И взглянул, как в первые раза Не глядят. Черные глаза глотнули взгляд. Вскинула ресницы и стою. — Что, — светла? — Не скажу, что выпита до тла. Всё до капли поглотил зрачок. И стою. И течет твоя душа в мою. (М. Цветаева)
— Ты никуда не пойдёшь. — Прости, что? — Гарри оборачивается к Шэлби и с недоумением смотрит на свою супругу. — Ты никуда не пойдёшь, — медленно повторяет она, сложив руки на груди и смерив мужа недовольным взглядом. — Я не понимаю, Шэл. Почему? — Ты видел, как этот мальчишка на тебя смотрит? Будто хочет в тебе дыру просверлить или засосать прямо перед камерой. Гарри морщится: — «Зачем так грубо? Вот от кого-кого, но от своей жены он точно не ожидал такого. И не понятно — направлена её злость на геев вообще, или же только на Мэтта?» — Я вижу, Гарри! И люди тоже видят. И они думают, что ты мне изменяешь! И с кем? С этим слащавым парнем?! Я не подписывалась на такое, когда ты согласился играть гея. Но его взгляды, Гарри! Это слишком!***
Гарри вспоминает слова женщины, поймав на себе взгляд Мэттью, и тут же сбивается: — «Что он сейчас говорил? На какой вопрос отвечал? Чёрт. Не вспомнить». — И мы надеемся, что это притяжение, эта химия, даст другим чувствовать себя более расковано, — приходит на помощь Мэттью, замечая, что напарник отвлёкся и замолчал. Гарри благодарно улыбается ему, переведя на него взгляд, и вот: связь возникает между ним мгновенно. Космическая и нереальная, но такая ясная и простая в своей искренности. Очередное интервью, в котором его выручает Даддарио. В этот раз для мероприятия «GLAAD Media Awards», на которое Шэлби не хотела его пускать. Жаль, ведь она актриса и должна понимать, что GLAAD важно для многих людей, и Шум был рад, что может им помочь. — Как вы считаете, людям какого возраста будет близка ситуация ваших персонажей? Мэттью поводит правым плечом: так он выражает свою неуверенность — Гарри давно разгадал это движение. Ещё бы, столько интервью они дали вместе, и почти в каждом Мэттью был в замешательстве. И, как потом замечал Гарри, все вопросы, ставящие мужчину в тупик, были связаны с темой их любви. «Ну не их, — поправляется Гарри про себя. — Магнуса и Алека». — Любого, — предполагает Даддарио, бросив взгляд на Гарри, будто советуясь с ним. — Ведь эта история, эти чувства, они не только для подростков. И все проблемы, которые поднимаются в сериале, они не детские. Это выбор, это решение и ответственность за свой выбор. Каждый, в любом возрасте сталкивается с решением — выбрать одно и быть счастливым, или же соответствовать традициям и вести себя так, как надо. Но ведь это уже не жизнь, это притворство. И я думаю — стоит ли страдать, ради того, чтобы выглядеть как все? И сам же отвечаю — нет. Если это приносит тебе боль, то никогда так не делай. Как сказал Магнус: поступай так, как велит твоё сердце. Мэттью замолкает, пытаясь отдышаться после столь бурных слов, и неловко улыбается, переведя взгляд на Гарри, как бы извиняясь за свою пылкую речь. Шуму совершенно нечего добавить и он ободряюще улыбается ему в ответ — всё в порядке. Не часто Мэтт раскрывался в интервью, скорее наоборот — большую часть времени он молчит, позволяя Гарри говорить. — Ну что же, последний вопрос на сегодня. Но это только от меня. Уверен, вас ещё не скоро оставят в покое. Итак, можете ли вы сказать, что те чувства, которые испытывают ваши персонажи, каким-то образом отражаются и на вас тоже? Мэттью привычно хмурится, в замешательстве потерев висок, и бросает на Гарри неуверенный взгляд. Удивительно, как много за это интервью они сказали друг другу без слов, лишь взглядом, но тут Гарри снова вспоминает слова супруги — кажется, они сегодня установили рекорд по контакту глазами. Дома его точно ждёт головомойка. Мужчина печально вздыхает и Мэттью тут же вопросительно смотрит на него, пытаясь понять, что случилось. Сообразив, что он всё ещё молчит, а журналист терпеливо ждёт, Гарри только собирается что-то сказать, как мужчина кивает и возвращает микрофон себе: — Кажется, этот вопрос поставил вас в тупик. Ну что же, давайте не будем усложнять. Удачного вечера, ребята, спасибо вам. — Спасибо. — Спасибо, — эхом благодарит Гарри, и мужчина отходит, скрываясь в толпе. Задумчиво почесав затылок, Гарри оборачивается к Мэтту. Вот они остались одни. Конечно, сложно назвать одиночеством нахождение в такой толпе людей, но большинство никому из них не знакомо. — Это твой первый вечер тут? Мэттью кивает, оглядываясь по сторонам, выискивая, куда можно отойти и, заметив фуршетный стол в стороне, предлагает: — Может, выпьем чего-нибудь? Гарри усмехается — несколько дней назад они отсняли двенадцатую серию, в которой Алек произнёс похожую фразу, и, припомнив свою реплику, соглашается: — С огромным удовольствием. Гарри поднимает глаза, встречаясь взглядом с Мэттью, и видит, как лёгкая улыбка тронула его губы, и отразилась в глазах. Будто заразившись его хорошим настроением, Гарри чувствует, как в груди становится тепло, а плохие мысли о грядущей ссоре с Шэлби тают, согретые этим тёплым взглядом. «Надо завязывать, — думает он, когда они идут к свободному столику, проходя мимо многочисленных однополых пар. — Это ни к чему хорошему не приведёт». Гарри честен с самим собой — Мэттью его волнует. Волнует до дрожи в кончиках пальцев, до ватных ног, до остро колотящегося сердца. Волнует совершенно не так, как Шэлби. И от этого ещё паршивее. Ну, и ещё от того, что он совершенно не представляет, как к нему относится сам Мэтт. Кажется, что мужчине совершенно не важно, кого он играет и что для этого нужно делать. Гарри вспоминает, как они снимали поцелуй, как уверен был Даддарио и как чётко и гладко он исполнял свои реплики. Ничего лишнего — ни блестящих глаз, ни судорожного дыхания, ни запинающихся фраз. Абсолютно не то, что испытал сам Гарри. Мужчина вздыхает, незаметно бросая взгляд на Мэттью, идущего рядом и улыбающегося всем, кто здоровается с ними, уверенно прокалывающего им дорогу сквозь толпу. За ним спокойно. Надёжно. Сейчас Гарри начинает понимать, почему девушки так много говорят о чувстве защищённости, возникающем рядом с особым парнем. Никогда раньше Шум не испытывал ничего подобного. Да он и не был никогда с парнем. Встряхнув головой, чтобы прогнать ненужные мысли, он торопливо приглаживает волосы — не хотелось бы портить причёску. Сегодня он сменил пёстрые наряды Магнуса на солидный костюм в клетку — всё-таки это уже двадцать седьмая премия и нужно соответствовать. Мэттью подводит их к столику, за которым ещё есть свободные места, и Гарри присаживается, оглядываясь по сторонам. Их место недалеко от сцены и бара, что весьма удобно. — Что тебе взять? Мэттью так и не сел, и сейчас, нависая над Гарри, кажется намного выше. Если раньше разницу в росте скрывал торчащий ёжик Магнуса, то сейчас Мэттью невероятно высок. — Только давай без шерсти единорога или что ты там любишь. — Это всё Магнус. Я предпочитаю что-то более классическое. Например, бренди. — Серьёзно? Я думал, ты сейчас выдашь что-то в духе лёгкого коктейля из спелых ягод черники с зонтиком и мороженым под кокосовым сиропом. Гарри закатывает глаза — Мэттью шутит на троечку, но встретившись с ним взглядом, видит, как он смеётся, тихо, но ярко. Даддарио смеётся весь — от широкой улыбки с жемчужными зубами, до тонких линий морщин, появившихся возле глаз. — Я думаю, здешняя публика предпочитает именно такие напитки. Так что, если я вернусь без бренди, не ворчи. Мэттью отходит, договаривая уже на ходу, но Гарри всё улыбается: они наконец–то начали общаться свободнее, чем было до этого. Вспомнив первые интервью, неловкие и скомканные, Гарри понимает, что что-то изменилось. Было ли дело в нескольких месяцах совместной работы, или же в поцелуе, про который он никак не мог забыть, Гарри не знал. Но, смотря на них со стороны, замечает, что они приспособились друг к другу. Притёрлись. Привыкли. «Поцеловались», — добавляет он себе, понимая, что эту мысль прогнать будет сложнее всего. За стол так никто и не садится, а Мэттью ещё нет. От нечего делать, Гарри решает закинуть что-нибудь в снэпчат на радость фанатам, но именно в этот момент звонит телефон. На экране высвечивается «Шэлл» и хорошее настроение как рукой сняло. — Привет. — Привет, милый. Как ты? — Хорошо. Всё нормально, — он прокашливается, пытаясь говорить ровным голосом, но в душе щемит от чувства вины. «Хотя, что он такого сделал? Он же не изменяет ей, ведь правда?» — Я погорячилась сегодня, прости, — извиняющийся тон Шэлби и в самом деле искренен, и Гарри вздыхает свободнее. — Да, ты тоже извини. Не понимаю, что это на нас нашло. Я не хотел тебе грубить. Мэттью сегодня... — Нет, Гарри, — её голос твердеет мгновенно. — Я не хочу слышать ничего про твоего Мэтти. Ни слова. Ясно? Гарри хмурится, начиная закипать — что за ребячество со сменой настроения? В конце концов, Даддарио — его напарник, и это Шэл должна понимать. — Гарри, — ещё один голос, на этот раз куда более мягкий, низкий, с деликатно–вопросительной интонацией. — Позже поговорим, ладно? — бросает Гарри и, не дождавшись ответа, отключает телефон, поворачиваясь к Мэттью. Актёр присаживается, поставив на стол пару рюмок. — Что-то случилось? — спрашивает он, кивком указав на смартфон, который Гарри так и не убрал в карман. Будто под его взглядом телефон тут же начал вибрировать входящим звонком от Шэл, которой, логично, не понравилось подобное обращение. — Да уж. Случилось. Гарри нервно закусывает губу, не уверенный стоит ли отвечать на звонок, но говорить при Мэтте о нём — не лучшая идея, а отходить он не хотел. Он хотел просто провести этот вечер в спокойствии и без выслушивания нотаций о том, какой он неблагодарный, ненадёжный, невнимательный и ещё сотне «не–». — Всё настолько серьёзно? — Мэттью обеспокоен: об этом говорит его взгляд: потемневший и проникновенный. — Не уверен. Говорят же: любовь живёт три года, — фальшиво пародирует Гарри сам не зная кого, устремив собственный взгляд мимо, лишь бы не встречаться с подбадривающими глазами Мэттью. Такими внимательными и волнующими. — Неужели ты в это веришь? — Даддарио качает головой и делает глоток. — Глупость. — Да, я знаю. Просто к слову. Скоро мы приблизимся к этому рубежу. На это Мэттью невнятно хмыкает, и Гарри не может понять, что это означает. Угрюмо барабаня пальцами по столу, мужчина бросает беспокойные взгляды на замолчавший телефон: — «Отключать его он не собирается — в отличие от Шэлби он не ведёт себя как ребёнок, но разговаривать сейчас нет смысла — она на взводе и ничего не станет слушать». — Может, уйдём отсюда? — предлагает Мэттью, отставив свой стакан и откинувшись на стул. — Ты серьёзно? — Ну да. Я думаю, шесть интервью и три сотни сделанных фото — вполне достаточно для одного вечера. Гарри первым поднимается с места: — Хорошая идея. Пошли.***
Они садятся в такси и лишь тогда Гарри будто просыпается: — Куда мы едем? — Ко мне, — ровный голос Мэттью успокаивает. Девушки правы — за ним надёжно. Они сидят рядом, прижимаясь друг к другу плечом, хотя на заднем сиденье достаточно места для свободной рассадки, но Гарри так нужнее. Так он чувствует, что всё образуется, устаканится и так ему тепло. Что думает Мэттью, он не представляет, но, судя по тому, как актёр размеренно дышит, позволяет себе посчитать, что всё в порядке. — А Эстер?.. — Её нет. Наверное, ушла к Шэлби, и они вдвоём, на пару, распили пару бутылок Мартини, обсуждая, какие же мы с тобой всё-таки сволочи. Голос Мэттью звучит непринуждённо, будто он говорит о чём-то совершенно не важном, и Гарри сначала не понимает, что именно он ответил. — Подожди, — доходит до него. — То есть и Эстер тоже. — Тоже считает, что я ей изменяю? Да. С тобой. Мэттью усмехается, бросая сочувствующий взгляд на сидящего рядом с ним мужчину. «Эстер он не понимал. Ну что такого в том, что он целовался с Гарри? В первое время его девушка была ярой фанаткой Малека, но после поцелуя что-то изменилось: она стала раздражительной и въедливой, докапывалась к каждой фразе, в которой Мэттью упоминал Гарри, и, вдобавок, устроила истерику по поводу мероприятия, на которое они с Гарри собрались сходить». Мэттью, может быть, и не пошёл бы сюда, и даже извинился бы первым, если бы понимал, что все её подозрения надуманы и напрасны. Но, не зря говорят, что у женщин куда более сильно развито шестое чувство. Она сразу поняла то, что Мэттью осознал намного позже. Гарри–чёртов–Шум засел в голове прочно и, по-видимому, надолго. Да так, что появлялся в утренних мыслях, обеденных перерывах и предсонных грёзах. Это была не влюблённость и не пустое желание. Ну, и конечно, это была вовсе не любовь. Что-то более тайное, сокрытое, неосознанное. То, чему Мэттью не мог придумать название, и что беспокоило каким-то тянущим чувством в самом сердце. То, что не давало уснуть и помогало проснуться даже в самый ранний час и отправиться на съёмки. То, что так остро колет под горлом, когда он чувствует тепло Шума, сидящего рядом в тёмном салоне такси. — Приехали.***
Квартира, снятая в Лос-Анджелесе, была небольшой, но и в ней Мэттью умудрился создать бардак из ничего. Эстер, живущая с ним, не спасала положения: теперь, кроме его вещей, в комнатах можно было отыскать и её одежду, а также прочую женскую атрибутику, назначение которой было для него не всегда понятно. Гарри проходит следом за хозяином квартиры в зал и оглядывается. — Хорошо, что Эсти не побила посуду, — доносится из кухни приглушённый голос Мэттью, звякающего стеклом, а затем появляется и он сам, неся в руках два бокала и бутылку. — Может разденешься? — предлагает мужчина, расставляя на столе принесённую посуду и вновь исчезая на кухне. — Мне этот пиджак уже осточертел. Его голос снова теряется в пространстве площадей, и Гарри следует его совету, вдобавок снимая и зелёный галстук. Руки потряхивает от напряжения. «Нет, с чего ему переживать? Всё ведь в порядке». Но, ни учащённое сердцебиение, ни сжавшееся напряжение в животе явно этому не соответствовали. Даддарио приходит снова, на этот раз, держа в руках две тарелки с фруктами и нарезкой. — Тебе помочь? — Гарри только сейчас догадывается предложить помощь, но Мэттью качает головой. — А откуда это всё? Я сорвал романтический ужин? Мэттью смеётся — открыто, громко, без стеснения, и потом отвечает: — Не совсем. Эстер хотела пригласить подруг, но они разъехались, а это осталось. Хотя. Если ты хочешь, то я помню, где у нас лежат свечи. Мэттью склоняет голову вбок и хитро смотрит на Гарри, и у мужчины перехватывает дыхание, но приглядевшись, он видит, как отплясывают бесенята в его глаза, и понимает, что он шутит. — Хочу, почему бы и нет, — решив подыграть, отвечает он в той же шутливой манере. Мэттью хмыкает, явно не ожидавший такого хода от кажущегося зажатым Шума, но послушно уходит за свечами: — «Раз играть, так до конца». Возвращается он быстро, настолько, что Гарри ещё не успевает привести в порядок разбежавшиеся мысли. Свечи, явно купленные романтично настроенной девушкой, кажутся сейчас смешными и нелепыми, но Мэттью зажигает их с невозмутимым лицом, поставив в центр столика. Гарри внимательно следит за ним, но как ни старается, заметить хоть какое-то волнение или малейшее дрожание рук не может. Он так увлечён движением тонких пальцев Мэтта, что не сразу замечает, как мужчина начинает расстёгивать пуговицы на пиджаке. Их всего две, так что, когда Гарри приходит в себя и понимает, что надо отвернуться, Мэттью уже стягивает с плеч синий пиджак и Гарри просто не успевает. В горле пересыхает, и мысли окончательно путаются. Блестящая ткань небрежно отбрасывается на диван, и Мэттью остаётся в белой рубашке, слишком тонкой и просвечивающей, на взгляд Гарри. Нет, он не против, но сквозь неё прекрасно видны плавные линии разработанных мышц. К тому же, она слишком обтягивающая: когда Мэттью снимает галстук, белая ткань опасно натягивается на спине, прилегая к телу и обрисовывая изгиб позвоночника. Всё это проносится за секунды, но уже поздно — волнующее ощущение полностью охватило лёгкие, не дав вздохнуть и отвести взгляд. Мэттью заканчивает свой самый эротичный стриптиз, которой когда-либо видел Гарри и, выключив свет, садится напротив мужчины. Сейчас они оба в белых рубашках с закатанными рукавами, что придаёт какую-то церемонность их ужину. — Начнём? — собственный голос звучит хрипло и тихо, и Гарри даже не ожидает от себя такого. — Давай, — тягучий и густой голос Мэтта тревожит мысли, отдаваясь где-то в кончиках пальцев, заставляя дрожать от напряжения. — У меня лишь вино. Тебя устроит? — Да, — порывисто вырывается у него, и Гарри стыдно за свой резкий ответ, который не имеет никакого отношения к предлагаемому напитку. Мэттью склоняет голову и смотрит на него сквозь опущенные ресницы, даже не потянувшись к бутылке. В отблеске свечей его глаза кажутся медовыми, сладкими и дразнящими. Звенящая тишина разбавляется треском свечей, но напряжение, горящее между ними, ничем не заглушить. — Так значит «да»? «Боже», — это расплавленный воск, растопленный и тягучий, обволакивающий его полностью, заглушающий все мысли, и невообразимо сексуальный». — Да, — повторяет Гарри, облизывая пересохшие губы. — Уверен? Глаза-ониксы, почерневшие в этом интимном полумраке завлекают, заманивают в ловушку, обещая сладкую награду, долгожданную и самую дорогую на свете. У Гарри нет сил отвечать, он кивает и смотрит, загипнотизированный этим искушающим взглядом, пойманный в эту ядовитую ловушку. Мэттью мягко улыбается одним уголком губ и медленно облизывает их, позволяя Гарри следить, как заигрывающе скользит кончик языка по нижней губе, оставляя влажный блестящий след. В груди становится горячо, а в штанах тесно — это эротичнее любого шоу, которое Гарри когда-либо видел. Мэттью ловко поднимается и медленно подходит к нему, разрешая смотреть, как он двигается, умело обходя наставленные вещи, приближаясь, как охотник к своей жертве.***
Гарри знал, на что шёл. Знал с той минуты, когда Мэттью предложил уехать с этой злосчастной конвенции. Знал и ни секунды не сомневался. Да — переживал, да — боялся, но сомнения. Нет. Сомнений не было. Было лишь желание. Возбуждённое и несдерживаемое, отдающееся в груди острой гаммой спутавшихся чувств. Мэттью скользит по его шее, лаская тонкую кожу под подбородком, прижимаясь в мягком поцелуе, а отросшая щетина, покалывающая обострённую кожу, резко контрастирует с влажным языком. Это всё настолько волнующе, что Гарри забывает как дышать, позволяя себе раствориться в осторожных прикосновениях, заводящих лучше любых страстных укусов. Мэттью перемещается ниже, успевая расстегнуть рубашку, и Гарри вздрагивает, когда холодные пальцы пробегаются по груди, разгорячённой тягучими поцелуями, медленно спускающимися по его телу. Его губы, масленые и опухшие, прослеживают тонкую дорожку волос, уходящую под ремень к топорщащимся брюкам, туда, где сейчас жарче всего, и Гарри не может удержать задыхающийся стон. Он выгибается, подстраиваясь под эти губы, сам помогает стянуть с себя брюки, и порывисто тянет Мэтта на себя, заглядывая ему в глаза. Их взгляд одинаково ошалелый, поддёрнутый пеленой возбуждения, неясный и размытый. — Ты уверен? — сипло спрашивает Мэтт, продолжая ласкать разгорячённую кожу осторожными поглаживаниями, очерчивая линию пресса на твёрдом животе. — Уверен, — томный голос и требовательный взгляд говорят лучше слов, но Мэтт хочет быть уверен. С парнем легче, чем с девушкой. Один вопрос — и один ответ. И никаких дальнейших сомнений, перемены решений и бесполезных накручиваний. — Отлично, — Мэтт тянется вверх, целуя Гарри в губы, и мир разлетается на сотни звёзд, ослепляющих своей яркостью и увлекающих в глубокие космические просторы.***
Спасибо бардаку Эстер, у которой даже крем валяется под рукой, Мэтту не приходится отрываться от Гарри, от его искусанных губ и затуманенных глаз. Тело под ним гибкое, упругое и прижимающееся так открыто и доверчиво, что Мэттью постоянно сбивается, целуя смуглую кожу. Справившись с колпачком, он выдавливает крем, прохладный, ароматный, и растирает его между пальцами. Ему не нужно говорить — Гарри послушно поворачивается к нему спиной, стоит лишь Мэттью прикоснуться к нему. Его трясет мелкой дрожью, и актёр не знает — от страха или от возбуждения, но когда смазанные пальцы проходятся по ложбинке между ягодицами, Гарри замирает, и тысяча мурашек разбегается по его телу. — Всё в порядке, — Мэттью трепетно успокаивает его: меньше всего на свете он хочет причинить мужчине боль. — Всё хорошо. Проход кажется чересчур узким и таким горячим, что Мэттью легонько дует на разгорячённую кожу, пытаясь остудить это напряжение. Он осторожен, до крайности, до последней мысли. Пальцы заходят с усилием, медленно, по сантиметру, и он не позволяет себе даже дышать. Мэттью чувствует, как каменеют мышцы спины с каждым движением, и целует взмокшую поясницу, желая отвлечь. Сжав зубы, Шум выдыхает что-то одобрительное и мужчина понимает, что можно продолжать. Первый раз получается неуверенно, но рваный вздох, вырвавшийся у Гарри, позволяет ему действовать дальше. Мэттью прижимается теснее, неторопливо начиная двигаться, прислушиваясь к ощущениям. Тихий приглушенный стон слетает с его губ и Гарри сам поддаётся к нему, разрешая. Даддарио движется вперёд — и мужчина со стоном изгибается, запрокидывая голову. Перед глазами вспыхивают огненные шары, и Мэттью делает первое движение, входя на всю длину, утопая в горячем плену, прижимаясь губами к шее и целуя вспотевшую спину. Второй его рывок более уверен, и Гарри отвечает ему хриплым стоном, вырвавшимся из пересохшего горла. Движения становятся быстрее, глаже, и они находят подходящий ритм, позволяющий им скользить в одном темпе, соединяясь до последнего миллиметра, сжигая чёртово расстояние к нулю. Хмельные движения, твёрдые и влажные сходятся в один поток, разжигая чувства, и поглощая мысли. Требовательный стон и очередной рывок током проходятся между их сплетёнными телами. Нет мыслей, лишь страсть, дикая, порочная и сладкая, затягивающая и резкая, как и их стоны, от которых больно дерёт в пересохшем горле, но нет сил остановить это безумие, это единение, этот танец тел. Движения смазываются под конец, теряют согласованность, и последние рывки слишком резкие, отдающие каким-то отчаянным желанием. От переполняющих ощущений потряхивает всё тело, и каждое новое вхождение кажется последним, и облегчение, переполняющее возбуждённое тело, накатывает обжигающей волной, судорожно выплёскиваясь, и Гарри в последний раз насаживается, и чувствует, как Мэттью выходит.***
Они лежат на диване, взмокшие, пропахнувшие потом и спермой — каким-то странным запахом, в котором смешалось всё, что можно, а что нельзя уже и не важно. Ноги сводит судорогой и Гарри поджимает под себя колени — вот сейчас хорошо. Истома разливается по телу, заполняя до последней капли расслабленное тело, и нега растекается по коже охлаждающим дыханием Мэттью — всё это настолько нереально, что Гарри кажется, будто он на вершине, по ту сторону мира, вне галактики. Тишина, стоящая в комнате помогает расслабиться, а тихий стук сердца лежащего рядом Мэттью — поверить, что всё в порядке. Не то, чтобы Гарри переживал — съедать себя беспочвенными и изводящими мыслями не лучшее занятие после того, чем они сейчас занимались, но всё же он пододвигается ближе, прижимаясь к влажной груди Мэтта, и, наконец-то, спокойной выдыхает, когда сильные руки обхватывают его через грудь, заключая в объятья. В кольце рук, крепко держащих его, Гарри чувствует себя под защитой. И сейчас ему неважно и не страшно встретиться с любой преградой, возникшей на пути. Лишь бы Мэттью был рядом.