Однажды звезды погаснут

      Он сидел на подоконнике пыльного окна с разбитыми стеклами на старом, всеми забытом чердаке. Ночное небо керосинового цвета пестрило миллионами звезд, словно его расстреляли из двустволки. А звезды, дыры в кобальтовом небе, холодно сияли, заставляя ощущать вечность, ощущать время.       В его мире все было по-другому. И эти небесные тела были живыми. Они поднимались с приходом ночи, поглощая всю громкость, яркость, полноту и энергию дня. На его планете ночь отличалась от нашей. Она была самой непонятной и загадочной женщиной из всех, которые когда-либо существовали. Она могла быть легкой, как трепетная лань, испуганная внезапным шорохом в лесу, выбивавшимся из общего гула, а могла быть твердой, напористой и сжимающей грудь от тяжести, словно гранитный камень, упавший на бабочку-махаона. И дети её, звезды, тоже не были понятны нашему ограниченному сознанию, ведь мы не привыкли смотреть дальше того, что мы видим глазами.       Их лица, словно нарисованные крошащимся мелом, на которых не было и грамма эмоций, были отражением этой планеты. Мертвенно-белая гладь земли, и вода дождевая, серая, словно маленькие куски свинца падают с неба, больно ударяя по щекам. Казалось, жителям ее не повезло.       Проснувшись, ты никогда не увидишь кристаллов росы на малахитовой траве, не поднимешь голову, закрыв глаза, чтобы насладиться ярким светом солнца цвета латуни, ведь даже оно у них черное, напоминающее сухой лед. Единственной их радостью были звезды, те самые, дикие звезды, но никто, кроме парня, сидящего сейчас на грязном чердаке, их не замечал. Внешне — ничего особенного, обычные белые маленькие точки, сияющие где-то очень далеко, но взгляни глубже. Они жили. Жили, пока жила эта планета, пока на ней были смех и слезы, радость и горе, песни о рыцарях и принцессах, танцы, которым люди отдавались полностью, пока сердца их горели, пока люди ЖИЛИ.       Он все еще смотрел на звезды, которые матово блестели в гуще облаков, и думал, что однажды эти звезды могут не проснуться.