Ты дождалась, родная!

Он сидел на поваленном бревне и жадно затягивался последней самокруткой. Задание было выполнено, но какой ценой… Хотя, кого волнует на войне цена. Данные были получены и доставлены в штаб, а капитан Калтыгин получил свои два дня отдыха. - Ну что, Калтыгин, - рядом с ним сел майор Лукашин и подал стакан, наполовину наполненный водкой. Только это еще помогало не сойти с ума, видя каждый день смерть и тела товарищей. - Домой-то пойдешь? Григорий чуть прищурился, глядя через уже почти голые ветки деревьев на садящееся солнце, и неопределенно пожал плечами. Сплюнув на землю, он взял стакан и жадно, почти залпом, осушил его. И занюхал рукавом. Он уже забыл, когда пил нормально, по-человечески, с закуской. - А есть, куда идти? - усмехнулся он и посмотрел на командира. Каждый раз, уходя из родной части, Григорий был готов к тому, что однажды возвращаться будет некуда. И бомба попасть может, и просто фрицы могут дойти. Это война. Здесь не угадать, кого завтра придется оплакивать. И он был готов к тому, что нет уже той деревни, в которой еще пару лет назад была его мирная жизнь с отличной деревенской девчонкой Клавкой. Ох, хороша была девчонка, прямо кровь с молоком и в постели ненасытна. И был тогда Калтыгин абсолютно счастлив. А сейчас он даже не знает, есть ли еще его дом. - Есть, наши отбили деревни у фрицев, - ответил Лукашин и, встав, похлопал его по плечу, - иди, Калтыгин, неизвестно, придется ли в следующий раз еще свидеться. Многие бабы завидовали в деревне Клавдии, но завидовали по-доброму, злу здесь места не было. Вокруг и так было слишком много боли. Все, кому удалось выжить к осени 1943 года стали здесь как одна семья. И старались помочь друг другу, чем могли. И горевали все вместе, когда приходила очередная похоронка. А Клавке не приходило писем, но и похоронки тоже не было. И она верила, что жив ее Гришка. Не полег ни от вражеской пули, ни от взрыва, ни от руки предателя. Главное, чтобы не погиб, а она уж обязательно дождется. Даже если десять лет придется ждать - дождется. И встретит его, как героя, когда кончится проклятая война. Бросив топор в сенях, она устало вытерла пот со лба и перевела дух. Отдыхать было особо некогда, она заготовила только половину дров на зиму, а вдруг зима затяжная да холодная будет, тогда только на месяц аккурат и хватит. Но Клавка не жаловалась и не сетовала на судьбу, она просто поддерживала хозяйство, как могла, и ждала. На стол, когда приходило время ужина, она ставила две тарелки. И вовсе не по привычке, а потому что сама так хотела. Так ей казалось, что Гришка просто вышел перекурить или с товарищами в баню. Что он вернется. Совсем скоро вернется. От родной части до своей деревни он решил дойти пешком. Всего-то три часа, если идти напрямик через лес. Что такое три часа для человека, который шел и по несколько дней, только чтобы добраться до своих. Сейчас он шел очень быстро, сжимая в руках автомат. Это уже было для него настолько же привычно, как раньше закурить поутру, как только проснулся. А сейчас каждая самокрутка - на вес золота. Особенно на задании. Где-то слышались отдаленные выстрелы и взрывы. Война еще не закончилось. Ему еще есть за что воевать. Но сейчас он шел домой. Свой дом он увидел, как только вошел в деревню. Некогда добротный забор покосился, а около дома виднелась небольшая воронка - недавно и сюда долетел вражеский снаряд. Свет в окнах не горел, не виднелось даже призрачного огонька свечи. Интересно, ждут ли его еще тут? Нет ничего страшнее для солдата, чем уходить в бой и знать, что и возвращаться-то некуда будет. Клавдия в эту ночь не могла заснуть. Сердце билось так сильно, что казалось, сейчас выпрыгнет из груди. Она сидела на кровати в белой сорочке, а на столе так и стояли две тарелки. Ужинать ей сегодня не хотелось, но и посуду почему-то она не убрала. Когда в дверь послышались мощные удары, почему-то она даже не испугалась. Не задумываясь, бросилась к двери, хотя еще вчера вздрагивала от каждого шороха. Ведь немцы снова могли прийти в деревню в любой момент. Но сейчас страха не было. - Господи, Гришка, - прошептала она, распахнув дверь, и едва устояла на ногах. Женщина даже не могла сдвинуться с места, чтобы его обнять. Суровый взгляд, сжатые губы и прибавившиеся морщины. Это был Гришка. Ее Гришка. Живой и здоровый. - Гриша! - она сделала шаг только для того, чтобы в следующий миг упасть в его крепкие объятия. - Клавка, - он крепко прижал ее к себе одной рукой, а второй продолжал сжимать автомат, - дождалась, Клавка! - Ты живой, Гришенька, господи, живой! - она начала жадно покрывать его лицо поцелуями. Только сейчас она осознала, что не просто скучала по нему, а истосковалась. - Пузырь тащи, Клавка, - сурово велел Калтыгин, который не очень любил долгие нежности. - Ужинать будешь? - спросила она и поспешила выставить на стол нехитрую закуску. Ради такого случая была открыта и банка соленых огурцов, которую она хранила. И вот, пригодилась. - Ты закусывай, Гришенька, а то охмелеешь, - заботливо проговорила она и нерешительно провела рукой по его волосам. Он пил жадно и занюхивал хлебом. А потом с наслаждением откусил огурец. - Давай, тащи то, что на ужин приготовила, - велел Калтыгин и, взглянув на женщину, с ноткой нежности добавил, - хозяйка моя. Пока Григорий ужинал, Клавдия просто сидела рядом и не сводила с него взгляда. Она вновь старалась запомнить его лицо. Ведь неизвестно, когда еще увидятся. - Клавка, - он отставил пустой бокал и притянул к себе женщину. - Как же я соскучился, - проговорил он, немного грубо ее целуя. - Гришенька, - она прижалась к нему грудью. Ей очень давно не хватало мужской ласки и сейчас она хотела насладиться своим любимым сполна. Почувствовав ее горячее тело, он едва сдержался, чтобы не сорвать рубашку и не овладеть этой женщиной прямо здесь, на обеденном столе. Но сдержался. И, толкнув ее на кровать, начал торопливо раздеваться. А она тяжело дышала и смотрела на него. Смотрела и не могла налюбоваться. - Слушай, Клавка, - проговорил Калтыгин, вглядываясь в темноту за окном, - а я ведь люблю тебя. Как война кончится, так и поженимся сразу, - заверил он ее, - а там, бог даст, и дети пойду. - Гришенька, - едва сдерживая слезы, прошептала Клава и крепко-крепко прижалась к любимому, - ты сегодня первый раз сказал, что любишь меня. Пообещай, - она приподнялась на локте и внимательно посмотрела ему в глаза, - пообещай, что вернешься. - Обещаю, - Григорий сел на кровати и обнял женщину, - обещаю, что вернусь. Его взгляд упал на автомат, который отсвечивал лунным светом. Он пообещал, но они оба знали, что это обещание может остаться невыполненным.