I Won't Let You Go

Ночной Нью-Джерси, дорога, освещаемая уличными фонарями, на улицах ни души, лишь в некоторых окнах все еще горит свет. Мы едем в машине, возвращаемся с семейного праздника. Он за рулем, а я рядом на пассажирском сидении держу в руках пакет с печеньем, которое нам дали мои родители. Мы смеемся, вспоминая, как бабушка смешно отчитывала Майки, который забыл что-то сделать. Словно он – нашкодивший десятилетний мальчишка, хотя ему уже перевалило за двадцать. У него даже кончики ушей покраснели. За окном мелькают фонари, мосты, всевозможные магазинчики. Последние уже давно закрыты, так как время давно перевалило за полночь. Причудливые тени, отбрасываемые светом на его лице, заставляют меня повернуть голову и смотреть на него, словно завороженного. Уже в который раз убеждаюсь, что он невероятно красив. Он замечает мой взгляд и начинает улыбаться, от чего я и сам усмехнулся. Сейчас мы только одни и нам никто в этом мире больше не нужен. Сейчас. На этой дороге. В нашей машине. Есть только я, он и этот миг. Я подаюсь вперед и целую его в щеку. Его улыбка становится еще шире, и я понимаю, что сейчас я действительно счастлив. Я сажусь обратно на место, поправляю немного задравшуюся футболку, поднимаю с пола упавший пакет и снова поднимаю взгляд на дорогу. Последнее, что я успеваю увидеть - ослепляющий белый свет, а после – темнота. *** Я просыпаюсь в больнице и первое, что я вижу – белый ослепительный свет, как тот, что видел, сидя на переднем сидении нашей машины. Как только медсестра заметила, что я открыл глаза, она тут же унеслась куда-то прочь из палаты, бросив свои инструменты. Я с трудом оглянулся вокруг и увидел какие-то аппараты и кучу всяких трубочек, торчащих из моего тела. В голове гудело, язык был неспособен ворочаться во рту, а душа, словно, отдельно от тела. Через минуту медсестра вернулась, а с ней был пожилой мужчина, в руках которого были какие-то бланки. Он подошел к моей койке и начал снимать показания со всех приборов. Закончив, он повернулся к медсестре, сказал ей что-то на ухо и ушел. Она подошла к кровати, достала со стоящей рядом тумбочки какие-то ампулы, шприцы и, смешав содержимое, вколола их мне. В теле появилось чувство легкости, я больше не чувствовал ноющей боли, словно я улетаю или растворяюсь. Я снова уснул. Проснулся я от того, что кто-то довольно громко переговаривался возле двери. Вдруг она отворилась, с громким стуком ударяясь о стену, отчего в голове неприятно запульсировало, заставив невольно поморщиться, и на пороге возникла моя бабушка. Я невольно улыбнулся. Хелена. Кто же еще может так рваться в палату к любимому внуку. Родители и Майки, скорее, всего тоже здесь, но врач сказал, что ко мне пока нельзя. Но разве бабушку это остановит? Думаю, если бы прошло еще немного времени и ее не впустили, то она бы взяла эту больницу штурмом. Она сразу же кинулась ко мне, не обращая никакого внимания на осуждающий взгляд моего лечащего врача. Кое-как ворочая языком, я отвечал на ее вопросы, в душе смеясь с недовольного выражения лица врача. Ну да, он ведь не знал, что, как говорится у нас в семье, против Хелены не попрешь. Бабушка что-то рассказывала, но я не мог уловить почти ничего, потому что голова упорно отказывалась соображать. Когда врач тактично начал намекать, что время посещения заканчивается, и бабушка уже собралась уходить, я спросил то, что меня очень мучало: все ли в порядке с Фрэнком. На долю секунды ее лицо изменилось, но потом она вновь улыбнулась и сказала, что с ним все хорошо, просто ему пришлось на некоторое время уехать из-за работы. Но я-то уловил, что это все фальшь. На душе как будто кошки заскребли. Хелена поцеловала меня в щеку и удалилась. Как только за ней закрылась дверь, в палату тут же вошла медсестра, которую я видел ранее. Она достала какие-то пузырьки и повторила ту же процедуру, которую делала раньше. Я снова начал забывать о боли, тело стало ватным и я провалился в сон. *** Я пробыл в больнице больше месяца. Все это время меня навещали родители, Майки и особенно Хелена, которая почти сутками сидела возле меня и все время что-то рассказывала, но, как только я начинал говорить о Фрэнке, она тут же спешила перевести тему и уворачивалась от вопросов. Со временем, трубочек становилось все меньше, а я чувствовал себя все лучше и лучше. Когда я уже полностью окреп, меня выписали, прописав еще кучу препаратов для восстановления. На выходе меня встретили радостные Хелена и Майки и мы сразу же поехали к бабушке, чтобы поесть печенье с какао, прямо как в детстве. Мы смеялись, шутили, но в сердце неприятно щемило при мыслях о Фрэнке. В какой-то момент в гостиной повисла гробовая тишина, давящая со всех сторон. Тогда бабушка встала и пошла в спальню, вернулась она с какой-то газетой и протянула ее мне со словами: "Ты должен кое-что знать". Я взял у нее газету из рук. На третьей странице была статья об аварии. Я уставился в страницу, вчитываясь в текст. "...сегодня ночью произошла авария на тридцать девятом шоссе... по данным, предоставленными полицией все происходило следующим образом: водитель фуры не смог справиться с управлением из-за непредвиденной поломки на дороге, отчего его начало заносить на встречную полосу, по которой двигался легковой автомобиль. В автомобиле находились двое молодых людей возрастом примерно от 23 до 28 лет. Водитель фуры скончался на месте, пассажиры второго автомобиля были госпитализированы в состоянии крайней тяжести..." И под статьей прилагалось несколько фото с места аварии. Много разбитого стекла, кровь, обломки от кузова фуры и груда металлолома, некогда бывшей нашей с Фрэнком машины. Я оторвался от статьи и посмотрел на бабушку. У нее в глазах были слезы, но она держала себя в руках. – Это произошло три месяца назад, Джерард. Почти два месяца ты пролежал в коме и были очень малы шансы, что ты вообще выживешь. А Фрэнк... Он умер спустя пару часов после того, как вас доправили в больницу. Мне очень жаль. Я слышал все, словно сквозь вату. Нет, этого не может быть. Нет, это невозможно. Нет!!! *** Я не помню, как я добрался домой: на такси или меня привез Майки. Я был все это время словно в трансе. Я поднялся на нужный этаж, открыл дверь нашей квартиры, скинул верхнюю одежду и обувь, вошел в спальню и упал на кровать. Из глаз потекли слезы, и я просто поддался этому. У меня просто нет сил что-либо делать или говорить. Вдруг что-то коснулось моей щеки, и я вздрогнул. Я вытер глаза и увидел перед собой Фрэнка, который смотрел на меня своими глубокими ореховыми глазами. Я бросился к нему, собираясь обнять. – Фрэнк! Ты жив! Значит... – Нет, Джи. – Но как тогда?.. почему ты ещё со мной? – Я буду с тобой до тех пор, пока ты меня не отпустишь. Он взял меня за руку и улыбнулся своей, такой родной для меня, улыбкой. *** Я проснулся от солнечного света, пробивавшегося сквозь неплотно закрытые шторы. Немного поморщившись, я повернулся на другую сторону и столкнулся с внимательным взглядом ореховых глаз, в которых я увидел тень грусти и... сожаления? Но, только заметив, что я уже не сплю, Фрэнк тут же лучезарно улыбнулся. – С добрым утром, Джерард. – С добрым утром, – я тоже расплылся в улыбке. Быстро выпив кофе и собравшись на работу, я поцеловал Фрэнка и вышел из дома. Прошло уже полгода с момента той самой аварии, я уже полностью оправился, и жизнь стала налаживаться, все вернулось в привычное русло. Вот только все, не переставая, продолжают убеждать меня в том, что Фрэнка нет. Когда я смотрю на нашу с ним общую фотографию на рабочем столе, все начинают сочувственно смотреть на меня и перешептываться. Они все твердят, что его нет, он умер. Но я не верю. Он здесь, со мной. Родители и Майки пытались кормить меня препаратами: всякого рода антидепрессантами, успокоительными и прочей дрянью, чтобы я поскорее смирился с его утратой и начал жизнь заново. Но все они: друзья, Майки, родители – они не понимают. Он не умер, он здесь, со мной. Все твердят, что нужно принять это и просто двигаться дальше. Но я упорно продолжаю доказывать, что он не умер, он не оставил меня. Понемногу, все стали думать, что я просто сошел с ума и даже пытались насильно отвести меня к психиатру, но это ни к чему, в этом нет необходимости. Я не сумасшедший, я просто знаю, что он не умер и доводы остальных мне безразличны. Лишь бабушка не пытается переубедить меня, она приняла то, что вижу я, и не пытается осуждать меня. Так почему другие не могут сделать так же? День прошел довольно-таки спокойно, и я вернулся домой даже немного раньше обычного. Войдя домой, в коридоре меня ждал Фрэнк, он произнес: – Пойдем, прогуляемся. – Хорошо. Я оставил на тумбочке папку с моими документами, мобильный телефон (чтобы никто не смог нас потревожить), и вышел вслед за Фрэнком. Он вел меня по плохо знакомым мне улочкам в сторону какого-то парка, и всю дорогу мы, то и дело, вели беседы на непринужденные темы и смотрели друг на друга. Мы вышли из очередного переулка, и я увидел дорогу, ведущую к ... кладбищу. – Фрэнк, но зачем мы?.. – Мне нужно тебе кое-что показать. И я молча пошел за ним. Мы подошли к открытым воротам и зашли в них. Фрэнк вел меня между рядами надгробий, так, словно досконально знал все дороги здесь. Он остановился у одной из могил и посмотрел на меня, а я остановился рядом с ним и посмотрел на надгробную плиту. Это была его могила. – Взгляни. Меня нет. – Это ведь все неправда, Фрэнк. Скажи мне, пожалуйста. – Ты просто не можешь отпустить меня. – И никогда этого не смогу, - шепчу я. Я обернулся к Фрэнку, но его уже не было рядом. *** Я открываю глаза от лучей солнца, пробивающихся сквозь неплотно задернутые шторы и, поморщившись, поворачиваюсь на другой бок. – С добрым утром, Джерард, – слышу я где-то сбоку. – С добрым утром, Фрэнки.