Я не хочу с тобой дружить

— Между прочим, мы могли бы уже подружиться, — замечает Кларенс, садясь на край ванны. Филипп мог бы поклясться чем угодно, что перед тем, как он появился, скрипнули петли плотно закрытой двери — надо же, какая тщательная имитация реальности! Судя по советам на форумах доморощенных психологов тульповодов, после двух месяцев игнорирования галлюцинация должна была стать слабее, но Кларенс только набирал силу. И, к тому же, изучал окружающий мир. Например, научился скрипеть дверьми — чем не достижение? К нормальным психологам и психиатрам Филипп обратиться так и не решился — не был уверен, что с Кларенсом справятся даже они. Да и просто боялся, если уж говорить честно. Кому же хочется загреметь в психушку? Вот он, совершенно реальный, оперся локтем о стиральную машину и ловит взгляд Лафреска в зеркале. Если тот решит сейчас принять душ — игнорирование придется прервать, потому что он и на ощупь совершенно настоящий, и просто его не пропустит. Хоть и может позволить Филиппу пройти сквозь него, если захочет. — Мы живем вместе третий месяц. Ты не можешь скрыть от меня ни одной своей мысли, я знаю тебя лучше, чем покойная матушка, и сам являюсь без тебя практически пустым местом. Игнорируй, иначе этот кошмар никогда не закончится. — Не создавай себе кошмаров. Галлюцинация сильная, нужно как минимум полгода. Но, рано или поздно, это должно сработать. Рано или поздно рассудок придет в норму. — Я не галлюцинация. Главное — не отвечать. Это сейчас голос звучит почти умоляюще. Стоит дать слабину, и самодовольный тон тут же вернется. Нет уж, Филипп продержится до конца, когда бы он ни наступил. Он выдерживает завтрак под пристальным взглядом и стоически терпит маршрутку, где невесомый Кларенс сидит у него на коленях, а на выходе хватает за руку. Ведет лекции, а в перерывах с завистью поглядывает на студентов, затягивающихся электронными сигаретами — обычные были запрещены в здании, — и думает тоже начать курить, потому что это успокаивает нервы. Принимать таблетки он все еще не хочет, пусть даже обычные успокоительные, а без них сохранять спокойствие в такой компании все еще довольно сложно. Кларенс сидит на первой парте и весь день не сводит с Филиппа пристального взгляда. Место, где он обосновался, учащиеся почему-то обходят стороной. Он выдерживает дорогу обратно — маршрутка переполнена, и Кларенс прижимается так тесно, что жар его тела чувствуется даже через куртку. Забавно видеть, что люди образовали пустой пятачок именно там, где он встал, хотя сами его не видят. Нет, не видят. Совпадение. Просто галлюцинации. Воздух возле метро стылый и пахнет гарью. Несколько метров до дома, нужный этаж, нужная дверь. Кларенс следует по пятам, и Филипп затылком чувствует исходящее от него раздражение. Его терпение лопается в коридоре. Лафреск едва успевает снять куртку. Совершенно реальный, он обнимает его шею и запускает горячие пальцы в волосы. Когда он прикасается губами к губам Филиппа, не податься вперед невозможно. Слишком уж все идет естественно, слишком происходящее непохоже на галлюцинации. Филипп отстраняется. Филипп шмыгает носом. Филипп повержен, раздавлен, но в горячих объятьях Кларенса после прогулки по холоду так хорошо, что не хочется отталкивать, не хочется злиться. Только бы отдохнуть в них еще какое-то время. Краем сознания он замечает, что сдался слишком легко и быстро, но сразу находит себе оправдание: он, черт возьми, смертельно устал от игр собственного сознания. — Я не хочу с тобой дружить, — бормочет он в полузабытьи, едва успевая опереться о стену — и тут же сползая по ней на пол. Теплые руки не исчезают — обнимают и гладят его, а перед глазами — ничего, кроме калейдоскопа темных волос и васильковых глаз*. И скорее реальности нет, чем они не реальны.