Готовые завтраки

Сатакэ зажимает ей рот, какое-то время Масако удается сопротивляться, но противник много сильнее, и она обмякает в его руках. Приходит в себя от холода. Осматривается, с трудом поворачивая голову. Высоко-высоко в темноте теряется потолок. Она – в островке света. На полу – включенный карманный фонарик. Еще раз с усилием приподняв голову, Масако уже не осматривается, а оглядывает себя. На ней ничего, кроме футболки и потрепанных трусиков. Ей все равно, какое белье надевать. И уж точно нечего стыдиться перед Сатакэ. Мгновение, когда она готова была умереть в его руках, перестав отбиваться, давно миновало. Она лежит на конвейерной ленте. Все такое знакомое. Верно. Она в старом здании фабрики. Они в старом здании фабрики. В темноте - чье-то хриплое, с присвистом, дыхание. Дыхание Сатакэ. - Знаешь, стерва, после тюрьмы я стал смотреть телевизор чаще, чем обычно. И помимо ежедневных потоков дерьма наткнулся на нечто полезное. Поганец Дзюмондзи смылся из города, поэтому ты первой опробуешь это на себе. Долбаные америкашки. В кои-то веки у них можно перенять что-то полезное. Масако не удостаивает его ответом. Она пытается ослабить веревки, которыми привязана к платформе. Ноги и правая рука – привязаны. Левая – прикована наручниками. Пальцы правой что-то сжимают. Помимо ее воли. Масако удается скосить глаза – к ее правой руке скотчем примотан скальпель. - Что за игру ты затеял, чертов ублюдок? Лучше убей меня побыстрее, и покончим с этим. - Какой интерес убивать того, кто сам об этом просит? Нет, спасибо долбаным америкашкам, я знаю, как с тобой поступить. Сейчас ты мне покажешь, есть ли у тебя желание жить, Масако. Почти двадцать лет идиотской канцелярской работы, никакой карьеры, муж и сын, которые не нужны тебе и которым плевать на тебя. Они ведь даже искать тебя не станут. - Не станут, верно, - подтверждает Масако. Не станут, и она сама этого хотела. - Когда прошла первая злость, мне стало очень интересно, ради чего ты решила помочь своей дурехе-подруге. И почему ты решила превратить это дело в бизнес. Не каждая женщина решится на это. Ты – редкий экземпляр, Масако. А значит, и убивать тебя будет интересно. Я почти уверен в этом. А чтобы уверенность стала сильнее, мне придется испытать тебя. Прямо над тобой находится раструб, из которого в контейнеры сыпался замороженный рис. Конвейерная лента больше не движется, а рис пришлось заказать специально. В твоей правой руке – скальпель. Я разрежу путы на ней и отойду в дальний угол цеха. Как только я нажму клавишу, из раструба посыплется замороженный рис. Если ты не успеешь освободиться за три минуты, я привяжу тебя снова. И ты сдохнешь здесь, погребенная под грудой ледяного риса. Сама станешь готовым завтраком, которые успела возненавидеть за время работы на фабрике. А если ты освободишься, выиграешь, я дам тебе минуту форы, чтобы уйти. - Пошел ты! - отвечает Масако. Голос ее почти не дрожит. – Больной ублюдок! - Тебе всего лишь придется воспользоваться скальпелем, Масако. Потом можешь оставить его себе, так будет даже интереснее. Сатакэ проводит пальцем по ее левой ладони. - Руки загрубели от работы, но форма по-прежнему хороша. Этими руками ты разрезала мужа своей идиотки-подруги и другую идиотку-подругу, ими же – того старика, что привез тебе Дзюмондзи. Ты ведь прекрасно знаешь, как разрезать тело. Вот и сделай это снова. Он вынимает из кармана нож, и Масако делает усилие, чтобы не зажмуриться. Сатакэ отступает в темноту, как и обещал. Она напрягает слух – осторожные шаги по бетонному полу, по стеклянному крошеву. И правда – удаляющиеся. Сверху сыплется что-то обжигающе-холодное. Чертов рис, который Кунико, чье расчлененное тело давно сгорело на мусорной свалке, так проворно раскладывала в подаваемые ею, Масако, пластиковые контейнеры. Первые горстки риса вперемешку со льдом заставляют тело помимо ее собственной воли выкручиваться, стараться увернуться. Она заставляет себя лежать неподвижно. Очень холодно, хочется спать. Скоро этого риса наберется целая гора, погребет ее под собой. Будет даже не больно – она просто уснет. И никто не станет ее искать, и никто не найдет – разве только кто-то случайно забредет на старую фабрику. Но смерть будет означать, что она проиграла. Скальпелем, приклеенным к правой ладони, не дотянешься до пут на ногах. Выбор? Выбор очень простой. Масако прекрасно знает, как под острием скальпеля расходится кожа, желтоватый жир, мясо… Холод и ярость немного заглушают боль. Большой палец ее левой руки остается на конвейерной ленте. Масако освобождает ноги и спрыгивает на пол, ощущая босыми ногами мелкие замороженные рисинки. Кое-как, помогая себе зубами, разматывает скотч на правой ладони. Заматывает левую руку собственной футболкой. На полу кучей – ее джинсы, ее теннисные туфли. Где бы еще найти куртку? Закусив губу, сжав в правой руке скальпель, она, голая по пояс, готовится встретить Сатакэ. *** На следующее утро Масако сидит в вестибюле вокзала Синдзюку, задвинув под стул сумку с пятьюдесятью миллионами йен. Домой она не вернется. Куда теперь? Да неважно. Все прошлое Масако, ядром каторжника волочившееся за ней многие годы, осталось в здании заброшенной фабрики. Где-то там, под лавиной замороженного риса, который, должно быть, давно оттаял. Где-то там, вместе с ее большим пальцем и телом Сатакэ, который, истекая кровью из рассеченной артерии, только и успел сказать, что так и знал, что она справится.