***
Он часто навещает её отца — мужчина с серыми глазами и неуклюжими руками. Амон Котаро, узнаёт она вскоре, и в устах Акиры это имя звучит как смертный приговор. Последний напарник Мадо Курео. Амон Котаро — последний, кто видел её отца. Амон Котаро — человек, у которого всегда идеально-ровные стрелки на брюках и стальные глаза; тот, кого провожают благоговейными взглядами, когда он проходит по коридорам: «Отличник академии, в двадцать семь лет ставший следователем старшего класса», — шепчут все как мантру. Безупречно подготовленный, обречённый на успех… такой, каким никогда не был её отец. Где-то глубоко внутри Акиру бесит этот следователь. Бесит это идеальное, совершенное существо, которому не удалось сохранить жизнь старику. Но больше чем кого-либо девушка винит себя. Он сметает всё вокруг могилы её отца, часто принося больше вреда, чем пользы, и заменяет увядшие цветы Акиры свежими. (Они меняются каждую неделю, смотря какие продаются в цветочном магазине.) На этот раз гвоздики. Девушка прижимает свой букет к груди, в то время как Амон опускается на колени и, сложив руки в молитвенном жесте, начинает что-то неразборчиво бормотать, так что она не может расслышать, что именно. Что-то о делах, над которыми он работал, стычке с другим подразделением и закрытии любимого ларька Курео, в котором продавались булочки с мясом. Слушая его неловкие речи, Акира приносит обет. «Я сравняюсь с Вами, даже если это будет последнее, что я сделаю».***
— Твой новый напарник, Амон Котаро. Шинохара показывает Акире его личное дело. На бумаге следователь выглядит гораздо более пугающим: губы сжаты в нитку, брови грозно сдвинуты в форме буквы «v». Девушка знает, что должна была увидеть чудовище — безжалостное, непобедимое, готовое нанести удар. Но вместо этого видит упорного человека, ухаживающего за могилой её отца, оставляющего после себя мускусный запах дешёвого одеколона и букет цветов, рассказывающего о булочках с мясом и с блеском в глазах докладывающего о новых зацепках в деле. Акира понимает, что слишком привязалась к нему, к этому странному мужчине, с которым ещё ни разу не встречалась. «Скупые руки и щедрое сердце». «Не делай поспешных выводов, Акира, — одёргивает она себя. — Он враг, помнишь?» Девушка проводит пальцем по изображению следователя, выжигая образ его лица в своей памяти. — Ясно.***
Амон взволнован из-за неё, но всё это входит в план. Акира упивается своей силой, когда её едкие замечания и удары по его самолюбию попадают в цель, заставляя следователя краснеть и отчаянно заикаться; когда представляет, как подминает его под своим высоким каблуком. Этого почти хватает, чтобы вызвать у неё симпатию к бедному парню. (Воистину, только с ним это может сработать.) — Эй, Акира, — говорит он, следуя за ней по коридору. — Не хочешь пообедать? Мы с Сейдо собираемся перекусить удоном, и я подумал… Губы Акиры изгибаются в усмешке. — Увы… низкоуглеводная диета. Ну Вы понимаете, да? — отбросив волосы за плечо, она ступает прочь, покачивая бёдрами и стуча туфлями на протяжении всего своего пути по коридору. Хорошо, когда есть незадачливый мужчина, из которого можно вить верёвки. (Если бы она только знала, насколько.)***
Амон отрывается от карт впервые за сорок пять минут. — Эм, не могла бы ты принести мне?.. — Кофе, со сливками, две ложки сахара, — тут же подхватывает Акира, вытягивая ноги и выпрямляя руки над головой. — Будет сделано. — Акира, — начинает он, прочистив горло. — Спасибо тебе. Неподдельная искренность в его глазах заставляет девушку отвести взгляд. Она деликатно покашливает в кулак. — Не говорите ерунды. А через день, в два часа ночи, когда после сверхурочной работы Акира уже едва удерживает глаза открытыми, она возвращается в отдел и обнаруживает свой любимый энергетический батончик, засунутый в карман её кофты. Акира закатывает глаза. — Идиот. «Вот только не надо влюблять меня в себя», — думает девушка, швыряя его в мусорный бак.***
Она в первый раз видит следователя в бою. Амон безжалостен, словно непреодолимый ураган чистейшей силы, полный безудержной ярости и дикой мощи; мускулы играют под его серым плащом, а куинке отливает металлом в свете уличных фонарей, и всё, что Акира может делать, это наблюдать. С тех самых пор как девушка поступила в академию, она всегда стремилась к точности и совершенству. «Машина Мадо» — так прозвали Акиру одноклассники за безупречность её техники, за эффективность и гибкость её безукоризненных движений. Амон не обладает такими качествами: он двигается резко и безрассудно, совершая бесчисленные промахи, и в результате оказывается в опасной близости от острых шипов кагуне гуля, но при этом остаётся невозмутимым. Собравшись, мужчина наносит в ответ удар в десять раз сильнее, обнажив в гневном оскале стиснутые зубы. Красота проявляется в несовершенстве. Теперь Акира знает — это про Амона Котаро. Когда Амон, наконец, побеждает упыря, просто разрезав его напополам, он неловко отступает назад и в изнеможении сползает по кирпичной стене. Очарование спадает, Мадо подбегает к следователю и трясёт его за плечо. — Амон? Вы меня слышите? Мужчина открывает глаза и слабо улыбается ей. Его плащ забрызган кровью, а сам он выглядит совершенно обессиленным, побледневшим да ещё с огромными мешками под глазами. — Ты как, Акира? Не ранена? — Была бы, если бы Вы не остановили его, — бормочет девушка. — Спасибо. «Что произойдёт, когда Вас не будет рядом, чтобы защитить меня?» «Что случится, когда Вы тоже оставите меня?»***
Впервые они выпили вместе на торжестве, устроенном начальством с целью ублажить кучу состоятельных спонсоров CCG, и потому все следователи обязаны были присутствовать на нём. Посчитать, сколько денег они вбухали в эту дурацкую вечеринку (перепелиные яйца… чёрт возьми, перепелиные яйца), и возникает вопрос, почему они не могут позволить себе нормальный кофе. Ну что ж. По крайней мере, здесь есть бесплатные напитки. Если уж на то пошло, можно напиться и не жалеть об этом завтра утром… а почему бы и не покутить сполна на свои же кровные, верно? В то время как другие следователи со своими жёнами или девушками неловко топчутся по паркету, облачённые в свои лучшие наряды, Акира потягивает дымный виски, поставив перед собой задачу осушить весь бар. И, видимо, понимает она не без лёгкого раздражения, то же самое намеревается сделать и Амон. Когда он ловит на себе пронзительный взгляд девушки, то пожимает плечами. — Танцы это не моё. — Ах да, — издевается она. — Вы же увалень. Следователь едва подавляет улыбку. — Знаешь, а я ведь твой начальник. Могла бы держаться чуть более вежливо. Вот если бы я подошёл к Ариме прямо сейчас… — Вы бы не посмели, — парирует Акира. — А я не хочу впустую тратить время. Во время боя всем на это плевать, не так ли? Ранг ничего не значит для гулей. Амон потягивает свой напиток. — Ты правда дочь своего отца. Это отрезвляет её сразу же. Этот человек… он не имеет права так рассуждать о её отце. — Извини, — поспешно добавляет он. — Я сказал не подумав. — Не смешно, — едко говорит Акира. — Не то что бы я… Музыка резко переключается со слабо гудящей попсы на размеренный любовный медляк. Амон колеблется, прежде чем опрокинуть в себя остатки напитка, стукнуть стаканом по стойке и слезть с барного стула. Мужчина протягивает ей руку. — Могу я пригласить тебя на танец? Мадо приподнимает бровь. — И чего Вы хотите этим добиться? Амон усмехается. — Доказать тебе, что я не увалень. Акира раздражённо фыркает, но, повинуясь порыву, уступает, осторожно вкладывая свою ладонь в его руку и позволяя мужчине увести себя на танцпол. Амон опускает руки на её талию (большие руки; руки, которые могли бы сломать её; руки, которые никогда этого не сделают), кончики его пальцев аккуратно касаются выпирающих косточек, и девушка неуверенно обхватывает следователя за плечи, чувствуя короткие острые щетинки на его затылке. Он слишком высокий, понимает Акира, дрожа… настолько высокий, что ей приходится задирать голову, чтобы посмотреть ему в глаза; достаточно высокий, чтобы заставить её почувствовать себя маленькой и уязвимой. — Ты прекрасно выглядишь, — говорит он ей. Мадо опускает взгляд на своё платье — незатейливый сиреневый ансамбль, подобранный за вчера, — и пожимает плечами. — Это был единственный комплект, который понравился Такизаве меньше всего. Амон кажется смущённым. — Я сомневаюсь в его чувстве стиля. Девушка морщится, когда он резко делает шаг вперёд и случайно наступает ей на ноги. — Знаете, как-то не особо убедительно. Вы точно не являетесь воплощением изящества. Следователь проводит языком по губам, падающие сверху разноцветные огоньки скользят по его коже. — Тогда веди ты. — Опасные слова, — шепчет Мадо, слегка передвинув руку на его спине, и одним движением наклоняет Амона к себе так близко, что он чуть не встречается с полом, а она может пересчитать крапинки ледяной синевы в его глазах и учуять запах виски в его дыхании, — Амон-сама. Акира легко целует мужчину в подбородок, заранее представляя, как они будут старательно избегать разговора об этом завтра. В крайнем случае, она сможет во всём обвинить алкоголь.***
Во второй их совместный поход в бар Акира напилась. В голове у неё мутится, и девушка опять лажает — отчитывает Амона, хоть и не должна была, ведь в действительности она сама не верит своим словам, да и вообще не это имела в виду. «Простите», — хочет сказать она, но выходит лишь череда бессвязных искажённых слов, которые Мадо промычала в плечо мужчине, когда он помогал ей добраться домой. Ей кажется, что Амон всё понимает, а иначе зачем ему это? Он же специалист по отделению цинизма от искренности, а также по чтению между строк, и поэтому точно знает, чего она желает, даже когда Акира слишком горда, чтобы просить. Её чёртова гордость. Будь Мадо трезвой, она, скорее всего, даже не позволила бы Амону проводить её до дома. Может, она и не настолько эгоистична, чтобы просить его остаться, когда это так неуместно, когда переходит всяческие границы, когда это может всё изменить… …но на самом деле Акира очень хотела дотронуться до него. Правда желала прикоснуться к нему. А если бы она поцеловала его тогда и повалила на простыни рядом с собой, шепча всякие глупости прямо в его приоткрытые губы, что бы сделал Котаро? «Я так пьяна, — в отчаянии думает Акира. — Это не я». Девушка смотрит на его удаляющуюся спину, и осознаёт, что это было неизбежно уже с того момента, когда она наблюдала за тем, как Амон кладёт цветы на могилу её отца. Мадо думает, что ей хотелось бы повернуть всё вспять, но сердце подсказывает, что это ложь. «Что произойдёт, когда у нас иссякнут оправдания?» (Третьего раза не случается вовсе, и она едва ли настолько глупа, чтобы сожалеть об этом.)***
Рана на ноге болит просто адски, и Акира презирает себя за то, что снова опирается на следователя, что ему пришлось поставить на кон свою жизнь ради неё. Но в основном девушка испытывает отвращение к себе за то, что чувствует облегчение, делая глубокий вдох по-прежнему качающими воздух лёгкими, когда от понимания, что выжила, благополучно выжила, бегут мурашки вдоль позвоночника. «Ты такая трусиха». Её мать пожертвовала собой, чтобы спасти свой отряд, она была рада поступить так, а что Акира? Как только клыки Наки впились ей в ногу, вся жизнь девушки пронеслась перед её глазами. Мадо отчетливо помнит привкус страха на языке, зарождающуюся в горле панику и отчаянное желание убежать куда подальше, свернуться в клубочек да так и остаться. «Я не хочу умирать», — вспоминается ей тогдашняя мысль. «Ты такая жалкая». Амон опускает её на землю, снимает с себя пиджак и, прикусив губу, плотно оборачивает его вокруг раны. Акира морщится, демонстративно уставившись в одну точку. — Вы должны были оставить меня. — Не смешно, — отвечает он, и у девушки возникает ощущение дежавю. — Это глупая шутка. — А я и не шутила, — тихо говорит она. — Я сама виновата в своём провале. Вам надо было спасти лишь себя. — И пусть кто-то другой умирает? — выкрикивает Котаро. — Ты правда так обо мне думаешь, Акира? — Вы могли погибнуть… — Даже если так, то что с того? — возражает он. — Акира, если бы я оставил тебя, то никогда не смог бы простить себя… и жить с этим все последующие годы. Уж лучше смерть, чем это. — Он протягивает руку к кресту на своей груди. — Знаешь, почему я стал следователем? Мадо качает головой. — Чтобы быть уверенным, что я больше не дам погибнуть другому невинному человеку, когда могу это предотвратить. — Его лицо суровеет. — Я совершил множество ошибок, Акира… Но я не позволю тебе стать одной из них. Я никогда не смогу бросить тебя. (Жаль, что всё это было ложью. Но хуже всего то, что она оказалась достаточно наивной, чтобы поверить ему.)***
Когда Амон мягко накрывает её рот ладонью, Акира видит в его глазах лишь жалость. Гнев, отвращение, презрение — что угодно было бы лучше этой невыносимой печали, извинения, нанесённого костяшками пальцев на её губы, и девушка ненавидит его за это. Ненавидит за кротость, за то, что следователь вечно винит во всём себя, да за одно то, что он тупо красивее, совершеннее и лучше, чем она когда-либо заслуживала. «Мы уходим завтра на верную гибель, а Вы всё ещё не любите меня». Но в глубине души невозможно упрекать его. Словно он виноват, что настолько сильный, когда Мадо такая слабая. Как будто это упущение Амона, что он уже мужчина, а она так и осталась мечтательной девочкой, всё время гонящейся за невозможным.***
Несложно представить, что Сейдо — это Амон. Глупый мальчишка, ставший мужчиной, когда она меньше всего этого ожидала. Когда он сваливает стопку папок на её стол, Акира совершенно не представляет, как отблагодарить его, поэтому прижимает парня к стене и сминает его губы своими, отрывая пуговицы с его рубашки трясущимися пальцами. — Всего одну ночь, — выдыхает девушка, чувствуя, как дрожит Такизава, когда она целует его в ключицу. — Можем ли мы позволить себе всего одну ночь? Он кивает, кивает Мадо, и они не идут на попятную. Позже, той же ночью, уже когда они лежат в её постели, Сейдо начинает плакать, и на этот раз она не дразнит его нещадно за это, а просто крепче сжимает в своих объятиях, убаюкивая. — Я не хочу умирать, — рыдает он на груди Акиры. — О боже, я не хочу… «Ты не умрёшь, — так отчаянно хочется произнести, но девушка знает, что это не более чем пустое обещание. — Не бросай меня, пожалуйста». Смех, да и только — утешать парня, с которым только что имела несчастье переспать, но для Такизавы она готова сделать исключение. — Ш-ш-ш, — шепчет Мадо, неумело поглаживая его по волосам, — спи. Она запечатлевает трепещущий поцелуй на его виске, и впервые этот придурок прислушивается к её словам.***
Когда девушка видит Сейдо в последний раз, он отводит взгляд, и это оказывается больнее всего.***
— Акира-сан, у нас никаких зацепок… — Так ищите дальше! — рявкает Мадо и бьёт кулаком по столу, заставив свою кружку с остывшим кофе подпрыгнуть на стеклянной поверхности. Когда уже третий следователь торопливо кивает и спешит прочь исполнять приказ, она судорожно выдыхает, уткнувшись лицом в ладони. Останки Такизавы хоть можно похоронить. Но Амона… — Акира-сан, я… — Разве не видно, что я сейчас занята? — огрызается девушка, но только она поднимает глаза, как застывает на месте. — Арима-сан, прошу прощения за мой… Одним движением руки он заставляет её замолчать. — Всё нормально, Акира-сан, я понимаю, через что Вы проходите. Я просто хочу, чтобы Вы не загоняли себя так — ничего ведь страшного не случится, если Вы передохнёте? Вы провели здесь все выходные. Мадо раскрывает следующую папку. — Спасибо за беспокойство, Арима-сан, но я не могу сейчас сдаться так просто. Он… «Он — всё, что у меня осталось». Овладев собой, Акира слегка прокашливается. — Как я говорила ранее, я чувствую, что мы уже на грани чего-то, так что, если Вы дадите мне минуту, уверена, что смогу… — Довольно, Акира-сан, — жёстко говорит Арима. — Я думал, Вы гораздо умнее. Разве не пришла пора отступить? Если мы не найдём его до завтра… он будет официально объявлен погибшим в бою. Его слова как удар под дых. — Если бы Вы только дали мне ещё немного времени… Следователь мрачно качает головой. — Порядок CCG. Ничего не могу с этим поделать. — Он столько раз рисковал своей жизнью ради меня, я просто не могу оставить его сейчас… а что, если он всё ещё там, ждёт, когда я найду его? Мы так близки, Арима-сан… пожалуйста, не останавливайтесь сейчас, — умоляет Акира. — Вы же были его другом, не так ли? Вы ведь тоже его знали. Как Вы можете быть таким… таким… — Бессердечным? — заканчивает Арима. — Акира-сан, если бы я терял голову каждый раз после смерти товарища, то уже давно бы сошёл с ума. Мы скорбим, отдаём дань уважения и двигаемся дальше. Вот какая жизнь у нас, сотрудников CCG. И Вы должны были быть готовы принять её. — Амон никогда бы так не поступил, — тихо произносит Мадо. — Амон никогда не… — И где он сейчас? Её горло сжимается, и всё, что девушка может, это сдержать свой сдавленный всхлип. — Прошу прощения, — быстро добавляет следователь. — Я забыл. Вы ещё так молоды. Теперь она тоже ощутила её, пропасть между ней и Амоном. И молодая, такая нестерпимо юная кровь бурлит в её венах, пульсирует между пальцами вечным напоминанием, что Акира всё ещё дышит. Еле-еле.***
В какой-то момент она ловит себя на том, что проводит просто непомерное количество времени рядом с Джузо. Они обедают в полном безмолвии и почему-то никогда не чувствуют себя слишком уж неловко или неуклюже, но всегда как ни в чём не бывало. После того как Акира разделяет с ним бенто, она помогает парню встать на протез, и они, как обычно, вместе навещают Шинохару, сидят у его постели и наблюдают, как размеренно вздымается и опускается его грудь. — Вы когда-нибудь задумывались, зачем мы вообще стараемся? — вдруг спрашивает он. — Каждый день, — шепчет Акира. — Люди, которые мне нравятся, они всё равно уходят, — категорично заявляет Джузо. — Почему так происходит? Она, силясь сморгнуть горячие слёзы, подаётся вперёд и стискивает его руку. — Хотела бы я знать.***
Канеки Кен в бессознательном состоянии находится в отдельной палате, опутанный сплетением трубок, маски и капельницы с кровью четвёртой группы. Канеки Кен, гуль, пощадивший своего противника. «Может, если бы ты просто убил его, — размышляет Акира, — этого бы и не случилось». Если бы Амон умер ещё до их первой встречи, он, наверное, стал бы для неё рядовым статистом, по чьему имени на плотной обложке, перечёркнутой алым штампом «пал в бою», она скользнула равнодушным взором. Пожалуй, тогда девушка не чувствовала бы себя такой потерянной, отчаявшейся и сломленной. Она думает о других людях, погибших в тот день, имена которых Мадо едва помнит, и понимает, что если бы Канеки убил его, Амон, вероятно, стал бы одним из них: забытым уже в течение недели/месяца/года памятником, пылящимся на кладбище, очередным благодарим-за-вашу-жертву. Если бы Канеки убил его ещё тогда, она бы не считала, что они слишком рано опустили руки. Если бы только Канеки убил его. «Так почему же ты не стал?» Акира ударяет кулаком по стеклянной перегородке, позабыв обо всём в порыве внутреннего гнева и приливной волны горя. — Так это из-за него умерли Амон и Такизава? — Рассуждайте здраво, Акира-сан, — упрекает её Арима. — Ваши друзья отдали свои жизни ради правого дела. Канеки у нас, и, если мы разумно используем его, он может стать непобедимым оружием. Он может переломить исход всего. — Он же ещё ребёнок, — шепчет она, — совсем мальчик. Следователь — идеальное изображение стального спокойствия — пропускает её слова мимо ушей. — Вы всё понимаете, не так ли, Акира-сан? Если продолжим в том же духе, ничего не изменится. Безусловно, мы способны справиться с гулями, но какой ценой. Подчас мы жертвуем пятью нашими людьми, чтобы истребить хотя бы одного… Вы ведь знаете, дальше так нельзя. — Канеки Кен наполовину человек и наполовину гуль. Вы осознаёте, какую это представляет ценность? Мощь гуля и лояльность человека — только вообразите, что они могут совершить! — С маниакальным блеском в глазах вещает он. — Наши куинке хорошо держат удар, но по сравнению с живым, дышащим организмом мы ничто. Но с Канеки… можете расписать себе наши возможности? Акира крепко зажмуривается. — Хотите, чтобы мы сражались плечом к плечу с монстром? — Да, но сначала мы сделаем его одним из нас, — хладнокровно отвечает Арима. — Разумеется, мы сотрём его воспоминания и дадим ему новое имя, убедим перейти на нашу сторону и возьмём в команду людей, таких же как он. Четверо молодых перспективных следователей проходят через экспериментальную операцию прямо сейчас. У Мадо сводит живот. — Зачем Вы рассказываете мне всё это? — Затем, что я хочу сделать Вас их лидером, — говорит он. — Акира-сан, мне нужны такие люди как Вы, люди, которые готовы на всё, чтобы очистить этот мир от гулей. Ваши родители, Ваш напарник — они стольких у Вас забрали… разве Вы не хотите дать отпор? Её жизнь была так тяжела последние несколько месяцев, что девушка до сих пор не может заставить себя почувствовать хоть что-нибудь, кроме пустоты и отупения. — Нет, я не могу, — отнекивается она. — Канеки… — …наша последняя надежда, — заключает Арима. — Такизава и Амон погибли не просто так, и я хочу доказать это. Пожалуйста, Акира-сан… помогите мне наполнить смыслом их жертву. Не дайте им умереть напрасно. Акира проводит пальцами по стеклу, рассматривая подёргивающиеся губы и взъерошенные белоснежные волосы мальчика. Она думает об Амоне и следах, оставленных им после себя: от слабого запаха одеколона на её подушке до рабочего стола за её спиной, — тех его частях, что исчезают из жизни девушки день за днём (какой именно была его улыбка? лицо? глубокий, гортанный рокот его голоса?), этих мельчайших фрагментах, которые она изо всех сил пытается удержать. Мадо представляет, как Канеки, о чьём существовании она даже не знала, восполняет её внутреннюю пустоту; воображает, как проводит остаток своей жизни с ним, работая бок о бок и всегда помня, что всё могло было быть иначе. Она кратко кивает головой.***
Могила Амона представляет собой приземистый чёрный камень рядом с захоронением её отца. Акира делает глубокий вдох и кладёт букет из гвоздик на вершину. — Ну здравствуй. Снова встречаемся здесь, да? Поверить не могу, что прошло уже два года. — Когда я впервые встретила Вас, я хотела стать сильной любой ценой. Я хотела быть сильной, как Вы, при этом не привязываясь ни к кому, потому что именно это сделало Вас слабым. Уязвимым. Но затем я поняла кое-что: Вы были сильны потому, что заботились. Потому, что подпускали людей так близко и не давали им уйти. — Я кое-что решила, Амон: это нормально, быть мягкой. Потому что если прекращаешь заботиться о ком-либо, то кто ты после этого? Если я погибну завтра, то хочу умереть, зная, что сделала всё возможное, чтобы защитить свою команду. А если погибнут они, то я хочу, чтобы они знали — даже если они ушли, я всегда думаю о них, потому что не могу просто забыть. Я просто не могу себе этого позволить… Бог знает, что этого не должно было случиться с Вами. Я должна бороться с удвоенной силой, потому что иначе… я перестану узнавать себя. Акира выдыхает, дрожа. — Даже если Вы думаете, что я слаба… Надеюсь, Вы примите это. Потому что я выбрала этот путь. Поддержите ли Вы меня, Амон? Будете ли приглядывать за мной? Ответа, разумеется, не следует… но девушке кажется, она и так знает его.