Gods and Monsters

In the land of gods and monsters, I was an angel Living in the Garden of Evil "Gods & Monsters" Lana Del Rey

- … и сегодня мы рады приветствовать ее в нашем книжном клубе. Мисс Квинзель вернулась в родной город для презентации новой книги. Ваши аплодисменты, дамы и господа, - представила гостью хозяйка клуба. Почтенная публика отозвалась одобрительными хлопками и на импровизированную сцену в центре небольшого зала вышла миниатюрная блондинка. Ухоженная и подтянутая, она сохранила остатки былой красоты и выглядела значительно моложе своих лет. По подсчетам, которые провела миссис Эткинс, вертлявая журналистка, сидевшая в первом ряду, мисс Квинзель уже перевалило за пятьдесят. И, как бы старательно бывшая преступница, а ныне – успешная писательница, не скрывала морщины под слоем косметики, руки и шея – эти «визитные карточки» женщины, выдавали ее истинный возраст. Одарив зрителей дружелюбной улыбкой, блондинка устроилась в кресле напротив хозяйки клуба и, закинув одну ногу на другую, вежливо кивнула, готовая отвечать на вопросы о своей новой книге. Назойливые любопытные взгляды, нацеленные на женщину, ничуть ее не смущали. Она прекрасно понимала, что интерес собравшихся людей вызван отнюдь не бестселлером, разошедшимся пятитысячным тиражом неделю назад. Куда больше их занимала личность, его написавшая. Шутка ли – впервые за двадцать прошедших лет амнистированная преступница вернулась в Готэм. В Метрополисе, куда она перебралась после известных событий, ее имя мало о чем говорило жителям, но здесь… Они еще помнят. - Мисс Квинзель, в своем недавнем интервью вы заявили, что новая книга является своего рода… автобиографией. Так ли это? - выдержав интригующую паузу, произнесла хозяйка книжного клуба. По залу прошел приглушенный шепот. Харлин, невозмутимо рассматривая свои холеные ногти, коротко кивнула и негромко ответила: - Да, мисс Смит. Но слово «мемуары» кажется более подходящим. - В ней вы впервые рассказываете о своих взаимоотношениях с Джокером? - спросила женщина, пытаясь скрыть волнение в голосе. Она, как и многие в зале, предвкушала нечто сенсационное, и ей очень льстила мысль, что такое признание прозвучит в ее книжном клубе, а не в каком-нибудь телевизионном шоу. Находчивые журналисты не раз поднимали эту щекотливую тему, но помощница известного психопата умело игнорировала любые попытки вывести ее на чистую воду. Так неужели, спустя столько лет?.. - Вы снова правы, - снисходительно кивнула Харлин, весело глядя на разволновавшуюся мисс Смит. Блондинку искренне забавляла такая реакция. Впрочем, другой она и не ожидала. В зале послышался шум. Высокий мужчина в годах, опоздав к началу презентации, извинялся перед зрителями, которых пришлось потревожить, чтобы пробраться к свободному креслу в самом отдаленном углу комнаты. Как только тишина была восстановлена, все взгляды вновь обратились к импровизированной сцене. - Почему сейчас? Столько лет вы молчали, сохраняя все в тайне. Мы уже и не надеялись узнать правду, - улыбнулась хозяйка книжного клуба. В подтверждение ее слов многие зрители одобрительно закивали. - Почему? – с легким удивлением переспросила мисс Квинзель, - Я хотела, чтобы люди видели во мне писательницу, в первую очередь, а не «бывшую сообщницу Джокера» и не его биографа. Но с этой книгой… все по-другому. Для меня она очень личная, - чуть хмурясь, ответила женщина. Понимающие улыбки зрителей, миссис Эткинс, журналистка, елозит в кресле, вертит в руках записную книжку, сгорая от любопытства. Харли усмехается, кривит рот. Идеально очерченная красная полоса, глянец на сухих старушечьих губах. Немногим из ныне присутствующих знаком этот ядовитый оскал. Разве что, тому запоздавшему джентльмену. Мисс Квинзель откидывается на спинку кресла, замирает. Шагнула в клетку со львами. Добровольно отдала себя на растерзание этим очаровательным хищникам. Сейчас начнется. Ату ее. Женщину тут же засыпали вопросами, каждый норовил приподнять завесу великой тайны, окутавшей странные, необъяснимые отношения самого известного готэмского злодея и его невменяемой ассистентки. Столько лет прошло, но мало что изменилось. Четверть века ее допрашивают, пытаются узнать правду. Харли давно привыкла, у нее готовы ответы на любые вопросы. Никто не уйдет обиженным, все урвут частицу ее истории. На глупости, вроде: «зеленый – это настоящий цвет волос?», Харли просто отшучивалась, рекомендуя нырнуть в цистерну с кислотой и проверить, но, как и всегда, куда больше их интересуют подробности личной жизни. - Мисс Квинзель, а вы любили Джокера? – спросила вертлявая журналистка. Блондинка одарила миссис Эткинс непроницаемым взглядом и мягко ответила: - Разумеется, милочка. Я что, похожа на сумасшедшую? Одобрительные смешки. Зрители в восторге от блистательной Арлекины, хоть и не совсем уловили иронию, сквозившую в ее ответе. - А это правда, что вы были женаты? – пискнула одна из поклонниц. Миловидная пергидрольная блондиночка, лет восемнадцати. Харли едва подавила завистливый вздох. Ах, какое гладкое личико, ни единой морщинки, а глаза голубые – ясные, словно небо над весенним Парижем. Два детских хвостика на макушке. Как трогательно. Этакий снимок из прошлого, тень отражения. Факсимиле, которому никогда не стать оригиналом. - Ну, если кольцо от осколочной гранаты считается обручальным, то да, - рассмеялась мисс Квинзель. Над Парижем блеснуло солнце, белокурая девица воодушевленно сжимает руку сидящего рядом парня, который, очевидно, чувствуя себя не в своей тарелке, краснеет, растерянно улыбается. Его невеста очарована «историей любви» двух психопатов, уже знает, какую устроит свадьбу и как назовет детей. Крепись, бедняга. Улыбнувшись воспоминаниям, которые пробудила ряженая девушка-фанатка, женщина перевела взгляд на хозяйку книжного клуба, транслирующую очередной вопрос из своего блокнота. - Простите? – не расслышав с первого раза, переспросила Харлин. - Мистер Джокер… любил вас? – повторила та, с назойливым любопытством рассматривая гостью, смакуя ее секундное замешательство, ошибочно принятое за смущение. Но Харлин, разумеется, с самого начала ждала этот вопрос. Не трудно догадаться, что публику, состоящую в основном из женщин, больше всего интересует «любовная линия». Особенно, кумушек, вроде этой, обожающих копаться в чужом белье за отсутствием личной жизни. Никакого такта. Но, с другой стороны, Харли сама приняла решение провести презентацию в Готэмском книжном клубе, и знала, на что идет. Ее не пощадят. Только… ведь это не исповедь. Можно немного повеселиться. - Что общего у ворона и письменного стола? – лукаво улыбаясь, невпопад ответила Харли. Мисс Смит озадаченно уставилась на свою визави. Посетители клуба замерли, пытаясь установить логическую связь между цитатой из произведения Льюиса Кэрролла и загадочным ответом блондинки. Синдром поиска глубинного смысла в действии. - Прошу прощения? Это какая-то шутка? – растерянно уточнила женщина. - Нет, дорогая, это загадка, - покачала головой мисс Квинзель. - Но это не ответ, - дружелюбно запротестовала мисс Смит. - Конечно, нет. Но смысла в ней столько же, сколько в вашем вопросе,- ухмыльнулась Харли. – Впрочем, раз уж сегодня вечер откровений… - оглядев почтенную публику, жадно внимавшую каждому слову бывшей преступницы, удовлетворенно кивнула. - Не скрою, я много раз спрашивала себя об этом. Любая женщина хочет чувствовать себя нужной и незаменимой. Любимой. Я не исключение. В конце концов, все мы стремимся к счастью… только понимание этого самого «счастья» у всех разное. Кто-то мечтает о замужестве и детях… - Харлин равнодушно взглянула на ряженую девчушку и ее невеселого спутника, - кто-то мечтает о творческой самореализации, о деньгах, славе и прочих подобных вещах. Круг человеческих интересов необычайно широк, но, в тоже время, чрезвычайно ограничен взращенными с детских лет стереотипами о… кхм, - она кашлянула в кулак, маскирую сорвавшийся смешок, - «счастье». В сущности, все хотят одного – любить и быть любимыми. Мистер Джей никогда не мыслил подобными категориями. По крайней мере, в отношении самого себя. «Психопат» - наклеенный на него ярлык, фактически диагноз, означающий неспособность любить. Если отбросить научную терминологию, «любовь» - слишком сложная эмоция для «психопата». За него все решили специалисты, - поморщилась женщина. На секунду задумавшись, Харлин снова подняла глаза и посмотрела на зрителей. Такие сосредоточенные и серьезные. Делают вид, что их интересует ее отвлеченная болтовня. Миссис Эткинс что-то усердно строчит в свой блокнот. Но им ведь не терпится услышать главное – да или нет, любил – не любил. А это единственный вопрос, на который у нее нет ответа. - Было бы слишком самоуверенно с моей стороны утверждать, что Джокер нуждался во мне. Нет. Это я нуждалась в нем, а ему нравилось наблюдать. Нравилось шлифовать Галатею, избавлять от изъянов и ломаных линий. Но… он не был Пигмалионом, в любой момент мог ударить ее молотком, чтобы посмотреть, как мрамор расходится трещинами и раскалывается на куски. Созидание для него, деструкция для меня. Как и в любых человеческих отношениях, каждому приходится чем-то жертвовать… Мне было сложно понять его, поэтому я довольствовалась тем, что имела – своей причастностью. Он – одиночка, и мое присутствие в его жизни уже много значит. Могу предположить, ему было не все равно… Харли умолкла, задумчиво рассматривая свой безукоризненный маникюр. Перед мысленным взором неожиданно возникла картинка из прошлого. Быстрая смена кадров на куске разрезанной кинопленки. - Я делаю это, чтобы чувствовать. Просто чтобы хоть что-то чувствовать, - отнимая от запястья серебристое лезвие, бормочет девушка. – Лечебница отняла мою душу. Я ничего не чувствую, Джей. - Это пройдет, тыковка. Все проходит. Она упрямо трясет головой, сосредоточенно разглядывая красные линии, перечеркнувшие кожу. Капли, застывшие на бетонном полу, словно алые чернила в конце разорванной многоточием реплики. Изуродованные двойники, пляшущие в зеркалах комнаты смеха, дружно скалятся, хлопают ее по плечу, замыкая колдовской хоровод, в центре которого, по-турецки сложив ноги, сидит скомканная черно-красная тень. Вихор взлохмаченных зеленых волос, отброшенных со лба небрежным, почти голливудским жестом – взмах, выхваченный бликом софита, умноженный бессчетным количеством зеркальных близнецов. Незнакомцев. Харли щурится, жмется к его ногам. Ей кажется, что люди из зазеркалья готовятся нападать, тянут безжизненные руки к ее лицу. Но она ошиблась. Это не руки, это крылья летучей мыши. Множество крыльев. Джокер смеется, растопыривает пальцы, играя с многочисленными двойниками. Фиолетовые летучие мыши. А может гигантские бабочки. В осколках битых, треснутых зеркал их целые сотни. Они кружатся, вьются вокруг нее, сухие хрупкие крылья едва задевают кожу. Харли озирается по сторонам. Сюрреалистический жуткий дендрарий. - Что ты видишь? - Сначала мне показалось, что это летучие мыши. А сейчас я вижу бабочек. Что это значит? - Перерождение. Или помешательство. - Мисс Квинзель? Харли встрепенулась, тряхнула головой, словно пытаясь избавиться от остатков сна. Взглянув на хозяйку книжного клуба, озадаченную странным поведением гостьи, блондинка виновато улыбнулась. - Прошу прощения. Я немного утомилась. Долгое путешествие, смена обстановки… - Ох, что вы. Это я прошу прощения, мисс Квинзель, - тут же всполошилась женщина. – Мы можем прерваться. - Все в порядке, мисс Смит. Давайте продолжим. Я еще надеюсь успеть на обратный поезд, - усмехнулась Харлин, прикрывая морщинистые веки, щедро смазанные бежевыми тенями. Все верно, пора заканчивать этот цирк. Сколько раз она наблюдала за сменой кадров своего черно-белого фильма? Десятки, сотни, может больше… он ей изрядно наскучил. Хочется встать и уйти, не дожидаясь конца сеанса. Она ведь знает, что сцены за титрами не будет. Как и пряничного хэппи-энда, щедро смазанного вишневым вареньем. Ничего такого. Только нельзя сбегать, не в этот раз. Ведь это ее последний выход «в свет». Надо набраться терпения, еще чуть-чуть подождать. Лишние полчаса погоды не сделают. Харлин вытащила сигареты из кармана пиджака и чиркнула зажигалкой, собираясь закурить. - Здесь нельзя, - нагнувшись чуть ближе, шепотом предупредила хозяйка клуба. - Да? - блондинка вскинула подкрашенные брови и, манерно пожав плечами, проигнорировала это предупреждение. Она выдохнула табачный дым, мисс Смит поджала губы и демонстративно сморщила нос. Харли хмыкнула и, ткнув тлеющей сигаретой в ее сторону, негромко произнесла: - Будет вам, милочка. Обойдемся без этого ханжества. Натянуто улыбаясь, мисс Смит покосилась на свою невозмутимую гостью и, повернувшись к зрителям, возобновила допрос: - Еще вопросы? Миссис Эванс? Востроносая журналистка тотчас закивала и, откашлявшись, поднялась с места: - У меня есть вопрос к мисс Квинзель. - Я вас слушаю, - холодно улыбнулась Харлин, цепляясь взглядом за журналистку, намеренно игнорируя протестующее шипение мисс Смит, раздавшееся после того, как блондинка стряхнула нагоревший пепел в стакан с водой, предназначенной для питья. - Все мы знаем, почему Бэтмен не убил Джокера. Конечно, многие не разделяют чересчур гуманного отношения к такому исключительному маньяку и психопату, но мотивы его ясны. Мне, да и, думаю, многим в этом зале, не понятно другое. Почему Джокер не убил Бэтмена? Это мой первый вопрос, - заявила журналистка, и, заметив, что мисс Квинзель собирается отвечать, оборвала ее на полуслове, выпалив следующий: - И еще. Как вы прокомментируете многочисленные слухи о гомосексуальной связи, существовавшей между ними? В зале послышался сдавленный кашель. Пожилой джентльмен, опоздавший к началу презентации, кажется, поперхнулся воздухом и, прикрыв рот носовым платком, постарался заглушить этот приступ. Харлин только весело хмыкнула. Такие предположения всегда искренне забавляли блондинку. Люди никак не могут понять, в чем соль этой шутки. Правда, нужно признать – чувство юмора Джея всегда было довольно… своеобразным. Но ответ лежит на поверхности. У «непобедимой грозы всея преступности Готэма» были слабые места, определенные болевые точки. Одна из них – эмоциональная зажатость, неумение выражать свои чувства. Под маской напускного хладнокровия и постоянной бдительности скрывался ранимый, застенчивый человек. Самый очевидный способ вывести такого врага из душевного равновесия, сбить «заводские настройки», - как можно сильнее смутить его. В том числе и откровенной сексуальной провокацией. Невозмутимый Бэтмен мгновенно менялся в лице, слыша это игривое «Бэтси-и-и» вкупе со звучным шлепком по кевларовой заднице. Но люди во всем видят то, что хотят увидеть. Правда давно никого не интересует. Запретная любовь заклятых врагов? – то, что нужно, заверните две. Есть спрос – будет и предложение. Впрочем, почему нет? Легенды всегда обрастают слухами. Пикантные подробности на глянцевых страницах модных журналов. Все, что душе угодно. Кому придет в голову докапываться до первопричин, когда конвейер по штампованию «сплетен» уже запущен? Бесполезно что-то доказывать. Проще сбить с толку, подкинув еще парочку противоречивых «фактов», и запастись попкорном. Впрочем, она не сделает ни того, ни другого. Утопив дотлевшую сигарету в стакане, Харли лениво обвела взглядом присутствующих, чуть задержалась на журналистке. Миссис Эткинс выглядела необычайно самодовольно. Должно быть, неверно истолковала паузу, повисшую после вопроса. Губы блондинки тронула саркастическая усмешка, и тут же пропала. Никто не заметил. - А зачем ему убивать Бэтмена? – с искренним недоумением спросила мисс Квинзель. – Что за кровожадные мысли, дорогая? Кажется, журналистка слегка растерялась, никак не ожидая, что бывшая помощница Джокера станет обвинять ее в «кровожадности». А Харлин, между тем, откинулась на спинку кресла и, томно оглядев аудиторию, продолжила: - Зачем убивать того, кто заставляет тебя улыбаться? Жизнь – постоянная борьба, вы все это знаете. Этот огромный, постоянно меняющийся мир – агрессор и, чтобы выжить в нем, мы каждый день преодолеваем обстоятельства, переступаем через себя. Боремся за место под солнцем. Конечно, это метафора, в Готэме солнца нет, - усмехнулась женщина. В глубине зрачков ее потускневших глаз вспыхнули искры. Неожиданно для себя она ощутила какой-то душевный подъем, чего не чувствовала уже очень давно. Странно. Приятно. - Выживание, борьба – способ самосовершенствования. Вы никогда не узнаете, на что способны, пока не встретите достойного соперника. Врага, благодаря которому станете самими собой. Придется прыгать выше головы, но никто и не говорил, что будет легко. «Нет боли – нет выигрыша». Этот принцип работает везде. Все помнят заповеди? – неожиданно спросила блондинка. Люди, слегка огорошенные ее речью и этим странным вопросом, неуверенно закивали. Харли удовлетворенно улыбнулась. - Стоит немного переиначить одну из них. «Возлюби врага своего, как самого себя» - неплохо звучит? В этом больше смысла, чем любить «ближнего». Настоящий, надежный враг приносит больше пользы, чем лицемерный друг. Вражда связывает покрепче дружбы, даже… крепче любви, - понизив голос, задумчиво произнесла женщина, обращаясь уже не к зрителям, а к самой себе. Любовь приедается. Выцветает, словно типографская краска в зачитанной книге. Поэтому ей так его не хватает. Потому что дело и не в любви вовсе. Ее жизнь рядом с ним – постоянная борьба за выживание. Враг номер один, жестокий и беспощадный. Самый лучший. Благодаря Джею она стала самой собой. И влюбилась без памяти. Такое ужасное, зубодробящее противоречие. Самое крепкое связующее звено. Не садомазохизм, как думают многие, а взаимовыгодное сотрудничество. В этом-то вся и разница. - Бэтмен был его лучшим врагом. И он берег его как зеницу ока. До тех пор, пока не придумает достойного способа уничтожить… обоих, - медленно произнесла женщина и снова умолкла. Но тишина, повисшая в зале после ее слов, продлилась недолго. Миссис Эткинс, не ожидавшая, что Харлин так легко выкрутится, да еще начнет разъяснять прописные истины, почувствовала себя ущемленной. И снова пошла в атаку. - Хорошо, мисс Квинзель. А как вы прокомментируете второй вопрос? - Никак, миссис Эткинс. Простите мне эту вольность, - хмыкнула Харли. – Скажу только: у богов свои причуды. - У «богов»? Вы считаете Джокера «богом»? – скорчив презрительную гримасу, переспросила журналистка. – Он чудовище! – безапелляционно заявила она. - Все боги – чудовища, моя милая. Вы не знали? – хохотнула Харли. Праведное негодование миссис Эткинс искренне позабавило женщину. - Да? А кем вы считаете себя, мисс Квинзель? – уже не скрывая охватившего ее раздражения, выпалила репортерша. - О, я была ангелом во плоти, - невозмутимо ответила Харли, насмешливо рассматривая миссис Эткинс. – И жила, как Джим Моррисон, которого ждет поганый отпуск. Кажется, для несдержанной журналистки такой ответ стал последней каплей. – Ваше трехлетнее заключение в лечебнице Аркхэм и последующая выписка довольно сомнительны. Почему в архивах не осталось никаких документов? – брызжа слюной, зашипела она. – А ваша «амнистия» вызывает еще больше вопросов! На каком основании вас восстановили в гражданских правах? У вас влиятельные друзья, мисс Квинзель? Давайте, расскажите нам, как преступница, у которой руки по локоть в крови, вышла сухой из воды?! - Да. У меня влиятельные друзья, миссис Эткинс, - смерив журналистку ледяным взглядом, сквозь зубы выцедила Харлин. – Система правосудия США – мой главный друг. Еще вопросы? – мило улыбнувшись, женщина обвела взглядом притихших зрителей, и, пользуясь повисшей паузой, поспешила завершить презентацию. Мисс Смит, желая избежать скандала, поддержала ее решение. Хозяйка книжного клуба поднялась со своего места и, слегка заикаясь, объявила, что время беседы с писательницей, к большому сожалению, подошло к концу, но все желающие получить автограф могут остаться и – в порядке очереди - получить желаемое. Журналистка быстро сообразила, что ее присутствие на раздаче автографов не будет одобрено как минимум половиной зала, и потому, презрительно фыркнув напоследок, демонстративно удалилась. Харлин проводила ее насмешливым взглядом и ироничной улыбкой. Послушав совета мисс Смит, женщина переместилась за письменный стол, расположенный рядом с книжными стеллажами. Люди, присутствовавшие на презентации, уходить не спешили. Они выстроились друг за другом и, сжимая в руках экземпляры новой книги, стали ждать своей очереди. Харлин, дружелюбно улыбаясь, выслушивая пожелания и похвалы, успевала подписывать и попутно отвечать на вопросы, которые задавали неугомонные зрители. Когда к столу подошла молодая блондинка с двумя хвостиками и смущенно подсунула книгу для подписи, Харли еле сдержала смех. Уж больно наряд «Харли Квинн» не вязался с по-детски невинной мордашкой юной поклонницы. А эта нарочно размазанная косметика смотрится так смешно и нелепо… Ей бы белые гольфы да ситцевое платье в горошек, а не байкерскую куртку и кожаный корсет. Совсем еще девочка, что с нее взять? Оставив размашистый автограф на фронтисписе, женщина протянула книгу поклоннице. Та, нервно кусая губы, приняла ее, но уходить не спешила. Харлин с легким недоумением покосилась на девушку, по смущенному виду которой можно было догадаться, что она хочет о чем-то спросить, но никак не отважится. Женщина ободряюще улыбнулась и мягко произнесла: - Ну, спрашивайте же, милая. Щеки девицы покрылись легким румянцем, но она все-таки выдавила: - Мисс Квинзель, а у вас есть дети? Этот вопрос задавали не часто. Не всем приходило в голову спрашивать подобное. Разве что – совсем уж отбитым романтикам, у которых все непременно кончается хэппи-эндом. Ладно. - Милая, вы имеете в виду детей от мистера Джея, да? Хотите узнать, остался ли кто-нибудь, чтобы скрасить мое одиночество, утешить, быть может? – не скрывая иронии, уточнила Харлин. Девушка, растерявшись, натужно кивнула, с недоумением глядя на женщину. - Мы были сумасшедшими, а не идиотами, - пожав плечами, хмыкнула Харли. – Для таких, как мы дети непозволительная роскошь. Молодая блондинка пробормотала слова благодарности, натянуто улыбнулась и, схватив подписанную книгу, торопливо удалилась. Должно быть, не такого ответа она ожидала. Квинзель задумчиво посмотрела ей в след. Подобные вопросы всегда вызывали искреннее недоумение. Неужели не понятно? У калек не рождаются здоровые дети. Конечно, большинство моральных калек это не останавливает и они продолжают плодить себе подобных… что ж, им можно лишь посочувствовать. Ведь одно дело – родить, сущий пустяк, из которого раздули некое таинство, и совсем другое – вырастить человека. Она знала, что такая задача им не по зубам. Что они с Джеем могли предложить маленькому существу, по иронии судьбы, по нелепому стечению обстоятельств, вобравшему в себя ДНК двух монстров? Ничего. Существо, с рождения обреченное на страдание. Одушевленное средоточие боли и грязи этого мира. Это слишком жестоко, даже для таких, как они. Рождение… в их среде – это не чудо, не дар божий, а самое жестокое наказание. Нет здесь ничего прекрасного и возвышенного. Ничего трогательного и милого. Дети – это всегда надежда, вера в будущее. Но у них не было ни того, ни другого. - Ты эгоистка, Харли. - Ч-что? Как ты можешь?.. Я… меня только что выпотрошили, - захлебываясь рыданиями, пробормотала женщина. - Ты тупая самовлюбленная сука. Вцепившись побелевшими пальцами в подлокотники кресла, она попробовала приподняться, но резкая боль внизу живота не позволила сделать это, намертво приковала к испачканному кровью сидению. Лицо, мокрое от выступившей испарины и пролитых слез, смертельно бледное, исказила гримаса ненависти. - Не смей… не смей говорить так, - сквозь стиснутые зубы прошипела она. - Ты сама это допустила. Я предупреждал, - невозмутимо ответил мужчина. - Ему здесь не место. - Но почему? Почему, Джей?! - с отчаянием выкрикнула женщина, хватая мужчину за рукав фиолетового пиджака. Скрюченные, измазанные кровью пальцы сжали рассеченное синяками запястье. - Потому что он мне не нужен. Потому что тебе он не нужен, - выцедил клоун, согнувшись над бледной, дрожащей женщиной. – Потому что у нас нет выбора, Харли. И, если бы я позволил ему родиться – у него тоже. Почему ты хочешь обречь его на такое существование? Из прихоти? Материнский инстинкт затуманил мозги? – уже не сдерживая эмоций, мужчина наотмашь ударил ее по щеке. По инерции Харли откинулась на спинку кресла и зажмурилась, ожидая очередной оплеухи. Но ее не последовало. Вместо этого, Джей, тяжело дыша, приблизил лицо к лицу измученной девушки и прошипел: – Давай, скажи мне, что я не прав. Какая же ты мать, если хочешь ему такой жизни? Ты эгоистичная сука, Харли. - Мисс Квинзель? Все хорошо? Голос хозяйки книжного клуба вернул Харли в реальность. Заторможено моргая, блондинка уставилась на читателей, стоявших в очереди за автографами. Они с беспокойством смотрели на женщину, удивленные ее нездоровой бледностью и отрешенным взглядом. Квинзель выдавила улыбку и нарочито бодро ответила: - Да, все в порядке, моя милая. Так кто следующий? Когда, наконец, все книги были подписаны, а довольная публика, тепло простившись с писательницей, очистила помещение, Харли тяжело поднялась из-за стола и, взглянув на суетящуюся мисс Смит, занятую уборкой пластиковых стаканов и прочего мусора, негромко спросила: - Прошу прощения, Джина. Где здесь «дамская комната»? - На втором этаже, направо, до конца коридора, - не отрываясь от своего занятия, ответила та. Проследовав в указанном направлении, Харлин остановилась перед дверью с намалеванной буквой «W». Зайдя внутрь, женщина заперлась. Приблизилась к большому зеркалу в хромированной раме, висевшему над раковиной. Опустив сумочку на край умывальника, она принялась лихорадочно перерывать ее содержимое. Когда, наконец, искомый предмет – золотой портсигар с выгравированными на нем чужими инициалами – был извлечен, женщина, едва справляясь с дрожью в конечностях, открыла его и высыпала на ладонь две пилюли. Проглотила их и, зажмурив глаза, вцепилась пальцами в края раковины. Кровь оглушительно пульсирует в голове. Врач запретил принимать психостимуляторы. Пусть катится к черту. Они нужны ей. Харли заставила себя открыть глаза и уперлась взглядом в свое отражение. В белесом свете люминесцентной лампы она постарела еще лет на десять. Все морщины, тщательно замаскированные дорогой косметикой, обозначились явственней, избороздили кожу. Словно треснувший от времени лак на деревянном лице списанной марионетки. Тяжелые, оплывшие веки. Нездоровая бледность, синева под глазами. Неподобающе яркие губы, очерченные искусственно. Подкрашенные брови и угольно-черные ресницы смотрятся так нелепо, гротескно. Жалкое зрелище. Что может быть отвратительнее молодящейся старухи? Что может быть хуже осознания собственной беспомощности перед лицом беспощадного времени? Харли почти смирилась, нашла в себе силы принять неизбежное. Но иногда… на нее накатывало отчаяние. Отвращение и ненависть к своему нынешнему положению. Что она есть? Едва живое напоминание. Отдаленное эхо недоигранного спектакля. Немая свидетельница прошлого. Не так она думала умереть. Не так. Только не от старости. Джею повезло, он всегда умел вовремя уйти с вечеринки. А вот Харли замешкалась. - Ты заждался, наверное? Не отвечай, - она поднесла указательный палец к губам своего отражения, приказывая молчать. – Когда ты говоришь – это словно кадры из фильма. Снова сводишь меня с ума. Старая привычка беседовать вслух с воображаемым другом вернулась в палате Аркхэма. Когда-то давно, еще в прошлой жизни, она вела дневник, в который записывала придуманные ответы. В лечебнице она раздирала подушечки пальцев зубами и рисовала на стенах. Но добрые санитары избавили ее от этой дурной привычки, напялив смирительную рубашку. А вот от разговоров так и не отучили. Иногда, давая волю воображению, Харли теряла связь с реальностью. И улыбалась искренне. - Я неплохо справилась с ними. Думала, будет хуже, - медленно произнесла женщина, рассеянно глядя перед собой. - Он тоже был здесь. Но ушел до раздачи автографов. Теперь книги о вас будут продаваться на одной полке. Жизнь пародирует искусство. Ты доволен? - Думаю, тебе стоит убрать цветы. Красные розы. Что может быть пошлее этого избитого клише? – насмешливо ответил мужчина и принялся отцеплять их от корсажа ее вечернего платья. Черный смокинг сидел на нем идеально. Волосы непривычного темно-русого цвета зачесаны назад. Харли невольно залюбовалась. - Теперь то, что нужно. Задирай нос повыше и сойдешь за одну из этих надменных куриц, - улыбнулся он. Грим скрыл шрамы, и такая улыбка на идеальном лице выглядела как-то… неестественно. Зловеще. Словно он приподнял маску, из-под которой выглянуло чудовище. Харли невольно поморщилась, а Джей, как ни в чем не бывало, обхватил ее плечи и притянул к зеркалу так, что в нем отразились оба. Молодая красивая блондинка, затянутая в траурно-черное платье и ее респектабельный спутник. Боги. И кто заподозрит в них самых опасных преступников Готэма? - Нам обязательно идти на этот праздник?- спросила девушка, печально рассматривая свое идеализированное отражение. И все-таки зря он убрал цветы. Они хоть чуть-чуть оживляли этот напомаженный манекен. - Да. Хочу побеседовать кое с кем, - отрезал он и, обратив внимание на похоронное выражение лица своей спутницы, ущипнул за плечо: - Этой хорошенькой мордашке не хватает улыбки. Улыбнись мне, Харли. - «Улыбнись мне, Харли», - шепотом повторила женщина. И, подчиняясь приказу, растянула губы в горькой усмешке. Мимические морщины изъели лицо, глубокими бороздами перечеркнули прекрасное. Квинзель с отвращением уставилась на свое постаревшее отражение. Но на мгновение ей почудилось, что рука, обивавшая плечи в воспоминании, все еще здесь. Тянет за собой в зазеркалье, в холодную черноту стекла. Неожиданный стук в дверь разрушил эту иллюзию. Харли вздрогнула, встрепенулась и, поправив прическу, поспешно спрятала портсигар в сумочку. - Да-да, уже иду. В коридоре ее встретила слегка встревоженная мисс Смит. Она предупредила, что внизу, в холле, Харлин ожидает какой-то высокий джентльмен. Квинзель поблагодарила хозяйку книжного клуба за это предупреждение, а также за радушный прием и оказанную честь. Женщины расстались вполне довольные друг другом. Едва Харли показалась на верхних ступеньках, «высокий джентльмен» отделился от стены, с которой сливался единой черной тенью, и бесшумно приблизился к основанию лестницы. - Добрый вечер, мисс Квинзель, - подавая руку, вежливо произнес мужчина. - Здравствуйте, мистер Уэйн, - улыбнулась она, опираясь на предложенную ладонь. Он почти не изменился с их последней встречи. Разве что, прибавилось седины на висках, да линия плотно сжатых губ стала жестче. Мужчина казался задумчивым, если не сказать - угрюмым. Впрочем, моменты на ее памяти, когда это строгое лицо озаряла улыбка, можно пересчитать по пальцам одной руки. Они вместе вышли из здания в дождливый октябрьский вечер. Харлин опиралась на локоть своего старого знакомого. Блики тусклого света от зажженных фонарей белым золотом расплескались по выщербленному асфальту. Особый аромат сырой готэмской осени щекотал ноздри, будил воспоминания. Черные громадины небоскребов застыли безмолвными стражами. Глаза каменных горгулий равнодушно наблюдают за сменой сезонов и лет, а по их уродливым мордам текут капли грязной воды. Странные звероподобные существа, застрявшие между землей и небом. Все, что они могут – лить вечные слезы. Блюсти траур по городу-призраку. По его детям – живым и мертвым. Квинзель огляделась по сторонам. В груди стало тесно от нахлынувшего чувства дежавю, такого явственного, всепоглощающего, что колени женщины подогнулись и, если бы мужчина не придержал ее за талию, она бы рухнула на мостовую. - Как вы себя чувствуете, Харлин? Вам нездоровится? Обеспокоенный голос доносится словно издалека, сквозь толщу тумана и пелену дождя. Как и той поздней осенью, семнадцать лет назад, когда он забрал ее из лечебницы Аркхэм. Те же слова, то же вежливое участие и отстраненный взгляд. Ах, мистер Уэйн, годы не властны над вами. - Все в порядке, Брюс. Спасибо, - оправившись, улыбнулась Харли, и, сбросив его руку со своей талии, сделала пару шагов вперед, снова остановилась, вытащила сигареты и закурила. - Готэм почти не изменился, - обращаясь скорее к самой себе, чем к своему спутнику, пробормотала женщина, выдыхая дым. - Этот город впитывает в себя все новое и прекрасное, что создается нами. Днем он кажется молодящимся бодрым старцем, а ночью выставляет напоказ гниющие кости, - так же тихо ответил мужчина. Харлин с удивлением посмотрела на своего знакомого и не смогла сдержать ироничной ухмылки. - Я думала, вы любите Готэм. - Так и есть, - губы мужчины тронула едва заметная улыбка. - Но это не значит, что я не замечаю его недостатков. Харли одарила Уэйна насмешливым взглядом и, взяв его под руку, крепко сжала локоть. - Не думала, что когда-нибудь скажу это, но я рада встрече, Брюс, - совершенно искренне произнесла блондинка. Мужчина задумчиво посмотрел на нее сверху вниз, словно прикидывая в уме, можно ли верить словам этой женщины, и, должно быть, решил, что можно. - Мисс Квинзель, я могу пригласить вас на ужин? – неожиданно спросил он. Харли с изумлением уставилась на Уэйна. Вроде бы, такая банальность, но ей показалось ужасно странным слышать приглашение на ужин из уст этого человека. Впрочем, она понимает. Сама бы рада побеседовать с единственным старым знакомым, оставшимся в городе, но, увы... Современные люди заложники времени. - К сожалению, Брюс, я не могу принять ваше приглашение. Мой поезд отходит через... тридцать пять минут, - взглянув на часы, ответила женщина. Мужчина понимающе кивнул. - Но, если вас не затруднит, отвезите меня на вокзал, - с улыбкой добавила Харли, выбросив недокуренную сигарету. - Конечно, прошу за мной, - со светской чопорностью ответил он. Они пересекли тротуар, подошли к припаркованному у дороги автомобилю. На месте водителя сидел молодой человек в униформе шофера, он тут же вышел из машины и, придержав дверь, помог даме устроиться на пассажирском сидении. Брюс занял место рядом с Харлин и приказал водителю отвезти их на железнодорожный вокзал. Молодой человек понятливо кивнул и вернулся за руль. Автомобиль бесшумно тронулся с места, унося их прочь от здания книжного клуба. Женщина, с интересом наблюдавшая за расторопным шофером, повернулась к Брюсу и тихо спросила: - Простите мое любопытство, мистер Уэйн, вы сменили слугу? Тот грустно взглянул на нее и отрывисто произнес: - Мне пришлось. Альфред совсем плох. Харли сочувственно кивнула. - Время не щадит никого, - вздохнула она. Несколько минут они ехали молча, Квинзель смотрела в окно, узнавая и одновременно не узнавая город, в котором провела большую часть своей жизни. Брюс был прав. Готэм впитывает в себя все новое и прекрасное. У этого города есть душа - и она темная, вязкая, как смола. Как ненасытная черная дыра, которая поглощает все, что оказывается в пределах ее досягаемости, и преображает природу вещей. Здесь так грустно и безысходно. Промозгло. Как в пустом обветшалом доме, с отсыревшими половицами и выбитой дверью. Со сквозняками, воющими в печной трубе. С призраками бывших хозяев, что скитаются по углам, не зная покоя. Наверное, поэтому ей так уютно среди этих темных безликих улочек и широких, облицованных камнем проспектов. Она здесь своя. Еще одна неприкаянная душа, которою некому забрать. Может, это смурый октябрьский вечер, или мистический свет фонарей, понатыканных вдоль дороги, повлиял на ее восприятие, может, разыгралось писательское воображение, но женщине вдруг почудилось, что город следит за ней пустыми глазницами черных окон, тянет бестелесные руки к горлу, душит в смертельных объятиях. Не хочет выпускать из паучьих сетей своих улиц, пропитанных ядом воспоминаний. - Я прочитал вашу книгу, мисс Квинзель, - неожиданно нарушил молчание Уэйн. Харли отвлеклась от созерцания мрачного городского пейзажа и с интересом посмотрела на Брюса. - И как она вам? - Я нахожу ее занятной. Но вы намеренно исказили действительность. И сгустили краски, - ответил он. Женщина кивнула. - Да. Людям нужна трагедия, две-три сильные эмоции, которые они понимают. Привыкли хватать то, что лежит на поверхности, и глотать, не пережевывая. Им некогда думать. Да и не очень хочется. Приходится сгущать краски, чтобы до них достучаться, - пожала плечами Харли и, чуть помолчав, добавила: - Кроме вас, некому уличить меня в «намеренном искажении действительности». Но вы понимаете – людям необязательно знать всю правду. Она может оказаться куда более прозаичной и неприглядной, чем та, которую рисует воображение. - Того же принципа вы придерживались, отвечая на вопросы читателей? – не скрывая иронии, поинтересовался мужчина. - Да, - бесхитростно призналась Харлин. – А что мне остается? Они не поймут. Никто не знал его лучше нас. Но и мы почти ничего не знали. - Что верно, то верно, - согласно кивнул ее собеседник. – За столько лет я так и не выяснил его настоящего имени… - О, нет. Вы его знаете. Джокер. Мистер Джей. Это и было его настоящим, - погрозив пальцем, отрезала Харли. – А прошлого он не помнил или не хотел вспоминать. Так и ни к чему составлять ему биографию. Он бы лишь посмеялся над этим. - Да… - пробормотал мужчина, отрешенно глядя куда-то в сторону. Должно быть, тоже ударился в воспоминания. Харлин задумчиво рассматривала сосредоточенное лицо постаревшего миллиардера. Когда ей надоело это занятие, она снова уставилась в окно. - Вы скучаете по нему? – после долгого молчания спросил Уэйн. - А вы? – в тон ему ответила блондинка. Мужчина посмотрел на нее и его темные глаза не выдали никаких эмоций. Маска Брюса Уэйна сидела на нем идеально. Харли отвела взгляд и, чуть подумав, негромко произнесла: - Пожалуй, я воздержусь от романтической чуши, вроде «он навсегда в моем сердце»… скажу просто – я его помню. И никогда не забуду. - Мистер Уэйн, мы прибыли, - неожиданно подал голос водитель, и, припарковавшись у здания вокзала, остановил машину. - Спасибо, Джеймс, - кивнул ему Брюс и, выбравшись из автомобиля, подал руку Харлин. - Вы пропустили раздачу автографов, но я кое-что припасла для вас, - дружелюбно улыбаясь, сказала женщина. Затем открыла сумочку и вытащила из нее новенький экземпляр своей книги, - Там нет ни взрывчатки, ни яда, - усмехнулась она. - Спасибо, - поблагодарил ее Уэйн, принимая этот скромный подарок. – Мисс Квинзель… почему «Боги и Чудовища»? – поинтересовался он, прочитав вслух название. - Потому что она про людей, - невозмутимо ответила Харли, пожимая плечами. - Повторюсь, была рада встретиться с вами, - напоследок кивнула она и, заметив, что мужчина собрался сопровождать ее дальше, добавила: - Прошу, не провожайте. Терпеть не могу затянутое прощание. - До свидания, Харли, - тихо ответил Брюс, но женщина уже не слышала его слов, она, дробно стуча высокими каблуками, направлялась к зданию железнодорожного вокзала, а вскоре и вовсе исчезла, смешавшись с толпой снующих во все стороны горожан и приезжих. Губы мужчины тронула едва заметная улыбка и тут же пропала, на лице застыло привычное задумчивое, если не сказать – угрюмое, выражение. Его взгляд скользнул по корешку книги, зажатой в руке и он, подчинившись странному чувству, поднес ее ближе к глазам и открыл на первой странице. На белом листе красовалась надпись, сделанная крупным размашистым почерком: - «For B. from H.Q. & Mr.J».