Умирать не страшно

Умирать не страшно. Только долго — последние секунды тянутся невыносимо медленно. От нехватки воздуха физически больно, и ты ждешь, когда же это закончится. И враньё это всё, про жизнь, проносящуюся перед глазами. Вместо этого думаешь о куче нелепых вещей сразу. О том, что утопленники выглядят уродливо, о недочитанной книге, оставленной на столе в каюте — история, конец которой Ливия никогда не узнает (но ведь это неважно, это было просто чтение от скуки, чтобы скоротать долгое плавание). О том, что исход боя, который кипит сейчас на палубе корабля, так и останется ей неизвестным. Наверное. Может ей расскажут о нём другие мертвецы, нашедшие свою смерть в этом сражении. Может даже её отец (вот только не это — он и при жизни-то был невыносимо занудным, а смерть никого не красит). Все заканчивается очень внезапно, и очень не похоже на то, что она представляла. На неё смотрит, склонив голову набок, закутанный в черную хламиду скелет, вид у него задумчивый. — Я не так это представляла, — удивляется Ливия. — ВСЕ НЕ ТАК ПРЕДСТАВЛЯЛИ. — И что дальше? Я надеюсь, это конец? — она оглядывается, смотрит вниз — видит подол бального платья. — Оооо, так вот оно что. Слишком поздно, но спасибо, — она грустно усмехается. — ЭТО РЕШАЮ НЕ Я, — уточняет Смерть. Он по-прежнему как-то странно смотрит на неё. Если бы скелет мог иметь мимику, Ливия сказала бы, что он хмурится. — Ты мне тоже не нравишься, — сообщает ему Ливия. — СТРАННО, НЕ ПРАВДА ЛИ? — скелеты могут усмехаться? — Безусловно. Смерть исчезает, а её окружают какие-то разряженные придурки. Жеманный тип в расшитом камзоле тащит её куда-то под локоть, пока оркестр играет раздражающе веселую мелодию. — Эй, ты кто вообще? — интересуется Ливия. — Я? Ну, я мог бы быть твоим мужем. В другой жизни. — Ты пьян, — Ливия высвобождается и уходит. Несостоявшийся муж за её спиной тает и растворяется в воздухе. Вместе с танцорами и музыкантами. Она спотыкается обо что-то, падает, и в ноздри ей ударяет смрадный запах. То, что под ней, издает странный звук. До Ливии не сразу доходит, что перед ней — под ней — разложившийся труп. Кожа неестественного оттенка и покрыта трупными пятнами, лицо и конечности распухли. Глаза склевали птицы, распухший язык вывалился изо рта. На шее глубокий след от верёвки. Ливия упирается в труп рукой, чтобы подняться, и плоть мертвеца в том месте, куда впиваются её ногти, продавливается, кожа расползается, как сгнившая ткань. Она отдёргивает руку, и поднеся её ближе к лицу видит на ней трупного червя. «Черт!» При жизни её завораживали мёртвые изуродованные тела, но даже на том свете видеть их — это уж слишком! «Даже после смерти не получаешь того, что хочешь». А чего она, собственно, хочет? «Я не знаю». Это открытие такое неожиданное, что Ливия останавливается. Вокруг ничего нет, только пустота. Вместо платья — всё тот же мокрый мужской костюм, с которого ручьями стекает вода. Пустота вдруг резко обретает очертания и теперь выглядит как лицо судового врача. — Ик… — Ливию рвёт так долго, что она забывает, как дышать. — Никогда больше так не делай, слышишь? — трясёт её отец. — Ты меня до смерти напугала. Палуба корабля красная от крови и завалена трупами. Испанцы, индейцы и пираты вперемежку. Ливия спотыкается о них, пока её ведут в каюту — отец по одну руку, судовой врач, как его, Мартинес, по другую. — Мы победили? — спрашивает она, падая на койку. Ответ очевиден, но ей просто надо что-то сказать. — Да, мы победили. И не делай так больше, — повторяет отец. Ливия кивает. Проще пообещать, чем спорить. На столе всё ещё та чертова книга. Она таки узнает, чем она закончилась. Или не узнает — если не захочет.