Жить ради...

— Донни! Истошный крик Рафаэля разорвал воздух, будто нежное растительное масло ножом (Что я несу?). Сердце сжалось, замерло где-то в горле, не способное вырваться наружу. Все слова вмиг исчезли, это чувство невозможно было описать. Не верю… Первым не выдержал Майки. Самый младший из них рыдал, подняв голову к небу. Губы то и дело размыкались, выпуская наружу несдержанные крики. Крики отчаяния, боли и… Ещё чего-то, чего он не мог объяснить. Дон наверняка бы тепло улыбнулся, легонько толкнув брата в плечо, и объяснил бы все чувства и эмоции, дал определение всему… Но его больше нет… Он не ощущает его присутствия. Неужели, он и вправду?.. Рафаэль сидел у окровавленного тела, изуродованного глубокими ранами. Он не верил. Нет, только не его брат. Он ведь не мог так просто… Сжав кулаки, саеносец пытался сдерживать порывы, сдерживать те эмоции, что так и рвались наружу. Надо ведь быть сильным… Особенно перед Майки. Кусать губы, сжимать веки, сжимать саи до побелевших костяшек… только не плакать. Нет, он не мог… — Донни, это шутка? Упав на колени, выпуская из рук катаны, что с оглушающим звуком брякнули на землю, Леонардо натянуто улыбнулся. Раф перевёл на него полные слёз глаза. Что он несёт? — Ха-ха, Донни, мы оценили шутку и все поняли, а теперь… — Лидер замолчал на пару секунд, а непослушные соленые капли все же скатились с щёк. — Открой глаза… Пожалуйста, скажи, что это шутка… Упершись руками в землю, он проливал блестящие слёзы. Тело пробрало мелкой дрожью, из груди вырвались всхлипы. Его Гений подошёл бы и обнял, успокаивая любимого всякими глупыми словами… Но он не может… Он больше не может любить его так сильно и нежно, всем сердцем… Ведь его сердце больше не бьётся… — Донателло, сынок… Даже обычно невозмутимый Сплинтер плакал, держа в руках безвольное тело. Его сын… Его больше нет? Как такое возможно? Как он мог допустить такое? Ведь он поклялся защищать своих детей, оберегать от всех опасностей. Но он оставил его… одного. — Донни! Не сдержавшись, темперамент отчаянно закричал, будто пытался выпустить всю эту боль, чтобы все остальные почувствовали её, поняли, как ему сейчас хреново. Он ничего не мог, хотя знал, предчувствовал... И небо плакало вместе с ними, пытаясь смыть грусть и печаль с лиц юных черепах…