Завтра

      Последние время жизнь Урие напоминает извращённую пытку мозга: дома хнычет Сайко — тонко намекая «утешьте меня хоть кто-нибудь», но некому, в офисе Хайсе с мерзкой улыбкой на губах давит взглядом в стиле «Ну как дела, лидер мёртвого отряда?», но Ширазу не вернуть даже фразой «Идите к чёрту, Сасаки-сан», а Муцуки хорошо скрывается в духе «Я не могу смотреть вам в глаза». Иногда ещё появляется Мадо, поджимает тонкие губы и строго спрашивает «Йонэбаяши опять нет?»       Урие считает Сайко миниатюрной копией десятитонного якоря на своей шее. Прибитый грузом к одному месту, он бесконечно ходит по кругу, постепенно начиная задыхаться, и всё больше думает о том, что в тот день они потеряли не только Гинши, а ещё часть себя.       Мацури сразу его предупредил: Урие говорит, когда спрашивают, думает, когда надо, дышит, когда позволят. Он соглашается, выбора-то и нет. Шею ломит от постоянного кивания в ответ на все высказывания Вашу, в горле стоит ком, ему кажется, что он вот-вот выплюнет свою гордость. А ещё на выходе из кабинета он встречает Сасаки.       Гуль, — едва слышно шипит Урие, а Хайсе недобро щурится.       Урие намеренно мощно задевает плечом и получает в ответ не менее мощный удар в челюсть.       Под конец чертовски дерьмового дня в плеере сели батарейки. Урие лежит на диване в гостиной — теперь тут очень тихо, ему нравится, — смотрит в потолок и постепенно целенаправленно сходит с ума по заданной траектории, точкой отсчёта которой стал не менее дурацкий день, когда умер Ширазу.       Сайко высовывается из своей комнаты, чем привлекает внимание, ведь он не видел её больше трёх дней.       Урие думает, что именно так выглядит оживший мертвец, обколотый амфетаминами: под опухшими глазами синяки, руки нервно вздрагивают, длинные волосы спутаны в один клубок где-то на затылке — возможно, когда-то это был хвостик, на лице застыло неестественно счастливое выражение. Урие готов поспорить, что даже за несколько миллионов он не смог нацепить это на своё лицо. Он отворачивается от столь убогого зрелища и утыкается взглядом в белые стены.       — Ого, — Сайко громко восклицает, увидев личико Урие.— Кто это тебе так вмазал?       — Дверь, — фыркает Урие.       что тебе надо?       — А, точно, это же обычное дело для тебя, Печенька-кун, — наигранно весело тянет Сайко и проходит мимо. — Ты же так не любишь двери.       Урие морщится в ответ.       Сайко не любит гулей, и назвать Хайсе так не получается даже в голове.       Она шлёпает босыми ногами по холодному полу, тянется к заветному ящику над раковиной и вытаскивает последнюю пачку сладкого печенья — обёртка хрустит довольно громко. Теперь её никто не отругает за ночные подъедания, но и покупать сладости больше некому.       — Как там набор новичков? — не оборачиваясь, спрашивает Сайко.       — Тебе на могилу не к кому ходить?       идиотка.       — Забей. — Она сжимает упаковку, лакомство крошится на части.        Он же знает, как только за ней захлопнется дверь, она свалится на пол и будет плакать навзрыд, так что не помогут наушники, громкая музыка. Порой ему кажется, что даже если он свалит на другую планету, то в ушах будет звенеть беспомощный крик бесполезной Сайко, в котором он слышит себя.       — …       свали.       Он же знает, она будет вновь плакать сутки напролёт. Он в жизни не мог поверить, что можно столько рыдать, такое бывает лишь в тупых малобюджетных мелодрамах, а тут — вау! — и такое в самом деле происходит. Только вот он не рад своему открытию.       — Завтра будет лучше, — говорит, но сама не верит в это.       Смеяться больше не хочется, сама же знает, что завтра ничего не изменится. Урие уверен — он не переживёт ещё одну ночь. Спать с наушниками в ушах не очень-то удобно, засыпать под истерические всхлипы не очень-то возможно.       У Урие хреновое предчувствие, что это её завтра никогда не наступит, если он ничего не скажет.       — Я найду кого-нибудь.       ты, дура, только не плачь.       Сайко замирает на пороге своей комнаты, недоверчиво хлопает разномастными глазами — это больше похоже на сон.       — Что?       — Что слышала.       Неловкая тишина.       — Заместитель командира Йонэбаяши Сайко приказ понял. Режим Хатико успешно включен. — Сайко выговаривает серьёзным до умиления тоном. Она приложила ладонь к голове, имитируя солдата, а второй рукой продолжала сжимать пачку любимого печенья. — Лидер отряда Урие Куки, возлагаю на вас судьбу нашего отряда.       Из её уст «Лидер отряда» звучит не так уж и плохо, в словах читается лёгкая надежда на что-то лучшее. Хотя бы на её завтра.       — Скройся, — вяло мямлит Урие — на секунду ему захотелось рассмеяться, Гинши бы точно засмеялся, а Сайко хихикает сама над собой и всё же последовала совету. На самом деле смех у неё мерзкий, а хихиканье и того хуже.       Порой ему хочется кричать, рвать на себе волосы, перерезать себе горло — всё что угодно, но только не кабинет Вашу.       — Спасибо за помощь.       У Урие затекла спина, но разогнуться не позволительно.       — Надеюсь на дальнейшее сотрудничество, следователь Куки Урие.       — Буду признателен. — Парень говорит сквозь зубы.       Общение с Мацури мало-помалу высасывает из Урие остатки гордости, а Сайко учится готовить.       Урие припоминает: он частенько видел Сайко на кухне, она вертелась около Хайсе, воровала мелкие вкусности и толкала его в бок: «Маман, быстрее, вкусно пахнет», — а он гладил её по растрёпанным волосам и сдержанно улыбался, глядя на непутёвого следователя.       Сейчас Йонэбаяши держит двумя пальцами кусок мяса и будто бы хочет поджарить его взглядом. Но мясо не готовится, а она начинает вертеть его с разных сторон, смутно представляя, что с ним нужно делать. Она упорно вычитала кулинарную книгу, оставленную Хайсе, точнее, брошенную им, как и они. Но ей это не помогло.       Урие считает, что по уровню интеллекта Сайко и рыба где-то на одном уровне.       Через два часа она ставит на стол большую тарелку с чем-то смутно напоминающим еду. Урие аккуратно режет ножом подгоревшую блюдо и с опаской кладёт первый кусочек в рот.       вот же гадость.       Сайко сидит напротив, болтает ногами и затаив дыхание ждёт комментариев. Естественно, только хороших. Сама она не ест — боится отравиться.       Урие жадно ест — хоть вкус поистине мерзкий — и искоса смотрит на её израненные пальцы. Он удивляется, как можно испортить столь простое блюдо.       — Благодарствую, глупая Йонэбаяши, — снисходительно бросает Урие, а Сайко глупо улыбается в ответ.       Через три дня Йонэбаяши — Урие сам в шоке — начинает убираться, подготавливая дом к приезду новичков, а через неделю ему пора к Мацури. Чёрный день в календаре.       — Есть успехи у твоего нового состава отряда?       — Они быстро осваиваются. Заместитель командира Йонэбаяши уделяет тренировкам большое количество времени.       У Урие в голосе, хоть он это и не замечает, мелькают нотки гордости. Это ведь Сайко, та бесполезная девушка, которая плакала месяц напролёт, глупая настолько, что не может сложить двадцать пять плюс двадцать пять, потому что «математика — это не моё». Та непутёвая Сайко, что тянула на дно отряд, бывший отряд, разумеется.       Урие стоило бы похвалить её. Она ведь напоминает ему, что он ещё жив.       — Это хорошо. Составите компанию за ужином? Обсудим ваше повышение.       Мацури знает ответ. Он играет доброго дядю, который предоставляет Урие выбор, которого нет. Он вроде как не заставляет, Урие же сам согласится.       — Буду рад.        сука.       Вашу сегодня больно разговорчив: бесконечные рассказы про политиков, бестолковых следователей и безобразном воспитании в Японии. Урие соглашается, Урие кивает. Мацури не скупится: роскошный дом, дорогие блюда, коллекционное вино, красавица жена — и, только она за порог комнаты, мимолётно дотрагивается до чужой руки.       Урие послушно ест, пьёт, иногда дышит — это, вроде как, Вашу разрешил. Искусно приготовленная отбивная встаёт в горле комом, но Куки глотает, чуть не давится.       всё же Сайко готовит ещё хреновей       Вашу гладит его по тыльной стороне ладони: пальцы у него шершавые, прикосновения без двоякого подтекста — тут и так всё ясно. Урие по приходу домой хочет отрезать себе руку.       все не так уж и плохо.       Завтра эта дура по имени Сайко будет радоваться его повышению. Она же только и делает, что радуется за других. Она же, дура, только и делала, что плакала вместо него.       Домой он возвращается поздно, бесшумно пробирается в комнату и сворачивается клубком под одеялом. Он точно знает: Вашу — энергетический вампир. Рядом с ним из тебя высасывают последние капли жизни, оставляя лишь пустую оболочку и чудовищное желание сдохнуть. Телефон вибрирует, Урие через силу берёт его в руки, на экране мерцает значок нового сообщения от хорошо знакомого номера.       В дверь тихо стучатся, точнее, мерзко царапают железное покрытие ногтями. Телефон от неожиданности выскальзывает из руки и падает на пол. Поднимать его совершенно не хочется.       — Печенька-кун? — Наглая Сайко уже прошла внутрь. — Как дела?       — Меня повысят.       можешь радоваться.       Сайко садится на постель рядом с ним, неуклюже поджимает под себя ноги и задумчиво теребит длинную прядь синих волос. Не похоже что она сильно рада.       — Урие-кун, больше не надо.       — Что?       — Не надо себя мучить. Мы справимся. Честно-честно.       Сайко дотрагивается до его головы и ерошит жёсткие тёмные волосы, Урие отдёргивается и шипит на неё:       — У тебя руки липкие.       и теплые.       Урие недовольно морщится.       — А, это мармелад, — беззаботно смеётся Сайко.       — Со мной всё нормально.       Урие, на самом деле, плохо врёт. Сайко щурит глаза и изучает серьёзное, непоколебимо спокойное лицо напарника, но все же сдается — ждать от Урие ответа бесполезно.       — Иди спать.       — Как же ты заботишься обо мне, Печенька-кун! — напоследок воскликнула Сайко и встала с постели.       Урие обязательно ответит Вашу, как только она выйдет из комнаты. Сегодня он будет извиняться, завтра — падать на колени, а послезавтра беспрекословно выполнит любой приказ.       Сайко замерла на пороге, склонила голову вбок и ждёт. Она бы очень хотела ему верить, или хотя бы чтобы он научился врать. Урие смог открыть рот, только когда она отвернулась:       — Не волнуйся, глупая Йонэбаяши.        ты, пожалуйста, дура, только не плачь.