Pendulum

Я помню его молодым, он высок и может поднимать меня на руки каждый раз, когда нужно говорить "привет". У него темные волосы, которые курчавыми баранами покрывают его череп. Два шрама над бровью. Помню еще его голос и помню стойкий аромат парфюма. Руки, обычно ухоженные, гладили меня по голове, а сама вся его фигура содрогалась от громкого смеха. Он не верил в бога, но, уходя из нашего дома , я заметил в его коробке икону. Он не дарил мне игрушек, но был ласков и добр. Кто-то сказал ему, что я очень сильно люблю его и что это должно быть взаимно. Был теплый осенний день, кажется выходной, да, точно, выходной, когда у него нет работы и он может уделить немного времени своему маленькому мальчику. Они идут рядом в безмолвии, сохраняя то хрупкое, стеснительное для одного и утомительное для другого, молчание. Когда становится совсем тяжко, он начинает выхватывать взглядом какую-нибудь деталь из окружения и вспоминать историю из своей жизни. Надо сказать, что для его возраста, а ему всего лишь 40 с хвостиком, он знает довольно много. Иногда он не помнит, что уже рассказывал об этом, и повторяется, но мальчик все равно слушает его, потому что самому еще рассказать нечего. Мужчина никак не реагирует на эту молчаливость и замкнутость ребенка. -Дети есть дети,- его большая ладонь ложится на светлые волосенки мальчугана и взъерошивает их. – Так…что там сказал тебе доктор? Мальчик поднимает взгляд на мужчину и долго и молчаливо всматривается в его глаза, когда наконец уста ребенка открываются, выпуская лишь вздох разочарования и тихое: -Ничего, все нормально. «Ты не поймешь» И когда он переводил разговор в шутку, мальчик отзывался радостным смехом. Ребенок не хотел расстраивать мужчину. Только не его. Я видел его еще много раз, когда стал старше. Он сбрил эти мягкие кудри, лицо его испещрено мелкими морщинами, а руки стали грубее и слабее. Больше он не поднимал меня, а только говорил "привет" и был вежлив. Теперь он начал дарить мне игрушки и говорить со мной о том, чего раньше я понять не мог. Он пытался шутить, но мне уже не было смешно. Я делал его несчастным. Он брал мальчика с собой в лес к небольшому озерцу, где они вместе разводили костер и жарили колбаски с хлебом, где они с удовольствием погружались в прохладные воды и с не меньшим удовольствием затем подставляли свои бока солнцу. Мужчина видел как подрос его мальчик, как тело вытянулось и избавилось от лишнего веса, выточив острые черты, делавшие его абсолютно не похожим на других детей того же возраста. Надо ли говорить, что некогда тихий малыш теперь любил поговорить и не преминул бы возможностью вставить свое слово, только дай возможность. Он стал наглее, хотя и продолжал часто скрывать за маской невинности все свои трюки. Мальчик- ловушка, только тронь – ты уже попался. Наверное потому мужчина всегда держался осторожно с ним и не позволял себе ничего, кроме нежных взглядов и то украдкой. На песчаном берегу озера он буквально лобызал загорелое тело мальчишки жадными глазами, подмечая каждую мелкую деталь: чуть выше над коленом искрится островками налипший песок, в уголке рта осталась пара крошек хлеба, бронзовые лопатки то и дело ежатся от горячих ласок солнца. В его голове невольно проскальзывает та предательская мысль – желание завладеть этим телом, этой душой, усмирить этот нрав. И в последний раз я встретил его уже в темной узкой комнате. В воздухе смешались ароматы затхлости и вонь тела. Из-за плотных штор чуть пробивались утренние лучи. Его руки обмякли и больше не могли производить никакого действия, и были холодны. Иссохшие губы чуть приоткрыты, словно бы он спит. Через пару часов его увезут и больше я с ним уже не встречусь. Никогда.