Близко к сердцу

      Он не верит услышанному. В уши вдруг забивается незримая вата, заглушая голоса товарищей, зубы прошибает дробящий зуд, а горло сдавливает изнутри холодный и колкий обруч, вызывая желание вывернуться наизнанку, лишь бы избавиться от этого ощущения; в области солнечного сплетения расправляется тугая ледяная пружина. Он не хочет верить. Тело будто завернули в наждачную бумагу — от висков и затылка к пояснице скатывается волна колючих мурашек, грудные мышцы будто парализовало. Он старался, чтобы вдох не вышел слишком громким, порывистым и… обреченным. Руки-плети дрожали и не слушались, когда он пытался твёрдо сжать кулаки. Долгий выдох. — Вот как… — вышло холодно и равнодушно, биение сердца гулко отдавалось в висках. Вдох. Всё тело мелко трясло. — Отправлять за ним запрещено и связываться тоже — приказ Хокаге. Словно в тумане он добрался до дома и, как только захлопнулась входная дверь, опустошённый, бессильно сполз по стенке, ощущая, как дрожат колени. —Семпай…- вырывается, теперь уже нескрываемый, судорожный вздох, больше похожий на всхлип.       Давеча Какаши возник на пороге его квартиры, чего раньше не случалось, и, когда Тензо гостеприимно, удивляясь неожиданному визиту, впустил его, обнял кохая с таким трепетом, словно тот был хрупким саженцем, а не взрослым и крепким мужчиной. Сказал, что соскучился. И весь оставшийся вечер не отпускал от себя: зарывался носом в его волосы, прижимая к себе, легко и ненавязчиво целовал в висок и не желал отпускать. А потом ушёл, также неожиданно и тихо, как и пришёл. «Ты принимаешь всё слишком близко к сердцу», — сказал ему однажды семпай, когда Тензо обиделся на очередную колкость. Сейчас шиноби готов был пойти на что угодно, лишь бы не чувствовать неровного стука в груди, объятой скользкой и холодной змеёй — слиянием тревоги и страха. На ладонь, безвольно лежащую на бедре, упали, одна за другой, обжигающие солёные капли.       Не заметил, сколько дней он бродил, словно призрак, автоматически выполняя привычные действия. На призрака он был похож и внешне: кожа побледнела, а под глазами из-за бессонницы появились темные круги. Слышал сквозь окутавшую его пелену, что команда №7 сбежала следом за Копирующим. На мгновенье, в груди вспыхнул огонек, тщательно прятавшийся всё это время под толщей сомнений. Но тешить себя надеждами в этом опасном мире было неразумно — над деревней висела дамокловым мечом угроза войны, в любой момент их могли выдернуть из привычной среды и отправить на поле боя, где снова будут гибнуть друзья и товарищи… Пятая, видя, в каком состоянии пребывает подчиненный, попросту отправила его в запас. АНБУ. В запас. Возмутительно! Но нельзя сказать, что это что-то меняло. Шиноби впервые было плевать на собственное положение. Абсолютное бессилие от осознания, что он ничегошеньки не может сделать для своего человека.       Какаши был прав — слишком близко к сердцу Тензо всё принимал, тратя душевные силы на других людей. Он не умел привыкать к серьезным потерям, отгораживаясь от них глухой стеной безразличия и облачая сердце в стальную броню. Который вечер подряд он сидел в тёмной кухне, буравя пустым взглядом поверхность стола и сжимая в руках остывшую кружку, полную чая. Мужчина чувствовал себя совершенно пустым. Это не та пустота, что наступает по достижении цели и дарит чувство абсолютного покоя. Это был вакуум, высасывающий энергию, душащий на корню расцветающий от теплых воспоминаний цветок надежды. Надежды на то, что у Наруто и его друзей все получится, опасность обойдет по широкой дуге встревоженную Коноху…и Какаши вернется целый и невредимый. Вернется, привычно отшутится так, что злиться на него будет невозможно. Тензо хотелось выть, сломать что-нибудь, разнести квартиру со всем ее нехитрым убранством, только бы стало легче, проще.… Но сил хватало только сидеть и пялиться затуманенным взглядом на всплывшие чаинки. Ещё немного и апатия перейдет в хроническую стадию. По прихожей прошлись осторожные шаги, следуя в комнатку, где сидел Тензо — он слышал шаги, но ему было слишком наплевать, чтобы хоть как-то отреагировать. Он не слышал шума на освещенной фонарями улице, значит, ничего значительного не произошло, значит, можно не волноваться, что пришли по важному делу, значит…. — С каких пор ты не закрываешь входную дверь? — по спине скользнула волна жара, оставляющая после себя колкую прохладу. Он медленно поднял мутные, словно запыленные пуговицы, глаза, сглатывая появившуюся во рту горечь. В неверном теплом свете уличного фонаря, наполовину скрываемый тенью от занавесок, стоял Какаши. Живой. Потрепанный, пыльный и утомленный долгой дорогой, но живой.       Шиноби не верил своим глазам — он давно не спал и видел сны наяву. А стоило протянуть руку, как галлюцинация развеивалась цветными разводами, оставляя после себя только головную боль и слезящиеся глаза. Тензо попросту бредил, сидя в четырех стенах. Но эта галлюцинация не желала исчезать под осторожными, не верящими прикосновениями холодных пальцев. Мужчина рассеянно ощупывал каждый миллиметр пыльной одежды, стараясь убедиться в реальности стоящего перед ним человека. —Тензо, — на щетинистую щеку — когда только успела отрасти? — легла теплая рука, мозолистыми кончиками пальцев поглаживая скулу. Взгляд больших черных глаз медленно прояснялся, пока Какаши внимательно осматривал осунувшееся и посеревшее лицо кохая. Большими пальцами он невесомо обвел контур темных кругов под глазами, которые теперь казались больше обычного, и, нежно поцеловав мужчину в лоб, обнял. — Ясно, почему ты не закрывал дверь — бдел денно и нощно, чтобы никто не вошел, да? Замок что ли сломался? — Семпай... — севший голос предательски дрогнул, когда Тензо окончательно пришел в себя, всем телом прижимаясь к своему личному сокровищу, никуда больше не желая отпускать этого самоуверенного дурака. Прерывистый выдох превратился в предательский всхлип, потом в еще один и еще…. С каждым следующим, мужчина вздрагивал, сжимая объятия все крепче. Не мог он вести себя достойно рядом с Какаши да еще и в неформальной обстановке, превращаясь из собранного и серьезного АНБУ Конохи в глупого, слепо влюбленного и преданного всем сердцем щенка.       Он будто издалека слышал успокаивающий голос семпая, такой родной, мягкий, зато очень остро ощущал, как его теплой ладонью гладят по спине. Сердце стучало как сумасшедшее, разгоняя по организму обновленную кровь, доводя до головокружения. В этот момент для них не существовало большего счастья.