Наедине с собой

Мирон смотрит на напечатанные строчки — они прыгают у него перед глазами. «Олег предал. Это должно было случиться. Илья предупреждал, а я не верил. — взгляд беспорядочно скользит по комнате, лихорадочно пытаясь за что-то зацепиться. — Меня все предают. Сначала Дима, потом вот он. Так и должно было случиться. Обязано было повториться. Что, черт возьми, со мной не так? А если… Нет, нельзя! Нельзя об этом думать!» Мирон в приступе внезапной ярости хлопает ладонью по столу. Больно, очень, но этого не чувствует. Все его мысли занимает лишь ярость. Убить, разорвать. Ненависть. Потом это резко отпускает. На висках выступает холодный пот, в голове шумит. Мирон затравленно озирается. «Они все предадут. Все». Сердце колотится, как бешеное, перед глазами расплываются желтые пятна. За ним наблюдают! Да, именно сейчас. Мирон буквально кожей чувствует прожигающий взгляд. Будто кто-то стоит за спиной и готов всадить нож в спину по самую рукоятку. Мирон резко оборачивается. В комнате никого нет. Нет, это наблюдают вон из того окна! Он уверен. Никогда не знаешь, откуда придет удар под дых. Пустота. Мирон долго не может найти ручку. Слепо возит руками по столу, пытается выровнять дыхание. Не получается. В душе хозяйничает липкий ужас и страх. Наконец, он нашаривает чертову ручку, и даже блокнот. Пальцы сжимают кусок пластика, грозясь расплющить. В голове, как обычно перед написанием текстов всплывают отдельные фразы, образы. Мирон хватается за них, как за спасательный круг и потоком выливает на бумагу. Ручка рвет и царапает листы, местами не пишет, но Мирона уже не остановить. Строчки ложатся обрывочно, рвано. Он немного успокаивается, а сердце уже не пытается разорвать сосуды. Но ощущение того, что кто-то стоит сзади все не проходит. Он старается не обращать на это внимание. В комнате, кажется, холодеет на десяток градусов. Мирон вздрагивает, как от удара током. К его шее, прямо к месту, где год назад он набил «1703», прикасаются чьи-то холодные пальцы. Мирон не смеет обернуться. Это происходит уже далеко не в первый раз. Он никому пока не говорил. Ни Илье, ни Порчи, ни Ване. Нечего им знать о том, что у Мирона, похоже, совсем поехала крыша. Это приходит к нему уже полгода. И обязательно, когда он один, когда ему некому помочь, привести в себя. Застает в барах, клубах, но чаще дома. Как символ — ты нигде не спрячешься. У тебя нет крепости, враг постоянно рядом и лишь по его милости ты еще жив. Мирон стал бояться своего дома. Опасаться одиночества. Мирон не знает, наяву это, или в отключке. Он не уверен в том, что это вообще происходит. Он вообще ни в чем не уверен. Кроме того факта, что медленно сходит с ума. Холодные пальцы слегка поглаживают татуировку, чуть надавливают на шею. Это всегда происходит вот так. Мирон пьет все возможные таблетки, которые прописывает ему психиатр еще со студенческих времен. Периодически тайно ходит на приемы. Но никому не говорит об этих чертовых холодных пальцах у себя на шее. Никогда. Он опасается даже думать о своем возможном диагнозе. Слишком страшно даже в мыслях озвучить то, что, похоже, давно стало реальностью. Мирон никогда не видел рук этого. Не видел даже пальцев. Но, что куда важнее, чувствовал. Пальцы перебегают по шее, замирают на выступающем кадыке, словно в нерешительности. Чуть царапают острыми когтями. Рука ложится на шею полной ладонью. Мирон боится сделать вдох. Безнадежность. Федоров молит всех известных богов о том, чтобы это поскорее закончилось. Боги наверняка слышат его, так как в следующую секунду холод пропадает. Мирон вдыхает и зажмуривается. Он знает, что так скоро все не закончится. И это действительно так. Его скручивает спазм боли. Разум опять замутняется и вот он уже не осознает, где галлюцинации, а где явь. Мирону кажется, что вокруг его ноги обвивается змея. Что нагаш, * перебирая лапами и скользя противным чешуйчатым телом по коже, подбирается к горлу, чтобы задушить, лишить воздуха. Мирон не обращает внимания, судорожно записывает строчки и боковым зрением улавливает шевеление справа от себя. Ему почему-то кажется, нет, он уверен в том, что это гиена, которая бросится на него и разорвет тело в клочья. Но он даже не поворачивает головы. Он пишет. Змий обвивается вокруг его горла. Мирону не хватает воздуха. Он задыхается. Захлебывается воздухом, как водой. Потом его резко отпускает. Он судорожно и рвано дышит сквозь сжатые зубы. Хватается за ручку и продолжает писать, выводя неровные фразы. Упорство. Мирон дописывает последние строчки дисса и, откинувшись на спинку хлипкого стула, выдыхает полной грудью. © Copyright: Анжелика Гай-Робертсон, апрель, 2016 Примечания: *нагаш — в Торе (Основная религиозная еврейская книга. Что-то вроде Библии.), змий, соблазнивший Хаву (еврейский вариант произношения имени Ева) съесть запретный плод. Там говорится о том, что в времена Эдемского Сада он имел лапы и умел разговаривать. Но после изгнания из Эдема, потерял эти способности, дабы дальше не вредить людям. С тех пор змеи ползают и только и могут, что шипеть. Вообще, нагаш, в переводе с иврита, означает «змей».