~
– Сердце снежного виверна, – голос Вивьен слегка, на долю секунды, дрогнул. – Благодарю, Инквизитор. Я этого не забуду. О, Эллана знала, как непросто ей быть благодарной. Она неопределенно улыбнулась. – Хотите увидеть, зачем? – Конечно, хочу. – Улыбка Элланы стала шире. – Я ни за что не пропущу это. Сердце виверна было скользким, покрытым подсохшей кровью, с торчащими обрывками сосудов. Темное и холодное, как и сама Вивьен. Эллана с любопытством наблюдала за приготовлениями. Ей было известно это зелье: целебный отвар, который можно использовать только один раз, в надежде спасти того, кто уготован смерти. Вивьен сосредоточилась, нахмурила брови. Ее руки порхали, споро, быстро, уверенно, и лишь присмотревшись можно было понять, как сильно она взволнована. Эллана ощущала, как вибрирует воздух – Вивьен задействовала магию; не просто колдовала, но отмеряла мельчайшие, крошечные ее дозы, и вливала в свое тайное зелье. Сознание Элланы точно раздвоилось: вот она замерла рядом с Вивьен, за спиной – и вот как будто бы смотрит со стороны. – Идем, – сказала Вивьен. Ее зелье заперто в узкую бутыль с сургучной крышкой, тонкий дымок аромата щекотал ноздри, и Эллана попятилась от него, отворачиваясь. На какой-то миг ее сердце больно кольнуло стыдом, – но лишь на секунду. Она последовала за Вивьен. В роскошных покоях их ждала ослепительная комната. Эллана жадно смотрела по сторонам: золотистый свет, льющийся из широкого окна. Мебель, гравюры, шелка. И запах. Горклая вонь старческой плоти и пота, прелого тела, болезни и нечистот. Эллана зажала рот ладонью. Человек на постели. Белизна подушек, скомканных в изголовье, восково-желтая плоть, дряблая и пятнистая, скрюченная рука, покрытая желчными бляшками. Вивьен опустилась на колено, поцеловала свисающую с постели ладонь. Эллана заметила складки увядшей кожи под ее подбородком. Ах, мадам де Фер. – Бастьен… Вивьен откупорила свой бутылек. Стойкий легкий дымок перебил смрад смерти. Вивьен осторожно поднесла зелье к губам умирающего. Поддержала за подбородок, приоткрыла безвольные губы. Бастьен пил – Эллана видела, как судорожно дрогнул кадык, а потом… Вивьен глубоко вздохнула, сжав пожелтевшие пальцы возлюбленного – затих. Бастьен де Гислен был мертв, его впалые щеки посерели, уголки рта сползли вниз, как у старой куклы. Вивьен погладила его по лицу. Ее полные губы дрожали, словно удерживая ненужные слова. Выпрямившись, она с ненавистью взглянула на Эллану. – Убирайся.~
Эллана пятится, пока ноги не увязают в снегу. Но сияющий Имшаэль подхватывает ее, любезно придержав за запястье. – Я восхищен, Инквизитор, – говорит он и облизывает тонкие губы. – Великолепный выбор. Желаешь знать, что было дальше? На самом деле Эллана не хочет, но соглашается.~
Вивьен замерла на коленях. Слез не было, как не было боли, горечи и обиды, слюна во рту стала вязкой и соленой. Бастьен ушел, и часть существа Вивьен умерла вместе с ним, оставшись гниющим ошметком в ее еще живом теле. Вивьен вынула тонкий стилет из рукава, взвесила в узкой ладони. Усмехнулась. Она не так глупа, чтобы не понимать, что делает, – но демон по ту сторону Завесы звал ее голосом Бастьена, и сопротивляться ему для Вивьен больше не осталось ни смысла, ни желания.~
Эллана стоит, остолбенев. Своды крепости Суледин смыкаются над ее головой. Имшаэль берет ее за руку. Его скулы слегка, – самую малость – розовеют. Эллана слышит, как размеренно бьется его сердце, он взволнован. Не так просто удивить демона. Не так просто взволновать Недозволенного. – Инквизитор, – шепчет Имшаэль, и целует ее запястье. Там, где касаются его губы, Эллана чувствует жар и жжение, точно прокатился крошечный уголек. Ей становится легче. – Это не все, – говорит она, зачарованно глядя, как ночные тени отступают. Суледин словно больше не отторгает чужачку, и серые блики сползают с лица Имшаэля. Оно теперь белое, точно мрамор, разломанный по линии ярких губ. – Так удиви меня! – с легкой улыбкой восклицает он, крепко прижимая Эллану к себе и наклоняя в шуточном па. – Удиви меня, миледи Инквизитор! Эллана закрывает глаза, чтобы позволить ему – увидеть.~
Пыль. Пыль забила легкие. Улицы чистые, но от пыли не скрыться. Лучше не мельтешить на глазах стражи. Каллен осел на землю, привалился к стене: только минутку, минутку в этой блаженной тени. Глаза слезились на солнце, пустой желудок скручивало жгучим узлом. Каллен глухо закашлялся, каждый спазм в горле отдавался жуткой болью в висках. Жажда была безжалостна, она выгрызала нутро, выворачивала наизнанку, отравляла кровь, впивалась в плоть, кости. Нужно дождаться темноты. В темноте все становилось проще. Темнота укрывала Каллена, любила, жалела; темнота давала ему жизнь. Она посылала Каллену случайных прохожих, пьянчуг, портовых шлюх, и содержимое их тощих кошельков давало ему шанс продержаться до следующего заката. Бурая кровь намертво въелась в лезвие ножа, спрятанного в сапоге. – Ты посмотри, кто тут у нас. Стража. Каллен обтер пересохшие губы, моргнул, – три пары пыльных сапог перед глазами. Не так уж это и страшно: изобьют, к этому его тело привычно, сорвут злость за свою собачью работу, выгребут жалкие два медяка из карманов, вышвырнут в ближайшую канаву. – Проверь-ка его, – голос стражника непривычно серьезен, Каллен привык к тягучим, с издевкой, ноткам. Сильные руки подняли его с земли, встряхнули, обшарили карманы. – Стой ровно. – Жесткий тычок под ребра заставил выпрямиться, унизительный обыск продолжился. – Капитан, – проговорил один из стражников. – У него нож. И, похоже, не раз побывавший в деле. – Это он, – ответил названный капитаном. – Тот, кто нам нужен, бывший храмовник. Он давно промышляет в этом районе. Берите его, парни. Нет! Ужас объял Каллена липким маревом, только не это, только не камера, ловушка, обрекающая на медленную и мучительную гибель без лириума. Каллен рванулся изо всех сил, сдерживаемый прочной хваткой стражников. Человек, которого назвали капитаном, отступил на шаг и ударил его кулаком в лицо, дробя челюсть.~
– Эллана сказала, что я должен и дальше принимать лириум, и я принимал. – Имшаэль театрально аплодирует, и эхо подхватывает звуки хлопков. – Вот о чем думал наш командор, пока безумие окончательно не высосало его разум. Он прикладывает ладонь к груди. – Это потрясающе. Я сам бы не сделал лучше. Эллана кусает губы, Имшаэль ею доволен, только это имеет значение. Он совсем близко – Эллана могла бы почувствовать его дыхание – если бы оно было. Имшаэль обнимает ее, нежно, так нежно, что захватывает дух. Зимний сад светится белыми и красными огнями, миг – и он исчезает. Имшаэль по-прежнему обнимает ее, но теперь они в комнате, теплой и светлой. Огонь из камина отбрасывает длинные тени на мраморный потолок. Широкое ложе расстелено. Имшаэль наливает Эллане подогретого вина и придерживает бокал в ослабевшей руке. – Пей, – шепчет он. – Это не последний твой выбор, не так ли? Она кивает и подносит к губам багряный, как кровь, напиток.~
Виселица в Вал Руайо – загляденье. Добротный сосновый помост, сколоченный умелой рукой, тщательно подогнанные друг к другу ступеньки – не заскрипят даже под самым тяжелым весом. Перекладины заботливо ошкурены, ни единой занозы. Том Ренье мысленно усмехнулся, он знал толк в плотницком ремесле. Можно было бы от души восхищаться хорошей работой, да вот только вешать на этой виселице будут его самого. Герольд зачитал приговор. «… убийство лорда Кайе и его семьи». Ренье пожал плечами: он сам себя приговорил, давным-давно. Не было ночи, чтобы он не видел убитых во сне, не слышал их мольб, не смотрел им в глаза. Смена личины помогла ненадолго, дурно сыгранная роль бездарного актера. Бессмысленная попытка сбежать от себя самого. Прошлое всегда догоняет. Помост под ногами был белым, дерево выцвело от мытья и скребков. Люк в полу, на котором стоял Ренье – ровный желтый квадрат, обведенный темной каймой. Ренье пробрал озноб. Умирать страшно, понял он. Много раз представлял он свою смерть: то в бою, опьяненным сражением, то в постели, сжигаемым лихорадочным жаром болезни. Но страха не было никогда – до сегодняшнего дня. Палач накинул петлю, деловито проверил, как скользит узел, отошел к рычагу. Вот и все. Дамы и господа, Том Ренье покидает сцену. Глухой стук распахнувшегося люка, беззвучно завибрировала натянутая веревка. Длинный протяжный вздох пронесся над площадью.~
Имшаэль молчит, задумчиво глядя на пламя. В глазах его – алый отблеск. – Тебе нравится? – спрашивает Эллана. Голос у нее хриплый. – Да, – отвечает Имшаэль. – Да, миледи, да. Тысячу раз да! Его ладонь гладит щеку Элланы. От Имшаэля пахнет вином, сладко, удушливо, пьяняще, и губы такие же теплые, терпкие на вкус. Их тела прижаты друг к другу, и пол ускользает из-под ног Элланы, уступив место меховому покрывалу. Выдохнув, она обхватывает Имшаэля за шею, но тот отстраняется и тихо смеется. – Не так быстро, Инквизитор. И тогда она поднимается на колени и протягивает Имшаэлю свой главный дар, тот самый туго набитый мешочек. Имшаэль бережно принимает его, торопливо разрывает шнурки, стягивающие бархатистую ткань.~
Пот катил градом со лба, стекал по шее, обнаженной груди, оставлял розовые полосы на животе. Эллана вздохнула. Если бы знать, что будет так сложно, она бы избрала другой путь, но отступать поздно. Изогнутый кинжал остервенело вгрызался в кость. Сердце за ребрами, словно в клетке. Билось и брызгало кровью. Вокруг все было в крови: кровь на телах, на простынях и на сброшенной одежде. На коврах, книгах, бумаги. Капли крови на полу и стенах, на стенных барельефах. Ребро наконец хрустнуло и сломалось. Эллана просунула руку внутрь истерзанного грудного каркаса, ободрав запястье обломком кости. Надрезала вены, выцарапала теплое, еще вздрагивающее сердце из его ложа. Глухо дыша, Эллана взглянула на распростертое тело. Мертвые глаза Соласа безжизненно смотрели мимо нее, обращенные в никуда. – Ir abelas, ma vhenan, – прошептала она и запечатлела прощальный поцелуй на гладком высоком лбу.~
– Фен'Харел, – зачарованно шепчет Имшаэль, и в глазах его светится злобная радость. Столб пламени рвется из очага. Комната кружится в неистовом вихре. Имшаэль радостно смеется. Сердце, сжатое в его кулаке, лопается, взрываясь брызгами мертвой плоти. Имшаэль довольно облизывает липкие от крови пальцы. Он обнимает Эллану, наконец-то с подлинной страстью. Его тело вжимает ее в постель, его язык, влажный и жгучий, жадно касается ее губ, проскальзывает между ними, как змеиное жало. Теперь очередь Имшаэля исполнить ее желания.