честное слово. - Он мнется и добавляет: – Ты пойми, это не ради того, чтобы просто трахнуться, я хочу… Химчан не выдерживает. Чувство безнадежности, давящее изнутри мертвым грузом, ощущение собственной отвратительности и болезненный стыд - все это смешивается воедино в бушующий неконтролируемый водоворот эмоций, и Ким подается вперед, цепляясь кончиками дрожащих пальцев за ворот старомодной пижамы Ёнгука. Бан вздрагивает, но отвечает на его поцелуй, и Ким закрывает глаза, с головой погружаясь в полустертые воспоминания. Ёнгук боится, но старается быть нежным и уверенным. Трогает губами его шею, неловко поглаживает его грудь теплыми ладонями, и Химчану невольно становится смешно от того, насколько эта прелюдия неуклюжая и немного комичная. Бан обхватывает его член у основания и сжимает, и Ким несдержанно стонет и болезненно жмурится. Перед глазами возникает лицо Ённама, который ласкает его рукой, влажно целуя его в пересохшие губы, и к глазам подступают непрошенные слезы. Ким сжимает рот и судорожно выдыхает, когда Ёнгук дрочит ему, размашисто, быстро, оглаживая кончиками пальцев головку, и вздрагивает, когда щеки касаются чужие мягкие губы. Ощущения сильные и приятные до алых кругов перед глазами, так что они даже заглушают подступающее чувство стыда, и Ким отдается давно забытому чувству удовольствия, судорожно выдыхая и прижимая повлажневшую ладонь ко рту. Надолго его не хватает, и он кончает в чужую руку, кажется, выкрикнув имя Ённама. Когда алая пелена перед глазами спадает, он открывает глаза и видит Ёнгука, который осторожно вытирает ладонь салфетками из большой картонной упаковки на тумбочке. У Бана стоит, и Химчан тихо говорит, показывая взглядом на натягивающую штаны эрекцию: - Если хочешь пойти до конца, то я не против. У меня уже давно не было, но… - Не надо, - качает головой Бан. – Я справлюсь сам. Химчан не слушает. Тянется к нему и, помедлив, сжимает его член сквозь тонкую ткань пижамных штанов. Ёнгук запрокидывает голову и глухо стонет, и этот хриплый звук набатом отдается в голове Кима, и он зажмуривается, потому что голос Ёнгука сейчас до безумия похож на голос его старшего брата. Он запускает руку за резинку штанов и обхватывает рукой чужую эрекцию, быстро лаская напряженный ствол. Бан громко выдыхает и хватается рукой за его плечо, и Химчан слушает его порывистое неровное дыхание, двигаясь пальцами по пульсирующему члену. Спазм в груди становится невыносимым, и Ким думает, что, наверное, это неправильно и аморально, даже несмотря на то, что Ённаму сейчас абсолютно плевать на такие вещи. Он не знает, что такое «измена». Он не помнит, что когда-то вот так же жарко дышал ему на ухо в минуты их близости. Он по-прежнему подставляет лицо холодным каплям, когда на улице начинается дождь. И почему-то именно это поддерживает в Химчане угасающую надежду. - У меня тоже давно не было, - говорит ему Ёнгук, когда спустя несколько минут кончает ему в руку. Ким берет полупустую пачку салфеток с тумбочки и вытирает чужую сперму с подрагивающих пальцев. - Спасибо, - бормочет он. – Мне действительно стало легче. Бан молча смотрит на него не мигая. Затем тянется и внезапно коротко прижимается губами к его лбу. - Все хорошо, - хрипло шепчет он и обнимает Химчана за плечи. – Все будет хорошо. Почему-то после этих слов Кима словно прорывает. Он утыкается лицом в теплое плечо Бана и тихо плачет, судорожно всхлипывая, пачкая слезами идиотскую пижаму Бана. Абсолютно по-детски, как плакал последний раз много лет назад. Все, что копилось в нем все это время, вырывается наружу вместе с этими горькими безнадежными слезами, и Химчан судорожно стонет, ощущая, как Бан мягко поглаживает его по выступающим лопаткам. - Если бы я мог поменяться с ним местами, я бы сделал это не задумываясь, - внезапно с нескрываемой горечью говорит Ёнгук. Химчан качает головой и несильно ударяет его в плечо, на что Бан лишь крепче прижимает его к себе, и Ким ощущает, как поднимается его грудь в такт прерывистому дыханию. - Не говори так, - бормочет он и поднимает глаза, встречаясь с Баном взглядом. И почему-то вспоминает то, как в минуту оргазма назвал его чужим именем. Химчану стыдно за это до боли в груди. Даже сильнее, чем перед Ённамом за только что совершенный поступок. Ёнгук другой и ни капельки не похож на брата. Но в его объятиях тепло и хорошо, и Ким закрывает глаза, впервые за долгое время чувствуя себя умиротворенным и защищенным. Бан Ёнгук хороший. Пусть и улыбается редко-редко, зато по-настоящему заразительно. ******* Масло в сковородке громко скворчит, и Химчан шипит, прикладывая палец ко рту, когда горячая капля попадает на кожу. Он кидает быстрый взгляд на часы: до приезда Ённама остается буквально час, а еда все еще не готова. Ким чертыхается сквозь зубы и достает из холодильника свежие помидоры, хватаясь за нож и едва не порезавшись острым лезвием. По радио играет песенка популярной девичьей группы, и Химчан машинально напевает, мелко нарезая ароматные помидоры. Сегодня их вторая годовщина, и Ённам обещает ему какой-то грандиозный подарок, который он готовил задолго до знаменательной даты. Бан отнюдь не мастер презентов, и, как правило, дарит что-то достаточно шаблонное, хоть и очень нужное, впрочем, иногда он старается проявить оригинальность, и Ким невольно усмехается, когда вспоминает подаренные Баном на День Святого Валентина красные носки с идиотскими мультяшными сердечками. Сквозь распахнутое окно на кухне светит яркое солнце, и Ким невольно щурится, откладывая в сторону нож и высыпая овощи в салатную миску. Душа наполняется умиротворением и детским предвкушением чего-то замечательного, и Химчан думает, что сегодняшний вечер, определенно, будет прекрасным. Вкусный ужин, красное вино, подарок Кима, за которым он охотился, по меньшей мере, несколько месяцев. Редкое издание той самой инди-группы, на концерте которой они с Баном познакомились два года назад, с автографом и специальной обложкой в стиле ретро, и Химчан невольно улыбается, когда представляет себе реакцию Ённама. Диск он сумел выкупить в самый последний момент, перехватив его у другого претендента на онлайн-аукционе, и теперь заветный подарок лежит в яркой коробочке в тумбочке Кима, дожидаясь своего нового владельца. Брат Ённама уехал на какие-то очередные хип-хоп-баттлы в другой город и, как сказал старший Бан, вернется только через пару дней. Химчан терпеть не может рэп. Но именно сейчас восславляет Джея Пака, Эминема и иже с ними самыми яркими эпитетами. Ким выключает мясо на сковородке и стягивает с себя фартук, приглаживая спутанные волосы. До прихода Ённама остается каких-то полчаса, и Ким машинально бросает взгляд на экран телефона. Обычно Бан, выходя с работы, звонит ему или пишет какую-нибудь забавную СМС, но сейчас смартфон молчит, и сердце Химчана екает от странного предчувствия. Он встряхивает головой и нервно барабанит кончиками пальцев по поверхности стола, стараясь справиться с подступающим волнением. Это все глупости, говорит он себе и вновь смотрит на мерно тикающие часы. Он ведет себя как какая-то кликуша, которая устраивает истерики только из-за того, что парень посмел не позвонить ей вовремя. Химчан берет из миски кусочек помидора и машинально кусает сочную мякоть, совершенно не чувствуя вкуса. Волнение не уходит, становясь практически невыносимым. Ённам опаздывает уже на полчаса, и внезапно телефон начинает вибрировать. Ким облегченно выдыхает и поспешно хватается за смартфон, судорожно прижимая его к уху. - Слава богу, - торопливо бормочет он. - Я думал, что что-то случилось! Тебя что, задержали на работе? Дай угадаю, ты помогал какому-то малышу с примерами? Ты хотя бы позвонил, а то я… - Извините, вы знаете Бан Ённама? – внезапно прерывает его громкий высокий мужской голос. – Вы стоите у него в списке контактов в группе «Семья», а до его родителей, сестры и брата я почему-то не могу дозвониться. Химчану кажется, что его с головой окунули в ледяную воду, потому что воздуха резко перестает хватать, и реальность расплывается перед глазами. Ким прижимает трубку к уху и будто сквозь пелену слышит незнакомца, который торопливо говорит: - Господин Бан попал в аварию. На перекрестке в него на полной скорости врезалась другая машина, и… - Что с ним? – Ким словно слушает свой голос со стороны, севший и надтреснутый. Незнакомец замолкает, затем, помедлив, отвечает: - У него серьезная травма головы, и пока он находится без сознания. Мы привезли его в госпиталь Гонгу, это находится в Хондэ, улица… Телефон падает из дрожащей руки, и Химчан вскакивает, роняя стул и сшибая локтем миску салата со стола. Алые кусочки помидоров оседают на полу некрасивыми красными ошметками, и Ким бежит в коридор, на ходу поднимая телефон и пытаясь втиснуть ноги в кеды. - Извините, - запыхавшись, говорит он. – Я… - Я понимаю, - тихо отвечает его собеседник, и впервые чужой голос не кажется Химчану отвратительным и писклявым. – Я десять лет работаю в госпитале. – Помедлив, он добавляет: – Я привык к людскому горю, уж поверьте. Как он добирается до больницы, Ким не помнит. Кажется, его довозит такси, и Химчан, не сдержавшись, блюет прямо на чистый пол чужой «Тойоты». Вид у него, видимо, настолько неважный, что таксист, пожилой мужчина в синем свитере с ромбиками, ничего ему не говорит, просто дотаскивает его до приемного покоя, и, похлопав по плечу, уходит, не взяв с него ни воны. Почему-то Химчан помнит только вот такие мелкие детали. А вся картинка выглядит расплывчатой и смутной, будто смазанной чей-то неосторожной рукой. - Он в реанимации, - говорит ему врач по фамилии Сон, который оказывается молодым человеком, кажется, только что выпустившимся из медицинского института. – У него сломаны два ребра, вывихнуто плечо, но, главное, основной удар пришелся на голову. Пока он находится в коматозном состоянии, мы сделали все возможное, и остается только ждать. - Ждать чего? – тихо спрашивает Химчан. Доктор Сон одергивает тщательно выглаженный белоснежный халат и смотрит на него в упор. Глаза у него уставшие и измученные, и Ким понимает: точно новичок. Еще не привык сообщать другим плохие новости и переносить это с относительной легкостью. - Он может прийти в себя, но сразу скажу, что последствия травмы могут быть фатальными. Поврежден головной мозг, и неизвестно, как это отразится на его дальнейшем состоянии. Он вполне сможет оказаться «овощем», и тогда на восстановление понадобятся долгие годы, если оно окажется возможным. - А может и не проснуться? – почему-то шепотом спрашивает Химчан. Все это кажется каким-то нереальным, будто он смотрит дешевую дораму в прайм-тайм, одну из тех, что снимают в расчете на впечатлительных школьниц и домохозяек. Врач тяжело выдыхает и, помедлив, отвечает: - Не берусь делать прогнозы, но… Невысказанные слова повисают в воздухе. Химчан ощущает, что ноги внезапно перестают его слушаться, и он молча оседает на неудобный железный стул, один из тех, что стоят в приемном покое. Сон открывает рот, видимо, порываясь что-то сказать, но в этот момент из его кармана раздается громкий звонок. Ким вздрагивает: звучит до боли знакомая мелодия, и доктор, что-то пробормотав сквозь зубы, достает из кармана телефон Ённама. - Мне медбрат его отдал буквально полчаса назад, - извиняющимся тоном говорит он. – Все его личные вещи, кстати, сможете забрать на складе. И, вот, - поколебавшись, он протягивает трубку Киму, – звонит кто-то по имени «Ёнгук». Химчан молча берет телефон из его рук. Тот вибрирует, а на экране высвечивается до боли знакомое имя. Нутро сжимается, и Ким прикусывает нижнюю губу: меньше всего на свете ему хочется сообщать новость Ёнгуку. Он и сам еще не осознал, не свыкся, а тут нужно рассказывать об этом брату Ённама, который явно отлично проводит время на своей дурацкой рэперской тусовке. Ким молча подносит телефон к уху и, помедлив, нажимает на зеленый значок. - Черт тебя возьми, хён, почему ты не берешь трубку? – кричит Ёнгук, и у Химчана екает сердце, потому что голос Бана веселый и непривычно расслабленный. - Я, конечно, понимаю, что у вас там годовщина и все такое, - продолжает Бан. Из трубки доносится громкая музыка и пьяный женский смех, и Ёнгук добавляет, слегка понизив тон: - Ты прости, что я тебя беспокою, просто… - Голос становится серьезным, музыка стихает, видимо, Ёнгук выходит туда, где практически нет народа, и младший Бан говорит тихо, практически сбиваясь на шепот: - Просто у меня появилось странное предчувствие. Сам не знаю почему. Будто обухом по голове стукнуло, и я сразу побежал тебе звонить. А еще куча пропущенных вызовов с незнакомого номера. Кто это? С тобой все хорошо? У вас все хорошо? У близнецов есть некая мистическая связь, отстраненно думает Химчан, слушая тяжелое прерывистое дыхание Ёнгука. Ённам не раз говорил о том, что чувствует боль брата, когда тот болеет или получает какую-нибудь травму, а когда прошлым летом старший Бан повредил лодыжку, вместе с ним хромал и Ёнгук, морщась и беззвучно чертыхаясь под нос. - Это я, Химчан, - шепотом отвечает Химчан и сжимает трубку в подрагивающих пальцах. – Ённам, он… Он поднимает глаза и беспомощно смотрит на врача. Тот понимает его без слов и забирает телефон из его ослабевших рук. Ким молча наблюдает за тем, как доктор Сон диктует Ёнгуку адрес больницы, и внезапно четко понимает, что все это по-настоящему. Ённам в коме. И, что самое ужасное, он, Химчан, ничего не может с этим сделать. - Его брат уже едет, - говорит доктор и протягивает Киму телефон. – Сказал, что постарается добраться как можно быстрее и что сам известит сестру и родителей. Химчан благодарно кивает, и внезапно доктор садится рядом с ним. Он мрачнеет и, тяжело выдохнув, говорит: - У него ведь должен был быть какой-то праздник? - Да. - Киму кажется, что его разрывает изнутри на мелкие неровные осколки. Это болезненное чувство настолько невыносимое, что Химчан зажмуривается, прикусив нижнюю губу, и сквозь нарастающий гул в ушах слышит голос доктора: - Среди его личных вещей нашли диск инди-группы «1004». – Он качает головой. – Редкое издание, сам слушаю эту группу, давно пытался найти этот альбом. И открытку, в которой написано: «Я охотился за этим диском долго-долго». Что-то еще про то, что он хотел купить его на онлайн-аукционе, но у него его перехватили в последний момент, и пришлось искать в комиссионках. И такая фраза: «С тобой каждый день как праздник. С годовщиной тебя!» - Доктор косится на Химчана. – Годовщина… Не знаете случайно чего? - Знаю, - одними губами говорит Ким и едва сдерживается, чтобы не закричать. – Знаю. Потом он снова блюет на чисто вымытый больничный пол. Доктор Сон поглаживает его по выступающим спинным позвонкам и смотрит на Кима с нескрываемой жалостью. ****** - Я не знал, что ты любишь джаз, - говорит Химчан и берет в руки бокал. Бан откидывается в кресло и поводит плечами. - Дай угадаю, ты думал, что я слушаю исключительно рэп, «эй, йоу, мазафака, все дела»? – хмыкает Бан, и Ким невольно усмехается, наблюдая за тем, как Ёнгук открывает бутылку красного вина: - Почти. Еще трэки про то, как крутые парни трахают развратных телочек. - Это мои любимые, обожаю слушать их перед сном и воскресной службой в церкви, - с непроницаемым выражением заявляет Ёнгук, и Химчан смеется, ставя пустой бокал обратно на потертый столик: - Надо же, оказывается, у тебя есть чувство юмора. - Ты раскрыл мой страшный секрет, и теперь мне придется от тебя избавиться. У них не было настоящего секса, только мастурбация, и постепенно это перестает казаться чем-то преступным и отвратительным. Ённаму, кажется, абсолютно наплевать на то, что старший брат по ночам ходит в комнату Химчана, и оттуда порой доносятся приглушенные стоны и свистящий хриплый шепот. Ённам спит и видит яркие невинные детские сны, прижимая к себе большую плюшевую альпаку, которую мать прислала ему из Перу. У Ёнгука множество татуировок по всему телу, и каждая, как оказывается, имеет особое значение. У Ёнгука много увлечений и интересов, и Химчан понимает, что все это время не знал его настоящего, видя перед собой только копию Ённама, мрачноватую и неразговорчивую. Ёнгук совсем другой. И с каждым днем Ким узнает его чуточку лучше. Ённам ложится спать в девять вечера, посмотрев перед сном мультики по кабельному каналу и выпив стакан горячего молока. Химчан не может уснуть до часу ночи, поэтому в один момент не выдерживает и стучится в дверь Ёнгука, из-под которой просачивается яркий свет. Бан открывает и без лишних вопросов пропускает его внутрь. Кажется, они смотрят какой-то старый черно-белый фильм, и спустя пару часов Химчан впервые за долгое время засыпает легко, без долгих мучительных раздумий и разрывающего изнутри чувства безнадежности и тоски. Он тянется к Ёнгуку, старательно пытаясь убежать от собственного одиночества. Проводить вечера вот так, с Ёнгуком, становится чем-то привычным. Не ради сексуальной разрядки, а просто потому, что с младшим Баном, оказывается, легко и интересно. Он не умеет шутить, как когда-то это делал Ённам, заставляя смеяться до колик в животе, не знает кучу забавных историй и приколов, но зато тоже любит классический джаз, фильмы Тарантино и комиксы про Людей-Икс. Это не предательство, говорит себе Химчан, когда в очередной раз спорит с Ёнгуком о роли Циклопа в битве с Магнето. Он по-прежнему любит Ённама всей душой и отчаянно надеется, что в один прекрасный день случится чудо, и все станет по-старому, Ённам, как прежде, будет смотреть на него влюбленными серьезными глазами и прижимать его к себе сильными горячими руками. Просто Ёнгук не мрачный мудак, из которого не вытянешь лишнего слова. Просто у Ённама замечательный младший брат, и Химчан тянется к Бану, с каждым прожитым днем понимая это все больше и больше. Ёнгук улыбается редко, только Ённаму и иногда – Киму, в последнее время все чаще. Ёнгук часто разговаривает по телефону со старшей сестрой, а еще он намного худее Ённама, и Ким ловит себя на мысли, что ему до безумия хочется накормить слишком отощавшего Бана, как матери, что печется о неразумном маленьком ребенке. У Ёнгука огромная коллекция пластинок, а еще целое море плюшевых тигров из популярного диснеевского мультфильма. Младший Бан говорит, что они остались у него с детства, просто выкинуть жалко. Химчан замечает совсем нового плюшевого рыже-черного зверя на прикроватной тумбочке, еще с ярлыком из магазина, и делает вид, что верит. - Пойду поставлю Гершвина, - говорит Бан и поднимается из кресла. Химчан отпивает терпкое вино из бокала и смакует напиток на языке, наслаждаясь мягким послевкусием. Ему легко и хорошо, и он невольно вздрагивает, когда Бан оборачивается, держа в руках потертую картонную упаковку: - Завтра у меня выходной. Можно сходить в парк аттракционов: ты, я и Ённам. Думаю, он будет счастлив, ему давно хотелось провести время в каком-нибудь веселом месте. Даже доктор говорил о том, что надо почаще выводить его куда-нибудь в людные места, а то он никуда не выходит, кроме сквера неподалеку и больницы. – Бан болезненно морщится и качает головой. – Тем более что у него через пару недель будет очередное обследование, а ты же сам знаешь, что он терпеть не может все эти медицинские процедуры. - Я не против, - отвечает Химчан и думает, что есть в этом что-то по-настоящему семейное. Он, его парень, застрявший в возрасте младшего школьника, и младший брат его парня, которому ментально по меньшей мере лет шестьдесят. Веселая компания, для полного счастья не хватает только кого-то с раздвоением личности или прогрессирующей шизофренией. - Там будет сахарная вата, - мечтательно говорит Ёнгук и широко улыбается. И внезапно Кима будто ударяет электрическим током, и он беспомощно смотрит на младшего Бана, который осторожно запускает проигрыватель. Бан Ёнгук в душе такой же большой ребенок. Светлый, открытый и очень искренний. Просто прячет это за напускной суровостью, потому что привык к этому с раннего детства. Бан Ённам был веселым и открытым, похожим на яркое летнее солнце. Бан Наташа была дерзкой и задорной, самой настоящей сорвиголовой, той, про которых говорят «плохая девчонка, которой палец в рот не клади – оторва, каких еще нужно поискать». Кто-то должен был стать серьезным и замкнутым, пытаясь справиться с нехваткой родительского тепла и одолевающего горького чувства тоски. Кто-то слишком чувствительный и ранимый, чтобы научиться искать что-то хорошее в привычных вещах и спасаться от одиночества вдали от отчего дома. Этим «кем-то» стал Ёнгук. Химчан ощущает, как нутро сжимается от странного болезненного чувства, и тихо отвечает, глядя на улыбающегося Бана: - Купим тебе большую сахарную вату. И Ённаму, конечно, тоже. - Я попробую выиграть вам обоим по плюшевому мишке, - обещает Ёнгук и садится рядом. Химчан машинально скользит взглядом по его расслабленному спокойному лицу и вслушивается в тихие звуки джаза, прерываемые еле слышным потрескиванием старенького проигрывателя. - Еще вина? – спрашивает Ёнгук и наклоняется ближе, так что Химчан чувствует исходящий от него легкий запах терпкого мерло, сигарет и травяного одеколона. Он больше не выглядит пугающим и мрачным. Его больше не хочется сравнивать со старшим братом, да и какой в этом смысл, ведь они разные как внутри, так и снаружи. Бан Ёнгук становится кем-то бесконечно родным и близким. Химчану страшно, но он ничего не может с этим поделать. ****** - Как ты себя чувствуешь? - спрашивает доктор Сон и, наклонившись, заглядывает в лицо Ённаму. Тот растерянно смотрит на него широко распахнутыми глазами и, открыв рот, издает глухое мычание. Сон моментально мрачнеет и, тяжело вздохнув, говорит: - Кажется, на этом наше везение закончилось. Ёнгук сжимает зубы и отворачивается, его отец поникает и опускает голову, мать Бана, коротко всхлипнув, утыкается лицом в плечо замеревшей Наташи. Старшая сестра близнецов выглядит совсем беззащитной и какой-то уязвимой без привычной косметики. Она беспощадно косится на стоящего рядом Чару в поисках защиты и поддержки. Химчан ощущает, как нутро сжимается от чувства разочарования и безысходности. Ённам оглядывает их круглыми, похожими на пуговицы глазами и внезапно широко улыбается. Так что у Кима щемит сердце, а в душе просыпается безумная надежда, что, возможно, есть какой-то крошечный шанс. - Есть шанс на то, что при должном уходе и терапии он восстановится? Химчан вздрагивает и оборачивается. Бледный, осунувшийся Ёнгук стоит, засунув руки в карманы, и смотрит на доктора в упор. Его голос до тошноты похож на голос Ённама, и Кима передергивает, когда он слышит такой знакомый тембр, который звучит непривычно мрачно и холодно. Доктор тянется и поглаживает Ённама по спутанным темным волосам. Тот сначала сжимается, глядя на него настороженными затравленными глазами, затем успокаивается и расплывается в широкой улыбке, скрестив руки на груди. - Шанс есть всегда, - говорит Сон. – Только вы должны понимать, каких это потребует неимоверных усилий. Могут потребоваться месяцы, а то и годы на то, чтобы он стал нормально разговаривать и воспринимать окружающую реальность, но он раз и навсегда останется совершенно другим человеком. Вы готовы на это пойти? Пожертвовать собственным благополучием ради призрачного будущего? В палате повисает молчание, прерываемое лишь тихими всхлипываниями Наташи и матери Бана. Отец растерянно моргает и переводит взгляд на Химчана, и у того невольно екает сердце от острого укола жалости: всемирно известный ученый, опытный археолог и человек, не боящийся ни диких племен, ни хищных животных Амазонки, сейчас выглядит как совершенный старик, сгорбившийся и жалкий. Ённам таращится на плачущую мать и сестру, затем его губы начинают подрагивать, и он издает громкий жалобный всхлип и трет кулаками покрасневшие глаза. Обстановка совершенно угнетающая, и Химчану кажется, будто он оказался в какой-то дурацкой мелодраме прямо в тот момент, когда ожидается душераздирающий поворот сюжета. - Идите вы в жопу, доктор. - Голос Ёнгука спокойный и низкий, и на остальных он действует как ушат холодной воды. Сон неверяще моргает и смотрит на него широко распахнутыми глазами, а младший Бан мерно говорит, будто чеканя каждое слово: - Мой брат не другой человек. Он такой же, как прежде, добрый, искренний и светлый. Мне абсолютно плевать, что он не может говорить, писать и все такое, я знаю, что в душе он все тот же. - Видно, что он изо всех сил старается не выйти из себя, Химчан замечает, что его руки подрагивают, а на лице выступают крошечные капельки пота. Ёнгук – брат-близнец Ённама, который ощущает все происходящее острее и болезненнее, чем кто-либо еще. И именно он сейчас стоит и говорит то, что должен был сказать каждый из них вместо того, чтобы поддаваться мимолетной истерике. - Мы справимся. - Ким слышит свой тихий слабый голос будто со стороны. Ёнгук вздрагивает и разворачивается к нему, а Химчан делает шаг к койке, на которой сидит Ённам, и повторяет, громче и решительнее, так что звук его голоса звучит в наступившей тишине подобно горну: - Ённам справится, я это знаю. Он не из тех, кто опускает руки и предпочитает быть слабым и беспомощным. Он выкарабкается. - Подступившие слезы застилают глаза, и Ким вытирает их рукавом толстовки. – Я не допущу, чтобы он сдался. Горло сдавливает болезненный спазм, и Химчан судорожно выдыхает, пытаясь справиться с подступающими эмоциями. Неожиданно он чувствует, как к плечу прикасается теплая ладонь, и оборачивается. Ёнгук стоит к нему практически вплотную и смотрит на него как-то по-другому. Не приветливо, не ласково, нет, в его взгляде нет никаких нарочитых выражений привязанности и расположения. Бан смотрит на него так, будто наконец-то принял его как своего. И почему-то Химчан воспринимает это как честь. - Мы справимся, - подает голос Наташа. Она вытирает слезы и кивает доктору Сону. – Поможем с деньгами на реабилитацию и будем дежурить в больнице, если потребуется. - У нас как раз скоро будет тату-фестиваль в Кванджу, - говорит Чару и ласково обнимает ее за плечи. – Отличная возможность заработать на бабочках и пирсингах в пупках. Впервые за вечер на лице Наташи появляется некое подобие улыбки. Она прижимается к Чару и кладет голову ему на плечо, а доктор убирает папку с историей болезни на подоконник и говорит: - Тогда будем бороться. - В его голосе проскальзывает нескрываемая радость и облегчение. – Только хочу предупредить, что в условиях нестабильного психического состояния пациент крайне чувствителен к… Продолжая говорить, он разворачивается к госпоже и господину Бан, которые слушают его, глядя на него покрасневшими глазами. Химчан переводит взгляд на сидящего на койке Ённама и наклоняется, протягивая ему руку. - Привет, меня зовут Химчан. Не бойся меня, хорошо? Некоторое время он смотрит на него настороженно, как на чужого. Это больно и тяжко, и Ким моргает, силясь справиться с подступающим болезненным чувством, которое дерет его изнутри, оставляя на сердце кровавые полосы, но внезапно в глазах Бана мелькает что-то до боли знакомое, и он улыбается. Широко, солнечно, так, как всегда улыбался Химчану. И протягивает ему ладонь, слегка царапая кожу отросшими ногтями. Ёнгук с силой сжимает руку на его плече, Ким улыбается в ответ и думает, что первый шаг уже сделан. А дальше не так страшно. Главное, не оглядываться назад, на давно потерянные в прошлом счастливые дни. ******* От Ёнгука пахнет яблоками и сигаретами «Голуаз», и Химчан коротко выдыхает, когда кончик языка оглаживает его нёбо, и Бан проводит горячими ладонями по бокам, слегка царапая ногтями тонкую кожу. Его вставший член трется об бедро Кима, и он глухо стонет в поцелуй, ощущая, как внутри нарастает тянущее болезненное напряжение. Он подается бедрами вперед и вжимается в бедра Бана своей эрекцией, отчего по всему телу проходит острый импульс удовольствия, и Ёнгук запрокидывает голову назад, открывая рот в немом крике удовольствия. Кричать громко нельзя, ведь за стенкой спит Ённам, и потому Химчан зажимает рот повлажневшей ладонью, когда Ёнгук обхватывает горячей ладонью его возбужденный член, языком лаская напряженный сосок. Бан смотрит на него в упор темными затуманенными глазами, и у Химчана внутри все сжимается, а по телу проходит легкая дрожь, потому что во взгляде Ёнгука есть нечто завораживающее. Повинуясь внезапному порыву, он тянется к Бану и неловко прикасается губами к его влажной и соленой от выступившего пота коже. И замирает, чувствуя, как тяжело и прерывисто дышит Бан, продолжая неторопливо ласкать его теплой ладонью. Ёнгук меняется. Нет, не сам, хотя кажется, будто он становится более открытым и раскрепощенным, меняется некий образ Бана в глазах Кима, который успел закрепиться в сознании за все эти прожитые годы. Раньше Ёнгук воспринимался как "мрачный младший брат Ённама ", неотделимо от своего идентичного близнеца, но сейчас границы становятся ярче и отчетливее, и Химчан видит Ёнгука не в тени своего хёна, не как точную копию Ённама, а как совершенно отличного от него человека. К нему хочется быть ближе. И Ким прижимается к Бану всем телом, кончиками пальцев очерчивая яркие контуры огромной татуировки на груди. Химчану не нравятся огромные рисунки на коже, но почему-то тату Ёнгука кажутся особенными и по-своему притягательными. Губы Бана мягко касаются его плеча, а пальцы сжимаются у основания члена, отчего низ живота наполняется жаром, и Ким выгибается на кровати, прикусывая нижнюю губу в отчаянном порыве сдержать крик. Он опирается на правую руку и тянется к эрекции Ёнгука, осторожно отводит кончиком указательного пальца крайнюю плоть, и Ёнгук откидывает голову назад, рвано выдыхая. - Черт, я сейчас кончу, - хрипло тянет он и внезапно смотрит на Кима в упор. Глаза у Бана затуманенные и какие-то безумные, и он наклоняется ближе, лихорадочно шепча: - Я сейчас кончу. Додрочишь мне? Пожалуйста. Ким Химчан не хочет сближаться еще сильнее и усложнять то, что с каждым чертовым днем становится все более запутанным и пугающим. Но в голове что-то будто переклинивает, и он тихо говорит, не мигая глядя в потемневшие глаза Бана: - Давай по-другому. Ёнгук замирает и смотрит на него, наклонившись близко-близко, так что Ким чувствует кожей исходящий от него жар. Затем по-детски растерянно моргает и спрашивает: - Как? - Так. - Почему-то Химчану становится смешно, потому что суровый и крутой Бан Ёнгук, классный плохой парень и любимец всех окрестных девчонок, сейчас выглядит неуверенным старшеклассником, который готовится к самому первому неловкому разу. Сердце сжимается от какого-то странного щемящего чувства, а Ёнгук облизывает пересохшие губы и шепотом уточняет: - Это же… Тебе будет больно, так? Химчану больно. Где-то глубоко внутри, там, где бьется вспугнутой птицей сердце, но если Бан не будет близко-близко, то станет невыносимо больно, как агония, это Ким знает наверняка. - Я хочу, - одними губами произносит Химчан и надеется, что Ёнгук догадается. И он понимает, потому что целует его в губы, поглаживая подрагивающими от напряжения пальцами бедра. У Ёнгука нет богатого опыта, и Ким, наблюдая за тем, как он размазывает по фалангам липкий крем для рук, найденный в прикроватной тумбочке, думает, что ему наверняка сейчас безумно страшно. Он старается быть нежным, но Ким все равно морщится, когда первый палец осторожно проникает в узкий вход. Бан растягивает его долго, мучительно медленно, Химчан скользит взглядом по его ярким татуировкам, худым рукам и сильным плечам и коротко выдыхает, когда Ёнгук наклоняется и обхватывает головку его члена влажными губами. Низ живота наполняется обжигающим жаром, и Ким невольно подкидывает бедра вверх, ощущая, как Бан вводит второй палец, и начинает двигать ими во входе в том же ритме, что его язык ласкает головку члена Химчана. Удовольствие слишком сильное, и Ким глухо стонет, слегка царапая ногтями простыни. Белье детское и смешное, с яркими желтыми пчелками, и он ощущает болезненный укол внутри, когда вспоминает, что это белье выбирал в магазине Ённам. Чувство вины возникает в сознании яркой вспышкой и моментально испаряется, потому что палец Ёнгука касается простаты, и Химчан громко стонет, начисто теряясь в ощущениях. Образ Ённама пропадает как дым на ветру, потому что Химчан открывает глаза и видит перед собой Ёнгука, раскрасневшегося и возбужденного до предела. И, подавшись вперед, прижимается к его распухшим влажным губам, потому что до боли в груди хочется ощущать его живое настоящее тепло. Мне холодно без тебя, хочет сказать Химчан. Но вместо этого тихо вскрикивает, когда Ёнгук входит в него одним толчком, крепко придерживая за плечи. Ённам обычно… Хотя какая разница, что было раньше, потому что с Ёнгуком так хорошо. Головка члена трется о чужой напряженный живот, Бан движется быстро и резко, стискивая влажными пальцами его плечи и прижимаясь губами к его губам, воздуха в легких не хватает, и Ким задыхается, слегка царапая ногтями чужую смуглую кожу. На спине у Бана витиеватая надпись на английском, и Химчан очерчивает ее кончиками пальцев, подаваясь бедрами вперед и чувствуя, как напряжение внизу живота нарастает, практически подходя к максимальному пределу. «Делай то, что любишь, люби то, что делаешь». Киму нравятся эти слова, точные и очень красивые. - Черт, - резко выдыхает Ёнгук и, грубо схватив его за подбородок, разворачивает лицом к себе. – Химчан, я… Он не договаривает и целует его, стискивая плечи практически до синяков. Влажный язык трется о кончик языка Химчана, член Бана пульсирует, и Ким ощущает, как внутри разливается липкое тепло. Пальцы Бана сжимают его головку и с силой проводят по стволу, и этого немудренного жеста оказывается достаточно, чтобы удовольствие разлилось по венам, а реальность потеряла свои краски и цвета. Ким кончает сильно, царапая ногтями спину Ёнгука, теряясь в ощущениях и что-то исступленно крича. Бан прижимается губами к его плечу и обнимает его, утыкаясь лицом в изгиб его шеи, и сквозь угасающее марево оргазма Химчан чувствует, как мерно поднимается его грудь в такт рваному прерывистому дыханию. В объятиях Бана хорошо и уютно, и Ким открывает глаза, встречаясь с ним взглядом. Тот осторожно вытирает его живот краем одеяла и, помолчав, говорит, опустив голову вниз: - Когда ты кончал… ты назвал мое имя. - О. - Сердце бьется быстро-быстро, и Ким отчаянно старается, чтобы его голос звучал как можно более беззаботно и равнодушно. – Ты… - Нет, - качает головой Ёнгук. – Я не против. Если честно, то я… Невысказанные слова повисают в воздухе, и Бан отводит взгляд, мягко поглаживая его по плечам. Химчан смотрит на яркую татуировку на его груди и внезапно замечает лежащий на тумбочке телефон: три часа ночи. Осталось совсем немного времени, чтобы поспать, вяло думает Ким. Потом нужно будет встать, приготовить Ённаму завтрак, проследить, чтобы он умылся и почистил зубы… Чувство вины вспыхивает вновь и практически так же стремительно гаснет, как тлеющие угольки на холодном ветру. От Ёнгука пахнет яблоками, сигаретами и Химчаном. И почему-то за это Киму ни чуточки не стыдно. ******* - Я люблю яблоки, - говорит Ённам и широко улыбается доктору Сону. Тот одобрительно кивает, и Бан протягивает ему аккуратно очищенный от шкурки сладкий кусочек. Врач благодарит Ённама и машинально кладет дольку яблока в рот, Наташа наблюдает за тем, как Бан оживленно переговаривается с Соном, а Химчан отворачивается к окну, наблюдая за тем, как медленно проплывают по серому небу грозовые облака. Реабилитация длится уже полгода, и прогресс не просто огромный, он удивительный и вдохновляющий. Доктор Сон говорил, что Ённам сможет изъясняться на простейшем языке и более-менее свободно общаться, да и то, если повезет, главное, чтобы восстановилась координация движений. Ённам ходит, разговаривает, учится читать и писать, и, что самое главное, заново привыкает к родным и близким людям. Он обожает Наташу, любит проводить время с Чару, который частенько приносит ему всякие вкусности и забавные мелочи, но больше всего Ённам привязан к младшему брату и смотрит на него с нескрываемым восхищением. Ёнгук для него - некое божество, образец для подражания, потому что раньше старший Бан смотрел на младшего с лаской и легким покровительством, так, как взрослый волк наблюдает за потугами молодого щенка выглядеть взрослее и мужественнее. Химчан наблюдает за тем, как Ённам отчаянно пытается подражать Ёнгуку во всем, и в такие моменты, когда он видит его восторженные, жаждущие похвалы и внимания глаза, он отчетливо понимает, что уже ничего и никогда не будет, как раньше. - Это его предел, - говорит именитый доктор из Пусана, который специально приезжает в Сеул, чтобы понаблюдать за динамикой улучшения состояния Ённама. – Обычно такого прогресса добиваются годами, а тут налицо то, что я могу назвать не иначе как чудом. - Он смотрит на замеревших родителей Бана и качает головой. - Но сейчас четко видно, что он достиг своего пика. Девять-одиннадцать лет - его максимальный ментальный возраст. Никаких сдвигов за последние пару месяцев не наблюдается, я, конечно, уверен, что при интенсивном лечении мы можем достигнуть незначительного сдвига, но… - Ёнгук, молча слушающий его размеренную речь, сжимает зубы и отворачивается. - Но прежним вы его больше никогда не увидите. Химчану хочется заорать, что все это ерунда. Что доктора и раньше делали неутешительные прогнозы, и они не оправдались, потому что Ённам живой, он смеется и улыбается, деловито рассказывая Ёнгуку про прочитанную вчера детскую книжку с яркими картинками. Ённам все тот же, но в то же время совершенно другой. Он радуется Химчану при встрече, часто обнимает его, а порой целует в щеку, говоря, что он его лучший друг, с которым весело играть и читать сказки перед сном. Ким улыбается ему в ответ и порой он отчаянно вглядывается в его глаза, тщетно пытаясь увидеть в темных зрачках прежнего Ённама, крепко спящего где-то глубоко внутри Бана. Но почему-то отчетливо понимает, что тот Ённам мертв. Он умер, дав жизнь другому, маленькому мальчику, запертому в теле молодого привлекательного мужчины. Он больше никогда не будет рассказывать Химчану о своих буднях в качестве молодого преподавателя, в красках описывая забавные проделки шкодливых учеников. Он никогда не поцелует его в губы, мягко касаясь руками плеч. Он никогда не скажет, что хочет провести с ним всю оставшуюся жизнь. Потому что новый Ённам любит его по-другому. Химчан любит Ённама как раньше, это чувство сжигает его изнутри подобно напалму, оставляя после себя лишь тлеющую пустоту. В то время как Ённам познает мир, Химчан медленно и постепенно учится чувствовать его иначе. - Думаю, скоро мы можем забрать его из больницы. - Ким вздрагивает, когда слышит знакомый низкий голос, и, встряхнув головой, как старая собака, поднимает на Ёнгука глаза. Тот кивает в сторону Ённама и говорит, скрестив руки на груди: - Доктор Сон сказал, что он достаточно адаптирован для того, чтобы покинуть больницу. Я уже начал приводить в порядок его комнату, чтобы теперь ему было в ней комфортно. - Ты выбросил его вещи? - тихо спрашивает Химчан. Ёнгук болезненно морщится и отрицательно качает головой: - Я просто перенес их в чулан. - Его глаза наполняются плохо скрываемой тоской, и Ким думает, что младший Бан тоже не привык и не смирился. - Это вещи хёна. Разве донсэн имеет права выкидывать их без его ведома? От этого "хёна", сказанного свистящим шепотом, по всему телу бегут мурашки. Бан проводит плечами и неожиданно серьезно говорит: - Я привыкну и справлюсь. Главное, чтобы ему было хорошо. Главное, чтобы хёну... - он сжимает губы и заканчивает: - Главное, чтобы Ённам был счастлив. Ёнгуку сложнее, чем кому-либо еще, но он держится, потому что больше всего на свете хочет, чтобы Ённаму было уютно и хорошо. Грудь сдавливает острое чувство вины, и Химчан зажмуривается, сгибаясь и рвано выдыхая. Теплая ладонь касается его плеча, и он поднимает голову и открывает глаза. Ённам стоит напротив него и, широко улыбаясь, протягивает ему неаккуратно очищенный кусок яблока. - Ты какой-то грустный, - говорит он и наклоняет голову. - Хочешь яблоко? Я тебе его почистил. Ким ощущает, как болезненное чувство в груди утихает, и улыбается в ответ, забирая яблоко из рук Ённама. - Спасибо, - отвечает он, Бан смеется, и Ким откусывает от сладкого плода. Главное, чтобы Ённам был счастлив. Главное, чтобы он улыбался так же широко и ярко. Химчан справится. По крайней мере, он изо всех сил постарается это сделать. ******* - Я вижу, что вы подружились, - говорит Наташа, аккуратно нарезая огурцы ровными дольками. У самого Химчана никогда бы так не получилось, чтобы все одна к одной, и он завороженно наблюдает за ее четкими и отточенными движениями. - Мы и до этого никогда не ссорились, - машинально отзывается Ким и насыпает заварку в маленький глиняный чайник. Из гостиной доносятся громкие голоса и оживленный смех: Чару принес конструктор, и теперь он, Ёнгук и Ённам пытаются собрать пожарную часть из кучи маленьких деталей. Химчан невольно улыбается и качает головой: - Спасибо за подарок. Ённам очень любит такие игрушки, плюс, доктор Сон сказал, что подобные вещи развивают мелкую моторику рук и вообще… - Когда вы едете в больницу? – тихо спрашивает она, и Ким, осекшись, отвечает: - Через шесть дней. - Понятно. - Наташа барабанит пальцами по деревянной поверхности стола и медленно откладывает нож в сторону. На кухне воцаряется тишина, прерываемая лишь счастливыми вскриками Ённама, мягким голосом Чару и хриплым смехом Ёнгука. Химчан вытирает руки кухонным полотенцем и машинально разглядывает сидящую напротив Наташу: она мало смахивает на типичных популярных девочек-красоток из модных журналов и каннамских ночных клубов. Рыжеватые короткие волосы, пирсинг в щеке, тускло поблескивающий в свете люстры, множество ярких татуировок, выделяющихся на загорелой коже. Наташу нельзя назвать «очаровашкой» в привычном понимании этого слова, но есть в ней что-то завлекающее и необыкновенно притягательное. Сильная, мощная энергетика, светлая и чистая. - Я имею в виду другое, - неожиданно говорит она и смотрит на Кима в упор внимательными темными глазами, глубокими, как у дикой кошки. – Раньше вы общались хорошо и без всяких ссор, но было видно, что между вами есть что-то такое, что мешает вам сблизиться. Какая-то преграда. Он избегает тебя, ты боишься его, а теперь все по-другому. Будто вы больше не притворяетесь, а по-настоящему друг к другу привязаны. Химчан открывает рот, потому что слов много, и они буквально рвутся наружу, подгоняемые бешено бьющимся сердцем. Хочется сказать, что все не так, что они и раньше были друзьями, что он совсем не считал Бана странным, пугающим и чересчур мрачным, постоянно сравнивая его со старшим братом. Что Ёнгук никогда не прятался от собственных чувств за маской спокойствия и равнодушия, потому что так было привычно и легко, с самого детства, когда отчаянно ждешь, что все проблемы уйдут с ледяными каплями дождя. Но Наташе совсем не хочется врать. И потому Химчан молчит, отворачиваясь и глядя на аккуратно оклеенную обоями стену. Дверь с легким стуком распахивается, и на пороге возникает Ёнгук, растрепанный, раскрасневшийся и широко улыбающийся. Он коротко кивает Наташе и говорит Химчану, сдувая со лба упавшую черную прядь волос: - Мы тут практически достроили часть… Химчан-а, ты не принесешь нам попить? Чару-хён просил сделать ему кофе, Ённаму хочется шоколадного молока, а я… - он мнется и смущенно ерошит волосы. – Да и я бы не отказался от молока, если честно. Есть в нем что-то настолько светлое и родное, что мерзкое ощущение неловкости уходит, и Ким невольно улыбается в ответ, кивая. - Я так понимаю, вам еще нужны разные соломинки? – хмыкает он, поднимаясь со стула и идя к кухонному шкафчику. – Тебе красную, а Ённаму синюю? - Он же любит синий цвет, - пожимает плечами Ёнгук. Он разворачивается и кричит, вскинув руки вверх: - И Чару-хёну тоже захватите! Желтенькую, а то вдруг он обидится, что ему придется пить свой кофе без маленькой веселенькой трубочки. Химчан смеется и достает из шкафчика стаканы и пакетик с трубочками. - Он все время просит красную, - объясняет он Наташе, подходя к холодильнику и доставая оттуда пакет молока. – Поэтому я каждый раз даю им разные трубочки. Так проще, и потом, Ённам всегда так радуется, когда его трубочка именно лазурного оттенка. Наверное, это его какие-то собственные маленькие секреты. - Вы похожи на семью, - внезапно говорит Наташа и улыбается. Ласково, мягко, и в то же время смотрит на Химчана в упор. – Ты – мама, Ёнгук – папа, а Ённам – ваш маленький любимый сын. Сама не знаю почему, но глядя на вас, возникает именно такая ассоциация. Стакан падает на пол и разбивается на множество крошечных стеклянных осколков. Ким машинально скользит по ним, весело искрящимся на свету, взглядом и невольно опускает руки вниз, замирая на месте. - На очень счастливую семью, - тихо добавляет Наташа и сдавленно выдыхает: – Видит бог, как же я рада, что… Она не договаривает и прячет лицо в ладонях. Ее плечи слегка подрагивают, и Ким отстраненно думает, что последний раз видел ее такой в больнице, когда Ённама перевели в реанимацию на время операции. Наташа так ничего и не говорит, но Химчан понимает ее без слов. И до темноты в глазах хочет, чтобы на улице пошел дождь, проливной и холодный, как тающие снежинки. Он бы забрал все его тревоги, печали и страдания и очистил его грешную душу от всех совершенных проступков. Но за окном светит яркое весеннее солнце. И потому Химчан молчит, глядя отсутствующим взглядом на густо засыпанный мелкими осколками липкий пол. ******* На улице идет проливной дождь, и Химчан распахивает окно настежь, с наслаждением вдыхая влажный холодный воздух. Сидящий на диване Ённам ежится и поводит плечами: - На улице так противно! Ким слегка жмурится, когда на нос попадает ледяная капля воды, и вздрагивает, услышав оглушительный грохот грома. - Но почему-то я люблю дождь, - внезапно добавляет Ённам, скрещивая руки на груди. – Не знаю, почему дождь хороший, но, когда я под него попадаю, я знаю, что надо загадать желание. – Небо прорезает ослепительная вспышка молнии, и Химчан замирает, наслаждаясь этим ошеломляющим зрелищем. - Если ты встанешь под дождь и хорошенько попросишь, то он смоет с тебя все проблемы, неудачи и тоску. Так когда-то верили древние индейцы. - Я знаю эту историю! – радостно кивает Ённам. – Братик мне как-то рассказывал перед сном. Он говорил мне, что когда-то я очень любил эту легенду, вот только я этого почему-то не помню. - Химчан молча наблюдает за тем, как он болтает ногами в забавных красных носках с вышитыми котиками. – Я просто люблю дождь. И каждый раз я прошу его, чтобы он исполнил мое самое-самое большое желание. Чтобы братик Ёнгук и братик Химчан больше никогда не грустили и побольше играли вместе! Химчан отходит от окна и садится на диван рядом с солнечно улыбающимся Ённамом. Смотрит в его веселые, широко распахнутые глаза и приподнимает уголки губ, чтобы вымученно улыбнуться, потому что улыбаться по-настоящему совершенно не хочется. За окном раздается оглушительный разряд грома, и внезапно Ким ощущает, как все старательно сдерживаемые надрывные эмоции рвутся наружу, вспугнутые свирепой весенней грозой. Когда-то они сидели точно так же. Кажется, будто прошла целая жизнь, хотя на самом деле это были всего лишь два чертовых года. Тогда Ённам обнимал его со спины, прижимая к широкой груди и рассказывая очередную историю из мифологии древних племен. Ённам, который не боялся раскатов грома и ярких вспышек молний, Ённам, который был центром его существования. А сейчас он смотрит на него и улыбается. Так что Химчан не выдерживает. - Сука, почему? - Его громкий, наполненный отчаянием и болью крик сливается с очередным громовым раскатом, и Ким подается вперед, хватая испуганного Бана за плечи. - Сука, почему ты теперь такой? Почему именно ты попал в эту чертову аварию?! - Злые слезы стекают по щекам, и Химчан тихо подвывает, утыкаясь лицом в плечо замеревшего Ённама. Отчаяние и горечь переполняют его, царапая нутро острыми ядовитыми когтями, и Ким еле слышно всхлипывает, вдыхая исходящий от него запах яблок и шоколадного молока. - Раньше все было по-другому, понимаешь? Ты и я, мы... - слова застревают в горле, и Ким мотает головой, пачкая слезами тонкую футболку Ённама. - Между нами все было иначе. А теперь этого всего нет, понимаешь? Потому что ты ничего не помнишь. Потому что я помню, но чувствую теперь не так. Знаешь, как это больно?! Как больно понимать, что это все уже не вернешь, как бы сильно этого ни хотелось. А хочется ли, шепчет ему внутренний голос, и Химчан рвано выдыхает, дрожащими пальцами хватаясь за ворот футболки Ённама и затихая. Он чувствует себя опустошенным и измученным, и в то же время ему почему-то становится значительно легче. Крупные капли дождя барабанят по оконному стеклу, и Ким вздрагивает, когда его спины ласково касаются теплые ладони, и он слышит до боли знакомый мягкий хрипловатый голос: - Химчан... Ким рывком поднимает голову и встречается с Баном глазами. Тот смотрит на него серьезно и с нескрываемой болью, и на какой-то миг Киму чудится, что он видит перед собой старого Ённама. Ослепительная вспышка молнии освещает собой полутемную комнату, а Ённам качает головой и говорит: - Я не знаю, о чем ты говоришь. Я просто вижу, что тебе больно и грустно, что братику Ёнгуку тоже плохо, хоть он и улыбается, и от этого у меня так сильно жмет в груди, - он морщится, - даже дышать тяжело. Он подается вперед и обнимает Химчана крепко-крепко. Тот замирает, уткнувшись лицом в его грудь, а Ённам гладит его по волосам и надрывно шепчет так, будто вот-вот расплачется: - Я не хочу, чтобы вам было больно. Я знаю, что в этом виноват я, но, как исправить, не знаю. - Ты не виноват, - начинает было Химчан, но Ённам его прерывает: - Когда вы с братиком смотрите друг на друга, вы выглядите такими счастливыми. И когда вы обнимаете друг друга, близко-близко. - Химчан поднимает голову и встречается с Баном глазами. - Обнимай братика чаще, пожалуйста. Обещаешь? - Обещаю, - эхом отзывается Ким, но Ённам качает головой, протягивая ему мизинец: - Так нельзя. Надо скрепить обещание, ты же сам мне говорил. Слезы застилают глаза, но Химчан смеется, сцепляясь с Ённамом пальцами. Бан улыбается ему в ответ, и Ким виновато бормочет, прижимая его к себе и поглаживая по мягким волосам: - Прости, что накричал на тебя. Я не должен был так себя вести. - Нет, я же видел, что ты вот-вот взорвешься как воздушный шарик. - Снова гремит гром, и Ённам громко выдыхает: - Тебе надо было сказать. Обязательно. Доктор говорит, что ментально старшему Бану лет десять, но сейчас он кажется Киму бесконечно мудрым и серьезным. Химчану плохо, будто кто-то выкачал из него все силы без остатка, а еще безумно стыдно из-за того, что все это время Ённам все знал и замечал. - Тебе надо отпустить, - внезапно говорит Ённам. - Раз и навсегда, вместе с дождем. - Он кивает в сторону окна. - Давай же. Он отстраняется от Кима и слегка толкает его в бок. Химчан покорно поднимается с дивана и медленно подходит к пластиковым створкам. Когда он открывает окно, в лицо ударяет порыв свежего ветра, и Химчан слегка морщится, когда крупные капли падают на лицо. Он закрывает глаза и мысленно отпускает все то, что разрывало его на части эти мучительные долгие месяцы. Воздух прорезает очередной оглушительный раскат, на секунду Киму становится больно, будто кто-то проникает под кожу и вырывает что-то из груди резким сильным движением. Он хватает ртом воздух и рвано выдыхает, чувствуя, как становится намного легче и спокойнее. - Оно ушло, - слышит он позади себя голос Ённама. Химчан опирается спиной о подоконник и с трудом открывает глаза, а старший Бан внезапно добавляет: - Я уйду с дождем. Тоже уйду, совсем скоро. Ким вздрагивает и резко разворачивается к Ённаму. Тот сидит, зачарованно глядя на бушующую за окном бурю, и лицо у него спокойное и умиротворенное. Дождь постепенно стихает, и сквозь сизые облака виднеется слабый просвет. Химчан надеется, что Ённам говорит это потому, что просто заворожен стихией. И старательно игнорирует странное предчувствие, сжимающее сердце в свинцовый кулак. Так, как было перед аварией. Химчан надеется, но, кажется, все-таки верит. ****** Химчан терпеть не может больницы. В них пахнет лекарствами, кровью и безысходностью, а атмосфера давит тяжким грузом, и он зябко поводит плечами, одергивая на себе тонкий кардиган. На плечо ложится теплая ладонь, и Ким разворачивается, встречаясь взглядом с Ёнгуком. - Хочешь кофе из автомата? – спрашивает Бан, и Химчан отрицательно качает головой: - Нет. У него такой вкус, будто его кто-то выпил, выблевал и залил в этот уродский автомат, предварительно сдобрив химической отдушкой и сухими сливками. - Ты такой романтичный, - хмыкает Ёнгук. – Тебе бы стать профессиональным пиарщиком с таким талантом придумывать слоганы. Почему-то становится легче. Ким невольно смеется в ответ, ощущая, как темнота внутри отступает. Сердце сжимается от подступившей острой болезненной нежности, и он машинально скользит взглядом по худым плечам Бана, обтянутым тонкой футболкой в светло-синюю полоску. Дверь процедурного кабинета распахивается, и оттуда вылетает медсестра Хан Сонхва, хорошенькая приветливая девушка, обычно угощающая Ённама яблочными леденцами. Ее симпатичное личико перекошено гримасой, она кидает на замеревших Ёнгука и Химчана быстрый взгляд и стремительно бежит по коридору, прижимая к себе толстую папку. Что-то внутри екает, и Ким поворачивается к Бану. Тот растерянно и беспомощно на него смотрит и тихо спрашивает: - Как думаешь, что такое? Мимо них вновь пробегает Сонхва, за ней едва поспевает седой широкоплечий мужчина. Они вбегают в процедурный кабинет, дверь захлопывается с глухим стуком, и Ким кожей ощущает исходящий от Бана липкий страх. - Наверное, у него наметилась положительная динамика, - одними губами отвечает он и, придвинувшись ближе, находит ладонь Бана. Пальцы у Ёнгука влажные от выступившего пота, Ким крепко сжимает его руку в своей, и Бан рвано выдыхает, прикусив нижнюю губу. Дверь резко распахивается, и на пороге возникает доктор Сон. Он смотрит на Бана, не мигая, затем отворачивается и глухо говорит: - Пожалуйста, пройдемте в кабинет. Ённам сидит на кушетке, болтая ногами, и на первый взгляд выглядит вполне бодрым и довольным жизнью. Химчан ощущает, как напряжение слегка ослабевает, и вздрагивает, когда Ёнгук сжимает его ладонь практически до синяков, не мигая глядя на стоящего перед ними Сона. - Это доктор Кан, - говорит он и кивает в сторону седовласого мужчины. – Он наш ведущий онколог, специалист мировой величины, прекрасный… - Что с Ённамом? – резко обрывает его Ёнгук. Сон осекается и замолкает, прикусив нижнюю губу, Сонхва опускает голову, а доктор Кан, помедлив, говорит: - Вы знаете, вследствие сильного удара головы у Ённама начала развиваться опухоль головного мозга. Этот процесс протекает постепенно, без должного наблюдения и обследования ее сразу не обнаружишь, и нам очень повезло, что мой коллега решился провести ренгеновское исследование. - Почему вы не сделали его раньше? – шепотом спрашивает Ёнгук, и Химчан тихо шипит, когда ногти Бана с силой впиваются в его кожу. – Почему вы узнали об этом только сейчас? - Мы проводили исследование около полугода назад, - подает голос Сон. Он выглядит мрачным и каким-то опустошенным, и Химчан думает, что за эти два года доктор успел уже привыкнуть к своему постоянному пациенту Ённаму и по-своему к нему привязаться. – Опухоль зарождалась на таком участке, который очень сложно отследить… Постепенно она начала разрастаться, сегодня Ённам пожаловался мне, что в последнее время часто мучается от головных болей и приступов тошноты, и… - Это лечится? – прерывает его Ёнгук. Сон замолкает и, помедлив, отрицательно качает головой: - На этой стадии мы можем только максимально облегчить его страдания. Положить в стационар и… - Не надо, - раздается с кушетки голос Ённама. Химчан вздрагивает, а старший Бан качает головой и серьезно говорит: - Я не хочу в больнице. Я хочу дома. - Он трогает себя за лоб и удивленно выдыхает: – Доктор сказал, эта штука просто огромная, почти как теннисный мяч. В палате воцаряется тяжелое напряженное молчание. Внезапно Сонхва коротко всхлипывает и начинает тихо плакать, закрывая лицо маленькими руками с аккуратно подкрашенными ногтями. Химчану тоже хочется орать и плакать, настолько это болезненное чувство огромное и неконтролируемое, оно сдавливает его грудь и буквально дерет его как хищный тигр, и Ким зажмуривается, потому что так плохо, что даже плакать не получается. - Это было неизбежно, - подает голос доктор Кан. – Я просмотрел его историю болезни – с такой травмой, как у него, долго не живут. А уж тем более, не восстанавливаются до такого состояния. Это исключительный случай на моей памяти, и я могу сказать, что ваш брат и друг – удивительно сильный духом человек. Самый настоящий боец, который вырвал у судьбы себе пару лет практически нормальной жизни. - Сколько ему осталось? – Химчан слышит свой голос со стороны, хриплый и надтреснутый. Доктор Сон морщится и отворачивается к шкафчику с лекарствами, а господин Кан говорит: - Я даю ему максимум четыре месяца. И, поскольку он не хочет лежать в больнице, а травить химией его нет смысла, в ваших силах сделать так, чтобы его последние дни были безоблачными и счастливыми. - Не четыре, а шесть, - мотает головой Ённам. – Я точно знаю. Доктор Сон вздрагивает, а Сонхва всхлипывает, вытирая глаза рукавом халата. Ёнгук зажмуривается и прикусывает нижнюю губу практически до крови, его пальцы стискивают руку Кима, и тот сжимает его ладонь в ответ, потому что так почему-то становится чуточку легче. Боль бесконечная, и они делят эту бесконечность пополам, цепляясь друг за друга с отчаянием утопающих. - Я же сказал, что уйду с дождем, - внезапно серьезно говорит Ённам. – Почему вы никогда мне не верите? Небо за окном отвратительно светлое и чистое. Химчану кажется, что древние боги над ними издеваются. ******* - Эй, приятель, как себя чувствуешь? - спрашивает Дэхён и хлопает лежащего в кровати Ённама по плечу. Ёнджэ достает большой пакет и протягивает его Ёнгуку: - Мы принесли его любимые яблоки. - Чуть помедлив, он спрашивает: – Их же можно, да? - Мне теперь можно все, - говорит Ённам, и Химчана коробит, насколько весело и спокойно старший Бан это говорит. В комнате воцаряется тишина, и Чоноп, толкнув в бок замеревшего Ёнгука, восклицает: - Кстати, мы еще принесли диск с мультиками! Ённам, ты смотрел «Холодное сердце»? Мы с Чунхоном его обожаем! - Особенно мне там нравится снеговичок, - подхватывает Чунхон, которого друзья зовут кличкой «Джело». –Хочешь, посмотрим? Ённам радостно кивает, и они вскакивают и начинают суетиться вокруг ноутбука Ёнгука. Химчан наблюдает за ними, такими хорошими и замечательными, отчаянно боящимися сказать что-то такое, что заставит его и Ёнгука пасть духом, и думает, что все это напоминает дурацкий несуразный фарс. Они все знают, что все плохо, но старательно пытаются про это забыть. Ённам угасает медленно и практически незаметно. Прошло уже пять месяцев, и Химчан думает, что осталось совсем немного, по крайней мере, так говорил сам старший Бан, но в глубине души надеется, что случится какое-то чудо, и все это окажется лишь идиотской ошибкой, как это порой случается в дешевых сериалах. Но пару недель назад Ённам начал кашлять кровью, а потом упал в обморок, едва не разбив лоб о тяжелую деревянную тумбочку. Ким понимает, что неизбежность становится ближе. И каждый день просматривает сводки метеорологов, надеясь, что те в ближайшее время сулят только хорошую погоду. Наташа приходит практически каждый день и приносит всякие домашние вкусности. Долго гладит Ённама по плечу, затем крепко обнимает Ёнгука и Химчана, так что дыхание сбивается в груди. Она никогда не плачет при них, только когда за ней захлопывается входная дверь, иногда прямо на лестничной клетке. Киму до безумия хочется выйти из квартиры и попытаться хоть как-то ее утешить, но он понимает, что нельзя. И потому прислоняется лбом к кожаной обивке, бессильно царапая ее ногтями. Донсэны приходят чаще, чем обычно, видимо, пытаясь хоть как-то поднять им настроение. Дэхён и Джело – друзья детства братьев Бана, Чоноп и Ёнджэ – институтские товарищи Химчана, которые в свое время приняли их отношения пусть и с некоторой опаской, но спокойно, как нечто разумеющееся. После аварии они приходят к ним практически каждую неделю, частенько помогая Киму по хозяйству и играя с Ённамом, который, хоть и не смог вспомнить ни одного из ребят, достаточно быстро с ними подружился. Химчан знает, что им сложно принять тот факт, что хён Ённам, к которому они всегда относились с уважением, теперь стал кем-то вроде младшего братишки, которого надо наставлять и воспитывать. Особенно Чунхону, который всегда воспринимал Ённама и Ёнгука как примеры для подражания. Еще сложнее принять то, что старший Бан скоро навсегда исчезнет из их жизни. Они стараются этого не показывать, но Ёнгук говорит, что позавчера он видел Дэхёна плачущим, первый раз за много лет. Последний раз Чон пускал слезу только в далеком сопливом детстве, когда разбил коленку, играя с ним и братом догонялки. Сам Бан никогда не плачет. Только приходит к Химчану каждую ночь и прижимается к нему всем телом, пряча лицо на груди. Они становятся еще ближе, медленно, но верно подходя к точке невозврата. Химчан цепляется за Бана, потому что без него слишком мучительно больно и одиноко. Потому что Ёнгук понимает его как никто другой, потому что только с ним можно разделить это безумное чувство отчаяния, которое приходит к нему в ночных кошмарах и утихает только тогда, когда он рядом. Теплый, сильный и такой же потерянный и несчастный. Химчан любит Ёнгука так же сильно, как Ёнгук любит его. Пусть никогда ему об этом не говорит, но каждый из них знает это точно и наверняка. - Олаф любит зиму, - говорит Ённам и смеется. – Я тоже люблю зиму. Зима будет скоро? - Через два месяца, - отвечает Чоноп и замирает. Старший Бан тяжело вздыхает и качает головой: - Жаль. – Он переводит взгляд на Ёнгука. – Но вы же нарядите елку, братик? Да? Воцаряется напряженное молчание. Боль скручивает внутренности в тугой клубок, и Ким жмурится, беспомощно глядя на Ёнгука. Внезапно Ёнджэ судорожно всхлипывает и закрывает лицо руками. - Черт возьми, хён, - жалобно бормочет Джело и громко шмыгает носом. – Как же мне будет тебя не хватать! Как же мне будет не хватать тебя, хён! Дэхён плачет, уткнувшись лицом в плечо Ёнгука, а Чоноп вытирает выступившие слезы и внезапно издает громкий полустон, отчаянный и безнадежный. Как будто раненое животное пытается вырваться из намертво держащего капкана. Ённам притягивает к себе Ёнджэ и осторожно гладит его по спутанным волосам. - Такие большие дяди, а плачете, - укоризненно говорит он. – Как вам не стыдно! В этом есть что-то настолько нелепое и фантасмагорическое, что Химчан тоже начинает плакать, чувствуя, как слезы падают на обтянутые рваными джинсами колени. Ённам давно смирился и не боится. Он не умеет водить машину, не знает, как решать интегралы и работать на компьютере, но сейчас он взрослее и мудрее их всех вместе взятых. Ённам не боится дождя. Химчан завидует ему всеми фибрами души. ******* - «Скорая» уже едет, - говорит Ёнгук и садится на стул возле кровати. Химчан смотрит на лежащего в кровати бледного Ённама, а тот отрицательно качает головой: - Не надо доктора. Братик, не надо. За окном идет дождь, проливной, практически стеной. Химчан ощущает, как глаза становятся влажными, и открывает было рот, чтобы нарушить это напряженное молчание, но из горла вырывается лишь сдавленный всхлип, и он застывает, беспомощно глядя на Ённама. Самое ужасное – это когда ты ждешь чего-то неизбежного, понимая, что совершенно бессилен перед неумолимой судьбой. Ёнгук сжимает руки в кулаки и опускает голову, и Химчан тянет к нему руку, чтобы коснуться его плеча, но замирает. - Обними его, Химчан, - раздается с кровати знакомый хрипловатый голос. – Не бойся. Ким вздрагивает и разворачивается. Ённам смотрит на него в упор, и в его глазах нет привычной детской наивности и восторженности. Ёнгук рывком поднимает голову, и старший брат слабо улыбается. - Ты… - начинает было Химчан, но замолкает, не в силах подобрать нужные слова. Ённам облизывает пересохшие губы и пожимает плечами: - Не знаю как. Наверное, такое бывает перед смертью. Видимо, мне очень хотелось попрощаться с вами вот так, и, наверное, мой несчастный воспаленный мозг в кои-то веки решил надо мной сжалиться. - Он тихо смеется. – У меня в нем пульсирует херовина размером с теннисный мяч, он мой большой должник. - Ённам, - жалобно бормочет Химчан. – Ённам… Он судорожно всхлипывает и вздрагивает, когда Ённам тянется и кладет руку ему на ладонь. - Спасибо тебе, - говорит он. – Правда, спасибо. Это были самые классные несколько лет моей жизни. Ты всегда любил меня и заботился обо мне, несмотря ни на что. – Он сжимает губы. – Я буду помнить об этом, там, за чертой. - Хён, - Ёнгук подается вперед и жалобно смотрит на брата. Ённам мягко ему улыбается и кивает в сторону Химчана: - Я знаю, что ты его любишь. И что он тоже тебя любит. Ты же позаботишься о нем, хорошо? - Прости меня. - В уголках глаз Ёнгука появляются слезы. Старший Бан приподнимается на локтях и качает головой: - Ёнгук-а… Не дури. И вообще, это все начинает смахивать на дешевую мелодраму, вы не находите? Он с трудом поднимается с кровати и сдавленно выдыхает. Затем спускает ноги с кровати и нашаривает тапки. - Я хочу на улицу, - внезапно говорит он. – Проводите меня, а то я боюсь, что сам не доберусь. Химчан хочет сказать про то, что Ённаму нужен постельный режим. Что так есть хоть какой-то призрачный шанс немного продлить срок его жизни, но вместо этого осторожно берет Ённама под руку. Ёнгук берет Ённама под вторую, и старший Бан медленно идет в сторону двери. Они выходят из подъезда, и Ённам глубоко вдыхает влажный воздух. Затем улыбается белыми губами и с трудом бормочет: - Хорошо-то как! Вы себе не представляете! Он отстраняется от них и делает шаг вперед. Ким бросается было за ним, но Бан отрицательно качает головой. - Не иди, - говорит он. – Сегодня дождь пришел только за мной. Он делает еще один шаг и подставляет бледное лицо под холодные прозрачные капли. Внезапно резко поворачивается и смотрит на Химчана в упор: - С дождем уходит все плохое. Все то, что тебя тяготило и причиняло тебе страдания. Дождь забирает у тебя прожитые дни и взамен дает другие, которые ты вправе прожить, как тебе вздумается. – Его слегка шатает, и он выглядит будто бледная тень в своей дурацкой детской рубашке с мультяшными зверушками. - Только, черт возьми, не надо себя ни в чем винить. Вы оба просто застряли в давно пройденных годах, хотя давным-давно пора двигаться дальше, не цепляясь за то, что уже исчезло в пустоте. У тебя начинается новая жизнь. - Его шепот тихий, еле слышный, едва различимый сквозь оглушительный стук дождя. – У Ёнгука тоже. Проживите эту жизнь и за меня, хорошо? – Его кожа влажная от ливневой воды, но почему-то Киму кажется, что Ённам плачет, тихо, практически беззвучно. – Просто не забывайте меня и живите счастливо, так, чтобы не нужно было ждать дождя. Не оглядываясь на прошлое и отпуская все плохое вместе со стихией. Он разворачивается и делает шаг вперед. Химчан смотрит на его худую спину, обтянутую несуразной пижамной сорочкой, и стискивает зубы, отчаянно желая броситься следом за ним. Вместо этого он находит руку Бана и крепко сжимает, чувствуя, как тот стискивает его пальцы в ответ. Во двор с оглушительным звуком сирены врывается машина «Скорой помощи». Ённам поднимает голову вверх и, кажется, что-то бормочет себе под нос, зажмурившись. Затем резко вздрагивает и падает навзничь, прямо на влажный, покрытый грязными лужами асфальт. Из машины выбегают врачи и бросаются к нему, волоча за собой носилки и большой белый чемодан. Ёнгук слегка сжимает руку Химчана, и они делают шаг вперед, выходя из-под козырька прямо под ледяной ливень, проникающий под одежду и холодящий кожу до крупных мурашек. Химчан разворачивается к Бану и утыкается лицом в его грудь, чувствуя на спине его теплые ладони. Один из докторов бросается к ним и, кинув на них мимолетный взгляд, кричит остальным: - Кажется, у них шок! Срочно, доставайте успокоительное, думаю, здесь потребуется консультация психолога, ведь он скончался прямо у них на глазах, и… Химчан закрывает глаза и думает о Ённаме, солнечно улыбающемся, искреннем и открытом, который смотрит сейчас на них откуда-то из далеких амазонских джунглей, оттуда, куда уходит дождь. Он думает, что там ему, наверное, хорошо, и когда-нибудь они обязательно встретятся там, где звезды большие-большие, а древние духи поют свои громкие мистические песни. Химчан прижимается к Ёнгуку и слушает его прерывистое тяжелое дыхание. И подставляет лицо под ледяные капли, что забирают прочь его боль, тоску и прожитые дни. ******* Жизнь бежит стремительно, будто в перемотке на старой кинопленке. Проходит целая неделя, и Химчан теряется в мелькающих событиях, которые проносятся слишком быстро и расплывчато, будто сквозь пелену. Похороны Ённама, плачущая госпожа Бан, Наташа, рыдающая на плече у Чару, растерянный Чунхон, который, кажется, не понимает, что происходит, белый до синевы Дэхён, зареванный Чоноп и Ёнджэ, который обнимает Чона за плечи и одними губами шепчет, что все хорошо. Доктор Сон, который подходит к ним с Ёнгуком и сдавленным голосом говорит, что привык к Ённаму как к родному и что для него его смерть стала настоящим ударом. Кажется, он потом долго плачет, обнимая растерянного Ёнгука, пока отец Бана не приносит ему стакан с успокоительным. Потом много алкоголя и шаман, которого родители Бана привозят за собой из Перу, совершающий ритуал над свежей могилой. После обряда идет дождь, и Химчан вяло думает, что это действительно хороший знак. По крайней мере, Ённаму бы точно понравилось. Пленка замирает в один момент, с тихим щелчком, и стремительный бег жизни прекращается. Это случается, когда Ёнгук приходит к нему в комнату и молча садится на кровать, скрестив руки на груди. Воцаряется молчание. Наконец Химчан ощущает, как желание выговориться становится невыносимым, и тихо спрашивает, поднимая голову: - Ты как? - Как будто часть меня вырвали с мясом, а рану оставили гнить, - отвечает Ёнгук и морщится. – Но, думаю, выживу. Внезапно он тянется к Киму и разворачивает его к себе лицом. Крепко обнимает и шепчет, обжигая кожу теплым дыханием: - Он просил обнимать тебя почаще. – Его хриплый голос срывается, и он утыкается лицом в плечо Химчана. Ким вдыхает исходящий от него крепкий запах сигарет и ощущает, как сердце сжимается от подступившего обжигающего чувства. О котором невозможно молчать, да, и, думает Ким, молчать уже совершенно нет никакого смысла. - Я тебя люблю, - говорит он, - его тоже люблю, и всегда буду любить. Но тебя люблю очень сильно, до пелены в глазах. - Я тебя тоже люблю, - отвечает Бан и поднимает голову. У него темные измученные глаза, и Химчан тянется вперед, касаясь губами его плотно сжатых губ. - И что теперь? – тихо спрашивает он и кладет голову Ёнгуку на плечо. – Что дальше? - А дальше мы будем жить, - Бан привлекает его к себе и слабо улыбается, прикрывая глаза. – Счастливо и хорошо. Потому что мы ему обещали. Потому что мне этого очень хочется. А тебе? Боль пока еще пульсирует глубоко внутри, так что не притупляется даже самым целебным дождем. У Ёнгука под глазами черные круги, а сами глаза несчастные, но полные надежды, и Химчан молча касается губами его щеки, ощущая, как нутро заполняется теплым щемящим чувством нежности. Они уже никогда не станут прежними. Прошлое ушло, оставив зияющие раны, которые исцелятся совсем нескоро. Но они живы. Они любят друг друга, и это чувство сильнее, чем любая тоска и печаль, оно подобно проливному дождю, что накрывает тебя с головой, заполняя тебя целиком и без остатка. От Ёнгука пахнет терпкими сигаретами, а от губ – крепким кофе и корицей. Химчан закрывает глаза и думает, что ему хочется съесть сладкое яблоко. Вместе с шоколадным молоком, теплым и ароматным. ******* - Сегодня вечером придут Дэхён, Ёнджэ, Чунхон и Чоноп, - говорит Ёнгук и потягивается. Химчан скользит взглядом по его груди, на которой отчетливо выделяется яркая цветная татуировка, и хмыкает: - Дай угадаю: ты сказал, что я сегодня планировал испечь яблочный пирог, и они тут же решили, что безумно хотят навестить любимых хёнов? - Они сказали, что хотят сыграть в скраббл, но я услышал в их голосках отчетливую жажду калорийной выпечки и вкусной еды, - смеется Ёнгук. У него широкая улыбка, обнажающая розовые крепкие десны, и Химчан думает, что любит эту его улыбку всей душой, и вытирает испачканные мукой руки о передник. По радио играет какая-то прилипчивая попсовая песенка, и Ким морщится. Он тянется к приемнику, чтобы выключить надоедливую музыку, но замирает, когда Ёнгук обнимает его, прижимаясь грудью к его спине. Теплые губы касаются его виска, и Ким откидывает голову назад, улыбаясь. За окном светит яркое солнце, и Химчан щурится от его ярких обжигающих лучей. Ёнгук снова касается губами его кожи, затем, помедлив, хрипло говорит: - Я хочу завтра съездить к нему на могилу. Рассказать обо всем, что происходит в нашей жизни. Что я записал свой первый микстейп, что ты преподаешь музыку маленьким детишкам, как давно мечтал. Что родители откопали какую-то древнюю редкость и теперь счастливы до безумия, а Наташа недавно выиграла международный конкурс, и они с Чару планируют завести малыша. – Сердце екает, а Бан, помедлив, шепотом добавляет: - Что, черт возьми, каждое утро я просыпаюсь рядом с тобой в кровати и думаю, как же я все-таки счастлив. И как сильно мне не хватает его рядом… Это глупо, да? - Это не глупо, - качает головой Химчан. Солнце нагревает кожу, от плиты доносится запах свежей выпечки и яблок, и на мгновение становится чуточку больно. Но это чувство моментально испаряется, потому что в объятиях Ёнгука хорошо, тепло и спокойно. Ким улыбается и тихо говорит, глядя на плывущие по небу белоснежные барашки облаков: - Я поеду вместе с тобой. Я тоже по нему скучаю. Почему-то Химчану кажется, что Ённам где-то рядом. Что он часто навещает их вместе с проливным дождем, что он где-то глубоко внутри, под кожей, потому что близкие люди не умирают никогда. Они живут в сердцах, пока о них помнят. Пока они существуют в ярких воспоминаниях, запечатанных в памяти свинцовой печатью. - Дождь давно не шел. Интересно, как он там? – внезапно говорит Ёнгук. Химчан открывает рот, дабы сказать, что тоже задавался этим вопросом, но внезапно прилипчивый попсовый мотивчик затихает, и веселый голос диджея на радио радостно возвещает: - И это была песня «Моя любовь» группы KANDIES! Сегодня такой хороший день, светит яркое солнце, самое время жить и радоваться жизни! И в честь этого я ставлю жизнеутверждающую песню своих любимцев, которая точно поднимет вам настроение! Группа «1004» - «Я счастлив рядом с тобой», специально для наших радиослушателей. Ким ощущает, как нутро заполняется знакомой мягкой теплотой. Слышатся громкие звуки музыки, и Химчан отвечает, разворачиваясь к Бану и опуская голову ему на плечо: - У него все хорошо. Я в этом даже не сомневаюсь. The End