***
Дни шли один за другим, медленно и монотонно. Жизнь вновь наполнилась работой, ночными прогулками и чтением книг. Лишь изредка замечал, как парень, то и дело косящий взгляд, что-то строчит на злополучных листах. Должного внимания я этому не придавал. Подумаешь, писательством занялся. Мало ли, кому это посвящено. Всё было так, пока однажды утром меня не встретила из царства сна радостная улыбка. — Ты чего такой весёлый с утра пораньше? Никак антидот изобрёл? — говорю немного сонным голосом, но с ноткой насмешки. В последние пару дней Сион только и делал, что «жужжал» о лекарстве из собственной крови, и вот только недавно у нас с ним была неприятная ссора, в ходе которой была ранена его кожа и моё восприятие мира. Слова о том, что парень мне дорог, сильно резали по сердцу и раздражали ещё как, но в глубине души я давно это признал. Ещё в тот день, когда прервал его лестный разговор с девой, желающей отведать таинства плотских утех. — А вот и не угадал, — продолжает улыбаться, держа что-то в руках за спиной. Сажусь на кровати и скидываю ноги вниз, Сион же отходит на пару шагов назад. — Я закончил свои стихи, — на моём лице отразилось небольшое недоумение, сменяющееся ухмылкой. Так значит вот что это было. — И, как и обещал, ты можешь их посмотреть. Протягивает стопку листов, которых от силы штук десять, и наблюдает за моей реакцией. Я же спокойно встаю и направляюсь из комнаты, махнув рукой. — Сам прочитаешь мне. Вечером. Тренируйся пока, — отчего-то хотелось, чтобы прочёл их именно он сам. Этот день отличался от всех остальных. Был наполнен солнцем и неожиданными сюрпризами, и это настораживало. В театре ни с того ни с сего вручили небольшой презент за отличную работу, ни одного надоедливого прохиндея на улице, погода хорошая и люди по большей мере улыбаются. Всё казалось слишком радужным. Самым необычным стало то, что перед уходом с безжизненного пустыря смог приметить в грудах камней небольшую ромашку. Нежную, одинокую, едва качающуюся на ветру. Она тянулась к небу своей солнечной головой и очень напоминала мне Сиона. Он также сиял, несмотря на окружение, и его волосы столь же белы, как лепестки этого цветка. Пусть именные цветы выглядят совсем иначе, мои ассоциации теперь будут связаны исключительно с этим растением. Коснувшись кончиками пальцем стебля, едва улыбнулся, поднимаясь на ноги. Торчу тут уже около часа, размышляя, о чём попало, когда мог зайти за чудиком, чтобы вместе отправиться домой, а это время наступит скоро, ведь солнце стремительно катится по небосклону к краю стены. Исходя из таких суждений, решаю поторопиться. «Может, купим чего вместе на презент с театра. Не всё же супом питаться». Иду по забитым улицам, засунув руки в карманы, ловко уклоняясь от идущих навстречу людей и смотря по сторонам. Труп мужчины с колотой раной в груди, лежащий между домов, разукрашенная шлюха, клеящая очередного клиента, небольшая группа бандитов, начинающая разборки. Всё это не вызывает интереса, ибо стало настолько же привычным, как вечная ругань с Собачницей. Не знаю, сколько уже прошёл, но начал понимать, что что-то не так. Грудь опаляет немая тревога. — Что это… За чувство? Вокруг царит совершенная тишь. Предчувствие опасности всё нарастает, отчего начинаю нервничать, казалось бы, не из-за чего. Оглядываюсь по сторонам, стараясь заметить хоть что-то необычное, но попытки тщетны. Округа безмятежна и спокойна. Начинаю перебирать в памяти моменты своей прогулки. Торговцы фруктами, пара пьяных в стельку бомжей, бездомные дети. Переулок с трупом, переулок торговок телами, небольшая группа ребят, кричащая на кого-то. Так ничего и не поняв, продолжаю идти дальше, иногда поглядывая назад. Гостиница встречает меня смехом её хозяйки. Беззаботная девушка сидит на перилах, одаряя меня хитрым взором и словами, вгоняющими в ступор: — Пришёл за Сионом, да? Если так, то ты опоздал. Он уже как час назад откланялся, — заметив, как я напрягся, улыбается ещё шире, а в глазах блестит интерес. — Что, волнуешься за своего маленького друга? — Ещё не хватало мне за него волноваться, — усмехаюсь, разворачиваясь и направляясь к выходу. — Бывай, Собачница. Решаю не вступать в глупую перепалку с этой несносной женщиной и отправляюсь к «дому». Грудь не покидает беспокойство. Этот чудик в последнее время итак странно себя ведёт, а теперь ещё и заканчивает работу на час раньше, лишь бы поскорее свалить. Всё дело в антидоте? «Только и умеет, что о других заботиться», — недовольно опускаю голову в шарф, шагая по улице. Наверняка Сион уже дома. Но мои предположения не оправдались. Подвальное помещение тихо и безмолвно, что означает только одно — чудик так и не вернулся после того, как ушёл с работы в одиночку. — Вот же идиот! — кричу, пиная стул, а после сажусь на диван, кладя руки на лицо и выдыхая. Вспышки гнева это явно не мой стиль, но с переездом юноши они стали вполне обычными. Ну как можно на него не злиться? — Ей, ребят, идём искать, — пара мышек засуетились и выбежали из комнаты, направляясь на поиски в глубины города, я же направился к торговцу женскими телами. «Если этот несносный мальчишка там, то пусть молится о спасении». Рикига встретил меня злобным взглядом и колкими словечками, сидя на диване и распивая дорогое спиртное. Впрочем, ничего удивительного. Пройдя в обставленную дорогими вещами комнату, сел на диван и уставился в лицо этому пьянице. В моём рукаве был туз под названием пропавший сын его возлюбленной, и как только мужчина услышал об этом, сменил гнев на милость и стал в подробностях расспрашивать, что да как. Не горя желанием выкладывать ему свои личные переживания и мысли, просто сказал, что парень не вернулся домой, и уточнил, не приходил ли он сюда, на что получил отрицательный ответ. — Если с ним что-то случится, я убью тебя так изощрённо, что любому мазохисту от одного рассказа больно станет! — его гневные комментарии были смешны и нелепы, также как и мечты о том, что в будущем Сион будет ему, как сын. — А кишка не тонка для убийства такого, как я? — привычно надменно и с уверенностью в собственных силах отвечаю, глядя в лицо старикашки, поседевшего от страха. — Я ведь могу вскрыть сонную артерию на твоей жирной шее прямо сейчас. Всего пара движений, — в подтверждение своих слов ловко достаю нож и выставляю остриём вперёд, делая выпад, отчего лезвие едва ли не впивается в его горло, — и ты уже труп, Рикига. Шмыганье носом и упавший на пол стакан сопровождаются моей ухмылкой. Прячу оружие и сажусь обратно, продолжая внимательно наблюдать за ним. Вот поднятые вверх руки опускаются на колени, пустой взгляд наполняется ясностью, а грудь медленно, но верно приближается к обычному ритму дыхания. Разве что его сердце всё ещё бешено бьётся, в этом уверен на все сто. — Ты монстр, Ив. Даже не знаю, как бедный мальчик уживается с тобой, да и ещё находит позитивные стороны. Ангел, никак иначе, — тянется к карману за флягой, быстро отвинчивает крышку и опрокидывает в себя содержимое, поглощая его большими и жадными глотками, словно путник, застрявший в пустыне и наткнувшийся на запасы воды. В углу комнаты раздаётся протяжный писк, издаваемый моим маленький другом. Эти малыши хороши тем, что прекрасно ищут, быстро находят и незамедлительно передают. От тонкого звука мужчина аж подавился, испугавшись грызуна, а после раздражённо стёр с губ капли алкоголя и обратился ко мне, не взирая на то, что именно в этот момент со мной «говорил» крысёныш. — Я бы попросил с этой гадостью ко мне не прихо… — он не успел закончить, так как взгляд, полный злобы и ненависти, заставил его запнуться на полуслове и замолчать. Конечно, кипящая внутри ярость была направленна явно не на бедного старика. Ему просто не повезло оказаться со мной в одной комнате тогда, когда узнал новости, не укладывающиеся в голове. Сообщение грызуна гласило чётко и ясно: «Сион находится в северной части города, сильно избитый и имеющий раны, несовместимые с жизнью». Моментально сорвавшись с места, при этом чуть не опрокинув стол, быстрыми шагами направился за маленьким проводником, а после перешёл на бег. Любое промедление было недопустимо, особенно тогда, когда ты знаешь о том, что твой друг истекает кровью в закаулках. Даже не обратил внимание, что мысленно назвал Сиона другом, не время задумываться о столь мелких вещах. Шаг за шагом, метр за метром, я приближался к гиблому месту всё быстрее и быстрее, пока наконец не достиг пункта назначения. — Сион…? — голос дрогнул, готовый сорваться на крик. Мне было плевать на глазеющий народ. Избитое и окровавленное тело лежало на холодной земле, не подавая признаков жизни. — Сион, ответь мне! Сжав руки в кулаки, приблизился к юноше и обессиленно опустился на колени, осознавая весь ужас ситуации в полной мере. Его белая рубашка, практически разорванная на лоскуты, пропитана алой кровью, образовавшей под ним небольшую лужу, дыхание тяжёлое, пальцы на руках едва подрагивают, бледная кожа покрыта множественными гематомами. Белёсые волосы растрёпаны и торчат в разные стороны, будто его за них таскали по всему переулку. Попытка коснуться грудной клетки закончилась стоном боли. Скорее всего, рёбра сломаны вследствие сильных ударов. Из брюшной полости всё ещё сочилась кровь, медленно стекая по боку. Отодвинув прилипшую ткань, увидел три глубоких ножевых ранения. Судя по тому, как выглядит Сион, он здесь лежит не меньше часа, если не больше. И пока я беззаботно бродил в попытках отыскать его, тело всё сильнее и сильнее истощалось, а никто даже не помог. От осознания собственной халатности по отношению к парню сильно ударяю по колену кулаком, сжимая челюсти до скрипа зубов. В голове начинают роиться мысли, но потом всё затихает, оставляя единственную мысль, отравляющую душу: «Это всё из-за меня. Жизнь Сиона в опасности из-за собственного эгоизма». Касаюсь напряжённого лица, покрытого капельками пота, и слышу нечленораздельную речь, которую невозможно разобрать из-за хрипа. Ему очень больно дышать. Приложил все силы, чтобы как можно менее болезненно привести израненное тело в сидячее положение. Как только натяжение в мышцах ослабло, и дыхание перестало быть таким тяжёлым, его веки дрогнули и приоткрылись. Взгляд алых глаз приковался к моему лицу. Он попытался что-то сказать, но вместо слов стал судорожно кашлять, пачкая мои руки собственной кровью. Видеть всё это было невыносимо больно, но впадать в истерику нельзя, поэтому пытался сохранять спокойствие. — Недзуми, — моё имя сорвалось с бледных губ. Грудная клетка с трудом вздымается, и Сион вновь повторяет. — Недзуми, я… — Заткнись и не смей умирать, идиот, — всё ещё дрожащим голосом отвечаю, ставя ноги поудобнее. — Сейчас всё будет в порядке, ты просто подожди. Подожди немного, Сион. Сдёрнув ткань со своей шеи, наспех перевязываю раны, чтобы хоть как-то остановить кровотечение, и поднимаюсь на ноги, держа охладевающее тело на руках. Любая упущенная секунда может означать летальный исход. Бежал так быстро, как только мог, всё ещё сохраняя поверхностную серьёзность, но уже тогда готовый разрыдаться. Никто из людей вокруг не должен видеть моей слабости. Искать доктора бесполезно, поэтому сразу направился к нам, благо место, в котором избили юношу, находилось в минутах семи от родимого подвала. Так близко. И даже при этом не смог предотвратить драку. Оказался слаб перед поворотами судьбы. Судорожно перебираю в голове порядок действий, пока Сион лежит на кровати и хрипит от боли. Грудь вздымается с трудом, дыхание такое рваное. Обеззаразить, зашить, перебинтовать. Как назло, в аптечке не осталось ни обезболивающего, ни ниток, чтобы зашить рану, и кровотечение сдерживал лишь мой импровизированный шарф, но он не предотвращал его, а значит тело всё ещё теряет кровь, медленно стекающую на белую простыть и оставляющую багровые круги. Не смея больше задерживаться, беру то, что есть, и сажусь на кровать, доставая инструменты, но Сион касается моей руки, как только пытаюсь убрать пропитанную кровью повязку, и сжимает из последних сил. Его кожа холодна, как лёд, в уголках глаз застыли слёзы. Взгляд направлен на моё лицо. В нём можно прочитать только просьбу остановиться, отчего становится ещё тяжелее. — Только не говори мне, что собираешься умереть, — дверь в комнату плотно закрыта, но всё равно не могу дать волю ни крикам, ни слезам. Ком застревает в горле, мешая продолжать, но я всё-таки продолжаю, когда как по щеке Сиона скатывается первая и единственная слеза. Такая горячая, в отличие от кожи. — Ты хочешь оставить меня здесь одного? Хочешь бросить и уйти в заоблачный мир, забив на спасение своих родных и любимых людей! А как же те стихи? А обещание прочитать их для меня?! Слишком много вопросов, на которые никогда не получу ответа. Плечи дрожат, дышать очень трудно, тело словно сковала тяжёлая цепь, не дающая двинуться. И врагу не пожелаешь наблюдать смерть человека, ставшего для тебя всем, ведь это так страшно. А глаза Сиона всё также смотрят на меня с печалью и болью. Невооружённым глазом можно увидеть затухающий огонёк жизни в этом взгляде. Я уверен, что ему тоже страшно. Страшно умирать вот так. Поднимаюсь на ноги, прохожу пару шагов и становлюсь коленками на пол, чтобы быть как можно ближе. Кладу руку на лицо и провожу большим пальцем по алой метке на щеке, пытаясь успокоить. Его губы дрожат в полуулыбке — на большее сил уже нет. Единственное, что могу сделать, это помочь избавиться от боли. — Я никогда не хотел, чтобы ты услышал эту песню, — говорю честно, не отрывая глаз от лица юноши. — Особенно в таких обстоятельствах. Поэтому прости, что не смог уберечь от неё, — после этих слов начинаю тихо петь, сдерживая слёзы до самого конца. Веки Сиона медленно закрываются, а дыхание становится ровнее. Складывается ощущение, будто мои касания и голос забирают всю его боль, ведь на сердце с каждым мгновением всё тяжелее. А может быть дело совсем не в этом? Но сил рассуждать нет, ведь как только с губ слетает последний вздох, освобождаю себя от немого запрета на чувства и, прислонившись лбом к его руке, начинаю беззвучно лить слёзы. Они впитываются в ткань рубашки, падают на кровать, на руки, а я всё не могу остановиться. Это действительно больно.***
В тот же вечер прочёл те самые стихи. Точнее один большой стих, скорее даже поэма, посвящённая… Мне. Он очень много раз ошибался, меняя ритм, слова, строки, целые четверостишия, и спрятанные под подушку черновики были прямым тому доказательством. В своей поэме Сион говорил о нашей первой встрече, о жарком чувстве в груди, о желании стать ближе, а в конце было признание. Признание в самых искренних и сильных чувствах, живущих в нём ещё с того самого дождливого вечера. С той самой ночи в объятиях. В конце говорилось о любви. Пока читал, не мог сдержать слёз, хотя от прошлых глаза ещё не отошли, продолжая быть красными и слегка припухшими. Просто сидел и плакал, безмолвно и тихо. Слёзы скатывались по щекам, обжигая и даря осознание, что всё ещё жив. Не было истерики, разгрома комнаты, избиения прохожих на улице. Просто тихо умер душевно, в тот же миг, как прочёл всё до конца, прислонившись спиной к кровати и запрокинув голову. Он любил меня, а я скрывал очевидное. Он хотел сказать, а я прятался в выдуманном мире, где Сион для меня никто. — Я так слаб и глуп, — только и смог сказать, опуская голову и гипнотизируя глазами пол. После этого в народе пойдут слухи, что Ив перестал появляться в театре. Начнут говорить, что на днях его видели в магазине с парой пузырьков крысиного яда. Станут обсуждать, зачем Крысу нужен яд от крыс, ведь он — их хозяин и верный друг. Но они ничего не узнают, пока не заглянут в подвальную комнату, третью с конца, и не узрят картину, объясняющую всё.***
Обычно, стоя на жизненном перепутье, либо на грани между телесным и духовным мирами, люди часто задумываются над извечным вопросом. Он всплывает сам собой. Вопрос, лежащий на поверхности размышлений. Что есть наша жизнь? И имеет ли она смысл? Моя история даёт лишь пропитанные негативом ответы. Жизнь — один большой ком несправедливости и желания выжить. С каждым днём наполняясь всё большими и большими душами, он забирает радость, сдирает с губ улыбки, протыкает когтями холода чувства и сердца, взращивает внутри людей ненависть ко всему живому и к себе, забитому и бесполезному. Становясь безликим отражением пустых надежд и бесслёзной мольбы, с каждым днём наша жизнь окрашивается в более и более тёмные тона, покрывая голову капюшоном и усаживаясь на могильную плиту, водя исхудавшими пальцами по дате рождения. Рядом идёт отсчёт на года, дни, недели. Каждая новая секунда приближает к костлявой старухе, протягивающей руки к слабым людям, пытаясь стать спасением от той самой несправедливости, притупляя вторую составляющую жизни. Да, мой взгляд на ситуацию более чем негативно-пессимистический, но другого исхода сложно ожидать, зная, в каких условиях протекает это подобие жизни. Игра на выживание, в которой выигрывает наиболее приспособленный. Так звучат основы биологии, но имеет ли она отношение к душевному состоянию? Лебеди, теряя партнёра, разбиваются насмерть, не видя смысл порхать в небесах. Прямо сейчас безжизненные объятия окутывают охладевающее тело. На секунды я будто почувствовал леденящий холод, вызванный явно не сквозняком, а чем-то гораздо более сакральным. Это было дуновение смерти. Лёгкое и заботливое, не дающее усомниться в правильности решения. Мягкое и едва ощутимое, но такое необходимое в данный момент. Трупное окоченение ещё не наступило, прошло слишком мало времени. Рука всё так же продолжает сжимать окровавленную ткань на груди юноши, лежащего на кровати. Буду надеяться, что так и застыну, оставаясь ближе к уже небьющемуся сердцу. Моя же скромная тушка расположилась верхней половиной на кровати, а второй половиной на полу. Поза достаточно неудобная, но свободную от телесных оков душу это вряд ли волнует, а оставшуюся гнить оболочку и подавно. Довольно мерзкая картина вырисовывается: ночь, затухающий в фонаре фитиль, снующие по полу крысы и два трупа, ушедших в вечный сон неестественной смертью. Никто не знает, когда в городе пойдут слухи о пропаже актёра и его друга. Лишь провидению известно, что ожидает их после смерти. Как можно было до такого докатиться? Глупо расстаться с жизнью после четырёх лет обитания на свалке, подкрепляемых желанием жестоко отомстить. Откинуть мечты о павшем городе и принять смертельный яд. Что может подтолкнуть человека к такому отчаянному шагу? Я не лебедь, и никогда не был похож на него. Я Крыс, имеющий привычку спасать собственную шкуру при любых условиях, но, уверен, если бы судьба дала мне шанс выжить, без раздумья выпил бы ещё одну, а того и более доз. Чтобы наверняка.