Полет фантазии

— Куда сейчас? — спросил Саша. — Заесть горечь поражения, — констатировал Витька. — И запить. Желательно вишневым киселем. — Хорошо, ребятки, вы идите, а я вас догоню, — Роман бросил быстрый взгляд на часы, сделав элегантный жест, поправил рукав идеально сидящей голубой рубашки и испарился. <empty-line> Я стоял возле автовокзала и с любопытством оглядывался по сторонам. — Приветствую тебя, о сотрудник НИИЧАВО, на гостеприимной земле китежградской, — произнес позади меня знакомый голос, отчего внутри сначала все как-то томно сжалось, а потом вдруг воспарило до самого подбородка. Я обернулся. Роман улыбался. Я улыбнулся ему в ответ и задержал дыхание, пытаясь унять сладостную тахикардию, отчего голова закружилась окончательно. Роман поклонился в пояс, а разгибаясь, выхватил у меня спортивную сумку, в которую я перед поездкой успел побросать минимальный джентльменский набор. — Ты налегке, — констатировал он, взвесив сумку на руке, — а ветровка где? Вечера здесь прохладные. — Обойдусь, — счастливо сказал я. — Обнимемся? По-товарищески? Вместо ответа я обхватил Романа за плечи, но, пожалуй, чуть более горячо, чем позволял регламент дружеских приветствий. — Соскучился, — удовлетворенно резюмировал он слегка придушенным голосом. — Очень. А где ребята? — Предаются возъеданию и возлиянию. Предположительно биточками с тушеной капустой и киселем. Как добрался? Мы двинулись по тротуару в сторону сквера. — Спасибо, хорошо. По пути два раза останавливались менять колеса. — И то повезло. А я уже два раза забегал в диспетчерскую. Кстати, здесь кассиром работает дочка местного управленца товарища Голого. Ничего себе барышня. Оставляет после себя… впечатление. Я смущенно потер нос. Роман был выдающийся спортсмен по женской части. Буквально перворазрядник. И если бы где-то проходили соревнования по обольщению и ухаживаниям, то он непременно стал бы чемпионом с мировым именем. По счастью таких состязаний никто не устраивал, да и сам Роман видел в этом скорее забаву и способ сокрытия своих истинных интересов, которые как раз являлись полной противоположностью его развлечений. И тут уж — кого стоило бы возблагодарить: генетику, среду, воспитателей или вообще нечто до сих пор наукой неизведанное? — мне тоже повезло. Невероятным образом случилось так, что мы с Романом поняли друг о друге нечто такое, о чем вообще-то не принято даже думать, не то что говорить в слух, в силу не только правил хорошего тона, но еще и незаконности подобных… обстоятельств. В первую же нашу встречу, стоило мне только увидеть вызывающе прекрасный гасконский горбоносый профиль, черные сияющие глаза, обезоруживающую улыбку, наполняющую душу самыми многообещающими перспективами, я понял, что пропал. И пропал бы, потому что ни за что не решился бы открыть своих чувств, если бы не Роман. Потому что он, тоже в свою очередь ощутив ко мне… нечто схожее — во всяком случае, я надеюсь, что это именно так, — первым сделал шаг в пропасть, который по нереально счастливому стечению и совокупности факторов, оказался шагом навстречу. Сердце у меня снова часто и счастливо забилось, я поглядел на обожаемый профиль, еще раз потер нос и спросил: — Как гостиница? — Чистая. Уютная. И вполне пролетарская. — То есть? — Нас поселили в комнату на четверых. Ибо «местов нет». Мне стало грустно, но Роман все так же оптимистично продолжил: — Зато в конце коридора есть два туалета: эм и жэ, в каждом из них есть еще и две душевые кабинки с предбанником, который — о счастье! — запирается на стальную щеколду. Горячая вода, закрашенные окна и простор для полета фантазии в наличии. Я проверял. Я с удовольствием покраснел. — Пришли, — сказал Роман, распахивая передо мной двойную дверь, — столовая заводского управления. Милости прошу. <empty-line> В первые же часы своего пребывания на территории Китежграда я понял, что ребята настроены не столь оптимистично, как мне показалось во время встречи с Романом. Все прояснилось уже после вечернего заседания Тройки: парням толком и заняться-то было нечем помимо этих собраний, мое же пребывание в командировке скрашивал личный интерес, насколько бы эгоистично это ни прозвучало. Но и он, увы, таял час от часу, поскольку тем же вечером Роман заявил, что отправляется на встречу с объектом своего прикладного интереса, а именно — кассиром автовокзала, по совместительству являющейся дочерью товарища Голого. Я приуныл, но решил не показывать виду и, ловко имитируя вдохновение, принял предложение Саши Привалова «забыться» посредством выпивания вина и поедания мороженого в кафе. Там же, в кафе, я познакомился с целью моего визита в Китежград. Цель оказалась ожидаемо крошечной, но с неожиданно раздутым самомнением. Любопытно было наблюдать за этим представителем цимекс лектулариа. Признаться, слушая его казуистические высказывания, умиляясь инфантилизму демагогии, но не вступая при этом в полемику, я даже отвлекся от грустных мыслей. Правда, Говорун, а именно так звали цель моего визита, заставил меня изрядно понервничать немного позднее, когда после кафе решено было на сон грядущий посетить кинотеатр. В гостиницу мы вернулись в начале двенадцатого. Вити и Романа не было. Мы с Сашей разложили вещи по местам и завалились спать. Даже визит в конец коридора, где в наличии имелись туалеты эм и жэ с двумя душевыми кабинками и запирающимся предбанником, не принес мне облегчения: горячую воду после одиннадцати в целях экономии отключали. Это меня не сильно огорчило, ибо я чувствовал, что «полет фантазии», о котором мне говорили, в любом случае не состоялся бы, поскольку главный объект моих сладостных грез сейчас скорее всего расслабленно восседал на какой-нибудь скамейке в сквере и плел романтическую чепуху на ушко кассиру автовокзала… Нет, «полет» решительно отменялся. Я поглубже зарылся носом в подушку и заснул. <empty-line> — Пс-с! Эдик! Товарищ Амперян! Спросонья я подумал о том, что мне уже даже во сне мерещится театральный шепот любимого голоса. Я вздохнул и повернулся на бок. В проеме закрытого окна, согнувшись в три погибели, прямо на карнизе, каким-то чудом удерживая равновесие, стоял Роман. Я протер глаза. — Открой окошко-то, — примирительно улыбнулся он и показал мне задранные полы рубахи, полные пупырчатых крепеньких огурцов. Стараясь не шуметь, я аккуратно распахнул створки. — А еще говорят, что мы перестали лазать в окна к любимым, — покачав головой, Роман обернулся на спящего Сашу и чмокнул меня в висок. — Хорош! — я шагнул назад и тоже посмотрел на безмятежно посапывающего Сашу. — А ты, я смотрю, уже с уловом? Это, по-видимому, залог ответных чувств? — Это проявление уважения и заботы о гостях города, — выгрузив огурцы на стол, Роман грациозно двинулся в мою сторону. — Мне кажется или я чую запах ревности? Не стоит ли мне помочь тебе, о пылкый отрок, смыть с себя ее отравляющий сок в душевой, что находится в конце коридора? — Не стоит, я не люблю холодного душа в ночи. К тому же я не ревную. Роман пошевелил горбатым носом. — Так может, это запах отчаяния и уныния, которые намертво въедаются в кожу и волосы после первого же заседания Тройки По Распределению и Учету Необъяснимых Явлений? — он расстегнул и невероятно возбуждающе снял с себя до неприличия узкую приталенную рубашку. — Я готов перенять часть этой заразы на себя, согревая струи воды, льющиеся из душа своим горящим сердцем и прочими органами… — Побереги свои органы, это раз, а второе — ты Сашу разбудишь своими обольстительными речами. Я залез на кровать, инстинктивно накрываясь одеялом. Других средств защиты от этого агрессора у меня не было. — Хорошо, — сказал вдруг Роман совершенно обычным голосом, — тогда вот что, — он обернулся к кровати Привалова и возвел над ней мощнейший свето— и звуконепроницаемый барьер. — Теперь ты доволен? — А Витя? Я осознавал, что мои попытки избежать неизбежного, предотвратить столь желаемое и отвертеться от невероятно чаямого в сущности бесполезны. Но Роман остановился. — Ты прав. Тогда… Провернем еще кое-что. Он воздел руки к небу, точнее сказать к потолку, и стал произносить заклинания. Стены гостиничного номера на мгновение потеряли свои физические свойства, утратив непроницаемость — я даже успел заметить, как в соседнем номере сонно завозился в своей постели какой-то гражданин, — а затем принялись изменяться, раздвигаясь в разные стороны, образовывая собой новые миниатюрные номера, каждый со своей дверью и индивидуальным английским замком. Через несколько минут Роман, с легкой испариной на лбу, подошел к единственной оставшейся во вновь созданной комнате кровати, на которой я сидел поджав ноги. — Годится? Скажем, что мешали друг другу храпом. — Ты с ума сошел, — восхищенно выдохнул я. — Что? Опять не слава Богу? Ну, знаешь… Если бы я продемонстрировал подобную изобретательность, скажем, дочери товарища Голого, то она бы даже свадьбы не дожидаясь… — Так я и без того... и раньше… не дожидаясь свадьбы… — Да, ты совсем другое дело. Ради тебя я вообще готов горы свернуть. Я ради тебя даже… Оборвав себя на полуслове, Роман влез на кровать. От него остро пахло его магией и чужой «Красной Москвой». Испытывая щемящую боль и восторженное удовольствие одновременно, я еще глубже вдохнул в себя эти запахи. — Погоди, хочу тебе кое-что показать, — Роман полез в задний карман брюк и жестом фокусника выхватил из него шелковый платок. — Что это? — Трофей. Как увидел его, так сразу подумал… Пришлось позаимствовать. Сказал, что на долгую память. — Рома… — Извини, не смог удержаться, — он несколько раз взмахнул им в воздухе и уже через секунду в его руках было несколько одинаковых платков. — Поиграем? Признаюсь, я немного испугался. С раннего детства я не переносил никакого ограничения в действиях, любые попытки лишить меня подвижности вызывали во мне какой-то животный ужас, и от этого я впадал в некое подобие прострации. И Роман об этом знал. Я сам рассказал ему однажды, когда он попытался в самый ответственный момент перехватить покрепче мои руки. — Я буду очень осторожен. И нежен. И по первому твоему требованию… Он притянул меня к себе и, трогательно прижимаясь сухими губами к губам, принялся повязывать мне один из платков на глаза. — Зачем? — спросил я, продолжая совершенно механически отвечать на его короткие, трепетные поцелуи. — Ну, скажем… в научных целях. Чтобы расширить границы сознания, как вариант. Или — дать возможность воображению отправиться в полет. Магистру это никогда не повредит. — А ты уже делал когда-нибудь что-то подобное? — спросил я, неуверенно крутя головой, будто стараясь проследить за действиями Романа и понять красноречивые его манипуляции с платком, моими запястьями и прутьями изголовья кровати. — Сто раз, — шепнул он мне в ухо, одновременно лизнув кончик мочки, — мечтая о тебе. Я почувствовал, как мои щеки заливает румянец. Роман перелез через меня и принялся за другую руку. От возбуждения и волнения мое дыхание становилось все жарче и чаще. — Вот так, — удовлетворенно прошептал Роман. — Я чувствую себя как-то... неуютно. — Доверься мне. Я не сделаю ничего, что тебя обидит. Я слышал, как голос Романа дрожит. И вдруг осознал, что мне не хватает сил и возможности понять, отчего происходит эта дрожь? В силу ли нахлынувшего возбуждения или от смеха, а может, волнение смешалось с любопытством? — Роман… — Да. Я чувствовал, как он проводит по моей шее краешком платка. — Что ты теперь намерен делать? Мне вдруг показалось, что сейчас он изо всех сил затянет оставшийся в руках платок на моем горле. — Для начала хочу раздеть тебя. Я почувствовал, как он оттягивает нижний край моей футболки и задирает ее вверх, приоткрывая живот, грудь и плечи. — Приподними-ка голову. Через некоторое время я ощутил ладонями теплую мягкую ткань. Повинуясь какому-то неожиданному внутреннему импульсу я вцепился в нее пальцами. Вдруг кожу на животе обожгло поцелуем. Я невольно вздрогнул. И тут же почувствовал ладони Романа на своей груди. Некоторое время он поглаживал меня, едва касаясь кончиками пальцев, затем вдруг прикосновение исчезло, но через несколько мгновений к моему левому соску прижался теплый и влажный рот. Я почувствовал, как мой член сладко дрогнул и приподнялся, оттопыривая свободные пижамные штаны. Мне вдруг до боли в суставах захотелось опустить руки, прижать к себе голову Романа, я напрягся изо всех сил, но прочный шелк платков выдержал. — Что-то не так? От его голоса вся кровь во мне устремилась вниз. Сжимая зубы, я старательно заставил себя промолчать. Я почувствовал, как прохладный палец нырнул под резинку пижамных брюк и прошелся по животу. Аккуратно, чтобы не задеть головку, ставшую невероятно чувствительной, Роман стянул с меня штаны. Воображение рисовало передо мной самые фантастические и волнующие картины: я представлял себе, как Роман смотрит на меня, беззащитного, лежащего на кровати, на мой торчащий член, по которому стекает густая и прозрачная капля смазки… Чего же он ждет? Улыбается? Трогает себя? Приоткрыты ли его губы? Вдруг мне почудилось, что в позвоночник ворвался невероятной мощи поток удовольствия. Только спустя некоторое время я осознал, что это жаркое дыхание из приоткрытых губ, скользнувших по члену, вызвали во мне такой вихрь ощущений. Я невольно вскинул бедра вверх, чтобы не лишиться этого соблазнительного, ошеломляющего единения. Мне бы хотелось почувствовать пульсацию гортани, которая сжимается вокруг головки, останавливая порыв страстного возбуждения. — Не так скоро, мой дорогой… От голоса Романа я вновь ощутил прилив крови внизу живота. — Мне кажется, что я сейчас спущу… Я удивился тому, как странно прозвучал мой голос: хриплый, надорванный, будто готовый в любой момент сломаться и сорваться на крик. Когда Роман прикоснулся к моим яичкам, я понял, что забыл, как дышать. Непроизвольные сокращения мышц толкнули бедра вверх. — Где твоя вторая рука? Что ты делаешь ею сейчас? — я напрягся и подтянулся вверх, сгибая локти. — Прости, просто невозможно сохранять хладнокровие, глядя на тебя в таком виде… Вот, вот моя вторая рука, — Роман сжал мой ноющий член. — Честно говоря, я хотел… немного подольше… поиграть с тобой, но… Я снова почувствовал, как губы и язык Романа касаются моей головки, и сдерживаться стало почти невозможным. — Все, все, стой! Жалобно скрипнули пружины. На короткое мгновение наши тела потеряли связь. Я услышал шорох ткани, звяканье пряжки ремня и возбужденное короткое шипение. Напряжение в яичках немного спало. Я постарался отвлечься, но тут же под колени меня подхватили ласковые, но решительные ладони. Будто от опьянения, голова моя шла кругом, перед закрытыми глазами расплывались яркие, мерцающие круги. Что-то влажное, прохладное и мягкое скользнуло между ягодиц. — Расслабься, — прошептал Роман. Он быстрым движением растер какую-то смазку и настойчиво, но бережно и аккуратно вошел в меня. Не в силах больше превозмогать желание, я обхватил его спину ногами и что есть силы прижал к себе. Роман охнул и уперся ладонями в мои плечи. — Извини… Тебе не больно? Я не смог ответить. Не успел. Откуда-то из самой глубины моего существа, из самых отдаленных уголков сознания вырвался на свободу и взорвал тишину стон. Никогда еще мне не было так хорошо. Сперма толчками выплескивалась из меня, возможно попадая и на Романа, который все еще двигался во мне, но уже рыча от невозможности дольше терпеть. Я почувствовал, как его член во мне пульсирует, заставляя яички сладко поджиматься. — Рома, — выдохнул я, жадно ловя на слух последний сдавленный вскрик и предчувствуя, что сейчас, вот уже через миг, к моим губам прикоснутся влажные горячие губы. <empty-line> Повинуясь ловким пальцам, узел ослабел и платок нежно скользнул по коже. Стараясь сфокусировать взгляд, я несколько раз моргнул. Комната была залита слабым и каким-то фантастическим мерцающим светом. Роман лежал рядом, подперев голову кулаком и, улыбаясь, смотрел на меня. — Ну как? Я задумался. Я не в силах был подобрать слов, чтобы описать ему всю силу и глубину своих ощущений. — То есть полет фантазии прошел успешно? — Более чем… Подожди-ка. Ты что, хочешь сказать?.. Роман рассмеялся и сел рядом. — Примерно так. Вообрази, больше двух недель я практически каждый день отправлялся в подобного рода путешествие. Но сегодня на борту нас было двое, отсюда и результат, а теперь убери из этого одно составляющее? — То есть, ты хочешь сказать, что теперь моя очередь вести этот, с позволения сказать, лайнер страсти в одиночку? — Нет. Конечно нет. Как старший пилот я не позволю младшему по званию… — Развяжи меня. — Что случилось? — Ты обещал, что по первому же требованию. Развяжи. Роман щелкнул пальцами, и шелк платков растаял в воздухе, будто его и не бывало. Я сел напротив. — Роман Петрович, как второй пилот я готов к любым трудностям и испытаниям, к любым грузам и пассажирам, иной раз оказывающимся на нашем борту, лишь бы только знать, нет, быть уверенным, что никто и никогда больше не заменит вам напарника. Даже в фантазиях. В душевой кабинке. Роман прижал меня к себе: — Эдик, ты лучшее, что вообще могло бы со мной приключиться в этой жизни. А теперь все прибрать и спать. Помните, товарищ Амперян, что завтра ни свет ни заря вам нужно выдвигаться на заседание. После этого Роман, голыми руками и в несколько движений, собрал пространство, приведя гостиничный номер в надлежащий вид, снял воздвигнутый над Сашей свето— и звуконепроницаемый барьер и лег на свою кровать. — Спокойной ночи, товарищ Эдик, — сонно улыбаясь, сказал он и, помахав мне рукой, повернулся на другой бок. — Спокойной ночи, — прошептал я, слушая, как его дыхание становится все более спокойным и глубоким. — Спокойной ночи, — ехидно вдруг прыснул надо мной знакомый язвительный голос. Я облился ледяным потом, привстал и увидел в неверном утреннем свете сидящего на стене, прямо над изголовьем кровати, Говоруна. И возможно от усталости, а может, от плохого освещения, мне показалось, что тот покраснел. Но это уже совсем другая история.