Лучше поздно, чем никогда, да?

      Еду в автобусе, а сзади какие-то малолетки сидят. Одна другой на родителей жалуется, что к мальчишкам сбегать не пустили. И жизнь-то у них какая херовая, прямо слезы на глаза наворачиваются! Да, вы еще и вкуса к жизни не познали, курицы!       Невольно воспоминания нахлынули. Сколько времени, блять, прошло? Десять лет! Десять! А морду твою, с ухмылочкой, как наяву каждый день во снах, и мыслях, вижу. – Девочки, а чего такие грустненькие в стороночке? – выдаешь, пока дружбаны твои двух наших подруг охаживают, а мы с Леви и, правда, в стеночку вжались, и ждем, пока у девочек наших выключится это… обаяние девичье, ага. – Скучно тут… – фыркнула я, резко глаза на тебя поднимая. Тоже мне, божество нашлось!       Ухмылка у тебя еще больше расползается, теперь-то знаю, что любишь ты, когда девочки зубки показывают. Гримаса на моем лице, отражающая реальную суть вещей не меняется, а в глазах только больше тоски стало. – Меня Нацу зовут, кстати, – деликатно, как имя-то сообщил. Молодец, с полки пирожок возьми! — Люси, — буркнула я, скорее для галочки, нежели серьезно тебя именем обрадовать.       Чего уж там? Как вспомню, как Джувия сразу с Грея залипала, смешно становится. А потом еще это "Грей-сама" до самого дома выдавала. Нее, ну, ей-то простительно, воспитание и все такое… Воспитание? Вырасти в приюте, воспитание, ага. Хотя… уважение к людям ей там привили, а вот мне…       Ну, ты-то знаешь, что папашка мой, после смерти матери, доставал по самое "не хочу". Замуж ему надо было меня продать повыгоднее…       Помнишь, как сморщился, когда пачку сигарет у меня в руках увидел? Девушка курящая, это ж, как пепельницу облизывать, да? А вот до облизывания дело так и не дошло, мать твою!       Гм… так чего я так переживаю-то? Ах, да! Люблю же тебя, идиота! А тебе всю жизнь по боку. Мне двадцать семь уже стукнуло, а тебе все так же параллельно в рубашке ли я на голое тело, или в парандже, а вот другие парни говорили, что я охиренная, и фигура, и душа… Локи сох по мне четыре года, пока Ариес его не охомутала, хотя я до сих пор охуеваю, КАК? С ее-то мягким характером?       А ты, что? Всегда говорил, что я такая… пухленькая немного. Гаденыш мелкий! Тебе же просто нравится выводить меня из себя, ага? Нравиться, когда я психованная на тебя с подушкой лечу, жалея, что она не из стали, черт возьми!       А в день рождения, помню, ты решил в очередной раз понасмехаться, когда сверкнув глазками, выродил: — Кисонька, а ты мне чайку не плеснешь?       Скотина! Ненавижу! И как я тебя тогда кипятком не окатила? А хотелось безбожно, просто. И мальчики твои ржали, как лошади, а я молилась, чтобы мне краска лицо не залила. Реакцию хотелось поглядеть, гаденыш? Конечно, тебе же важно знать, что ты супер-пупер, да?       Хотя… друг из тебя невзъебенный вышел. Один раз ты даже меня обнял, когда на похороны моего отца приперся. Мне девятнадцать было, помнишь? А я рыдала, обливая слезами твою любимую черную рубашку из шелка. Почему? Не знаю сама… Я просто узнала тогда, что Джуд Хартфилий оказывается, любил меня, вот новость была…       И на свадьбах у друзей наших ты бросал своих длинноногих коз, чтобы мне танец подарить, а зачем, не подскажешь? Впрочем, верх твоего цинизма был тогда, когда сигарету доставая, мне предлагал паровозиком покурить. Вдыхая дым в легкие, ты мне в рот его выдыхал, губ касаясь, и я отвечаю, что ничего эротичнее в жизни не видела. И трогать твои губы, хотя бы так, для меня словно наркотиком было! И других парней я не рассматривала никогда, не смотря на то, что Локи в моей жизни казался кем-то близким какое-то время… Блин! Драгнил! Ненавижу тебя за это!       И почему мне не хватало смелости признаться тебе, что я десять! Десять лет тебя хочу, как обезумевшая кошка в период спаривания? А тебе все невдомек, и ты никогда моих эмоций не разделишь…       Опускаю взгляд, изучая билет на поезд в своей ладони. Сколько раз я пыталась уехать из этого сраного города, где ты стал для меня смыслом моей жизни? Где свет сошелся ебучим клином на одном единственном человеке, но теперь ВСЕ! Все, слышишь? И я сказала тебе об этом, а ты? "Молодец, Люська! Давно пора драпать отсюда, где получше…"       На что я рассчитывала? Я думала, что ты станешь меня останавливать? Будешь реветь белугой, умоляя остаться? Дура! Дура! И еще раз дура! Тебе похуй, как и всегда! И я тебя, блять, ненавижу! Но знаешь, что? В этот раз я поняла, что терять мне больше нечего, и решила сказать все, как есть, а ты будешь слушать, пока уши в трубку не завернутся потому, что меня эта любовь заебала! И ты меня заебал со своей невзъебенностью!       Наплевав, что ты как-то быстро согласился притащиться ко мне в гости и бутылку вина напоследок раздавить, я решила, что сегодня будет этот херов час "Х", будь он неладен… — Уроки учите, затупки малолетние! — в сердцах крикнула я недавним девочкам, выходя из автобуса на своей остановке.       Так, Люси, ужин есть! Бутылка красного вина – есть! Осталось только до дома докостылять, и встречать собственную судьбу со всеми ее прелестями…       И ожидание это меня почти добило, когда я завалилась в кровать, чтобы план действий выстроить. Тупо, да? С тобой и план? Самой смешно, ведь тебе слово, а ты десять…       Стук в дверь меня едва из состояния прострации вывел. Ну, все, Люсенька, пришла за тобой катастрофа под названием "Нацу Драгнил". И как меня друзья за десять лет с идиотской любовью не спалили? Хотя, Леви пару раз прозрачные намеки делала…       Открываю дверь. Не видела тебя пару месяцев, кажется? Работаешь же, блять, как проклятый? А чего это я рубашку отцову не сняла? А и хер с ним… Спала, может быть! — Привет, — улыбаюсь, состряпав мину, "а нам все равно, хоть боимся мы волка и сову". — Че за видон? — ухмыляешься, оглядывая с головы до ног.       Ну, конечно, херли? Не чета тебе, вон опять вырядился, хоть на подиум иди! С работы, ага? Ты под мостом в красной рубашке лазишь? Хотя, и идет тебе, гад, как обычно… — Разбудил… — выдыхаю, заставляя злость, кипящую внутри, обороты сбавить. — Проходить будешь, или в пороге побеседуешь?       Опять хмыкнул. Ну, хоть зашел, и то, слава Богу! Новый парфюм? Я, как идиотка, запах на составляющие ноты разделяю: пачули, ветривер, и дубовый мох с примесью черного перца… аромат брутального мачо, а, дорогуша? — Хорош, красавчик, — ворчу по привычке, — хоть бы раз за месяц позвонил, а то все через Грея узнавать приходится… — Меньше заморачиваться надо, Люси… — отзываешься, квартиру мою странным взглядом окидывая. Ищешь чего?       Я вздохнула. Опять глупость сморозила! Почему ты меня заставляешь всякий бред нести, вопросом не задавался? Еще и палец дверью прищемила, перенервничав, только вот фиг тебе вид покажу, хотя и слезы от боли на глаза наворачиваются. — Есть будешь? — деловито спрашиваю, решив больше не делать глупостей в ближайшие пару часов. — Да, че-то нее… — Не отравлю, не боись, — поджав губу, выдаю. Уходи, псих, а то зарежу его сегодня, как пить дать… — Ну, тогда накладывай, — снисходительно улыбаешься, гад! — Посолила хоть? — Ага, и цианистый калий не забыла, — все, терпение мое на нуле…       Улыбка твоя в тридцать два уже углы сгладить не поможет, давно наши отношения превратились в игольчатое тело, готовое разорвать при приближении.       Накладываю тушеное мясо с овощами на тарелку. Я ж до сих пор помню, как ты жрать его любишь. Демонстративно тарелку ставлю перед твоим носом, борясь с желанием тебе его на голову вывалить. Вот, почему, ты на меня так действуешь, а?       Вино наливаешь? Благородный джентльмен, твою мать! Отпиваю из бокала, а глаза на тебя даже поднимать не хочется, хотя твой настырный взгляд всей кожей ощущаю. — Как на работе дела? — отрешенно спрашиваю, чтобы тишину нарушить хоть чем-нибудь. — Хорошо. Правда, мастер заебал уже, — пожав плечами, отвечаешь, а сам на вилку кусочки мяса накалываешь. Даже жрешь красиво, сволочь… — А чего? — Да… мороз на улице, а ему по сугробам лазь, проверяй его насосы сраные! Замерз, как сука сегодня… Шмотки-то собрала? — Угу, — не хочу больше ничего. Не видеть тебя до конца своих дней, и в аду гореть, подушку слезами заливая.       Вечерочек насыщенный выходит. Стандартный набор фраз. Вино рекой, по горлу вниз стекающее. Боль. Стыд. Слезы, комком в горле застревающие. Жить не хочется. В последний раз тебя вижу. В последний, понимаешь ты, или нет? Надоело! Молчать надоело! И заебало все это молчание!       Встаю, едва ли понимая, что творю, а мне так наплевать сейчас, что самой не верится. Сажусь к тебе на колени, лбом к твоему прислоняясь. — Нацу… тут такое дело… — открывайся словесный понос, другого шанса не предвидится. — Был у меня друг один, лучший, брат почти, только вот проблема… я тепло его губ от паровозика до сих пор ощущаю, каждую секунду своей жизни, будто наяву. И не знаю, как это называется, но хочу хоть раз принадлежать ему невыносимо, хоть и знаю, что неправильно это потому, что там, где есть проклятая любовь, не должно быть дружеского секса на раз, но тебе ведь плевать, да?       Передых. Нифига, как ты замер, даже не перебил ни разу. Непривычно как-то… Хоть бы слово сказал, или жест какой сделал. Сижу тут на тебе, а ты даже не приобнимешь меня, настолько насрать на мои излияния, да? Вздох. — Это ведь мне потом за горизонтом забывать все придется, а тебе здесь и дела не будет. Секс, да секс. Без обязательств, или как там? — Ты че дура совсем? — опа, голос подал! — С головой дружишь, нет?       Все, мое терпение лопнуло! Попытаться-то стоило, а что тебе поебать было, я с самого начала догадывалась, просто часть моей души рассчитывала на одну ночь с тобой, чтобы этот пожар загасить, что десять лет меня с ума сводит. Пытаюсь подняться, когда понимаю, что ты не даешь, ладонями талию сжав, как тисками. Слезы обжигают горло, по щекам вниз срываясь. Унизительная сцена! В лучших традициях нелепого кино… — Да, я дура! — ору потому, что молчать уже невыносимо. Потому, что грудную клетку разрывает от боли, и мне на месте умереть хочется. — Дура потому, что люблю тебя и ничего за десять сраных лет не поменялось! Я не могу не думать о тебе, а тебе насрать на меня с высокой колокольни, ведь, даже, блять, Гажил, который меня подъебывает постоянно, мне больший друг, чем ты! Не звонишь, не пишешь, не заходишь, а теперь я просто прошу меня трахнуть, и посадить на чертов поезд без задних мыслей, но ты даже этого для меня не можешь сделать! Но ты прав, я головой не думаю, так лучше… забыть все, и… — Закончила? — терпеть не могу, когда у тебя так брови вверх ползут, будто все на свете знаешь.       Молчу. А что еще сказать? Хуже уже некуда. Вылила правду, как воду из ушата. И на кого? На вечного сеньора похуиста!       Смех? Нее, ну, это уже ни в какие ворота! Хоть бы за дверями поржал, зачем вот так унижать-то, а? — Была у меня одна подруга… — начинаешь так размеренно, что я даже глаза поднимаю, хотя смотреть в твои безумно стыдно. — А я ей помниться четыре года назад сказал, что мне с ней поговорить бы нужно, срочно причем, а она знаешь, что сделала? Отшила меня, ага… Тему сменила, представляешь? Говорит, смотри, какие на стены обои Эрза поклеила. Цвет к полу, блять, не подходит!       Ага, а потом я спросила тебя, чего там такого важного было, а ты сказал, что пошутил, или я чего-то перепутала? А то, что мы тогда с Локи расстались потому, что он вдруг резко в Ариес влюбился, ничего, да? И пусть я его не любила никогда, а женское уязвленное самолюбие ты в расчет не брал? — Только вот есть в твоем раскладе одна несостыковка, которая всю малину портит, — продолжаешь, а на лице опять ухмылочка во все зубы. К чему бы? — Меня в нем нет… Уедешь в другой город, забыть попытаешься, а я что тут делать буду, а? Слюни в подушку пускать? — Так… это… — мои глаза сейчас факт размером с планету.       Все, накрыло. Нифига не соображаю, пока ты меня сжимаешь так, что ребра хрустят. Пока в губы впиваешься так, что в глазах темнеет. Что-то я определенно напутала с этим гребанным планом, да? — Люблю я тебя, идиотка безмозглая, — шепчешь, ища пуговки на рубашке. — А… а… как же? — по-моему, я человеческую речь внезапно забыла.       Красивая красная рубашка… была. Я зашью, или новую куплю. Боже! Боже! Божечки! Вцепляюсь в твои голые плечи, как кошка. Что же ты молчал столько лет, гаденыш? Я же… я же теперь с ума сойду, пока тебя гладить буду, не пропуская и сантиметра. Нацу, ты… ты… просто балбес, честное слово! — И это… если вздумаешь в таком виде пацанам дверь открыть, убью, поняла? — Кого? — не поняла я, проводя языком по контуру шеи. Чертов парфюм! Голову кружит, что, кажется, сама земля волчком закрутилась. — Всех… — люблю, когда рычишь. Всегда знала, что ты зверюга в постели, а мне это только на руку, кстати…       А билет придется выкинуть, ведь что-то мне подсказывает, что на поезд с утра я определенно опоздаю…