Возвращение

Трис

Я выхожу из лечебного центра с вещами в руках, нерешительно оглядываясь. Ненавижу эрудитов. Забавно — в лечебном центре мне говорили, что фракций больше нет, но работают там исключительно бывшие прихвостни Джанин, и даже форма у них синяя. Они всё ещё идут за мной, видимо, волнуются, что за мной никто не приедет. Честно говоря, я разделяю их опасения. Верчу головой, высматривая Четыре, но вижу только Калеба, стоящего у ворот. Меня наполняет разочарование пополам с облегчением — мне страшно, что Четыре увидит меня в таком виде. Мусс и линзы, конечно, помогают, но всё равно я не такая, как они. Уже не такая. — Привет, сестрёнка, — обнимает меня Калеб и трогательно, как-то по-детски, целует в щёку. Я обнимаю его в ответ. Даже после всего, что случилось, я люблю его. Тем более, кроме Калеба сейчас у меня никого нет. — Эй, а парень-то хорошо держится, — шепчет один из врачей у меня за спиной. Бестактная скотина. — Я был в Эрудиции, — высокомерно отвечает Калеб. Они тут же затихают, признавая право Калеба быть почти таким же крутым, как они. — Вы помните про уколы? Их нельзя пропускать, иначе… — Я внимательно изучил все инструкции. Врачи кивают. Ну да, он же бывший эрудит. Это меня они заставляли повторять все свои наставления по пятнадцать раз. Брат забирает мои вещи и закидывает их в багажник маленькой жёлтой машины. — Садись, Беатрис. Поехали домой. Я бы, наверное, расплакалась от умиления, если бы могла плакать. Вместо этого удивляюсь вслух: — Ты водишь автомобиль? — А то, — с ноткой тщеславия отвечает Калеб. — Я ещё и готовить научился. Тушу петуха в вине! — Калеб, — резко прерываю его я, — ты же знаешь, мы не едим. — Ну да, — он отводит глаза и трогается с места. Я смотрю на дорогу. — Куда мы едем? — Домой, — он улыбается и поясняет: — Я купил домик в пригороде. Не бог весть что, конечно, но у тебя есть собственная комната. Я наклеил серебристые обои с синими птицами, надеюсь, ты не против. — Откуда столько денег? — Работаю в крупной исследовательской компании. Мы, выходцы из Эрудиции, теперь на вес золота. Оказывается, за то, что мы всегда делали бесплатно, во внешнем мире платят очень неплохо. — За это время мы настолько интегрировались с… тем миром? — Ага. Особенно после восстания… То есть… Прости, не хотел об этом говорить. — Всё нормально. Это я помню, я же там была. Калеб закусывает губу. — Беатрис, сестрёнка… Не хотел вот так сразу говорить, но сейчас не принято об этом вспоминать, ну то есть мы все вспоминаем, но вы… Лучше не поднимать эту тему. Я специально купил дом подальше от города, у нас мало соседей, но всё равно придётся общаться с людьми, так что будь осторожнее. — То есть мне не рассказывать, как я драла людям глотки зубами? — Лучше не стоит. Откуда у Калеба такие нервы? Если это семейное, то почему мне не досталось? — Один живёшь? А сейчас нервы сдают. — Не совсем. — Как это не совсем? — Ты со мной живёшь, забыла? Не даю сбить себя с темы. — Ты женился на Сьюзен? Калеб мрачнеет. — Нет. Сьюзен погибла во время восстания. Ох, какой неудобный момент. Я плохо помню, что там происходило. Надеюсь, это не я её убила. — Калеб… А Четыре знает про меня? Он ни разу не навещал меня в центре. — Знает, конечно. Он уже ждёт у нас дома. И Кристина. Я не должен был говорить тебе, извини. Расстроил сюрприз. Моё сердце могло бы забиться быстрее от этой новости. Если бы вообще билось. Мы подъезжаем к маленькому серому домику у подножья холма, и только тогда я понимаю, что Калеб всё-таки не сказал, с кем живёт. Я выхожу из машины, Калеб берёт мои вещи. Мы заходим в дом. Я оглядываюсь. Маленькая прихожая ведёт в уютную гостиную. На окнах – тёмные занавески, на полу — пушистый ковёр. На маленьком столике — ваза с огромным букетом белых роз. — Это тебе, Беатрис, — улыбается Калеб. — С возвращением. Он говорит что-то ещё, но я думаю об одном — где же Четыре? — Привет, Трис! Я разворачиваюсь, но это оказывается Кристина. За эти годы она похудела и отрастила длинные, ниже лопаток, волосы. Пытается улыбаться, но смотрит насторожённо. На ней камуфляжная куртка и камуфляжные же штаны. — Смотри, Беатрис! — голосом восторженного идиота говорит Калеб. — Твоя лучшая подруга приехала из центра Чикаго, чтобы устроить тебе праздник. — Ага, — говорит Кристина, опустив глаза. — Я испекла клубничный пирог. Понятия не имею, как это делается, но получилось неплохо. Пахнет хорошо, по крайней мере. — Я не чувствую запахов. — Прости. Но, надеюсь, ты попробуешь. Я задолбалась его готовить. И с двух патрулей отпросилась, между прочим. — С патрулей? — спрашиваю я. — Кристина, — умоляюще говорит Калеб — С патрулей, — отвечает Кристина, не глядя на него. На меня, впрочем, тоже. — Не все восставшие прошли лечение, и кто-то должен защищать от них людей, знаешь ли. Мне хочется ударить её, но тогда, возможно, она начнёт защищать человечество от меня. — Этим занимаются бывшие лихачи? — Да. Те, кто пережил восстание. Прекрасно. Теперь я понимаю, почему друзья не пришли отметить моё возвращение. Видимо, у меня уже нет друзей. — Четыре тоже? — Да. Разумеется. На что я надеялась. — Трис… — раздаётся сзади его голос, я вновь разворачиваюсь и, наконец, вижу его. Он тоже похудел и тоже носит камуфляжные штаны. Он небрит и выглядит нетрезвым. Его глаза ещё синее, чем были. — Ты что, пил? — не к месту возмущается Калеб. Какое ему дело? — Всего бутылку, — отмахивается тот. — Как дела, Трис? — Отлично. Вся в предвкушении клубничного пирога. Он смотрит на меня, нахмурившись. — Вы же не едите, разве нет? Мне нечего ему ответить. С тех пор, как я пришла в сознание, я ждала этой встречи. Ну вот, встретились. Молодцы. — Эй, Кристина, пойдём! Накроем на стол! — натянуто весело говорит Калеб. Мы остаёмся одни. Я хочу обнять его, но мне страшно. — Как ты, Тобиас? — Хорошо. Работаю в патруле, получаю пенсию как герой восстания и герой революции. Не зря вступил в Лихость в своё время. — Можно, я обниму тебя? Он странно смотрит на меня, потом кивает. Я подхожу к нему и кладу голову ему на грудь. Мне хочется почувствовать тепло, но не получается. Я же, чёрт возьми, не могу чувствовать. Тобиас гладит меня по голове, и я вижу, каких усилий это ему стоит. Нам предстоит ко многому привыкнуть, но всё будет хорошо. Я буду мазать лицо грёбаным муссом, вставлять в глаза грёбаные линзы и постоянно притворяться, лишь бы всё было хорошо. — Идите есть! — говорит Калеб, заходя в гостиную. — Это не то, что ты думаешь, — быстро говорит Тобиас. Стесняется обнимать меня при брате? Стесняется обнимать то, чем я стала? — Я пойду к Кристине, если вам надо побыть вдвоём. Но не ждите, что мы будем терпеть и не начнём пирог без вас. — Калеб, не будь таким жертвенным, это бесит, — зло говорит Тобиас, и я снова его не понимаю. Может, он не может взять меня жить к себе, и ему стыдно перед Калебом? Ужин проходит в молчании. Я пытаюсь жевать чёртов пирог, но совсем не чувствую вкуса. Четыре и Кристина постоянно переглядываются. Я понимаю их предубеждение. Им просто нужно время. — Пирог был волшебным! — возвещает Калеб. — Кристина, ты гений кулинарии. Бросай свою беготню с револьвером по лесам и открывай ресторан. — Я подумаю об этом, — кисло отвечает Кристина. — Мне уже пора, ребята. Я ещё заеду. Трис, ты не против? — Конечно, нет. Буду ждать. Ей непросто. Надо об этом помнить. — Подвезёшь Четыре? — спрашивает Калеб. Пусть замолчит. Я не хочу, чтобы Тобиас уезжал. Нам просто надо побыть наедине. — Конечно, — говорит Кристина. И тут Четыре с размаху бьёт кулаком по столу. — Хватит, — кричит он. — Никуда я не поеду! Во мне просыпается надежда, перерастающая в эйфорию. Так тебе, братец! — Но… Четыре, пожалуйста, мы же договорились… — беспомощно отвечает Калеб. — Мне плевать. Я никуда не поеду. — Калеб, пожалуйста! — присоединяюсь я. — Беатрис! Ты не понимаешь! — Чего я не понимаю? Почему Тобиас не может остаться? — Я могу, — глухо говорит Тобиас. — Я вообще здесь живу. Я действительно не понимаю. Переехал, чтобы жить с нами? — Четыре! — Калеб чуть не плачет. — Не надо, она должна хоть чуть-чуть освоиться! Тобиас не слушает его. — Трис, — наконец обращается он ко мне. — Я не буду тебе врать. Я живу здесь. С твоим братом. — В смысле? Краем глаза замечаю, как Кристина тихо встаёт из-за стола и выходит. У Калеба дрожат руки. — Многое изменилось, — говорит Тобиас. — В конце-концов, ты умерла. Я год жил один. Не хотел никого видеть, слышать. А потом Калеб… Внезапно до меня доходит. Я вскакиваю из-за стола и бегу в ванную. Запираю дверь. Кто-то колотит в неё. Калеб. Четыре даже не пошёл за мной. — Беатрис! Пожалуйста, пусти меня, Беатрис. Я хочу плакать, но не могу. Подхожу к зеркалу и вынимаю линзы. Отражение смотрит на меня уродливыми, пустыми глазами больного синдромом ПолуЖивого Человека. Глазами чёртова зомби. Я включаю воду и начинаю смывать мусс. — Беатрис! — хрипит за дверью Калеб. Сколько можно умирать? Одного раза мало? — Всё будет хорошо, Беатрис! Надо только привыкнуть! Надо только привыкнуть.

Тобиас

C тех пор как Калеб привёз её, прошло три дня. Она не выходила из своей комнаты, и в глубине души я был ей за это благодарен. Наверное, стоило подняться наверх, постучаться, попробовать поговорить, что-то рассказать, объяснить. Но я уже три года как похоронил Трис, и её появление было чем-то сродни эксгумации. Привет, дорогая. Знаешь, пока ты лежала в могиле, я чуть не сдох сам, потом потихоньку пришёл в себя, начал трахать твоего брата, а затем трупы полезли из-под земли и пришлось стрелять им в головы, потому что иначе они сожрали бы наши мозги. Ты должна понять, дорогая, в конце концов, ты тоже там была и тоже жрала мозги, чего уж греха таить. А теперь твой брат, с которым я сплю, привёз твой ходячий труп, требует всё исправить и жить втроём и обсуждает со мной, какие обои тебе больше понравятся. Я, конечно, тот ещё конченый псих, но всё-таки понимаю — это ненормально. — Четыре, — раздался негромкий голос Калеба. — Ммм? — Ты к ней не заходил? — Нет. Он взглянул на меня укоризненно. Конечно, гадкий любовник не поддержал идеальный план, как же так? Бедняга всегда искренне верил в то, что жизнь должна укладываться в схемы, а тут внезапно вся схема рухнула, и он нашёл виноватого. Люблю его. Нет, звучит дико, но правда люблю. — Я был у неё. То есть у двери. Она... Беатрис не отвечает, — Калеб запнулся. — Как думаешь, у неё всё в порядке? — Вряд ли. Она, знаешь ли, мёртвая. — Кретин. Я подумал, что, наверное, стоило бы подойти к нему, обнять, попытаться утешить. Но, во-первых, по части разговоров главным всегда был Калеб, во-вторых, я тоже в каком-то роде был жертвой, а в-третьих, все эти годы после смерти сестры он жил своим чувством стыда и искуплением вины. До восстания я был единственным способом сублимации, а сейчас плавно съехал на второе место. Чёрт побери, да с тех пор, как правительство оповестило его о том, что сестра находится в лечебном центре, мы даже любовью занимались всего пару раз, и то он явно был бы не против уйти в другую комнату. — Калеб, прекрати. — Ты же любил её! — Да, пока она была жива. Да, согласно идеальной схеме «Беатрис снова дома, все радуются и пьют шампанское, даже те, кто пить не могут в принципе» я должен был, вероятно, вспомнить былое и носить эту новую Трис на руках по ромашковым полям. А с Калебом встречаться тайком на выходных в заброшенном здании, или что-то вроде того. Может, и вовсе не встречаться. Чёрт, Калеб, я своими руками прикончил столько зомби, что, глядя на лицо Трис, я вижу только кровь и куски мозгов, вываливающиеся из оскаленных ртов. И, честно, лучше бы я этого не видел. Он развернулся и ушёл, а я остался сидеть на стуле. По крайней мере, когда живёшь с зомби в одном доме, не приходится делить с ним уборную. Тоже плюс, если посмотреть. Не знаю, сколько я просидел, глядя в стену прямо на то место, где слегка отклеились обои. Видимо, достаточно, потому что даже не заметил, как Калеб вернулся. — Четыре! — обеспокоенно позвал он, и я чуть было не поверил, что этот парень всё-таки решил переставить приоритеты. — Да? — Беатрис ушла! Это было неожиданно. Хотя кого я пытаюсь обмануть? Странно, что она вообще сидела все эти дни здесь, с её-то характером. — Откуда ты знаешь? Она же не отзывается на стук. — Окно в её комнате распахнуто настежь. Я увидел и открыл дверь своим ключом. Он выглядел таким беспомощным и напуганным, что мне впервые за всё это время стало его жаль. Я подошёл к нему и просто обнял за плечи. Калеб вздрогнул. — Собирайся, — скомандовал я. — Пора искать. Вряд ли она ушла далеко. — А если она нарвётся на...? — он коснулся нашивки патруля на моей куртке. Не спрашивайте, почему я не снимал форму даже дома. Просто жить рядом с зомби было неуютно.

Трис

За окном моей (моей ли?) комнаты по небу наматывает круги неутомимое солнце. Каждый час в дверь стучится Калеб — то просит открыть, то начинает что-то пространно объяснять, то пытается вспомнить какие-то случаи из детства. Может, это кажется ему лучшим способом заставить меня говорить, не знаю. Но я не хочу с ним разговаривать. Я всё ещё жду Тобиаса, а он не приходит. В голове появляется шальная мысль — можно сказать о своём желании Калебу, вдруг он сможет что-то сделать? Тут же отбрасываю её — мой братец достаточно умён, и если бы мог привести Тобиаса, уже сделал бы это. Я не знаю, что им движет, но он способен на многое, лишь бы достичь цели. Хорошо, что у меня есть нейротриптилин и меня научили делать уколы самостоятельно. Но каждый раз я думаю — а стоит ли оно того? В крайнем случае я слечу с катушек, и Тобиас просто пристрелит меня. Всем станет легче, это точно. Я смотрю на солнце, приближающееся к зениту, и думаю о том, как давно не гуляла на свободе. Наверное, с тех пор, как умерла, хотя порой мне снятся страшные сны о той ночи, когда мы восстали. Не самые приятные сны. Кажется, я била кого-то головой о косяк до тех пор, пока череп не лопнул, а потом погрузила пальцы... Я не могу этого чувствовать, но меня всё равно тошнит. Там, за окном, начало осени, зелёные листья и капли дождя сверкают в трещинах на асфальте, из окна хорошо видно, хоть комната и на втором этаже, но земля совсем близко. Я же бесстрашная, я прыгала с поезда, я падала на сетку и летала на тросе высоко над городом, что по сравнению с этим какие-то пять метров? Да и терять мне нечего. Я открываю окно, встаю на подоконник и прыгаю. Мне даже удаётся сгруппироваться, и боли я не чувствую, что, конечно, неудивительно. Калитка открыта, и я выхожу на улицу. Пригород, где живёт Калеб (я всё ещё отказываюсь признать, что и Четыре тоже), совсем не похож на то место, где мы выросли. Здесь много зелени и вместо многоэтажных зданий по сторонам улиц выстроились маленькие серые коттеджи с крышами, покрытыми разноцветной черепицей. Только лужи на асфальте совсем такие же, как те, которые я помню с детства. В них часто забегали дети из Дружелюбия, маленькие альтруисты не позволяли себе подобных вольностей. Людей на улице я пока не вижу, но успеваю пожалеть о том, что не нанесла на кожу мусс и не стала вставлять линзы. Будь что будет, но я всё равно чувствую себя незащищённой. Из дома неподалёку выходит женщина, и я быстро перехожу на другую сторону улицы. Мне так хочется с кем-то поговорить, расспросить о произошедших переменах, о фракциях, но страх сильнее. Зачем я вообще вышла из дома? Или всё не так страшно, как говорил мне Калеб? Я слишком запуталась во лжи. — Эй, ты, зомбак! Ты что тут делаешь? Голос кажется мне смутно знакомым, и я оборачиваюсь. Передо мной стоит невысокий темноволосый мужчина в камуфляже. Такой же носит Четыре. Кажется, у меня проблемы. Я смотрю на его лицо, не зная, как реагировать, и наконец узнаю его. Всё, что мне остаётся — бежать. Тело, хоть и мёртвое, само вспоминает, что надо делать, и я с размаху бью его ногой в живот и бросаюсь в сторону дома. Наверное, это не лучшее место, но, по крайней мере, там есть кто-то, кто может мне помочь. Конечно, если Четыре не возьмёт меня за руку и не отдаст другу в форме с извинениями. Я бегу, с трудом разбирая дорогу, и чуть ли не сталкиваюсь с Тобиасом, который хватает меня за плечи. — Трис, ты в порядке? Мне приятно, что он называет меня по имени. — Да, я... Оглядываюсь. — Где Калеб? — Ушёл искать в другую сторону. Ты в порядке? На тебе лица нет. Ещё бы, я же зомби без макияжа. Так бы и сказал — на тебе нет мусса. Впрочем, если бы он сказал что-нибудь о бледности, вышло бы ещё смешнее. Хотя мне не до смеха. — Тобиас, — говорю я. — Да? — Я только что видела его. — Кого? Он всё ещё держит меня за плечи. — Его. Питера.

Тобиас

Я просто обнял её за плечи, и мы вернулись домой. Конечно, в этом был элемент пикантности — вечер, романтика, я иду, приобняв ходячий труп. Но, в конце концов, сейчас, испуганная и чуть ли не дрожащая, она почти напоминала себя прежнюю. Возможно, дело было в разнице в росте — глядя сверху на её светловолосую макушку, я не видел... Ничего не видел. Самым страшным было то, что даже сейчас я не чувствовал того, что раньше. Может, дело не в ней, а во мне? Думать об этом было мерзко. С другой стороны, с Трис мы разве что целовались и говорили о любви. Тогда это казалось всем, а сейчас у меня был Калеб, который уже два года готовил мне еду, стирал бельё и занимался со мной любовью, если этот процесс можно было так назвать. Да, звучит глупо, но я сражался с эрудитами и прихвостнями Эвелин, а ещё валил зомби направо-налево, но зомби я валил в чистых носках и после сытных обедов. Звучит цинично, но в этом что-то есть, знаете ли. Сытый герой не столь романтичен, но куда более эффективен. — Тобиас, — спросила... Трис. — Питер живёт здесь? Неподалёку от нас? Чёрт, жаль, Калеба не было. Он бы прыгал от радости, услышав это «нас». Когда он узнал, что сестра, хм, полужива, он сразу затеял переезд. В нём всегда была методичность, необходимая для обустройства собственного домика, и он вложился в ремонт от души. Иногда мне казалось, что ему плевать, чем заниматься — разработкой вакцин, опытами на людях или дизайном столовой, лишь бы нарисовать план, разбить его на этапы и уделять внимание деталям. А что касается Питера, смысла врать я не видел. — Он живёт в этом городе, так уж получилось. Пару месяцев назад в лесу начали появляться бешеные зомбаки, то есть ПЖЧ. Сюда перебросили с десяток патрульных, его тоже. Я был против, но, сама понимаешь, не мог выбирать. — Он ненавидит меня. — Он вообще себя не помнит. Питер принял сыворотку забвения. — Зачем? Я улыбнулся. — Осознал, какое он мудло, и решил начать жизнь с нуля. Трис нахмурилась. — Забавный способ расплаты за грехи. Я бы тоже не отказалась. — На тебя не подействует. Впрочем, можно спросить у Калеба. — Ты правда хочешь, чтобы я всё забыла? Чёрт, она опять застала меня врасплох. Экий неудобный момент. Мысленно я громко звал Калеба, но тот не возвращался. У этой скотины всегда лучше получалось справляться с насущными вещами, вроде выбора овощей в магазине (меня эта система покупки еды за деньги пугала до сих пор), уборки, общения с рабочими и разговоров с зомби, которые очень хотели любви и заботы. — Трис... И тут я сделал то, что, наверное, стоило сделать давно, и снова обнял её, на этот раз крепче. Ну, она действительно будет жить с нами, что-то вроде домашнего зомбака. Бывают вещи и более странные, в самом деле. — Тебе, наверное, неуютно на улице? — спросил я. — А как бы ты себя чувствовал, если бы вокруг были одни ПЖЧ? И кричали тебе вслед что-то вроде «Эй, живой ублюдок!»? — Было бы неприятно, да. Ты не забываешь колоть нейротриптилин? Трис нервно хихикнула. — Я уже одичала и сейчас пытаюсь добраться до твоих мозгов? Я оценивающе осмотрел её с ног до головы. — Вроде нет. — Значит, не забываю. Раздался скрип входной двери. Калеб. Трис напряглась, прислушиваясь к шагам, но он прошёл прямо на кухню. Я услышал, как он доставал чайник и ставил его на плиту. — Попьёшь с нами чай? Трис вздохнула и кивнула. — Что у вас вообще происходит? С каких пор ты стал.... Ну, по мальчикам? Я пожал плечами. Это чувство болезненной неловкости и называют «остаться друзьями»? — Ну, с девочками как-то не сложилось. Они то обманывали меня, то вообще умирали. — Извини. — Пустое. — Нет, я серьёзно, — Трис опустила глаза. — Я рада, что у меня есть возможность извиниться. Кстати, ты изменился. Похудел. — Ну, вот так хреново твой брат готовит. На кухне со звоном упала какая-то посудина, но Калеб предпочёл не выражать возмущение вслух. Надо что-то делать со звукоизоляцией. — Тогда я, пожалуй, рада, что не могу есть. Я прислушался, но Калеб демонстрировал чудеса самообладания. На самом деле я просто не имел возможности качаться так много, как в Бесстрашии, и стрелял куда больше, чем дрался врукопашную. Кто меня осудит, пусть попробует пойти на бешеного зомбака с кастетом, потом обсудим. Хотя... вряд ли. И тут раздался звонок в дверь. — Трис, — резко сказал я. — Иди наверх. — Что такое? — Просто иди. — Может, это Кристина? — Тогда спустишься. Я схватил её за руку и потянул за собой. Какого чёрта лестница была в коридоре? Калеб уже стоял у двери, заглядывая в глазок. — Четыре, — громко сказал он, отчаянно показывая Трис на лестницу. — Там один из ваших патрульных пришёл, Питер Хейз. Наверное, хочет поговорить с тобой. — Может, откроешь? — раздалось из-за двери. — Четыре подойдёт, тогда и открою. Трис наконец осознала серьёзность ситуации и белкой взбежала по лестнице. Я взял с полки пистолет и спрятал руку за спиной, кивнул Калебу. Он отошёл на кухню — там я тоже хранил оружие, а после революции с ним умели обращаться даже эрудиты. Я вспомнил, как лихо отец Прайоров стрелял из автомата, и открыл дверь. Питер действительно был один, и это не могло не радовать. Страшно сказать, но я думал об одном — достаточно ли мягкий у нас в саду грунт, чтобы закопать тело, и не повредит ли это бегониям Калеба. — Привет, Хейз, — сказал я как можно беззаботнее. — Что случилось? Кто-то видел бешеных в лесу? Мог бы вызвать по рации, мы, знаешь ли, не любим гостей. Ну да, о том, что герой двух почти что войн спит с другим парнем, знали все, но это не означало приглашений на рюмочку бренди вечерком и семейные барбекю по субботам. — Привет, Итон, — криво усмехнулся Питер. — Я здесь не поэтому. — Неужели? — я крепко сжал рукоять револьвера. — Мне надо увидеть её. Сестру твоего дружка. Он взглянул на меня умоляюще и добавил: — Пожалуйста.

Трис

Я чувствую себя ужасно глупо, сидя за дверью своей комнаты (один выход на улицу, и она уже успела стать моей) и подслушивая, о чём говорят внизу. Пришёл Питер, и я могу только гадать, что ему от меня надо. Он убивает таких, как я. А ещё этим занимаются Тобиас и Кристина. Тобиас помог мне, и, кажется, начал смиряться с моим существованием, но Питер может переубедить его. Сказать, что меня нужно уничтожить. Калеб говорил, что такие, как я имеют право жить с людьми, но я уже видела после своей инициации, чего стоят человеческие права. Но Питер же ничего не помнит? Честно говоря, глядя на его мерзкую физиономию, я не заметила особой разницы. Он остался, каким был, даже Калеб, Тобиас и Кристина изменились сильнее. Братец заходит без стука. — Беатрис, — говорит он. — Питер хочет поговорить с тобой. Наедине. — Ты сдурел! — возмущаюсь я. — Он ненавидит меня! Он просто убьёт меня, и это легко сойдёт ему с рук, ведь это его работа. — Он мало что помнит, Беатрис. Он изменился. — Люди не меняются. Питер — предатель. Калеб бледнеет, и я понимаю, что ляпнула что-то не то. Интересно, моё чувство такта отказало, когда я выбрала угли? Когда прошла инициацию? Или когда выбралась из гроба? — Я скажу Четыре, чтобы прогнал его. Но, может, дашь ему шанс? — неожиданно зло говорит Калеб. — С твоей стороны было бы очень мило давать людям шансы. — О каком шансе ты говоришь? Шансе пристрелить меня? — Четыре заберёт его оружие. — Четыре, — выделяю это прозвище, — сам бы с удовольствием меня пристрелил. Уж не знаю, как именно ты его удовлетворяешь, раз он до сих пор меня тут терпит. Я же уже не Трис, верно? — Не говори глупостей, — Калеб с размаху бьёт кулаком по дверному косяку. — Почему ты никому не веришь? — А вы? — мне хочется плакать. Тупое тело ПЖЧ. — Вы мне верите? — Я тебе верю, сестрёнка, — тихо отвечает он. — Ты меня уже предал, — горько отвечаю я. — И маму, и папу. А они любили тебя. Мне нравится наш разговор. По крайней мере, он честный. — Я изменился, Беатрис. С тех пор, как это случилось, я сделал всё, чтобы измениться. Я общался с людьми, которые были тебе дороги. Я... — Трахался с моим парнем, который оказался падок на такие дела, — я стараюсь вложить в эту фразу максимум презрения. — Он умирал от тоски по тебе, Беатрис, — мягко говорит брат. — Это меньшее, что я мог сделать. — Хорошо, что мне не хватает воображения на то, чтобы представить большее. — Знаешь, — вдруг чеканит Калеб, — ты требуешь, чтобы мы все тебе что-то доказали, и не пытаешься понять. Очень мило для человека, который убивал других ради их мозгов. — Я пыталась вас понять. И я уже не человек. Калеб опускает взгляд. — Прости меня, Беатрис, пожалуйста... Я не должен был так с тобой разговаривать. — Скажи Питеру, пусть уходит. — Лучше его убить, наверное, — негромко замечает Калеб. — Тело закопаем в саду, я там выращиваю бегонии, выйдет хорошее удобрение. Я не могу сдержать смешок. — Ладно, пусть заходит. Неплохая месть братцу — лишить его цветочки удобрений. Главное — чтоб в итоге им не досталась двойная порция. — Только оставь мне пистолет. На всякий случай. Калеб кивает и протягивает мне оружие. Его тяжесть кажется мне приятной. Я сажусь на кровать и кладу пистолет на колени. Брат уходит, а через некоторое время заходит Питер, одетый в одни только брюки. — Уж извини, — говорит он вместо приветствия. — Чокнутый Итон меня чуть до трусов не раздел, искал ствол. Учитывая его привычки, это было странновато и не слишком приятно. Он косится на мой пистолет. — Прекрасно. Меня загнали полуголым и безоружным в комнату с вооружённым зомбом. Такого со мной не случалось никогда, даже когда вы из земли повылезали. Да, что-то незаметно, что Питер изменился. — Говори, что тебе надо, и проваливай. Попробуешь что-то мне сделать — пристрелю. Я не выгляжу сильной, но хорошо стреляю, помнишь? — Нет. Он внимательно смотрит на меня. — Блядь, не думал, что скажу это зомбу... Ты мне нравишься. Говоришь то, что думаешь. — А вот ты мне не нравишься. Никогда не нравился. — Ты говоришь то, что думаешь, — говорит он, и внезапно я слышу в его голосе неуверенность. — Почему-то я знаю, что это правильно, но другим нет до этого дела. Он говорит совершенно банальные вещи, особенно для рождённого в Искренности, но его слова бьют по больному. Я тоже хочу, чтобы мне говорили правду. Или нет? — Так что тебе надо? Он колеблется. — Ты — Трис Прайор. — Эээ... Ну да. Я не знаю, что сказать. — Я знаю о тебе, но я тебя не помню, — Питер хмурится, вглядываясь в моё лицо. — Тогда как ты меня узнал? — Ты — ПЖЧ, и на улице ты побежала к Итону. Я проследил за вами. Какая ещё мёртвая баба может жить в этом доме? — он делает паузу. Я жду продолжения. — Трис...— его голос звучит почти умоляюще. — Ты же помнишь меня? — К сожалению, да. — Тогда расскажи мне? Что ты помнишь? Вопрос звучит совершенно неожиданно. — Тобиас сказал, ты отказался от воспоминаний. — Но тогда я знал, от чего отказываюсь. Они сказали мне только моё имя, зом... Трис. Я искал своих родителей по фамилии, искал друзей, но никто не знает меня. Или делают вид, что не знают. Итон, чёрная девчонка, Кристина, стерва Кара — знают, но молчат. Типа уважают мою волю и говорят, что прошлого Питера нет. Но, блять, Трис, как можно уважать волю того, кого нет? Блядские лицемеры! На себя посмотри! — Я-то тут при чём? — Они наверняка говорят, что ты им дорога, все дела, ну, как все семьи ПЖЧ. Типа им плевать, но на самом деле они боятся быть честными и честно сказать — ты чёртова гнилушка, но нам совесть не позволяет тебя отправить туда, где тебе положено лежать. — Ты такой душка, — насмешливо говорю я. — Тоже мне, великий правдолюб! Да ты всю жизнь всем врал! Я вижу, как он прислушивается, и понимаю, что Питер остался тонким манипулятором. Почему-то это меня не столько злит, сколько забавляет. — Я сама точно не знаю, — начинаю я, — но Кристина говорила, что в Искренности ты всегда врал, потому что никто бы не заподозрил во вранье ребёнка из вашей фракции, и тебе всегда всё сходило с рук. Кстати, я однажды видела твоих родителей...

Тобиас

Питер не спускался уже час, и я потихоньку начинал беспокоиться. Впрочем, Калеб беспокоился весь час без перерыва. — Что они там делают? — недовольно буркнул он. — Трахаются, наверное, — с деланным безразличием ответил я. — Не переживай, Калеб, твоя мёртвая сестра нашла себе живого парня. — Очень смешно, Четыре. Если и есть участь хуже смерти, так это такой парень. И вообще, если бы ты так же вёл себя, когда она приехала, всего этого можно было бы избежать. — Как «так же»? — Не психовал бы. Не пил. Обошёлся без истерик за столом. Уехал бы. Честно говоря, это замечание было мне чертовски неприятно. — Если бы ты взял на себя труд рассказать ей о нас, то мне не пришлось бы психовать. — Она бы этого не перенесла. Мне очень захотелось снова напиться, но присутствие Питера в доме останавливало. — В итоге перенесла. Калеб, хватит квохтать. Трис сильная. — Уже Трис? Ещё с утра ты звал её «зомби». Я вздохнул. С ним вообще никогда не было просто разговаривать. Когда он начал приходить ко мне, я решал свои проблемы, а потом всё как-то пошло по накатанной — совместная жизнь, потом восстание мёртвых, перевязка ран, всё такое. — Слушай, — сказал я, — она же и впрямь зомби, и глупо это отрицать. — Но она этого не ощущает. Она страдает от подобного отношения, разве ты не видишь? — Она страдает от того, что мертва. У мёртвых есть проблемы в общении с живыми, они проходят, если не пытаться вернуть прошлое. — С каких пор ты стал таким умным? Я пожал плечами. — Калеб, ты можешь успокоиться? — Я спокоен. И тут зазвонил телефон. Иногда он навевает на меня ностальгические воспоминания о жизни во фракции — там таких штук не было. Я подошёл к нему и поднял трубку. — Да? — Тобиас, ты? — это был Джейк, наш дежурный. — В лесу к западу от границы поселения видели диких зомби. — Хорошо, выезжаю. — Кого возьмёшь в пару? У меня был прекрасный вариант прямо под рукой. — Хейза. — Он не отвечает по рации. — А он у меня дома. Зашёл на пару пирожных. Джейк, кажется, был в шоке. — Тобиас, ты что? Он, конечно, парень крутой, но он же псих. А ты его домой зовёшь? — Я был его инструктором в Бесстрашии, сам всё о нем знаю. Дежурный промолчал. Хороший парень, из перешедших границу, он знал о нашей жизни до революции очень мало. Поэтому, возможно, не ездил по вызовам и в патруль сам. Я поднялся и постучал в дверь спальни для гостей... То есть, спальни Трис, пора бы уже привыкнуть. — Хейз, на выход. Есть работка. — Я сегодня выходной, — раздался голос Питера из-за двери. Не надо было позволять ему принимать сыворотку, тогда бы он больше меня боялся. — Мне плевать, срочный вызов. Питер распахнул дверь и предстал передо мной, голый по пояс. Надо было оставить ему рубашку, а то выглядело это по меньшей мере неприлично. Трис, сидевшая на кровати, хихикнула. С её глазами зомби выглядело это премерзко. Ладно, пусть Калеб ей мозги вправляет на тему того, что можно и что нельзя благовоспитанной мёртвой девице. Заодно хоть поговорят наконец, а то сначала она привыкнет общаться исключительно с Питером, а потом они сбегут, поженятся и не наплодят детишек, потому что зомби так не умеют. — Марш вниз, — скомандовал я. — Твои шмотки лежат в прихожей, оружие есть у меня в машине. Питер подчинился. Я спустился за ним не оглядываясь. По дороге мы пересчитали все ухабы, и, когда мы наконец бросили машину у леса, я даже испытал некоторое облечение. — Прикроешь мне спину, — бросил я Питеру. — Так мне доверяешь? Я не слишком ему доверял, но я в принципе не боялся ходить в патруль даже в одиночестве, хотя с Кристиной было бы куда проще. — Эй, — сказал Питер, — Трис сказала, что это ты научил меня всему. — Да, людям свойственно совершать ошибки. В душе я смачно обложил Трис по матушке. Что она ещё рассказала своему новому другу? — Это здорово, — признал новый друг Трис. — Ты крутой. — Спасибо за комплимент. — Скажи мне, Итон. Вы с ней вроде как встречались? Разговор катастрофически переставал мне нравиться. — Она тебе не рассказывала? — Рассказывала. Но с тех пор многое произошло, ну и она уже не живая. Ты собираешься всё возвращать, или как? Мне показалось, что его интересуют не мои перспективы в личной жизни, а что-то другое. — Ничего нельзя вернуть в принципе. — Но неужели не хотелось? Дурацкий вопрос. — Хотелось. Но, возвращая прошлое, мы теряем настоящее. Слушай, Хейз, я вроде тебя не усыновлял, так с хера ж я должен быть твоим папочкой? — А я не прошу быть папочкой, я прошу ответить на вопрос. Понятно, что Трис дохлая, а твой милый мальчик жив-здоров, тёплый и приятный... — Питер, — мрачно предложил я, — хочешь, сломаю тебе челюсть? Он проигнорировал угрозу. — Но если бы можно было всё вернуть, ты бы оставил всё как раньше? — Бля, Питер, были моменты, когда я хотел бы этого, но если что-то менять не в прошлом, а в настоящем, то и возможностей открывается больше. И нет, я не хотел бы терять то, что у меня есть сейчас. — Хорошо тебе, у тебя что-то есть. — У тебя есть твой собственный выбор, тебе мало? Я и не заметил, как развернулся к Питеру и смотрел прямо в его крысиные глаза. Ладно, глаза были нормальными, но он меня чертовски бесил. Вдруг выражение его лица неуловимо изменилось. — Блять, Итон, обернись! Я не успел обернуться. Шею пронзила резкая боль, и я услышал выстрел. А затем потерял сознание.

Трис

Тобиас уходит, забирая Питера, и я остаюсь в комнате одна. Стук в дверь. — Калеб, заходи, — громко говорю я. — Открыто. Он входит и осторожно прикрывает за собой дверь. — Он не сделал ничего плохого? — Нет. Просто хотел поговорить о прошлом и понять, в чём перед всеми виноват. Брат снова опускает глаза. — Беатрис, может, хватит? Поверь мне, у меня было время над этим поразмыслить. Я снова хочу поддеть его отношениями с Тобиасом, но мне становится немного стыдно — уж очень он болезненно реагирует. — Прости меня, Беатрис. Я просто хотел пожить и за тебя тоже, раз всё так вышло. Хотел заставить его улыбаться, раз тебя нет рядом. Это было непросто. И я готов отказаться от этого, лишь бы ты была счастлива. — Правда? Он колеблется, а затем кивает. Отчего-то я ему верю. — А он готов? Калеб пожимает плечами. — Это уже ваши дела, правда. — Тебе не кажется, что такая тяга к альтруизму несколько эгоистична? Против воли брат улыбается. — Ты говоришь прямо как отец. — Приятно слышать. — Я не хотел их смерти, правда. Я не знаю, как так вышло. Я был одержим ею, Джанин. Она говорила, что дивергенты могут уничтожить нас всех, и мы должны идти на любые жертвы, лишь бы остановить их. — И ты поверил? Калеб снова пожимает плечами. — Я был идиотом. Людям нужно верить, что кто-то им угрожает — люди за Оградой, дивергенты, ПЖЧ... — Калеб, не будь таким пафосным, пожалуйста. Слушай, скажи мне лучше, они поехали охотиться на зомби? Калеб нервно хрустит пальцами. Его неуклюжие попытки защитить меня от всего на свете здорово раздражают. — Ответишь? — Да, — тихо говорит он. — Мы можем поехать за ними? — Беатрис! — восклицает он. — Ты с ума сошла! Зачем это тебе? — Ну, если бы я не умерла, всё равно была бы с ними? — Не говори глупостей и сиди дома. Они за это деньги получают. — Калеб, — спокойно говорю я. — Если ты меня не отвезёшь, я пешком пойду в лес. — Беатрис! — Да ладно, кого мне там бояться? Зомбаков? — Патрулей, — мрачно отвечает брат, и я понимаю, что он уже капитулировал. — Ну так что, мне лезть в окно? — Нанеси мусс и вставь линзы, — холодно говорит он. — Не хватало мне только объяснять патрульным, почему я везу тебя в лес, где ходят бешеные ПЖЧ. — Скажешь, что решил воссоединить с друзьями, — парирую я, но покорно иду в ванную. Иногда надо идти на компромиссы. Мы быстро доезжаем до леса и находим припаркованный джип Тобиаса. Калеб светит фонариком на землю, а я ищу следы. Калеб дал мне револьвер, «на всякий случай», и мне страшно предположить, в кого придётся стрелять. Мне кажется, что мы идём в верном направлении. И вдруг я слышу крик. Мы бросаемся напролом через кусты, и я в ужасе вижу Тобиаса, лежащего на земле, и зомби, склонившегося над ним. Он не похож на то, что я вижу в зеркале каждый день. На лице — жуткая, отвратительная гримаса, изо рта вытекает что-то чёрное. Я хочу выстрелить, но не могу — эта тварь такая же, как и я. И в его глазах я вижу боль. Раздаётся выстрел, и пуля попадает прямо в лоб зомби. Человеку с синдромом ПЖЧ. Калеб опускает револьвер и бросается к лежащему на земле Тобиасу. Я автоматически замечаю, что череп цел, а значит, он жив. Где же Питер? — Питер?! — отчаянно ору я. — Трис! — отвечает он мне откуда-то из кустов, и я бегу на голос, краем глаза замечая, как брат склонился над Тобиасом и что-то шепчет ему на ухо. Я выбегаю на поляну и вижу Питера, отбивающегося от двух ПЖЧ какой-то корягой. — Пистолет, — кричит он. — Я уронил пистолет! Фонарик я оставила там, где лежит Тобиас, но у меня остался мой револьвер. Я могла бы застрелить их. — Хватит, — громко говорю я. — Уходите! Не трогайте его! Оба человека разворачиваются ко мне. Их лица искажены. — Я — такая же, как вы! Не трогайте его, уходите! Они начинают надвигаться, и я с ужасом понимаю, что на лице у меня мусс, а в глазах линзы. Питер пытается ударить одного из них своей палкой, но тот уворачивается. — Уходите, — чуть не плача говорю я, и тут случается чудо. Они разворачиваются и исчезают в темноте. — Твою мать, — как-то вяло говорит Питер, и я оседаю на землю. — Ты могла просто выстрелить, — добавляет он. — Это не выход, — шепчу я. — Их нужно лечить, а не убивать. — Как и всех нас, — криво усмехается Питер. — Только мы — более запущенный случай. Он сплёвывает. — Кстати, ты спасла меня, дохлая девочка. За мной должок. — Подавись, — зло бросаю я. — Нет уж, — серьёзно говорит Питер, и у меня от его голоса мурашки по коже. — Я не люблю долги. Я узнаю Питера из моей прошлой жизни. Ладно, просто жизни. А потом он добавляет: — Так и быть, схожу с тобой на свидание. Я начинаю истерически хохотать. — Да ладно тебе, — едко бросает Питер. — Твой парень тебя кинул ради мужика, ты мне по гроб жизни должна быть благодарна... Ой, прости. — Не смешно, придурок. — Да ладно, — он окидывает меня оценивающим взглядом. — Кстати, при этом освещении ты не такая уж и страшная. — Ну прости, — огрызаюсь я. — Зомби вообще не предназначены для конкурсов красоты... — Эх, если б причина была в том, что ты зомби... Мне дико хочется двинуть ему в ухо. И вдруг я понимаю, что совсем не знаю этого Питера Хейза. И совсем не знаю себя. — Ладно, придурок, — говорю я. — Так уж и быть, я пойду с тобой на свидание. Но только один раз. Будешь приставать — сверну шею. — Больно надо — приставать к гнилушке, тем более страшной. Хотя вот бывал я однажды в ПЖЧ-борделе... Ладно, — осекается он. — Пошли, поможем твоему братцу дотащить вашего общего парня до машины, а то справится сам и уедет без нас. — Хорошо, — отвечаю я. — Только ты кое-что перепутал. Я свободна.

Тобиас

Я проснулся в собственной спальне, легко узнав её по ночнику в виде лягушки на тумбочке, который купил, чтобы взбесить Калеба. Кстати, он был лёгок на помине — сидел на табуретке у кровати. — Как себя чувствуешь? — Нормально. Даже не болит ничего, — ответил я. — Надо помнить первое правило безопасности — не трепись в патруле. — Жаль, ты раньше о нём не вспомнил. У Калеба был странный голос, и я приподнялся, чтобы рассмотреть его лицо. — Ты что, рыдаешь? — Пошёл ты, — зло ответил Калеб. — Ты тут уже сутки валяешься, я не так давно убрал капельницу. Удобно иметь дома эрудита, даже не надо ездить по больницам. — Что со мной было? — Зомби покусал. Звучало бы очень смешно, если бы он шутил. — Сепсис? — Нет, слава богу, нет. Отлично, мне попался зомби, следивший за гигиеной рта. Отличная новость! — А на хера тогда капельница? — Глюкоза. — Кто снял того зомба? Честно, я ждал проповедей на тему того, что такие слова неприемлемы в доме, где живёт ПЖЧ, но Калеб не стал придираться. — Я. — Ты? Да ты крутой! — я неумело скопировал дурацкую интонацию Питера Хейза. В ответ он наклонился и поцеловал меня. Я не выдержал и запустил руку ему под рубашку. У Калеба была очень мягкая кожа, и, чёрт возьми, это заводило. Я почувствовал, как член начал вставать. Пришлось прижать его к себе сильнее, в смысле, Калеба, не член. — У нас всё хорошо? — тихо, чтобы не испортить момент, спросил я. — Я думаю, да, — просто ответил Калеб, и я начал расстёгивать его ремень. Чёрт, мы так долго этим не занимались, что я успел забыть, каков на ощупь его небольшой член. Но, как говорится, некоторым вещам невозможно разучиться, так что я просто начал двигать ладонью вверх-вниз, стараясь доставить Калебу удовольствие. Хотелось глупо пошутить на тему того, что за месяцы его одержимости восставшей сестрой я научился виртуозно работать рукой, но в постели моему любовнику часто отказывало чувство юмора. В любом случае, вскоре раздался тихий вздох — Калеб кончил быстро, ведь, что бы он ни говорил, долгое воздержание мало кому идёт на пользу. И тут чудо снова случилось, уже в который раз — он стянул с меня трусы и взял моё уже готовое к подвигам мужское достоинство в рот. Надеюсь, хотя бы помыл меня перед этим... Калеб умело ласкал языком головку — за эти годы он успел изучить моё тело в совершенстве и, кажется, мог довести до оргазма мгновенно, но сейчас медлил, облизывая и поддразнивая. — Хватит издеваться, — шепнул я, и Калеб послушно взял меня в рот на всю длину. Возможно, у меня разыгралась фантазия, но я словно ощутил прикосновение к его горлу. От этой мысли спёрло дыхание, а потом напряжение сменилось разрядкой. — Пойдёшь ко мне? — спросил я. Калеб лёг рядом и обнял меня, закинув ногу мне на бедро. Когда он успел снять брюки? Чёрт, мне хотелось взять его полностью, ощутить себя внутри, почувствовать жар... Я понимаю, это звучит, как цитата из пошлого романа, но жизнь вообще часто похожа на пошлый роман. Особенно в те минуты, когда не напоминает дурацкие страшные истории. — Я должен кое-что сказать, — хрипло сказал Калеб. — Я люблю Трис, и всё это время я думал, что мы вместе в память о ней. — Спасибо, — ответил я. — Ты здорово умеешь создать романтическую атмосферу. — Заткнись и послушай. Вчера я увидел, как тот зомби чуть тебя не сожрал, и понял, что ты мне дорог сам по себе. И я хочу... — Чтобы всё было по-старому? — с надеждой спросил я. — Нахуй, — ответил Калеб, и от его резкого тона у меня снова начал вставать. Так он меня мазохистом сделает, честное слово. — Я хочу, чтобы всё стало по-другому. Лучше, чем было. — Я люблю тебя, — быстро сказал я. И добавил: — А где Трис? Лицо Калеба помрачнело. — Лучше тебе не знать. Да и мне, наверное, тоже. Но компания у неё явно неподходящая.