Моя маленькая, живи...

И когда ветер не отыщет, И когда солнце не взойдёт. Ты нежно в сердце мне напишешь: "Живи, малышка, боль пройдет". Лидия сжимает тонкие пальцы до побеления нежной кожи. На ладонях уже третий день глубокие раны от ногтей, что постоянно кровоточат. Алые капли крови стекают с пальцев и гулко падают на яркий ковёр, до тошноты противного фиолетового цвета. Одна за одной они капают, извещая противным стуком о своём падении. Лидия на секунду бросает совершенно безразличный взгляд на пол, туда, где на идеальной ткани образовалось отвратительное кроваво-красное пятно. Желудок сводит, когда она раскрывает ладонь и видит ужасную, казалось, совсем не её руку, покрытую открытыми ранами. Когда-то она бы не позволила ни себе, ни кому-то другому так уродовать своё тело. Но только не сейчас. Вдруг на долю секунды в разум бешено пытается достучаться осознание того, что ей должно быть больно. Но боли уже давно нет. Её просто не существует. Она растворяется где-то в самих глубоких клетках сознания, становясь тяжёлой пеленой перед глазами, что скоро уже будет просто невыносимо стерпеть. Мама говорит, что нужно срочно обработать, вылечить всё это, заживить раны, всё время жалея свою маленькую девочку, которая пережила столько боли. "Не больно",- всё, что думает Лидия. Ведь разве можно вылечить вывернутую наизнанку и опустошённую душу, заживить сердце, побитое язвами жизненных проблем и чувств, вылечить эту совершенно неизлечимую болезнь, что прячется под личиной такого прекрасного названия "любовь"? Да проще умереть, убить себя, лишить жизни, как угодно. Но нет, это уже не исправишь никаким лечением. Сердце, и без того через раз работающее, со скрипом, словно в старом, ржавом механизме, сжимается, когда Мартин  в очередной раз видит ту фотографию на стене. Ту фотографию, на которой они счастливы. Эта парочка, будто из параллельной реальности, вход в которую Лидии навечно закрыт, да и вообще её скорее всего объявили там врагом народа. Девушка беззаботно улыбается, довольно подставляя милое личико первым лучам апрельского солнца, парень крепко держит её за руку, и умиротворённо рассматривает золотые волосы, что отбрасывают солнечных зайчиков прямо в эти карие, цвета молочного шоколада, или даже, как сейчас, домашнего мёда, глаза. Их лица кажутся довольно знакомыми, она бы даже могла на секунду подумать, что когда-то была такой же. Или, может, это и была она? Но нет же. Такого в её дерьмовой жизни просто не могло произойти. Нужно уничтожить, разрушить эту вещь. Она заставляет Лидию слишком много думать, вспоминать, чувствовать. А она не хочет этого. Первая мысль: "Вдребезги". Она подходит поближе и исхудалыми пальцами проводит по красивой белой рамке. Белой и чистой, как и её жизнь до всего этого. Секунда и ничего больше нет. Смешно становится от осознания, что её счастье оказалось таким же непрочным, хрупким. Его уже не склеишь клеем или скотчем, сказав, мол "да что тут страшного", не выдашь за новое, неиспользованное, приклеив идиотскую наклейку, жизненный ярлык "безумно счастливая". Как бы ей хотелось сейчас так же разбиться, разлететься по ветру сдавленным шёпотом несказанных фраз, всё ещё неистово пробивающихся наружу, прочь из её насквозь прогнившей грудной клетки. Мелкие осколки больно впиваются в босые ноги. Она, будто осознав, что только что сделала, падает на колени и достаёт фотографию из под стекла, бережно отряхивая от осколков. Слёз становится всё больше. Этот, казалось, совершенно незнакомый, но такой родной парень улыбается ей с портрета. Он улыбается, будто готов протянуть руку и забрать её с собой туда, где всё будет хорошо, как в тех сказках о прекрасном принце и его принцессе, в которые она не верила ещё с самого детства. Ведь в жизни не бывает хороших концовок, особенно, когда есть счастливое начало. Чёртовы воспоминания дают о себе знать, словно незваные гости, которых ты совсем не ждал, а прогонять их уже неудобно, нельзя по этим идиотским правилам и запретам. И сейчас она могла бы наплевать на всё это, закрыв крепко-накрепко душу на все замки, никого не выпуская и не впуская, повесив яркую табличку "закрыто на карантин". Но в сердце не бывает карантинов. И как бы она не хотела в любой броне всегда есть щели, может быть, маленькие, но слабые, беззащитные места. А он всегда был её слабостью, истомным недугом, что не покидал её тело ни на секунду, врезаясь всё глубже в память, навеки проникая в каждую фибру её тогда ещё живого сознания. Перед глазами только тот день. Девушка нежно гладит изображение, чувствуя обжигающий холод, который пульсирующим током проходит сквозь пальцы. "Обещаешь, что останешься со мной",- Лидия крепко сжимает его руку, боясь отойти хоть на секунду. Ведь если она покинет его, всё это может исчезнуть, как манящий мираж в пустыне, кануть в лету, как наивная уловка судьбы. И тогда она останется одна на этом, когда-то пылающем пепелище, глотая горькие слёзы с отвратительным привкусом дыма и разочарований. "Навсегда",- его горячее дыхание обжигает где-то в области шеи, даря чувство какой-то уверенности, защиты, кажется, будто только так она могла бы почувствовать себя дома, вне зависимости от места и обстоятельств. Маленькое тельце девушки содрогается от отсутствия какого-либо расстояния. Он обнимает её крепко-крепко, обвивая руками осиную талию. Она путает пальцы в его волосах и лихорадочно шепчет в пересохшие губы слова о любви. Тогда это казалось единственным спасением, выходом для двух маленьких людей, что просто хотели жить. Лидия трясёт головой, пытаясь прогнать такие сладкие, но теперь далёкие воспоминания, которые причиняют столько ноющей боли, что слой за слоем оседает, чтобы дать о себе знать позже, огромным комом наваливаясь на хрупкую девушку. Но разум не обманешь. Процесс восстановления так давно утраченной памяти запущен и от этого уже не спастись. Фотография летит прочь. Девушка, словно по привычке, усаживается в старое кресло и укрывается его любимым пледом, сжимаясь в комочек. Нет, ей не холодно. Просто пустоту внутри нечем согреть, просто больше нет её прежнего тёплого сердца. Его медленно растворила жгучая и ядовитая кислота вездесущих воспоминаний. И Лидия не прочь бы раствориться вместе с ним. "Почему ты ушёл? Ты же обещал остаться" - вот уже который день она не говорит ничего, кроме этого, мерно покачиваясь в старом кресле. Становится всё холоднее. Сил, чтобы бороться с ветряными мельницами, больше нет. Слова доносятся к ней полушёпотом, отбиваясь в дальних уголках воспалённого сознания и делая боль ещё острее и точнее. Это действует, как прямая наводка точно в цель. Чтобы уж наверняка, чтобы больше не было шансов. Натали, по своему обычаю, вновь зайдёт в комнату дочери, пытаясь уговорить поесть или выйти на улицу, уже заранее зная исход событий. Она всего лишь хочет, чтобы её маленькая девочка вновь стала прежней, вновь вернулась к нормальной жизни. Но Лидия, которая уже стала похожа на прозрачную тень, словно тусклый отблеск своей старой версии, лишь бросит на неё один-единственный пустой и холодный взгляд, от которого волей-неволей по спине пробегают мурашки, а затем снова уйдёт в свои мысли, мерно покачиваясь из стороны в сторону. Казалось, только эти покачивания и поддерживали жизнь в её, медленно испускающем дух, увядшем теле. Женщина уже привыкла к этому. И ей изо дня в день оставалось лишь тихо уходить, обречённо опустив голову. Лидия резко подрывается с кресла, будто вспомнив что-то очень важное, для чего буквально и было задумано всё её существование. Ноги ужасно гудят от долгого сидения днями и ночами напролёт, но она не обращает внимание на это. Это уже просто кажется мелочью. Девушка подбегает к комоду, отчаянно ища заветную вещь впалыми зелёными глазами. "Нравится? Это может показаться безделушкой и я не могу поверить, что делаю это, но...- Стилински смущённо достал из кармана моток ярко-красных ниток, совершенно обычных и ничем не примечательных ниток, но в тот момент они показались Лидии самым дорогим подарком. Раньше она не любила такие вещи, но только не с появлением Стайлза. Он буквально своим присутствием делал каждый момент и каждую вещь рядом с ним какой-то особенной, неповторимой. - В общем, это тебе",- парень вложил подарок в маленькую руку, ожидая реакции. "Ну ты, конечно, и выдумщик. Но всё равно спасибо",- Мартин лучезарно улыбнулась и легко поцеловала парня в щёку, покраснев, как помидор, сама не зная почему. Может быть, в комнате стало слишком душно или ещё что-то в этом роде. Но так она могла бы оправдываться только перед разумом. Кроткое сердце ведь сразу уличало ложь. "Будешь вспоминать меня",- парень шептал ей это на ухо, словно вселенскую тайну, о которой никто не должен знать. Но она бы и так никогда её не выдала. Последние слова Стайлза вихрем проносились в голове, заглушая собой трепетное сердцебиение. Она крепче сжала в руке заветный клубок и дышать стало легче. Лидия закрыла глаза, шепча пересохшими и солёными от слез губами заветное "буду помнить". На секунду, всего лишь на мгновение, ей показалось, что родная рука нежно опустилась на худое плечо, рядом пронёсся звонкий смех Стилински и горячее дыхание обогрело щёку. Она горько улыбнулась. Ветер приоткрыл окно, впуская в её душу возрождающие слова: "Моя маленькая, живи. Живи даже если меня не станет. Просто живи" Лидия подошла к окну, изучая через хрупкое, как и она сама, стекло всю красоту нашего огромного мира, вселенной. Вселенной, в которой определённо есть место маленькой рыжеволосой девочке, которая никогда не забудет. На небе яркими фонариками, словно стаи ночных птиц, загорались звёзды. Они мерцали и горели, передавая неведомое, только ей одной понятное послание, составляя такое знакомое и родное созвездие родинок на любимом лице. Лидия обязательно будет жить, вспоминая эти карие глаза, лучезарную, ярче солнца улыбку и мимолётную, но такую яркую любовь. И может быть, их счастье было неумолимо коротким, но оно обязательно будет вечным, как и эти звёзды. Ведь в нашей огромной вселенной точно есть место и для чего-то столь же прекрасного, для двух родственных душ, навеки связанных красной нитью судьбы.