1. Майкл
Дэмиен сидел и курил у входа в разрушенный и забытый дом, где они держали и допрашивали Джин-Со. Сам дом больше напоминал захламленную помойку, чем просто здание — куча сломанных вещей, множество досок и разбитой мебели. Зато вокруг было много лесного массива в качестве звукоизоляции, что было отлично, потому как крики допрашиваемого могли привлечь нежелательное внимание. Стоунбридж привычно торчал рядом: — Крепкий оказался орешек… Новый заход? — А ты знаешь, как его расколоть? Он же идеалист. Себя вспомни только несколько лет назад — костьми бы полег, но миссию не кинул, — и Скотт явно хотел расколоть этот орех. Сравнение Майку не понравилось, тот высказался, тыча пальцем в сторону корейца: — Я — не он. Я это из-за родины делал. А он свою родину бросил и готовит какой-то теракт. — Да что ты мне-то все это высказываешь? Я его больше, чем ты, ненавижу. Эта сука украла моего сына. Эта сука пытала меня, — Скотт крепко затянулся и выдохнул дым. — Я бы ему пулю пустил в башку, а не сюсюкал тут с ним. — Сюсюкал? Да ты об него руку рассадил! — Стоунбридж сжал свой кулак, — мне, что ли, попробовать? — Ага. Моего кулака не испугался, а твоего так сразу убоится и все расскажет, — Дэмиен был настроен скептически. — Ещё скажи, что я бью как девчонка. И… Это не значит, что я не хочу посмотреть, как ты будешь его бить. Очень хочу. Майки задумчиво смотрел на него: — Представляю, как ты его ненавидишь… Скотт выслушал его, явно размышляя: — Как думаешь, Ли-На сильно расстроится, если ему член отрезать? Поперхнувшись, Стоунбридж постарался не выплескивать на Скотта все то, что он думал о таких идеях, и язвительно уточнил: — Думаешь, он после этого что-нибудь скажет? — Может, когда под ножом окажется, начнет колоться… — Скотт внимательно посмотрел на Майки, — я не заставляю тебя в этом участвовать. Сам все сделаю. Не уверен, что есть что-то, чего я не смогу сотворить с этим типом. — Дэмиен… — британцу уже было тошно, но он считал, что это были его личные трудности. — Давай попробуем рассуждать логически. Если ты отрежешь ему член, Ли-На не сильно расстроится. Она же ебанутая на всю голову психичка. У неё цель, а все остальное — расходный материал под эту цель. Включая этого парня. Ты разве не помнишь этот тип безумцев? — Хорошо. А что предлагаешь ты? — Понятия не имею. Жалко, что нет самой Ли-На… Но тогда и пытать его было бы не нужно. А вообще прессовать его стоит сильнее и чаще, чтобы не расслаблялся. Тогда, может, что и получится узнать. — Тогда я пошёл… — Дэмиен растер ногой окурок с промелькнувшей искрой злостью, как вскоре собирался раздавить Джин-Со. — Дэмиен… — Стоунбридж снова сдержался, чтобы не попросить напарника не перегибать палку. Тот встал, понимающе скривил губы и хлопнул по плечу: — Постараюсь его не убить до того, как он расскажет. Майкл смотрел ему вслед с болью. Эта работа превратила нормального человека в абсолютно бессовестного ублюдка. И что ужасало Стоунбриджа, так это то, что он его понимал. Очень хорошо понимал и не мог осудить то, что тот делал, хотя где-то внутри все ещё считал, что это даже не неправильно, а просто мерзко и аморально. Он не решался зайти, слушая звуки ударов, а потом пугающую тишину и снова удары, пока не раздался голос Скотта: — Майки, помоги… Он влетел в дом, глядя на распростертого на полу корейца, явно вырубленного крепким ударом. Скотт стирал с губы кровь: — Чуть не укусил, сука. Помоги его на стол… «Как так вышло?» — немой вопрос застрял костью в горле. Повис тяжелой удушающей атмосферой и тошнотворным предчувствием, что ответ не понравится. И много что ещё не понравится. Майкл старался не представлять ответ, помогая привязать Джин-Со к старому деревянному, но ещё вполне устойчивому и крепкому столу. Привязывал и пытался не думать ни о позе — привязанных ногах и примотанном к столешнице торсе, ни о том, что за этим последует. Что бы ни последовало — воспоминания о Северной Корее и собственной беспомощности, когда больно делали Дэмиену, мешали остановить того сейчас. — Спасибо. Выйди. Оставаться было невозможно, не смотреть было не менее тошнотворно, но уже от того, что может пожалеть, что остался и не остановил… Британец вышел и привалился к стене возле двери. Он не слышал, что говорил напарник корейцу, он не слышал, что тот отвечал, но последовавший за разговором стон корейца он расслышал хорошо. Новые звуки были менее понятны, похожие на драку, когда он ожидал стоны, похожие на стоны, когда он ожидал ругань Скотта, звуки, похожие на… Майкл закрыл глаза, вздохнул — неизвестность томила его сильнее, чем нежелание знать — и зашёл, деревянный и готовый испугаться увиденного. Дэмиен смотрел на него, кореец не мог не смотреть — его держали за волосы. А Майкл хотел бы никогда этого не видеть. Он сглотнул и почти тут же вышел: мерзость как она есть, хоть смотри, хоть — нет. И перед глазами она застыла накрепко.2. Дэмиен
Сказав напарнику, что долбанный кореец крепко лягается, Дэмиен Скотт сильно преуменьшил. По телу появлялись огромные темные синяки, прикасаться к которым было больно. А уж он-то знал толк в боли. От этой боли он разозлился ещё тогда, когда брал его, но теперь, стоило признаться, злость ничуть не уменьшилась. Сила ненависти растерла все границы представлений о себе. Этого ублюдка за человека он считать не мог. Не мог. Просто не мог. Вспомнил перепуганного сына на прицеле пистолета Ли-На, довольную рожу Джин-Со, когда тот пытал его самого. И просто не смог сдержаться, приложил снова: — Ненавижу тебя… Ты мне все расскажешь. Кореец улыбался в ответ: — Ты весь прогнивший, как ваша страна. У тебя никаких представлений нет о долге, чести и морали, — он отвернулся. — Ты не заставишь меня. — Ли-На круто промыла тебе мозги, — Скотт приложил его ещё раз. — Признайся, что все это ты делаешь ради неё, а не ради своей грёбаной страны. Потому что Северная Корея выгнала тебя взашей, патриот. Скотт сплевывал слова, стараясь зацепить побольнее. Кореец вздернул нос: — То, что она делает, все это во имя Родины. Как бы ты это не называл. — Так значит, все-таки ради неё? — Скотт ухмыльнулся, врезал ещё раз и положил руку ему на пах, — и как трахать выросшую в нашей прогнившей стране сучку? — Она не сучка, она свет! И этого ты у меня не отнимешь, даже если отрежешь яйца! Я ничего не скажу! — Она тебе дрочит, чтобы ты под ней бегал? — продолжил Скотт, игнорируя гордые возражения. — Или отрабатывает ртом? А может, приучила к страпону, раз тебе и яйца свои не нужны? Джин-Со дернулся, уходя от руки и слов: — Как ты можешь?.. «Зацепил за живое», — осознал Дэмиен, мгновенно испытывая желание стереть из этого ублюдка это живое. — Трогать тебя, гнида? О, сразу перестану. Где Ли-На? И я уберу руку. И не замечу, как тебе понравилось. — Я думаю о ней, а не о тебе, козёл, — Джин-Со брезгливо морщился, в ужасе от собственных реакций. Скотт крепко приложил его по яйцам: — А так? Думается? — Пошёл ты. Ты не мужик, если используешь такие грязные приемы, — с отвращением выдавил кореец, когда смог снова говорить. Тот бил его по яйцам не первый раз — и Джин-Со считал, что это подло, низко и недостойно мужчины. — Значит, я не мужик? Я хотя бы бью сам, а не посылаю мальчишек пытать вместо себя. — Джин-Со вызвал в нем новую волну ненависти. Дэмиен безумно улыбнулся и прижался губами к уголку его губ — интимно настолько, чтобы вызвать у этого гомофобного идеалиста желание проблеваться. Тот дернулся и врезал ему по лицу башкой, рассекая губу. Скотт приложил его ещё раз кулаком в морду: — Догадайся, что я сделаю дальше. Надеюсь, Ли-На любит опущенных. — Ты не сделаешь этого… — голос был уверенный, а в глазах вспыхнул такой страх, что это было почти удовлетворением и победой. — Проверим? Или все-таки скажешь, в какую из грязных нор забилась твоя подружка? — Я ничего не скажу, — страх отражался на всем лице. Скотт ударил его несколько раз, вырубая.3. Квон Джин-Со
Джин-Со пришёл в себя уже привязанным. Американец спускал с него штаны, а он дергался, пытаясь вырваться. Прикосновения к коже были оскверняющими, грязными. Он помнил, как этот мужик лежал перед ним и плевался водой. И терпел то, что с ним делали. Быть слабее него и просить пощады было унизительно. Он был слабее, заговорил от накатывающего страха: — Грязная свинья! Ублюдок! Я все равно ничего не скажу! — А я и не спрашиваю больше. Обреченность и неизбежность заставляли Квона говорить, когда хотелось молчать: — Ты ничего не добьешься. Цель Ли-На слишком благородна, чтобы это её осквернило! Американец ничего не говорил, потом щелкнула зажигалка и потянуло дымом. — Осквернило… Какие словечки-то знаешь… Квон растерялся, отчего-то пытка больше не походила на часть допроса. В его представлении именно сейчас должны были посыпаться вопросы. Сейчас, когда ситуация становилась все унизительней. Впрочем, от того, что вопросов не было, менее страшно от происходящего не становилось. — Да просто выебу. Ненавижу тебя, урод. Ли-На это «понравится». Джин-Со сглотнул и задергался. Огнем обожгло ягодицу, он заорал от неожиданности, потом замолк, часто дыша и восстанавливая контроль. Ожидание боли и унижения было другой особой болью, но это… Плевок за спиной заставил вздрогнуть: — Ли-На меня любит… — сказал Квон больше для самого себя, чем парируя насильнику. — Расскажешь её, что я тоже тебя «любил», — ухмыльнулся американец, разрывая его первым же движением. Квон дернулся и ударился головой о стол, потом снова, глуша одну боль другой. Скотт схватил его за волосы, мешая ранить себя: — Ну что ты там про мужиков говорил, урод? Джин-Со скрипел зубами, перенося пытку как умел — стойко. Перед глазами мелькнул второй, его рассмотреть не получилось, смотреть вообще было трудно из-за охватившей его боли. Но осознание, что на него самого смотрят, убивало его изнутри, растекаясь ядом по телу. Дыхание насильника было громким настолько, что оглушало его, пока он не понял, что это было его собственное дыхание. Американец молчал, насилуя его, не отвлекал, давал прочувствовать каждую секунду мучений всем телом. Квон ощущал, что не только увернуться, а даже просто двинуться у него не получается. Не получалось даже вспомнить Ли-На, чтобы хоть как-то вынести то, что с ним делали. Он долго пытался отключиться, пока наконец сознание не выскользнуло из него с очередным выдохом.4. Майкл
Стоунбридж сидел на крыльце, обхватив голову руками, и старался упорядочить свои мысли. Противоречивые «так же нельзя» и «он пытал Скотта» разрывали ему голову, заставляя стойкого оловянного солдатика не слушать. Хотя и слушать больше было нечего. Словно сейчас не его напарник насиловал допрашиваемого террориста. — Майки, у нас ведро есть? Бледный, с пятнами на лице, он дернулся и измученно посмотрел на внезапно возникшего на пороге Скотта. Бросил в ответ: — Зачем? — Воды хочу набрать из колодца. Этот урод опять отключился. Стиснув зубы, чтобы сдержать бессильную злость, Стоунбридж кивнул на дверь: — Там в доме в следующей комнате было какое-то ведро. — Ага, — Скотт скрылся в доме. Майкл встал и зашёл в дом, разглядывая лежавшего в беспамятстве Квона. Зрелище было мерзкое и унизительное — Дэмиен его так и оставил. — Собираешься продолжить? — выдавил британец. — Тогда начинай задавать вопросы, Дэмиен. А то время идет, а результатов так и нет. — А хоть бы и не было, — Скотт показался с ведром и мягко выпихнул Майкла из дома. — Пошли. Они вышли во двор и прошли за дом, где находился прикрытый деревянной крышкой колодец-цапля. Скотт с недоумением посмотрел на механизм, напарник вздохнул и забрал у него ведро, показывая как обращаться: — Так значит, хоть бы и не было? Ты во вкус вошёл? В голосе его мелькнул отголосок такой пронзительной боли, что Скотт дернулся: — А если и так, то что? Стоунбридж стер с лица эмоции: — Я всегда думал, что встает у тебя только на женщин, а насиловать не сможешь даже в принципе. Сегодня просто день открытий… — Считай, что я оскотинился в конец, — сухо сообщил Скотт. — Не верю… — британец вытащил ведро затхлой воды — колодцем явно не пользовались уже несколько лет. Её запах словно росчерком дополнил ощущение гнилого болота, как и все происходящее рядом безумие. Они со Скоттом не были палачами, они были солдатами. Всё было неправильно. Дэмиен забрал у него ведро: — Тогда считай, что я пока еще человек, и какие-то пределы у меня остались. Легко можно придумать вещь, от которой меня будет коробить. Например, убийство детей можно в список включать смело первым пунктом… Так что что-то наверняка еще осталось во мне. Что-то человеческое. — А что это тогда там с ним?! — Майкл все-таки взлетел, выплеснул накопившееся напряжение в один короткий вопрос… Вот и отразилось, словно в кривом зеркале, это безумие — смесью боли, страсти и ревности. Сам от себя не ожидал, застыл. Дэмиен улыбнулся, едва-едва, но из разбитой губы потекла кровь: — Обычная пытка. Немного более изощренная, но не более. Всё то же желание растоптать живое в этом ублюдке и выбить любыми путями информацию. Только унижение чуть более грубое и действенное. Мне было плевать. Тело было как инструмент для унижения — и я получал от этого то же удовольствие, какое получаю от всех удачных шагов, сделанных по работе. И знаешь что? Меня так и не отпустило. Раж спал, а я так и не ощутил, что сделал в корне неправильную вещь. — Дэмиен… — Майкл протянул руку и стер струйку крови с подбородка. Закрыл глаза, не замечая, как дернулся в его сторону, но открыл и остановился в движении. Скотт почти ощутил этот неслучившийся поцелуй. — Пошли. Буду прессовать его дальше. На Майкла от этих слов накатили тяжесть и холод.5. Квон Джин-Со
Прохладная затхлая вода привела его в чувство. Воду лили на голову. «Лучше бы пытали водой», — вяло подумал Джин-Со, сверяясь с ощущениями. По ощущениям ничего не изменилось — он все ещё был разложен, как доступная шлюшка, задница была голой и ныла от боли, а ноги затекли, крепко затянутые веревкой. Он дернулся от струи воды, выдыхая попавшую. Выдохнуть бы также боль, растоптанную честь и жалость к себе. — Пришёл в себя, урод? Ласковый голос его личного палача вызывал тошноту. Джин-Со молчал, не собираясь тешить мучителя отзывчивостью. Он закрыл глаза и вспомнил, как впервые оказался в номере с Ли-На, в чужой красивой стране, в совершенно непривычной ему обстановке. Как смотрел на неё, сияющую теплом богиню в заходящих лучах солнца, как провел рукой по её щеке, а она прижалась к ней и поцеловала его пальцы. Ради одного только этого воспоминания стоило молчать. Только теперь по щеке погладили его. А потом он, открывший глаза на своего мучителя, не успел отстраниться от оплеухи. Американец довольно смотрел на него: — Вижу, что живой. Продолжим, шлюшка? Чтобы было что рассказать твоей хозяйке. Квон мысленно застонал и задергался, пытаясь освободиться. Пусть бы подломился этот чертов стол, порвалась веревка или, что ещё менее вероятно, его палач бы сдох. Мир был жесток с Джин-Со всю жизнь. И теперь жестокость его достигла апогея — он понимал, что вырваться не получится, а с ним ещё не закончили. Горячая ладонь легла на голову тошнотворным давлением: — Понравилось, когда в тебя засовывают? Интересно, а когда ты решишь сбежать на свою родину… Ты будешь рассказывать сказки о том, как тебя тут пытали? До ужаса знакомые слова Джин-Со узнал. Его собственные слова вернулись, он никогда не думал, что услышит их в такой ситуации. Он молчал, взглядом следя за тем, как палач ковыряется в хламе, выбирая то, что собирался в него запихнуть… И бился в путах от ужаса. — Начинай говорить, или я продолжу развлекаться с тобой. Ты или Ли-На — мне уже без разницы. Квон ненавидел его и боялся. Боялся до дрожи. Он понимал, что как только начнет говорить — страх заставит стучать крепко стиснутые зубы. И это будет очередная слабость, которую заметят. — Я… ничего не… скажу… — он выговаривал медленно, тщательно контролируя норовившие застучать зубы. — Да ну? Ещё как скажешь, — мучитель крутил в руках какую-то кривую палку, раньше явно служившую ножкой валявшемуся рядом сломанному стулу. Квон сглотнул — больно было заранее, от одной только мысли о том, что будет дальше. — Бесчестный выродок! Мразь! Сволочь! — кореец ругался, чтобы с губ не сорвались предательские признания. — Где Ли-На? Где она прячется? Что она задумала? — увесистая деревяшка прошлась по отставленной голой заднице, царапая кожу. — Нет. Нет… Пожалуйста… — каждый раз как Квон теперь закрывал глаза, он видел перед собой лицо Ли-На, принимая то, что боль будет неминуемой. — Делай, ублюдок… — Сам просишь? — американец провел рукой по его спине, оттягивая момент. — Понравилось под мужиком? — Тварь! — корейца понесло ругаться. Американец ждал, ждал терпеливо, пока у того не закончится дыхание на потоке этой ругани. — Закончил? — наконец осведомился он. И тут же Квон ощутил нарастающую боль, дыхание ещё не восстановилось и он заорал в голос: — Не надо! — Где Ли-На? Что она планирует? — Пошёл ты! — холодное дерево распирало его изнутри, он чувствовал, как кровь струится по бедрам. Через несколько мгновений он завизжал, снова вырубился и уже не услышал, как в дом влетел Стоунбридж: — Прекрати, Скотт!6. Майкл
Напарника трясло, Дэмиен видел это, ощущал так, будто это его трясло. Смысла продолжать с корейцем не было, тот все равно отрубился. Скотт выбросил палку и развел руками: — Есть, сэр. Что-нибудь ещё? Стоунбридж дышал тяжело и смотрел на него: — Сворачивайся. Я не могу больше это терпеть, Скотт. — Крики? Ну извини, но заклеивать рот во время допроса как-то… не слишком умно. — Ты понимаешь, о чем я. — Продолжишь сам? Тут есть ещё инструменты, — он кивнул на сложенную кучу предметов. — Нет, мы завязываем. Нужно придумать что-то другое. — Мы? Не знал, что ты что-то развязывал! — Я не мешал это делать тебе! — Майки был на взводе, как крепко выкрученная пружина. — Очень удобная роль, да? Помогает оставаться чистеньким моралистом? — Дэмиен ухмылялся, его несло. Стоунбридж злился, отвязывая корейца от стола, натягивая на него штаны и перемещая его назад на стул. Ударом ноги рассадил ножку треклятого стола, снимая часть злости и напряжения, отчего тот рухнул. Вторым ударом доломал этот стол, выпуская гнев. Скотт не помогал, просто смотрел за тем, что он делал, после чего быстро вышел из дома на улицу. — Стой! — Майкл появился на пороге дома сразу, как только закончил. — Не смей уходить, мы не закончили! Скотт смотрел на него тяжело исподлобья: — Что ты хотел? — Мы должны закончить это дело. И добраться до Ли-На. Чтобы отомстить ей, вместе отомстить. — Не знал, что у тебя к ней такой же счет, как у меня, — фыркнул Скотт. — Черт, Дэмиен, почему ты постоянно думаешь только о себе! — каждое слово Стоунбриджа было пропитано болью. — Почему, ты думаешь, я тебя не остановил сразу? — Не хотел замараться? — Скотт сам понимал, что несет то, во что и сам бы не поверил, но других объяснений у него все равно не было. — О да, конечно! Дэмиен Скотт — человек, которым я буду затыкать дыры в своей работе, — тот выплюнул обвинение в лицо. — Сам-то в это веришь? Дэмиен замер, ожидая продолжения и забывая на мгновение о работе, и смотрел на Майка пустым взглядом. На долгие разговоры по душам он был сейчас совершенно не настроен. — Там, в том подвале в Северной Корее пытали двоих, Дэмиен. Мне было невыносимо больно от того, как Ли-На поступила с тобой. Как давила на тебя единственным человеком, ради которого ты готов был сделать всё. Если бы я мог поменяться с твоим сыном местом — я бы поменялся, даже не раздумывая… Но её я ненавижу больше, чем ненавижу Джин-Со. Потому что я… — сердцебиение резко подскочило, британец чувствовал это остро, понимая, что срывается, — я люблю тебя. И я не прощу ей то, что она сделала. Сказал, а в пустом взгляде напарника не появилось ничего: Дэмиен молчал, глядя на него с непроницаемым видом. — С трудом могу поверить, что ты можешь любить такую бездушную скотину. Особенно после того, что было сейчас, — сухо ответил он наконец. Стоунбридж стоял перед ним, чувствуя себя голым от вырвавшегося признания, и молчал. Скотт подошёл к нему вплотную, глядя в глаза своим пустым взглядом. Потом молча прижался губами к его губам. Майкл сглотнул и не стал отстраняться, вообще не двигался. Это не было похоже на поцелуй, скорее на проверку касанием, словно Дэмиен ждал отвращения или отстранения. «Думаешь, в морду съезжу? Ну да, конечно», — Стоунбридж не двигался, хотя горький вышел первый поцелуй, холодный. Скотт не выдержал первым и отодвинулся сам, положил руку ему на ремень, расстегивая тот, потом пуговицу и молнию на штанах. Стоунбридж не реагировал на провокацию, только сглотнул ещё раз: — На капоте тебя устроит? — Ага, — коротко и безэмоционально. «Будто не выебать собирается, а сигаретку решил стрельнуть. Ничего, в эту игру можно играть вдвоем», — Майкла потряхивало от такого поворота, но он послушно оперся руками на капот стоявшего рядом черного джипа, позволяя делать с собой всё, что тому придет в голову, полностью доверяясь и этим провоцируя напарника продемонстрировать пределы своей бесчеловечности. Скотт устало растер лицо руками, стирая маску отморозка: — Господи, Майки… Боже… Ты серьёзно… — он дышал медленно, выпуская скопленное напряжение. — Майки, прости… Я такой дурак… — Это точно, — Стоунбридж развернулся к нему, застегивая штаны и ремень. — И поцеловал так, будто недотрогу в монастыре подцепил. Скотт фыркнул, услышав такое сравнение. Майки подошёл ближе и в этот раз на корню душить свое желание поцеловать не стал — прижался губами и прошёлся языком, раздвигая их. Скотт расслабился, позволяя впиться в свой рот, подставляясь наглому языку. Майки закрыл глаза и растворился в поцелуе с солоноватым привкусом крови и приторно крепкого табака, наслаждаясь охватившими голову тишиной и спокойствием. Хоть что-то правильное в этом дохрена неправильном мире. Дэмиен осторожно притянул его за талию, отвечая, как умел, покалывая его щетиной. — Уже лучше, — Майкл отстранился. Они оперлись на машину, Дэмиен достал пачку и вытащил сигарету, смиренно соглашаясь: — А парень-таки крепкий орешек…***
— Жесткие меры? А то ты его до этого так, обласкал! — Стоунбридж разозлился мгновенно. — А что ты так о его заднице печешься? — спокойно уточнил Скотт. — Я не о нем… — Майкл снизил напряжение и злость в голосе, Скотт уже не выглядел спятившим психом, хотя, понимал британец, это совершенно ничего не означало. — Я о тебе беспокоюсь. Ты слишком… — Что? — Теряешь рамки и тормоза. Взрываешься, и тебя несёт так, что не знаешь, как останавливать… — Уж кто бы говорил, — пробормотал Скотт, растаптывая окурок. — Ты свои тормоза видел? Милю за тобой волокутся, когда заклинит. Они переглянулись и помолчали. — Значит, у тебя появилась идея? — Стоунбридж слушал внимательно. — Ага. Рассказать — он бы уже рассказал. Я его попрессовал достаточно, уже понятно, что не расколется. Но… Если дать ему возможность уйти, как думаешь, куда он первым делом рванет? — Ну… к Ли-На, наверное, — до Майки дошло мгновенно. — В общем, делаем все тоже самое, но понатуральней и до того, как он отключится. А то бежать будет некому. И. Нужно, чтобы у него не возникло сомнений, что он удрал. Так что… Не стесняйся. — Маячки стоят на обоих, — продолжил идею Майки, кивая на машины. — Иди. — И будь с ним… поосторожней. Этот хрен круто лягается, — Скотт подмигнул. Стоунбридж улыбнулся. Словно ничего и не было — ни признания, ни сцены, ни поцелуя. Впрочем, сейчас им было не до того, чтобы отвлекаться от работы. Любимой, блядь, работы.7. Квон Джин-Со
Когда мучитель вошёл к нему в очередной раз, Квон был в ужасе — очередная боль пугала его тем, что могла оказаться ещё хуже. У этого выродка фантазия на пытки явно была богаче, чем у него, и решимость их воплощать никем не ограничивалась. Психопат психопатом, а у него только любовь к Ли-На и её бесконечное, казалось, стремление хоть немного исправить этот мир, сделать его лучше, которым она наполняла его. Новая боль была не менее оглушающей, чем предыдущая, но хотя бы менее унизительной, носоглотка горела огнем. Квон извивался и боялся того, что захлебнется уже не только водой, но и собственными слезами и слюной. И тут под руку ему попалось что-то острое и металлическое среди того мусора в этой куче хлама, на которой он валялся. Он лихорадочно растер по нему путы, чувствуя, как веревка на запястьях ослабла. Два урода собачились не на шутку, готовые вцепиться друг другу в глотки. Двух бешенных он бы не завалил, нужно было выждать момент и как следует собраться для решительного удара. Попытка у Джин-Со была только одна. Психопат вылетел из дома, хлопнула дверь машины, раздался шум мотора. И Джин-Со воспользовался моментом, от души приложив ненавистного свидетеля своего позора, надеясь, что убил. Квон с трудом выгнал себя из дома, ввалился на водительское место и втопил газ. Урод, которого он надеялся убить, не сдох, а очень даже шустро несся за ним. После этих тварей все тело горело огнем от боли. И если бы не адреналин, Квон понимал, что не смог бы двинуться. Он гнал от них — от беспомощности, боли, грязи… Вся жизнь его сейчас казалась какой-то глупой игрой, держался только на мысли о том, что сейчас он был нужен Ли-На, которая связалась с людьми бесчестными, которые могли предать её в любой момент. Он был нужен ей. Утираясь тряпкой, он косился в зеркало заднего вида и видел, как преследователи отстали. Это было победой, это успокаивало. Пока в душе не шевельнулся червь сомнения — гнали вдвоем, на одном порыве… «А не спектакль ли это был?» — Квон резко вывернул в промзону и за ближайшим поворотом припарковался. Рисковать Ли-На он не собирался.***
Даже после того, как этап подготовки удачно завершился и ядерная бомба оказалась у них, Квон не осмелился найти врача — вместо этого попытался отмыться и обошелся очередной двойной дозой викодина. Хуже всего было то, что его возлюбленная видела, как ему плохо, и он каждую минуту боялся, что она начнет задавать ему вопросы, отвечать на которые он был не готов. Даже мысль о произошедшем наполняла его стыдом. Поэтому он держался от Ли-На на расстоянии. На завтра была запланирована их операция, сами они добрались до Женевы быстро, а бомба ещё была в пути. И единственное, что он желал — чтобы жизнь дала им время. Время успеть пожить хоть чуть-чуть. Он иначе представлял себе эту ночь, но, даже запрещая себе думать о провале и быстрой смерти, желал сделать её особенной, на случай, если та все же станет последней. И не мог. Вышел на балкон их номера и смотрел в прозрачную темноту ночи. Ли-На хлопнула дверью, возвращаясь в номер, а он не вышел к ней. «Не будь трусом, будь мужиком…», — самовнушение не помогало. Четкий уверенный стук каблуков любимой предупредил, что больше прятаться не выйдет. Он вымученно улыбнулся ей, любуясь: — Ты такая красивая… Она прислонилась к проему и попыталась положить руку ему на локоть, он отстранился: — Ты о чем-то переживаешь? Ли-На могла сколько угодно говорить, что он выбирает слова и правильное поведение, но сама могла дать ему в этом фору, причем легко. Её дипломатичность в вопросах сейчас сглаживала его страхи: — Немного. Почему-то я уверен, что они не погибли в том взрыве. — Они настойчивы. Прилипчивы. Но они не знают больше ничего. У нас все получится. Мы продумали каждую мелочь, мы готовы, — она решительно сжала его руку. — А если… — сдержать свои страхи он все же не смог. — Я буду с тобой. Все будет хорошо, — она шагнула вперед и встала перед ним, коснулась его лица, следов побоев и улыбнулась своей теплой улыбкой. — Нашей стране нужна встряска. И этому миру тоже. Он подумал о том, что не сможет к ней прикоснуться сегодня, испортит, возможно, последнюю их ночь вместе, и отстранился, стараясь не быть грубым. Боль неустанно напоминала о себе и о том, что было. Глядя на её улыбку очень хотел её поцеловать, здесь и сейчас. Только в ушах звучал голос этого ублюдка: «Передай ей, что я тебя тоже любил». Это отравляло Квона изнутри. От внимания его любимой это не ускользнуло, она тут же спросила: — Они издевались над тобой… Это было из-за меня. Она лишь чуть поджала губы, а он встрепенулся и обеспокоенно возразил: — Нет, не из-за тебя. Не смей себя винить, — прозвучало жарко. —Я бы вынес ради тебя что угодно… — Я знаю, любимый… — она, глядя ему в глаза, легко коснулась его губ поцелуем, так, что он не посмел отстраниться от неё. — Ты мой рыцарь. Мой воин. Каждое её слово ложилось бальзамом на его измученную душу. — Ты никогда бы меня не предал. — Она сказала это с такой уверенностью, что поверил ей мгновенно и пропал в её глазах без остатка, — пойдем в постель. Завтра будет ещё один напряженный день. И тебе нужно расслабиться. Он несмело шел следом и замер, позволяя медленно снимать с себя наглухо застегнутую одежду. Та извлекала его из его импровизированной брони, касаясь каждого открывающегося участка обнаженной кожи. Джин-Со боялся, что от частых ударов по яйцам будут проблемы, но запах волос Ли-На и её поцелуи завели его. Он вспомнил, как у него встал, когда Скотт гладил его пах, покраснел. Ли-На решила, что от смущения: — Хочешь выключить свет? — Да, — он легко согласился и, пока она отвлеклась, медленно опустился на постель, стараясь не причинять себя большей, чем уже была, боли. Любимая бросила на него взгляд, запоминая оставшиеся на коже ссадины и синяки, прежде чем погрузить комнату в полутьму: — Я надеюсь, что они взорвались. Или я сама их взорву. Больше они такого не сделают. Она легко оседлала его и склонилась, прижалась губами к его груди прямо напротив сердца. Квон убрал волосы с её лица, поцеловал в висок. Это был его кусочек счастья. И этот кусочек счастья сейчас был отравлен тем, что просто прижался к нему. Он чувствовал себя недостойным её: — Тебе не противно прикасаться ко мне? — Нет, — она удивилась. — Почему ты спрашиваешь? — Я… — он мучительно пытался найти в себе силы ответить. — Я чувствую себя грязным после того, что они делали со мной. — Они? — Он. Тот мужик, у которого был сын, — Квон сглотнул. — Он психопат. Воспоминания накатили волной, стирая возбуждение. Джин-Со потряхивало от накатившего так, что было не скрыться от внимательности Ли-На. Она погладила его по щеке, пытаясь успокоить: — Он причинял тебе боль, которая предназначалась мне. — Это было… недостойно, — почти шепотом выдавил. — Недостойная пытка для мужчины. Она взяла его за подбородок, заставляя смотреть на себя, он отводил взгляд, не решаясь смотреть ей в глаза после этого: — Я знаю, что ты не предал меня. Ты выдержал? Он кивнул: — Да. Но я познал свой предел боли. Этот американец… Он оскорблял тебя. А я ничего не мог с этим сделать. И… мучил, так сильно, что я был готов отступиться, — он срывал коросты с сердца. — Я был слаб и готов сдаться… Мне нечем гордиться. — Ты не сдался. Ты боролся и выжил. Квон все ещё чувствовал его руки на себе. Его губы, коснувшиеся уголка губ. Даже после душа в носу стоял запах той зловонной ямы, где все произошло, и чужого пота. Сигаретного дыма и бесконечной боли. — Второй… смотрел. Обжигал взглядом. Ненавижу… — Квону казалось, что тот всё ещё смотрит на него из этой полутьмы. Ли-На поняла всё. Отстранилась, отчего, казалось, похолодела. Джин-Со понимал её нежелание быть с ним после этих его признаний: — Уходи… Я не смогу пережить, если ты будешь смотреть на меня с такой жалостью. Я сам себе противен. Она стиснула зубы, вздохнула и заговорила. Спокойно-спокойно, как льётся с неба солнечный свет, согревая своим теплом и наполняя жизнью: — Я не позволю им украсть тебя у меня сейчас. В тебе много боли и жалости, которые затопили тебя, не оставляя мне места. Они хотели отравить то, до чего смогли дотянуться, — она гладила его рукой по щеке, стирая чужие прикосновения, — мы не должны позволить им сделать это. Да, любимый? — Да… — он откинулся на подушку, новая жизнь после Северной Кореи была слишком насыщена событиями, он не привык к такому, отчего тревога никак не отпускала. Погрузился в мысли, закрыл глаза и не заметил, как Ли-На скрылась в ванне, включая воду. Вскоре любимая появилась в дверях и взяла его за руку: — Идём. Она не принимала возражений, а он, выходя из темной и оттого уютной спальни в светлую ванную комнату, где каждый след, оставшийся на теле, был открыт чужому взгляду, двигался с трудом. Ещё никогда он не принимал ванну вместе с женщиной. — Давай смоем с тебя эту грязь, — она кивнула на ванну, полную пены и воды. Его страхи сменились растерянностью и смущением: — Ты будешь смотреть? — Я хочу смыть с тебя то, что ты называешь грязью, — она наступала, он отступал. Ему нравилось уступать её свету. Он погрузился в горячую и ароматную воду. Она встала рядом с ним на колени и провела рукой по лицу и голове: — Тебе нравится? — Да… — он выдохнул, смущение медленно отступало, сменяясь доверием. Он доверял ей, пропускал в себя её нежность и спокойствие, закрыл глаза и расслабился. Она зачерпнула ладонью воду и полила его лицо: — Ты — мой воин… Вода текла по его лицу, словно непролитые слезы, которые он все равно не разрешил бы себе, унося с собой часть жалости. Выдох. Тепло от воды впилось в напряженные мышцы, расслабляя тело. Вдох. Ли-На погладила его плечи, растерла мочалкой следы от веревки на руках. Это наполняло его теплом, отчего он улыбнулся, слабо, но довольно. То, что она делала, помогало. Ли-На улыбнулась в ответ и погрузила руку в воду, проводя по его телу от груди до бедер: — Оставь прошлое прошлому. Нам нужно двигаться дальше, любимый. Он кивнул, чувствуя себя смятым и никак не решаясь посмотреть в глаза. Когда решился — в её глазах не было отвращения, которое он ждал там увидеть. Он привлек её к себе и поцеловал, её рука соскользнула и коснулась его паха. Она не смущалась, она была богиней. Его богиней. И это придавало ему силы. Их губы разомкнулись, она быстро растерла его мочалкой. Это заводило, будило в нем силы и смелость: — Пойдем в постель? Она смеялась легко и радостно, увлекая его за собой. Квон стащил полотенце и наскоро вытерся, чтобы не заливать постель водой. Догнал и уронил её на постель, подминая под себя и целуя снова, уже решительней. Она ответила, слегка царапая его спину. — Ещё, — потребовал он. Острые касания перекрывали боль тела, усиливая возбуждение. Ли-На повторила, царапая его вдоль позвоночника. Он зарычал и устроился между её бедер, целуя уже не только её губы, но и шею, и вдыхая аромат волос. Она гладила его по голове и крепко сжимала в объятиях, словно дикая кошка, поймавшая свою добычу. Быть добычей ему больше не хотелось. Он вошёл в неё и начал двигаться. Противостояние, в котором он чувствовал себя победителем. Его любовь двигалась в его объятиях в его ритме и обхватывая его ноги своими как горная лоза, оплетающая камень. — Мы… всегда… будем… вместе… — он не понял сам, потребовал он или спросил, но короткий вскрик удовольствия любимой закончился сладким выдохом. — Да. Вместе мы победим всех своих врагов… — Ли-На обнимала его, довольная. Он излился в неё и обмяк сам, наслаждаясь крепкими объятиями. — Ты — мой свет, — сообщил он ей, когда наконец появились силы двигаться. Убрал волосы с её лица и поцеловал. У него была Ли-На. Все остальное было не важно.8. Дэмиен
Они добрались до Женевы раньше, чем Локку перекрыли возможность пользоваться самолетами для дипломатических перемещений. Первый же дешевый отель стал их Хижиной. Две комнаты — гостиная и спальня на три койко-места. Летели налегке — по сумке и техника, распаковываться вообще не имело смысла. Локк занял диван в гостиной и устроился с техникой, запуская оборудование и собираясь и дальше держать руку на пульсе. Скотт и Стоунбридж свалили в спальню отоспаться хотя бы несколько часов, пока не началась заварушка. Скотт расстегнул рубашку, разглядывая синяки, потом начал шарить в сумке. Тюбик с мазью от ушибов, как назло, практически закончился. Он выдавил остатки мази — хватило только на один синяк, втирал и морщился. Потом бросил взгляд на Майка, который явно пытался заснуть. Дэмиен не говорил ему ещё ничего, а тот сам возвращаться к той теме так и не собирался. — Теперь я понимаю поговорку «Опасайся молчащей собаки и тихой воды». — Я — вода или собака? — напарник и правда не спал. Открыл глаза и, сразу заметив его небольшую проблему, полез в свою сумку за аптечкой. — Думаю, вода. Хотя там вроде об одном и том же… — Скотт хотел забрать у него протянутый тюбик, а потом просто сел рядом. — Намажешь? — Ага, — Майк сел на постели и несколькими движениями втер в его синяки мазь. Скотт не стал отсаживаться или двигаться, напарник подумал и начал массировать ему шею и плечи. От приятных крепких прикосновений глаза закрылись сами собой и хотелось растаять — напряжение ушло, зато эрекция нарисовалась как тут и была. Скотт приоткрыл один глаз, чуть развернулся и глянул на ширинку Стоунбриджа. Реакция была взаимна и более чем заметна. Майки заметил его взгляд, прекратил массаж и пихнул в спину: — Вали. Спать буду, — лег ровно, заложил руки за голову и закрыл глаза. Скотт ухмыльнулся и поцеловал его прямо в губы, ладонью быстро оглаживая горячий пах. Майки показал ему фак, но шевелиться не стал и глаз не открыл, только довольно улыбнулся. Скотт плюхнулся на свою кровать и попытался заснуть.