Маги в бессрочном отпуске

Ночь была чёрной, как душа ростовщика, и лишь тусклый луч лунного света, проникший в комнату сквозь дыру в потолке, освещал колыбель, в которой мирно спал младенец. Где-то наверху грянул гром, и малыш пронзительно закричал, словно ощущая приближающуюся опасность. Дверь распахнулась, и в проёме показалось два силуэта — один женский, а другой, судя по росту, принадлежал карлику. Младенец закричал ещё громче. Женщина сделала шаг к колыбели. — Ну, что опять случилось, мой маленький тёмный властелин? Животик прихватило? И почему у нас опять в потолке дыра, алхимики снова искали каменное масло? Кто чинить будет, тьма вас побери? Сопровождавшая её квазиморковь поспешила ретироваться — она, как всегда, ботвой чуяла неприятности. *** Сто восемнадцать лет спустя, плюс-минус пара месяцев хронологической погрешности. — Всё должно быть идеально, вы меня поняли? — Кселлесия привычно нахмурилась, стараясь не провалиться в бездны рефлексии, суть которой сводилась к одному — год за годом она пыталась осознать, отчего вообще верит в то, что овощи способны хоть что-то да понять. — Гости начнут прибывать уже через пару часов, а у нас грязно, как… как на грядке! Они же подумают, что у нас не праздник, а похороны, а землю мы притащили для того, чтобы выкопать в ней могилу прямо здесь! — Похороны тоже могут быть праздником, хозяйка! — вякнул какой-то особенно обнаглевший мухомор. Кселлесия прищурилась, пытаясь узнать нахала в толпе, но махнула на это рукой, тем более что в конечном итоге с ним просто нельзя было не согласиться. — Ну-ка, марш убирать мусор, не то сами станете мусором! И позовите мне Игоря, немедленно! Игорь в последние лет эдак сорок был её правой рукой. Родился он баклажаном, но в итоге магической обработки мутировал и даже отрастил себе какие-никакие мозги, что для баклажана было несомненным достижением. Теперь о его овощном происхождении напоминали разве что осанка и цвет лица, так что Кселлесия давным-давно привыкла в случае чего полагаться именно на него. — Всё готово? — Так точно, хозяйка! Строили, строили и наконец достроили! Все на своих местах, каждому выдали по факелу, у каждого третьего вилы, у каждого четвёртого — моргенштерн, в бочки залили воду из Светлого источника. — Отлично. Белая Фея не была против? Воду не мутила? Нам, конечно, и мутная подойдёт… Честно говоря, к небольшому конфликту Кселлесия была готова, да и Фея тоже, но сегодняшний день был особенным, и портить его было категорически нельзя. На миг её сердце замерло от нежности, но, к счастью, в свои пятьсот лет она ещё не стала чересчур сентиментальной и не давала чувствам взять над собой верх. — Всё путём, хозяйка, — заверил её крайне довольный собой баклажан. — Правда, один наш подосиновик ущипнул за ножку какую-то местную сыроежку, но Белая Фея отпустила нас с миром после того, как он обещал жениться. Даже дала полфунта рассады приданого. Честно говоря, матримониальные перспективы грибов волновали Кселлесию в последнюю очередь, но она нашла в себе силы недовольно кивнуть. — Мой сын ничего не заметил? Если он узнает, я вас на ниточки порву, всех до единого. — Ну что вы, хозяйка. Его Злейшее Темнейшество за последние дни носу из своей спальни ни разу не высунул, ещё б что заметил. — Вот и хорошо! Свободен. Игорь вежливо поклонился и засеменил к двери. Кселлесия вздохнула. Настало время поговорить с сыном. *** Тарабас снова, третий раз за последние пятнадцать минут, набрал полную грудь воздуха и расправил плечи. — Матушка, — начал он, отважно глядя прямо в глаза дверному косяку, на данный момент олицетворявшему для него Кселлесию, — я прекрасно понимаю ваше беспокойство и ценю вашу заботу, но мне уже сто восемнадцать лет, и я вполне способен о себе позаботиться. Конечно, в день моего восьмидесятилетия вы сказали, что скорее перевернётесь в гробу, чем позволите мне это, но я вырос. Я даже отрастил бороду! И вы обещали, что когда мне исполнится сто восемнадцать лет, всё изменится, а ваше слово, как известно, нерушимо! Пожалуйста, матушка, послушайте меня… Косяк презрительно сверкнул золотым орнаментом и не снизошёл до ответа. Тарабас горестно вздохнул. Стук в дверь заставил его подскочить на месте. — Я зайду? — нежный голос матери был наполнен теплом и любовью. — Конечно, заходите! — Тарабас торопливо набросил покрывало на незаправленную с утра кровать и натянул любимую зелёную рубашку. — С днём рождения тебя, сын! Подумать только, как ты вырос! Ещё вчера я тратила по три с лишним заклятья на каждую пелёнку, а сейчас передо мной стоит настоящий Тёмный Властелин! Совсем взрослый… — Вот об этом, матушка, я и хочу поговорить… Матушка то ли сделала вид, что не услышала, то ли и впрямь была чересчур возбуждена и просто не обратила на его слова ни малейшего внимания. — Гости уже почти собрались! Представляешь, как обрадуется тебе дядюшка Азарет? Подумать только, он в очередной раз женился. И это в его-то возрасте! Хорошо, что не нужно искать комнату побольше — они и на кушетке отлично поместятся. — Матушка, позвольте… — А дядюшка Эпос? Подумать только, ещё недавно вы играли с Гамешем в «попробуй, что за зелье», а теперь ты уже взрослый, он-то по-прежнему от горшка два вершка. Иногда мне всерьёз начинает казаться, что Эпос его недокармливает. — В об этом я и говорю! — Да и для Безымянного надо приготовить шкаф подальше от канделябров… Постой, о чём ты говоришь? Тарабас взглянул на косяк, надеясь на поддержку, но тщетно. — Мне сто восемнадцать лет, и вы мне обещали, что я смогу отправиться во внешний мир! Я понимаю, вы считаете, что я… — Конечно, Тарабас. Отправляйся. — Так вот, матушка, я понимаю вашу тревогу, но я уже достаточно взрослый и смогу позаботиться о себе, так что... что? Кселлесия улыбнулась сыну и коснулась ладонью его щеки: — Отправляйся. Конечно, я очень волнуюсь, но тебе действительно пора выбраться на поверхность. Тарабас застыл, словно громом поражённый. — Матушка, вы правда не против? Я смогу увидеть небо, поговорить с людьми… Сначала я полечу в Тогор, посмотрю на слонов, а потом… Он бросился к матери и заключил в крепкие сыновние объятия. — Я прошу тебя только об одном, сынок. Давай всё-таки начнём с малого? Не со слонов? Столько гостей приехали поздравить тебя, будет несправедливо лишить их возможности сделать это. Лицо Тарабаса вытянулось, как будто он откусил от апельсина, на поверку оказавшегося недозрелым лимоном. — Но не отчаивайся, — голос Кселлесии был слаще верескового мёда, — тут неподалёку есть небольшой замок, слетай туда, поболтай с людишками, за сорок минут обернёшься. — Спасибо, матушка! — голос Тарабаса звенел от счастья, и она поцеловала его в высокий лоб. *** Тарабас всегда любил летать — не то что бы ему часто удавалось это делать, но иногда он превращался в сокола и порхал из залы в залу, приземляясь на вешалки. Но это уж точно не могло сравниться с ощущением настоящего полёта — ветер поднимал его всё выше и выше, на западе алело закатное солнце (за сто с лишним лет в подземелье биоритмы его обитателей претерпели изменения, и привычное Тарабасу утро, как выяснилось, на поверхности начиналось часов эдак в шесть пополудни). Замок, о котором говорила матушка, призывно маячил на горизонте. На душе было радостно и неспокойно одновременно — в сказках, которые матушка когда-то читала ему на ночь, говорилось, что люди одновременно глупы, коварны и беспринципны, а каждая человеческая самка только и мечтает о том, чтобы поцеловать мага, тем самым превратив его в страшное чудовище для утех, суть которых оставалась для Тарабаса загадкой. С другой стороны, судя по сводкам волшебного зеркала, за последнюю сотню лет человечество изобрело баллисту, гильотину и борьбу за права женщин в коронах, а, значит, стало куда как терпимее и прогрессивнее. — Не бойся, — сказал сам себе Тарабас, плавно снижаясь, — главное — относиться к ним так, как хочешь, чтобы относились к тебе. И крыло пронзила резкая боль, и он камнем рухнул вниз, прямо на потёртую брусчатку, приняв человеческую форму в паре дюймов от земли. К счастью, от удара он не потерял сознания, но перед глазами словно всё расплылось. Прищурившись, он с трудом смог понять, кто перед ним стоит. Это была девочка — настоящая человеческая девочка с рогаткой. Лёжа на камнях, Тарабас заметил нарисованных крольчат на её ботиночках. — Не бойся, — вежливо сказал он и, преодолев дурноту, поднялся на ноги, — я не причиню тебе вреда. Меня зовут Тарабас, и я…. — Чёрный маг! — истошно завопила девочка и бросилась бежать с такой скоростью, словно возомнила себя скаковой кобылой. И тут на площадь начали выходить люди. На секунду Тарабас прислушался к себе в поисках ожидаемого восторга. Увы, восторга не наблюдалось — возможно, дело было в том, что лица у жителей замка были крайне грозные, и чуть ли не у каждого в руках было по вилам, факелу и ржавому ежу на цепочке. — Чёрный маг! Бей его! Ату! Умри! Смерть! — Постойте! Я… И тут один из людей неловко взмахнул факелом, отчего его сосед вспыхнул, как страница с правилами поведения за столом, заботливо повешенная матушкой в столовой, и неуклюже взмахнул вилами у самого лица Тарабаса. — Во имя всего зла на земле, да вы же горите! Я могу вам помочь… — Смерть ему! В ужасе Тарабас обернулся соколом и взмыл ввысь, а затем полетел навстречу спасительному дому. Замок догорал, а тлеющие жители, дисциплинированно выстроившиеся колонной, отправились в том же направлении. Ни Тарабас, ни, тем более, горячие парни с вилами не заметили одинокого всадника, наблюдавшего за фантасмагорией с широко раскрытыми глазами. — Вот тебе и поискал прекрасные глаза, — выдавил из себя он, и решительно направил коня вслед за искрящейся толпой. *** — Ты так рано? — удивилась Кселлесия, глядя на сына. — Я думала, ты проведёшь в замке больше времени. — Вы были правы, матушка, — тихо сказал Тарабас, уставившись в пол, — люди действительно ужасны. — Тьма и все её аватары, что случилось? — Они хотели убить меня, матушка. Говорили страшные вещи, а потом они начали поджигать друг друга! Кселлесия прикусила губу, а потом обняла сына. Тот прильнул к ней в ответ. — Это моя вина, Тарабас. Я не должна была отпускать тебя. Но я надеялась, что за эти годы что-то изменилось, они стали хоть чуточку лучше… Прости меня, сынок. Спускайся к гостям, когда придёшь в себя. Не торопись. — Благодарю вас, матушка. Он сел на кровать и опустил голову. Странное ощущение охватило Кселлесию, но она не смогла точно понять, было ли это давно забытое чувство вины или банальная изжога. Закрыв дверь в комнату сына, она прошла сквозь галерею и распахнула в дверь в зал. — Тарабас немного задержится, — объявила она, — но скоро будет здесь. — Что случилось? — встревоженно спросил маленький Гамеш. — Он заболел? — Он навещал людей, — вздохнула Кселлесия, — летал в замок. — Что? Людей? — казалось, все присутствующие были шокированы, один Гамеш радостно улыбнулся, но тут же прикрыл лицо рукой. — Это большой риск в его возрасте, милочка, — сухо сказал Эпос, — навещать людей. Одно дело — гоняться за крестьянками по лесу, в этом есть, я бы сказал, элемент спорта. Но соваться в замок! — Ему и за крестьянками гоняться нельзя. Сам знаешь — звереет от поцелуев, — пожала плечами Кселлесия. — Жениться ему пора, — вмешался Азарет, — заодно и почище будет. С трудом справившись с искушением превратить старого извращенца в молчаливую швабру, Кселлесия обворожительно улыбнулась: — Нельзя, говорю же. Звереет. — Ну так целоваться я и не предлагаю. Если жену расположить грамотно, да ещё и развивать гибкость позвоночника… От быстрой, но болезненной смерти Азарета спас баклажан Игорь, деликатно замерший у того за спиной. — Все вернулись, хозяйка. — Кто вернулся? — удивлённо спросил Эпос. — Патруль, — ответила Кселлесия, — мы же не хотим видеть тут незваных гостей? — Если хотите, они доложат обстановку, хозяйка, — Игорь махнул ложнощупальцем в сторону коридора, откуда явственно доносился дивный запах овощей на гриле. — Прошу меня простить, — Кселлесия изобразила реверанс, — дела. — Замуж тебе надо, — прокряхтел Азарет, демонстративно почесав живот, но ради его же безопасности Кселлесия предпочла проигнорировать этот недвусмысленный жест. Отпустив Игоря, она тщательно пересчитала вернувшихся (не хватало груздя и пары сельдереев), и собралась уже вернуться к гостям, как что-то привлекло её внимание. За одной из каменных колонн пещеры кто-то был. Видимо, как раз потерянный сельдерей. — Эй, ты! Вылезай оттуда, пока я не превратила тебя в соус! — рявкнула она, и тут же об этом пожалела. Потому что существо, вышедшее из-за колонны, определённо не было сельдереем, да и вообще явно не подходило для приготовления блюд вегетерианской кухни. *** Когда Ромуальдо был совсем ещё маленьким мальчиком, его няня любила говорить о любопытстве, которое, как известно, сгубило кошку. Дальнейшая жизнь доказала то, что животные крупнее кошек тоже были в опасности. По крайней мере, история того, как, погнавшись за всадницей и заблудившись в лесу, он набрёл на замок с горящими людьми и подземелье с говорящими овощами, была отличным примером того, насколько любопытство вредно, например, для людей. И сейчас, глядя на суровую золотоволосую женщину в золотом же платье, Ромуальдо мысленно пообещал себе, что выберется из пещеры живым и здоровым, выиграет войну и после этого всегда, всегда будет крайне осторожен. — Здорово тут у вас, — жизнерадостно сказал он, осторожно отступая к выходу, — простите, что помешал. — Человек, — глаза женщины опасно сузились, — что человек делает в моих подземельях? Как ты вообще попал сюда, жалкий потомок обезьян? Это, пожалуй, было даже обидно — Ромуальдо терпеть не мог отца, но назвать его обезьяной даже у него язык не поворачивался. Стоял бы перед ним, к примеру, чёрный маг, он мог бы схватиться за меч и попробовать эффектно покончить жизнь самоубийством (иллюзий по поводу волшебников Ромуальдо не питал), но бросаться с клинком на женщину было как минимум некрасиво. Тем более, эффект скорее всего был бы тем же. — Пришёл вслед за горящими, — честно ответил он, — никогда в жизни такого не видел. Интересные у вас тут развлечения с иллюминацией. — Ну что, — прищурилась женщина, — я жду. — Чего? — удивился Ромуальдо, отбросив откровенно похабные мысли. — Ты что, не будешь оскорблять меня в ответ? Угрожать? Называть «грязной колдуньей?» Армией угрожать, в конце концов? — женщина нетерпеливо топнула ногой. — Не буду, — честно сказал Ромуальдо, — разве что если это доставит вам удовольствие. Но даже в этом случае я буду чувствовать себя неловко. — Что, человече, хочешь выторговать лестью свою жалкую жизнь? Тебе повезло, что я не убиваю людей в праздничные дни. Назови своё имя, презренный! Ромуальдо пожал плечами: — Я — Ромуальдо, родом из королевства, что граничит с другим королевством у Пещеры Золотой Розы. — А названия у королевства нет? Ромуальдо грустно развёл руками: — Да вот как-то не придумали. Ничего, обходимся. — Я — Кселлесия, тёмная госпожа тьмы и кошмаров. Слушай меня внимательно, Ромуальдо из забытой богами дыры. Сейчас я выведу тебя отсюда, сотру тебе память, и ты никогда, никогда никому не расскажешь об этом месте! — А как я, по-вашему, о нём расскажу, если вы сотрёте мне память? — Хватит ёрничать, — прошипела Кселлесия, и тут из коридора раздались шаги. Три человека вышли им навстречу. Один из них был седым стариком, другой был с ног до головы покрыт фиолетовой пудрой, а пластику третьего без всякой натяжки можно было назвать деревянной. Глядя на них, Ромуальдо окончательно убедился в одном — маги действительно были очень странными ребятами. — Кто это, Кселлесия? — обманчиво мягко сказал любитель лиловой пудры, и Ромуальдо стало не по себе. — Похож на человека. Мысленно Ромуальдо попрощался с Ивальдо, Катальдо, королевством и девушкой-стрелком с прекрасными глазами и кривыми руками, но, тут Кселлесия заговорила: — Это мой экспериментальный огурец. Его зовут Роман. Почти что Фёдор, но эстетически эта модель более продвинута. — Для огурца у него на редкость здоровый цвет лица, — захихикал длинноволосый старик, явно довольный получившейся рифмой. — В процессе мутации пришлось дополнительно проспиртовать, — безмятежно парировала Кселлесия, и Ромуальдо невольно восхитился ею. — То есть ты секретничаешь с огурцом? — недоверчиво спросил деревянный. Седой мерзенько захихикал. — Это — модель, специально созданная для организации праздников. Мы обсуждали программу торжества и меню. — Меню? — сразу оживился деревянный, но Кселлесия безжалостно добавила: — Извини, Безымянный, маленьких детей не завезли, дорого и глупо. Но ты же деревянный, синтезируй себе немного глюкозы из углекислого газа и воды. Деревянный человек, названный Безымянным, жалобно щёлкнул челюстями из красного дерева. — Извините нас, джентльмены, — холодно продолжила Кселлесия, — но нам пора обсудить программу на вечер. Она взяла Ромуальдо за руку и потащила за собой по коридору. — Слушай сюда, человечишка, — презрения в её голосе было столько, что при желании в нём можно было бы утопить пару коней, — сейчас мы с тобой покрутимся в зале, а потом ты отправишься на все четыре стороны. Понятно? Только не хватало, чтобы наши гости узнали, что в подземелье может попасть человек. — А что будет, если узнают? На мгновенье Кселлесия задумалась. — Больше никогда не приедут. А тебя ещё и съедят. — А что, если они не приедут, кто-то будет переживать? Не похоже, чтобы их присутствие вас радовало. — Моему сыну нужна компания чёрных магов, — отрезала Кселлесия и, выпустив наконец его руку, поспешила к гостям. Ромуальдо пожал плечами, сделал шаг и чертыхнулся — внезапно ровный пол под ногами сменился ступеньками, и, споткнувшись, он не смог удержать равновесие и упал прямо на мужчину, который поднимался навстречу. — Извините, — пробормотал Ромуальдо, поднял голову и взглянул мужчине прямо в глаза. *** И тут Тарабас понял, что пропал, потому что его сердце стукнулось о рёбра и, казалось, остановилось навсегда. Тот, кто стоял перед ним, не отвёл взгляда — напротив, он широко улыбнулся, словно перед ним стоял не Тёмный Властелин, а простой гриб, но почему-то обидно не было. Наоборот, от этой улыбки на душе становилось теплее. — Привет, — сказал обладатель улыбки, и от его голоса застывшее сердце Тарабаса ушло в пятки, по дороге явственно замерев где-то в области паха. — Привет! — ответил он. — А ты кто? Я никогда не видел тебя раньше. И вот тут его собеседник внезапно смутился. — Допустим, я Буратино. — Да ну, — рассмеялся Тарабас, — не заливай. Я прекрасно знаю Буратино, это мой дядя, — он весело помахал Безымянному, но тот был слишком увлечён беседой с Чёрной Ведьмой и оставил именинника без внимания. — Я — другой Буратино, — без тени сомнения ответил улыбчивый гость, — его племянник. Меня зовут Романтино, но можешь звать меня Ромуальдо. — А я — Тарабас. Сын Кселлесии. Лицо Ромуальдо так забавно вытянулось, что Тарабас не смог сдержать смех. — Да, да, да, Тёмный Властелин, Наше Всё, наследник самого Даркена. Все поначалу пугаются. — Странно, — нахмурился Ромуальдо, — ты вовсе не выглядишь таким уж пугающим. — И на том спасибо! — Кселлесия сказала, что ты любишь проводить время в компании магов. Расскажешь мне о них? Тарабас поморщился: — Не то чтобы я правда любил, но мне приходится… Вот тот седой — дядюшка Азарет. Он постоянно женится, а жён запечатывает в живот, поближе к сердцу. Как колдун он ничего так, сильный, но уж очень зациклен на свадьбах. Матушка так и говорит — седина в бороду, рот в живот. — Если честно, звучит отвратительно. — Выглядит ещё хуже, чем звучит, — Тарабас смерил дядюшку Азарета долгим оценивающим взглядом. — Рядом с ним — дядюшка Эпос. Вечно хвастается какими-то крестьянками, но хотя бы с собой их не таскает. — Слушай, — Ромуальдо понизил голос до шёпота, — скажи честно, почему он весь в пудре? — Ну, — смутился Тарабас, — он же чёрный маг. Всё чёрные маги используют косметику. Я тоже. Правда, в основном глаза подвожу, ну и губы иногда. — Да ну, — удивился Ромуальдо, — а выглядишь, как нормальный человек, не то что этот… Память о людях была слишком свежа, и Тарабас резко помотал головой: — Нет уж, как человек я точно выглядеть не хочу. В жизни не встречал таких зануд. — Почему ты думаешь, что люди — зануды? Не спорю, о некоторых по-другому не скажешь, но я встречал множество прекрасных людей, поверь мне! Тарабас опасливо посмотрел на него. Ему вообще нравилось смотреть на Ромуальдо — тот словно сиял в темноте подземелья, и от этого становилось как-то не по себе. Ещё и это чувство, которое он испытал, заглянув Ромуальдо в глаза… — Ты что, общался с людьми? — Ну да, — ответил Ромуальдо, и тут же добавил, словно спохватившись: — Не так уж много, но… — И они не пытались сжечь тебя? И проткнуть вилами? — Нет, ни разу. Поверь мне, я был в нескольких королевствах, и… — Ты был в нескольких королевствах? — от возбуждения Тарабас схватил Ромуальдо за руку. — Нет, серьёзно? — Ну да. А ты что, мало путешествовал? Тарабас глубоко вдохнул: — Нет, ни разу. Я вообще до сегодняшнего дня никогда не выходил из подземелий. Вот теперь уже Ромуальдо выглядел шокированным. — И ты никогда не видел солнце? Небо? Звёзды? — У меня есть волшебное зеркало, так что видел… Но это совсем не то. — Но ты же маг! Можешь в мановение ока оказаться где угодно! — Ромуальдо невольно сам протянул руку и коснулся плеча Тарабаса. — Матушка не хочет, чтобы я выходил наружу. Там опасно, люди охотятся на нас, в диком лесу живут дикие грибы, которые не выполняют команды, а ещё я могу встретить девушку, и если у нас будет дзынь, то это плохо кончится. — Дзынь? Вы так называете плотскую близость? Ну и словечко! Тарабас удивлённо посмотрел на Ромуальдо: — Ты что, не знаешь, что такое дзынь? — Ну, у меня есть мысли, но… — Я читал об этом в дневнике отца, и матушка рассказывала… Дзынь случается, когда встречаешь свою истинную любовь. Ты смотришь ей в глаза… И — дзынь! Ромуальдо потёр виски кончиками пальцев, словно пытаясь переварить услышанное: — Ну а почему тебе нельзя встретиться со своей любовью? — Это всё мой отец, — печально ответил Тарабас, — он наложил на меня заклятие. Как только я поцелую девушку, которая мне понравится, тотчас же превращусь в страшного зверя и разорву её на куски. — Это же дикость! — Ромуальдо покраснел от негодования. — А я ещё своего отца считал козлом! — Ничего страшного. Согласно первой версии проклятья я вообще должен был уколоть палец о веретено и умереть в возрасте ста шестнадцати лет, но отца остановило то, что у матушки в доме отродясь не водилось веретена. Тарабас замолчал. Он никогда и никому не рассказывал о проклятии — что-то мешало. То ли то, что это было похоже на жалобу, то ли то, что все и так об этом знали. Ребёнка от отца матушка забирала при свидетелях и, по словам друзей семейства, в выражениях при этом не стеснялась. — Слушай, — наконец сказал Ромуальдо, — может, тебе надо больше общаться с ровесниками? — Было бы неплохо, — мрачно ответил Тарабас. — Сколько тебе лет? — Мне? Сто восемнадцать. А тебе? Ромуальдо неловко дёрнулся и отчего-то сглотнул. — Сто двадцать один. За их спинами раздался стук каблуков, и Тарабас резко обернулся. — Матушка, мы… — Вот ты где, милый. А мы как раз тебя ищем. И ты, — она посмотрела на Ромуальдо, и вся нежность исчезла из её голоса как не бывало. — Мне кажется, тебе уже пора. Собирайся и… — Матушка, — умоляюще протянул Тарабас, — неужели он и правда должен уйти? Кселлесия нерешительно перевела взгляд на сына, и тот воспользовался ситуацией: — Пожалуйста, неужели ему нельзя остаться? — Я никуда не спешу, — заверил Ромуальдо. — Хорошо, — Кселлесия нетерпеливо топнула ногой, — пусть остаётся, но сначала я хочу поговорить с… Романом наедине. Тарабас кивнул и отправился к гостям. На душе, впервые за сто восемнадцать лет, было удивительно легко. *** — Ты с дуба рухнул, человече? — шипению Кселлесии позавидовала бы любая змея. — Что ты наплёл моему сыну? К чести Ромуальдо, он снова не выглядел напуганным. Кселлесия никак не могла понять, в чём было дело — то ли в удивительной храбрости, то ли в отсутствии инстинкта самосохранения. — Ничего такого, о чём я не мог бы рассказать, — спокойно ответил Ромуальдо, — не волнуйтесь. Я не причиню ему вреда. — Конечно не причинишь! Прямо сейчас ты выйдешь из подземелья, сядешь на своего коня и отправишься восвояси так быстро, насколько вам хватит вашей лошадиной силы! — Простите меня, — в голосе Ромуальдо послышались стальные нотки, — но я хотел бы попросить разрешения остаться. Поймите, у Тарабаса день рождения, и ему стоит провести его в компании человека его возраста. — Его возраста? Когда Тарабас был в твоём возрасте, твой прадед ещё твою прабабку не обрюхатил. И нечего ему якшаться с людьми! — Скажите, — тихо произнёс Ромуальдо, — что случилось с его отцом? Он ушёл к человеку? — Не твоё дело! — взвилась было Кселлесия, но тут же махнула рукой: — Он считал, что на ребёнке можно экспериментировать. Требовал не показывать ему свою любовь, потом ещё и проклятие наложил… Дзынь дзынем, но жить с магом — одно дело, а с магом и армией его тараканов — другое. — У вас был дзынь? — А то! Если бы не было, Даркен никогда не оторвался бы от своих колб в лаборатории. Может, оно было бы и к лучшему. Он считал, что дзынь делает мага слабым, поэтому хотел, чтобы с его сыном этого не случилось. — Где он сейчас? Кселлесия горько усмехнулась: — Увлёкся селекцией говорящих цветов, и однажды подсолнух откусил ему голову. Не надо смотреть на меня такими глазами, я уже нашла гада и пустила на семечки. — Так я могу остаться? На лице Кселлесии отразилась внутренняя борьба, впрочем, быстро сменившаяся внутренним смирением. — Тьма с тобой, оставайся, если уж Тарабасу так сильно хочется. Но чтоб по окончании праздника я тебя тут не видела. Ромуальдо радостно кивнул. *** Он стоял и смотрел на портрет тучного мага с козлиной бородкой, когда сзади к нему подошёл Тарабас. — Как ты? Дядюшки к тебе не приставали? — Обошлось, — рассмеялся Ромуальдо. С тех пор, как он столкнулся с Тарабасом на лестнице, у него слегка кружилась голова, а глупая улыбка не сходила с лица. — Это хорошо. Вот к Гамешу дядюшка Эпос приставал, и в итоге тот так и не вырос. — Значит, тебе повезло? — Значит, мне повезло, — Тарабас схватил Ромуальдо за руку. — Пойдём, покажу тебе кое-что. — Звучит крайне двусмысленно, — Ромуальдо расхохотался, — Тьмой клянусь, ты покраснел. — Ты говоришь, как матушка. — Я быстро учусь, особенно плохому. — Хватит уже, давай! Они прошлись по тёмному коридору, и Тарабас распахнул деревянную дверь: — Заходи, это моя комната. Ромуальдо огляделся. Комната была обставлена просто, чтобы не сказать — аскетично: шкаф, кровать, укрытая медвежьей шкурой, зеркало на стене. — Оно волшебное? — с любопытством спросил Ромуальдо, глядя на своё отражение. — Ну да. Я хочу, чтобы ты показал мне те королевства, в которых побывал. — Как мне это сделать? — Просто закрой глаза и представь себе то, что хочешь показать. Тарабас схватил ладонь Ромуальдо и приложил его к зеркалу. Пальцы у него были горячие, будто мага лихорадило. — Давай же, — прошептал ему на ухо Тарабас. — Закрой глаза. Дыхание Тарабаса было таким же горячим, как и его руки, и реальность снова поплыла, как тогда, на лестнице. — Представь себе, — прошептал он, и Ромуальдо представил. Он думал о ночном небе, наполненном звёздами, о море, о волнах, лижущих прибрежную гальку, о шелесте золотой листвы в осеннем лесу, о горных вершинах, укрытых пушистым снегом. Он представлял себе лица друзей — смеющегося Ивальдо, ухмыляющегося Катальдо. Он вспоминал каждого красивого и доброго человека, которого он когда-либо встречал, каждый добрый взгляд, каждую светлую улыбку. Больше всего на свете он хотел показать это Тарабасу, заставить его увидеть… Пальцы Тарабаса сильнее сжались на его руке. Ромуальдо открыл глаза и взглянул на него. Глаза чёрного мага горели. — Я так хочу увидеть это своими глазами. — Если хочешь, я покажу тебе. И тогда Тарабас сделал то, о чём Ромуальдо думал ещё давно, с момента их встречи на лестнице. Он потянулся к своему гостю и коснулся его губ своими. И это было потрясающе. Нет, у Ромуальдо были женщины. И мужчины, чего уж греха таить, но такого он не испытывал никогда — больше всего ему хотелось сорвать с Тарабаса одежду, взять на руки, отнести на кровать и целовать, до исступления, покрывать поцелуями его шею, ключицы, живот, спуститься ниже, провести языком по мужскому естеству… Интересно, каков Тарабас там, пониже пояса? Больше самого Ромуальдо? Ох, леший, он должен был сделать это немедленно! Оторвавшись от тёплых губ, Ромуальдо положил ладонь на ягодицы Тарабаса и чуть сжал её, наслаждаясь вырвавшимся у того стоном. Если простое прикосновение вызывало у мага столько эмоций, то что же случилось бы, если... При одной мысли о том, чтобы оказаться внутри этого мужчины, собственный орган восставал твёрже, чем когда-либо прежде. Должно быть, он на редкость тесный... — Всё хорошо? — от новых ощущений голова шла кругом. — Да, наверное, — дрожащими руками Тарабас коснулся лица Ромуальдо. — Я боялся, что превращусь… — Не превратишься, — они прижались друг к другу так сильно, что Ромуальдо почувствовал твёрдую плоть Тарабаса рядом со своей, настолько близко, настолько хорошо, настолько… совершенно? — Поцелуй меня ещё раз? — попросил тот, и Ромуальдо снова накрыл его рот своим. Этот язык… Леший и все его кикиморы, подумал он и тут же застыл, ощущая, как Тарабас двигает бёдрами ему навстречу. Казалось, всё вокруг остановилось — время, пространство, мысли, остались только прикосновения пальцев под шёлком рубашки, сладкая боль пониже пояса и движения, эти потрясающие движения… — Покажи мне… Пожалуйста, — выдохнул Тарабас. — Всё, что угодно. Я покажу тебе всё, что угодно. И тут, словно по тёмному волшебству, дверь в комнату распахнулась, и на пороге появилась Кселлесия. *** Если несколько минут назад ей казалось, что нет ничего хуже человека на дне рождения, то сейчас Кселлесия поняла, как сильно ошибалась. Хуже мог быть только человек, лапающий её стовосемнадцатилетнего сына за всё, что столь недвусмысленно выпирало во вполне себе недвусмысленных местах. — Да как ты посмел! — она хотела кричать, но из горла вырвался гневный хрип. — Ты понимаешь, что вообще натворил, отродье? — Матушка, — голос Тарабаса дрожал, — всё в порядке, правда. Мы будем вместе, и поедем посмотреть мир, Ромуальдо видел его, он мне поможет… — Ты тоже видел! Ты же встречался с людьми! — Мы просто неправильно поняли друг друга, я снова полечу в тот замок и попробую им всё объяснить. Ромуальдо говорит, что… — Ещё бы, — с ненавистью сказала Кселлесия, — он же сам человек. И тут наконец-то Тарабас от него отшатнулся. — Это правда? — спросил он, глядя на Ромуальдо со смесью ужаса и недоверия. Ромуальдо кивнул, не отводя от Тарабаса глаз. Белая Фея и все её прихвостни, подумала Кселлесия. Пожалуйста, только не отнимай у меня моего мальчика. Пожалуйста. — А мне плевать! — яростно выкрикнул Тарабас. — Даже если он и человек, плевать. Я хочу быть с ним, матушка! Я хочу быть вместе с ним, у нас был… И тут Ромуальдо будто услышал её безмолвную мольбу — во всяком случае, взглянул на неё с пониманием и быстро кивнул. — Нет, — тихонько сказал он. — Нет. Ты маг. Я ненавижу магов. Он бросился к выходу, а Тарабас безвольно упал на кровать. *** Сын не выходил из комнаты уже шестой час, и Кселлесия начала тревожиться. Вернее, тревожилась она и до этого, а сейчас практически впала в панику. — Тарабас, — в который раз за сегодняшний день она стучала в эту дверь, — я могу зайти? — Заходите, матушка. Он всё ещё сидел на кровати, уставившись в стену. — Я принесла тебе подарок отца. Он просил отдать его тебе в день стовосемнадцатилетия. — Просил до того, как проклял меня? Или после? Кселлесия молча вручила сыну подарок. — Что это? — Понятия не имею. Тарабас развязал чёрную ленточку и сорвал со свертка обёртку. — Это книжка? — Наверное. Он открыл книжицу в чёрном (Даркен, покойник, редко проявлял оригинальность в том, что касалось цветовой гаммы) переплёте. — Ну, что там? Тарабас провёл пальцем по первой странице. — Он пишет про дзынь. Ух ты, с рисунками. Первым порывом Кселлесии было вырвать дурацкую книжку из рук сына и бросить в огонь, но она сдержалась. — Дашь посмотреть картинки? Сын кивнул. На картинках, как и ожидалось, изображалась похабщина — мужчина в предсказуемо чёрной одежде засаживал схематично изображённой женщине по самые яйца. На соседней картинке женщина меланхолично у него отсасывала, и впервые Кселлесия порадовалась отсутствию у покойника художественных способностей. По крайней мере, опознать героев весёлых картинок было невозможно. — Матушка, — Тарабас провёл ладонью по лбу, — можно я вас попрошу об одном одолжении? — Конечно. — Сотрите мне память? — Я могу, но… зачем? Тарабас прикусил большой палец. — Мне кажется, это случилось. Кселлесия почувствовала, как волосы у неё на голове начали шевелиться. — Ты хочешь сказать, у вас был дзынь? — Я думаю, он был только у меня. Вы же слышали, что он сказал? Он ненавидит магов. Не проронив ни единого слова, Кселлесия вышла из комнаты, прошла по коридору и остановилась у выхода наружу, в верхний мир. У самых дверей сиротливо стояла давным-давно прислонённая к стене метла. Королевство, граничащее с другим королевством у самой Пещеры золотой розы. Так себе ориентирчик, но у неё хотя бы было примерное направление, да и волшебный маникюр здорово помогал с определением геоданных. Впрочем, где-то по дороге ей должен был встретиться традиционно опаздывающий на вечеринки Король-Волк, который прекрасно умел брать след, так что у неё не должно было возникнуть проблем. Кселлесия взяла метлу и решительно распахнула последнюю дверь. Она знала, что делать.