5:18

Марко, правда, не знает, как так вышло. Просто есть Жан, есть школьная дружба, которая раньше заканчивалась вопросами о домашней работе и обсуждением учителей, и есть Марко. Точнее, у Жана есть бессонница, а у Марко — неумение отказывать, подкреплённое ну вот совсем не дружескими чувствами. Они же просто друзья. Нет, они просто школьные друзья и разница между такими приятелями существенная. Встретившись с ними на улице, школьники неловко улыбаются друг другу и кивают в знак приветствия или притворяются, что и не заметили товарищей — Марко с Жаном были такими одноклассниками. Конечно, Марко знал, что Жан футболист, он любит Ac/Dc и ненавидит Эрена Йегера — об этом знает каждый, кто знаком с полусерьёзным Кирштайном. Ботт не был уверен, что Жан знает что-нибудь о личности самого одноклассника. Марко был для Жана просто высоким брюнетом, у которого можно списать историю. Раньше, ещё в начальной школе они вместе возвращались домой, но вскоре Кирштайн увлёкся баскетболом, а потом уже и футболом, поэтому о компании в ежедневном пути Марко быстро забыл, приучаясь от скуки считать белёсые облака. И Ботт удивляется, когда в 5:18 ему приходит смска: «можно я позвоню?». И если бы это был любой другой человек, кроме Жана Кирштайна, который никогда не носит шапку и даже на вручение аттестатов поклялся прийти в замызганных кедах, то Марко бы просто отправил телефон под подушку и завалился дальше спать. Но это Жан, а у Ботта нет привычки отказывать друзьям. Пусть даже школьным. — Привет, у меня бессонница, — говорит Кирштайн. И Марко чувствует, что сон летит к чертям, а самолёт взрывается под Linkin Park, едва покинув взлётную полосу. — У меня тоже, — Ботт впервые так крупно врёт и так крупно проигрывается. В первый раз они разговаривают до семи утра. Марко чуть ли не носом падает в мартовскую грязь, а Жан рассказывает глуповатому Конни о новом онлайн-шутере. В десятый раз Кирштайн отключается в шесть утра. В двенадцатый Марко чувствует, что дневной сон после занятий ну никак не поможет. И Ботту хочется кричать от несправедливости: в школе они обмениваются максимум сухими приветствиями, Жан убегает в свою жизнь с влюблённостью во всех девчонок подряд, с физикой элементарной частиц и аллергией на сирень, а Марко — к своей. Будто у Марко вообще есть жизнь. Ему нравится кино и рисовать гуашью, но разве это увлечения? Ему нравится современная литература и французские мюзиклы, но разве это что-то значит? В жизни Марко много разных вещей, которые в сумме дают ноль. Зато у Жана, вот, бессонница. И у Марко она, наверное, тоже есть. А ещё у Ботта есть непонятный, всеобъемлющий страх перед будущим — Жан говорит ему, что купил костюм для выпускного. И Марко так и видит его курящим около подъезда когда-нибудь через тридцать лет, видит все трудовые мозоли, двоих детей и стабильную зарплату. Глупо, ужасно, невозможно для Жана, который не спит по ночам и любит тёплое какао. И Марко — ещё глупее — клянётся себе когда-нибудь подарить ему новый мир, ведь Жан, вроде, даёт ему настоящий шанс. Марко, правда, не знает, как так получилось. Он рисует Кирштайна спящим на уроке французского и стыдливо сминает рисунок. Если бы Жан был девушкой, ему бы наверняка нравились крутые парни, вроде Райнера, он бы носил широкие футболки, как и сейчас, и никогда не расчёсывался. Если бы Жан был девушкой, то всё было бы проще и они бы смогли по-дружески сходить на выпускной, а потом есть мороженое до утра и смеяться над бессмысленностью французских войн. Если бы Жан был девушкой, то у просто высокого брюнета, у которого можно списать историю, была бы надежда вырасти до кого-то действительно важного. Но Жан был парнем, а шанса никогда и не было.